Чирков Юрий Георгиевич. Дарвин в мире машин. Изд. 2-е, испр и доп. М.: Ленанд, 2012. 288с
жүктеу/скачать 1.8 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Корней Чуковский вфутуристы»
Жан Жак Руссо «Эмиль»Начало славе Руссо положил случай. В 1749 году во время одной из лесных прогулок (он шел навестить своего друга Дени Дидро, который в то время томился в заточении в Венсенском замке, около Парижа) Жан Жак прочел в газете «Вестник Франции» («Мегшге de France») объявление о том, что ученое общество, оно именовало себя гордо — академией, в Дижоне объявило конкурс сочинений на тему «Способствовало ли развитие наук и искусств очищению нравов или их падению?» Альтернативная формулировка темы поразила Руссо. В уме его молнией сверкнул ответ на поставленный вопрос. Писатель рассказывал потом, что в тот момент в душе его забушевала буря; сердце его стучало, слезы лились из глаз; он этого не замечал. Из глубочайших тайников его души поднялся мощный поток мыслей: словно огромные птицы, вылетающие, тяжело хлопая крыльями, из лесного мрака... Руссо утверждал, что он лежал под дубом без сознания, а когда очнулся, перед ним открылся «новый мир». Тут же, под дубом, он, в состоянии крайнего возбуждения, лихорадочно набросал краткие тезисы будущей работы. Она получила название диссертации «Рассуждение о науках и искусствах», 1750 год. Мысли Руссо ошеломили современников, дижонская академия присуждает его труду «Премию морали» и вручает ему в придачу золотую медаль. Диссертация Руссо, после напечатания, получила большое распространение и сразу сделала имя автора знаменитым. Собственно, те же идеи Руссо развивал и в более поздних своих произведениях: в педагогическом, романе «Эмиль, или О воспитании» и в трактате «Об общественном договоре, или Принципы политического права» (они появились на свет в 1762 году). \226\
Однако туг уж реакция современников сменила полюс: парижский парламент приговаривает «Эмиля» за имевшиеся в нем «еретические» мысли к сожжению, а автора — к аресту. Предупрежденный друзьями, Руссо ночью бежит в родную Швейцарию, но и там его детища также были сожжены, и было принято постановление об изгнании его из Бернского кантона. Несколько лет, гонимый — как преследуемый охотниками заяц — правительствами, попами и населением тех мест, где он скитался, Руссо вынужден был менять страну за страной, во Франции скрывался под чужим именем — гражданина Рену, два года пользовался покровительством прусского короля Фридриха II, добрался он даже до Англии. И лишь к концу жизни удалось ему добиться некоторого успокоения. В старости жил он в Эрменонвиле, окрестности Парижа, немецкая писательница Генриетта Роланд-Гольст так описывает его жизнь в последние годы: «Жизнь его была распределена точно и равномерно. Утренними часами он пользовался для переписки нот и сушки, сортировки и наклеивания растений. Он делал это очень аккуратно и с величайшей тщательностью; приготовленные таким образом листы он вставлял в рамки и дарил тем или другим из своих знакомых. Стал он снова заниматься и музыкой и сочинил в эти годы множество небольших песенок на данные тексты; он назвал этот сборник,.Песни утешения в горестях моей жизни". После обеда он отправлялся в какое-нибудь кафе, где читал газеты и играл в шахматы, или делал большие прогулки в окрестностях Парижа; он до конца оставался страстным любителем прогулок пешком». 2 июля 1778 года, вернувшись домой после продолжительной прогулки, Руссо почувствовал острую боль в сердце и прилег отдохнуть, но вскоре тяжело застонал и упал на пол... Скоропостижная смерть и кровоточащие — падение — раны на лбу дали потом пищу для домыслов: быстро распространился слух, что Жан Жак Руссо покончил жизнь самоубийством... Позднее, через 16 лет, прах Руссо был торжественно перенесен в Пантеон и положен в саркофаге рядом с прахом его литературного антипода и хулителя — Вольтера. Существует довольно распространенное мнение, что будто бы в 1814 году французские клерикалы ночью, тайком, вывезли трупы Руссо и Вольтера и закопали их в яму в одном из бедных кварталов Парижа. 7.7. «Здесь я варвар, потому что меня не понимают» Именно машинно-технический быт, покоряя нас всё больше и больше, побуждает нас бежать от него. Чем больше человечество будет идти к небоскребам, тем страстнее в нем будет мечта о пещерах. Значит, мы и вправду шагаем куда-то вперед, если вот нас зовут назад! В железо-бетонный век так естественны грёзы о веке каменном. Корней Чуковский вфутуристы»Есть люди странной, загадочной судьбы. Ни современники, ни потомки не знают, что с ними делать, в какие рамки уложить, в какую категорию за- \227\
числить. Не укладываются, выпадают! Таким был и Руссо. Даже теперь — нам кажется, мы-то уж всё на свете познали — спустя два столетия после его кончины, трудно утверждать наверняка, что мысли Руссо оценены в достаточной степени. Задолго до Чернобыля, до вящего торжества душащей, топчащей живую природу Техники Руссо смог разглядеть главные противоречия нашей склонной к технизации цивилизации. Предупреждал о них. Беспокоился. И совсем не любовью к парадоксам, типа уайльдовских — Руссо был человеком очень серьезным — продиктованы такие, к примеру, слова философа: «ВСЕ ПРЕКРАСНО, КОГДА ВЫХОДИТ ИЗ РУК ТВОРЦА, ВСЁ ПОРТИТСЯ В РУКАХ ЧЕЛОВЕКА». Всю историю человечества Руссо делил на две фазы: естественное состояние (тут библией для философа было творение Дефо — «Робинзон Крузо») и, собственно, цивилизация. Вещный мир, технику, вообще материальную культуру философ признавал только при условии, если они помогают человеку выжить, приспособиться к естественной среде обитания, осознать себя человеком. Однако с того момента, когда мир вещей и машин уже требует, чтобы человек к нему приноравливался, с этой черты (эпоха цивилизации) Руссо техническую культуру отвергал. Начатки культуры, поднимающие людей над миром животных, он всячески приветствовал, но считал, нто дальнейший ход развития цивилизации человека погубит. Руссо спрашивал: лучше ли стал человек, сменив звериные шкуры и пещеры на одежду и здания, дикость — на культуру? И отвечал: ничуть не лучше, и ему не лучше стало. Разве не среди людей образованных только и слышишь, писал Руссо, жалобы на свою судьбу? Разве не среди этих людей бывают самоубийства? Значит, счастлив был дикий человек, а цивилизованный несчастлив. Ибо «дикарь живет в себе самом», а человек общественный — «вне самого себя», «во мнениях других», и только из их мнений «он получает ощущение собственного существования». Эру дикости Руссо определял как «младенчество рода человеческого», эру цивилизации — как «старость», а у нее нужда в «костылях», чем и являются науки и законы. И техника, можно было бы добавить! А о прогрессе техническом (называл его Руссо обобщенными словами «науки и искусства») философ высказывался уж совсем по-бердя-евски: «Когда, с одной стороны, смотришь на безмерные труды людей, на такое множество наук, ими разработанных, искусств, ими изобретенных, на такое множество сил, ими приложенных, засыпанных пропастей, срытых гор, снесенных скал, рек, превращенных в судоходные, распаханных земель, вырытых озер, осушенных болот, огромных зданий, воздвигнутых на суше; на море, покрытое кораблями и матросами; и когда, с другой стороны, исследуешь, немного поразмыслив, какие подлинные блага принес- \228\
ло всё это для счастья рода человеческого, то можно лишь поразиться удивительному несоответствию между первыми и вторыми итогами и пожалеть об ослеплении человека, которое, дабы насытить его гордыню и не знаю уже какое тщеславное восхищение самим собою, заставляет его с жаром гоняться за тем, что может его сделать несчастным и что благодетельная природа позаботилась от него отвратить». И ещё слова Руссо о благах прогресса: Он (прогресс) «обвивает гирляндами цветов оковывающие людей железные цепи, заглушает в них естественное чувство свободы, для которой они, казалось бы, рождены, заставляет их любить свое рабство». Скептически относясь к достижениям техники, Руссо первым возвестил ту простую истину, что историческое развитие, вопреки надеждам людей, вовсе не представляет собой гладкую дорогу восходящего разума. Что на этом пути могут быть и колдобины, и ухабы, и волчьи ямы. И всё же, пожалуй, больше всего раздражало противников Руссо (да и сейчас это многих может вывести из себя) его нелестное мнение о человеческом разуме. Эразм Роттердамский, нидерландский ученый-богослов (1469-1536), написал философскую сатиру «Похвалу Глупости», про Госпожу Глупость, поющую хвалу самой себе. Руссо мог бы создать «Похвалу Невежеству». С той только разницей, что ирония гуманиста XVI века высмеивала мракобесие и глупость, ради торжества всего разумного, тогда как гуманист XVIII столетия, без малейшей иронии, объявлял источником всех бедствий именно РАЗУМ. Руссо писал: «Всемогущий боже! Ты, в чьих руках наши души, избавь нас от наук и пагубных искусств наших отцов и возврати нам неведение, невинность и бедность — единственные блага, которые могут сделать нас счастливыми и которые в твоих глазах всего драгоценнее...» Руссо допускал, что мысли его долго не будут поняты, что их дурно истолкуют. Потому эпиграфом к одной из своих работ он не случайно ставит строку из «скорбных элегий» Овидия, римского поэта (43-18 годы до н. э.), окончившего свои дни в изгнании среди диких племен сарматов на берегах Дуная: «ЗДЕСЬ Я ВАРВАР, ПОТОМУ ЧТО МЕНЯ НЕ ПОНИМАЮТ». И последнее, что стоит отметить. Критики Руссо вменяли ему в вину, будто бы он предлагал цивилизованным людям вернуться назад — к пещерным истокам, к дикой жизни первочеловека. Но это не так. Философ — если внимательно вчитаться в его труды, то можно в этом убедиться — был уверен: ВОЗВРАТ К ПРОШЛОМУ НЕВОЗМОЖЕН! И он просто желал показать человечеству, в какую западню, в какие силки оно попало, доверившись посулам науки и техники. \229\
7.8. Смерть технократам!!! Вставайте, стригальщики-молодцы! Нет преград вашей воле и силе! На фабрике Форстера в графстве Йорк Уже все машины разбили! Ветер гудит, Искра летит, Город а тревоге не спит. жүктеу/скачать 1.8 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|