Чтения Выпуск II материалы межрегиональной научно-просветительской конференции «Казаки и горцы Северного Кавказа в Первой мировой войне

В мае этого года в Москве, в Славянском фонде, отмечали шестидесятилетие Владимира Скунцева, стоявшего у истоков мужского хора «Казачий Круг».

Вел вечер Николай Трифилов, «работающий шашкой» певец и чтец, актер театра драмы имени Станиславского, постоянный конферансье похожих казачьих мероприятий.

Как бывший батька-атаман я рядом с Колей сидел за отдельным столиком – ему как бы ассистировал.

Когда настал мой черед говорить «торжественное слово» в честь именинника, позволил себе рассказать такую историю: в те дни она прямо-таки распирала меня – это ли не сюжет?

Более того: сюжет пушкинский.

Давно дружу с Владимиром Ивановичем Семеновым, одним не из само-званных – из признаваемых потомков Арины Родионовны Яковлевой, пушкинской няни. Достаточно хорошо знаком и с женой его, и с дочкой Наташей, с которой у нас есть общие дела.

Наталья Владимировна удачливый историк-поисковик. Как посмеивается отец, «наград у нее не меньше, чем у Брежнева». С её помощью узнаю о судьбах кубанцев, в роковом сорок первом воевавших в казачьих частях под Москвой. Заодно о чем только не поговоришь, и однажды, как раз перед именинами Скунцева, Наташа рассказала мне такую историю.

Есть у нее коллега чуть помоложе, которой приходится и помогать делом, и словом поддерживать. Эта коллега и говорит: хочу, мол, радостью поделиться, Наташа. Помнишь, рассказывала, какой у меня трудный десятый класс? И то им не так, и это – не этак… Учебник, и в самом деле, дурацкий, но причем Президент? А они проходят мимо портрета с таким лицом, как будто перед этим поели кислого! Я прямо-таки боялась: как бы чего не вышло!.. Но когда Крым присоединили, захожу в класс, а самый вредный, заводила-то, стоит на моем столе и рукавом пыль с портрета стирает!

Не исключено, что человек я излишне впечатлительный… Но как литератору – без этого?

И я рассказал эту историю на скунцевском вечере, а потом говорю юбиляру: понимаешь, Володя?.. Путин Крым присоединил. Слава ему. Но это ты, ты столько лет этот русский подвиг готовил: подвижничеством своим не давал умереть в русской душе вольной казачьей песне!

15

И это тоже – и моя вера.

И – мое кредо.

Что уж говорить о тех, кто коллективными усилиями, артельным духом, которого всем нам нынче так на родине не хватает… приятием народной соборности, терпеньем и пониманьем другого, не похожего на тебя, сделал больше чем я, одиночка?!

И, прежде всего, это касается строгой, прямо-таки академически выверенной питерской «Братины». И – главы её Юрия Чиркова. Юрия Ефимовича. Юры.

Так же, как всех и каждого, всех-всех, кто, независимо от того, песня это или прозаический текст, определил целью жизни не новомодное кривляние и патологический ор, но искренний голос и сокровенное слово.

И ещё.

Который вдруг говорит: а помнишь?.. Когда почти тридцать лет назад начались все эти перемены, вас позвали в сугубо серьёзную инстанцию: новоиспеченных руководителей всех этих только что начавших шевелиться общественных движений, диаспор, землячеств, о которых до этого мало что слыхать было… И показали один любопытный фильм. Об этих самых переменах как раз.

И там были такие кадры, сделанные кинематографическим приемом «туда-обратно» … как это еще иначе назвать?

Помнишь, революционные солдаты с винтовками сперва решительно маршировали вперед, потом вдруг замерли и задним ходом, спиной также твердо замаршировали обратно. И снова потом – вперед. И так и раз, и другой, и третий…

Тогда ты подумал, что это, мол, русский маятник…

Но, может, то была терка?

Не только для русских.

Для России.

Несколько раз – туда-сюда, и нет страны. Нет родины.

А вдруг это – «Новороссийская» тёрка?!

Но с упрямством романтичного мальчика, рукавом кургузого пиджачка смахивающего в своем классе пыль с портрета вождя, все продолжаешь надеяться…

Или тут все-таки иное?

В осеннем моем возрасте.

Иное. Что определяется уже зрелой душой: делай, что должно. И – будь, что будет.

В 2013 году на свои личные и семейные сбережения в прибавку со скромными средствами С.В.Мозуляки, жителя села Петровское, Сергей Гариевич Немченко выпустил в свет «Словарь говора казачьего населения станицы Отрадной Краснодарского края». Фактически это словарь верхнекубанского диалекта, шире – кубанского говора. Словарь, собиравшийся в течение многих лет уроженцем Отрадной Сергеем Даниловичем Мастепановым. Автор не успел привести его в окончательный вид и явить народу из-за перегруженности иными, на его взгляд, не менее важными делами.

Одновременно с этой работой, сразу ставшей раритетом, Сергей Немченко выпустил и биографическую книгу в соавторстве с кандидатом исторических наук, доцентом С.Н.Малаховым «В поисках пословиц. Жизнь и век Сергея Даниловича Мастепанова», сразу вызвавшую большой интерес научной общественности, краеведов, историков и читателей страны.

С.Д. Мастепанов
Книги вышли в Армавире – Отрадной благодаря одобрению Армавирской государственной педагогической академии и содействию издателя В.Е. Шурыгина. Они – единое целое. Знакомясь с ними, испытываешь чувство благодарности ко всей творческой группе. Перечислю имена тех, кто горячо откликнулся на призыв Сергея Гариевича отдать дань памяти С.Д. Мастепанову и принять участие в подготовке и выпуске указанных изданий к 100-летию со дня его рождения. Это сотрудники академии: кандидат юридических наук В.Е. Лоба и доценты кандидат исторических наук А.С. Малахова, кандидат филологических наук С.А. Малахова, ответственный редактор «Словаря», кандидат филологических наук В.М. Пелих.

Все они участники бескорыстного соборного дела. В нынешние дни тёмные силы люто ополчились против всего, чем жили, живут и будут жить русские и россияне, вообще все честные люди. Битва за умы и души не прекращается, о чём с ужасающей наглядностью свидетельствуют трагические события на Украине. Поэтому необходимо знать и поддерживать имена подвижников в любом деле – живут они в Отрадной, Краснодаре, Новороссии, Ростове, Минске, Санкт-Петербурге, Москве либо в других селениях и городах. Каждый из них на своём месте противостоит дьявольскому духу разрушения, злобы и человеконенавистничества.

Мастепанов – фигура сугубо русская, вечно живая и символическая. Фигура, олицетворяющая противоречивость, стойкость и несломленность русского (и казачьего) характера. Надорвавшись, он ушёл из жизни в 2002 году. Но он – с нами. Это нашло яркое подтверждение в разнообразных собирательских усилиях, в словаре казачьего говора и в повествовании – исследовании С.Н. Малахова и С.Г. Немченко. В биографической книге с достаточной полнотой показан образ правдоискателя в разных исторических условиях – в годы молодости, мучений в «Ухтпечлаге» и последующей ссылке, в моменты обрушившейся на него славы во время «перестройки» и наконец, в период утратившегося интереса к нему, наступившей старости, потерь родных и близких...

Надо отдать должное авторам очерка: не нагнетая страстей и не становясь на чью-либо сторону, никого огульно не осуждая, они стремятся обнажить суть ушедшей эпохи. На многочисленных примерах, архивных документах, свидетельствах очевидцев и участников событий исследователи приближают нас к искомой истине, оценивают те или иные явления, выявляя правду минувшего. Задача неимоверно трудная, подчас неразрешимая. В стремлении к объективности, хотя бы относительной, нужен особый дар, чуткая интуиция биографов, соблюдение меры в оценках и выводах. И с этим, на мой взгляд, авторы справились, обеспечив успех книге «В поисках пословиц…»

Сергей Данилович Мастепанов в процессе творческой одержимости находился не только в поисках пословиц и речений, архивных и археологических артефактов. В бесконечном познании и самообразовании (советская власть не дала возможности закончить среднюю школу и поступить в институт иностранных языков) он искал и упорно совершенствовал самого себя. Накапливал горы картотек и книг. Позднее он признается: «Для меня книга, прежде всего, источник знаний и средство умственного развития. Не получив в детском и юношеском возрасте даже начального образования, я всячески стремился восполнить этот пробел чтением книг. И я страстно любил книги. Как только я смог самостоятельно зарабатывать, я большую часть своего заработка тратил на книги. Книги помогли мне, в прошлом малограмотному, стать учёным. Я могу повторить, что всему хорошему в моей жизни я обязан книгам».

У него никогда не было сносной квартиры. Ютился в комнатушках и буквально потонул в книгах. Потонул, но остался верен призванию. Трудился за десятки организаций культуры и научно исследовательских учреждений, по ходу корректируя нравственное и философское отношение к окружающим и к миру в целом. Фанатизм? Да. Провинциальная наивность? Возможно. Чудачество? Как сказать… С какого ракурса на это взглянуть – со стороны замшелого обывательского невежества (и в среде учёных!) или интеллектуального сочувствия, любви единомышленников. На тернистом пути сочувствующих современников, увы, встречалось меньше, чем бы хотелось, но это не останавливало энтузиаста.

Психологическая доверительность к персонажу ощущается на многих страницах научной, невероятно увлекательной книги. Авторы исследования оговариваются, что их работа могла бы не состояться, «если бы «мастепановская тема» не актуализировалась в устных консультациях русского писателя Гария Леонтьевича Немченко и краеведческих публикациях Петра Ивановича Ткаченко (г. Москва)».

С этим утверждением трудно не согласиться. И всё же настала пора расставить кое-какие акценты. В этом году общественность отметила 50-летие литературной деятельности Гария Немченко. Ему даже собирались поставить в Майкопе памятник (при жизни!) за неустанную пропаганду литератур народов Кавказа и русской классической литературы. Разумеется, сыну писателя Гария Леонтьевича Немченко, на самом деле – Гурия Леонтьевича, неудобно было особо выделять и хвалить в книге отца. Сергей Гариевич, точнее, Сергей Гуриевич, поскромничал неспроста. С паспортной записи имя «Гарий» давно прикипело к отцу, стало знаковым в литературе. Назови его правильно, казачьим именем «Гурий» вроде бы поздним числом вознести родителя в знатный потомственный ряд кубанского казачества. Поэтому я вынужден предупредить читателей: в истории казачества немало случалось (и случается) несообразностей и мистификаций, так что не стоит удивляться. Восстановим и здесь справедливость. Дальше я буду называть отца и сына их настоящими именем и отчеством, за исключением цитат, ссылок на них других публикаторов.

Несомненно, Гурию Леонтьевичу принадлежит пальма первенства в том, что рукопись казачьего словаря С.Д. Мастепанова не была окончательно распылена и растащена по фрагментам, уворована в научных инстанциях, куда он отсылал верхнекубанские речения и пословицы, записи школьников-краеведов. В ожидании заветного часа, когда с казака Сергея Даниловича будет снят негласный запрет на печатание статей, писатель Немченко бережно и в строгой секретности хранил рукопись в первозданном виде. Ещё задолго до появления в 1987 году на экранах Северной Осетии и Центрального телевидения короткометражного фильма «Хранитель» по своему сценарию Гурий Леонтьевич настоятельно советовал мне познакомиться с Сергеем Даниловичем. В его словах звучал тактичный укор: «Что ж ты, живёшь по соседству, часто бываешь в Кардонике и до сих пор не удосужишься навестить Мастепанова, съездить в Красногорскую и на Хумаринское городище».

Каюсь: в журналистской суете всё недосуг было, главное откладывалось на потом. Тогда я читал запоем произведения Виктора Астафьева, Виктора Лихоносова, Валентина Распутина, Евгения Носова, Расула Гамзатова, Давида Кугультдинова, Фазиля Искандера, других писателей. Откровенно говоря, не догадывался о масштабности занятий сельского краеведа. А он, оказывается, ещё в середине 50-х годов, накопив горы пословиц, бился как рыба об лёд в настойчивом упорстве напечатать их где-нибудь. И вдруг в 1956 году откликнулся сотрудник Тувинского научно-исследо-вательского Института языка, литературы и истории А.К. Калзан, попросивший высказать читательское мнение о первом выпуске «Тувинских народных пословиц и поговорок». Обрадованный Сергей Данилович сочиняет рецензию, которую публикуют в январе 1957 года в Туве и даже присылают гонорар – около ста рублей. Сколько на них можно купить книг!

Глубокий, жёсткий аналитик Мастепанов вычислил уязвимые бреши в официальной «системе» и понял, что недоступные учреждения нужно брать хладнокровным измором. Он приступает к методичной бомбардировке республиканских и областных издательств пословицами и поговорками и вынуждает их печатать хотя бы краткие обзоры местного фольклора. В выпусках финского журнала «Proverbium» за 1967 – 1973 годы публикуются библиографические обзоры о пословицах и поговорках народов Северного Кавказа.

«Наивный» упрямец составляет сборник «Народная мудрость» с пословицами и поговорками народов мира и просит Гослитиздат напечатать его. Отказ не останавливает Сергея Даниловича. Он продолжает рассылать сборник и свои труды в столичные журналы, издательства страны, в НИИ языка, литературы и истории. Повсюду та же реакция. Глухая непробиваемая стена. На родине также двери издательств закрыты.

В 1967 году С.Д. Мастепанов передаёт в Ленинградское отделение Института языкознания АН СССР шесть тетрадей словаря говора казачьего населения станицы Отрадной и получает вежливый ответ: дескать, благодарим за поступившие материалы, они пополнят картотеку «диалектных слов». Наученный горьким опытом, сельский учитель предварительно сделал копии тетрадей и отдал их Гурию Леонтьевичу. Не поступи он осмотрительно, «Словарь» бы исчез навсегда, как исчезли полноценные работы с болгарскими, шведскими, норвежскими пословицами, напечатанные фрагментами и в соавторстве с людьми, которых Сергей Данилович в глаза не видел.

Теперь, после выхода «Словаря» и биографической книги, своеобразной энциклопедии трагической и вдохновенной казачьей жизни, всё минувшее живо всплыло в памяти. Признаюсь: в биографии С.Д. Мастепанова меня особенно трогают страницы его начальной жизни в нашей станице, в карачаевском ауле Кызыл Октябрь (бывшем хуторе Троцком), находящемся в трёх-четырёх километрах к востоку от Кардоникской, и в станице Красногорской; если идти мимо горы Дженгур, она в пяти километрах к северо-востоку.

Не могу без волнения думать, что Сергей Данилович ходил по знакомым мне с детства буграм и дорогам, дышал одним воздухом с моими земляками и родственниками. Несравненный Гурий Леонтьевич понял раньше меня и других литераторов могучую натуру несгибаемого казака-лишенца, на правах друга позволил П.И. Ткаченко частично воспользоваться «Словарём» в публикациях о Мастепанове. А сам со своей обычной щедрой благотворительностью предпочёл оставаться в тени.

В 30-е годы любимая советская власть, как уже отмечалось, не разрешила Сергею Даниловичу получить среднее, тем более высшее образование. Во-первых – шибко умный казак. Во-вторых – участник и свидетель восстания казаков в станице Урупской. И самое главное, что обходили молчанием историки, – на обширной территории Верхней Кубани в 20-е годы полыхало крупное антибольшевистское восстание, переросшее в тридцатитысячную армию сопротивления. Я уверен, об этом знал во всех подробностях дотошливый Сергей Данилович.

Восстание охватило пожаром зеленчукские, урупские и кубанские станицы, распространилось до Майкопа, Главного Кавказского хребта и Чёрного моря (об этом рассказано в моей книге «Первые и последние». Пятигорск, 2011, с. 387-490). В Кардоникской находился штаб повстанцев, а в селе Хасаут-Греческое тыловые части и госпиталь. Со всех отделов Кубанского казачьего войска в верховья Кубани стекались верные присяге императору полки. Сидевшие в Кремле «интернационалисты» не на шутку перепугались, стали засылать на Кавказ тайных агентов, спешно бросать на подавление казаков регулярные войска, иностранные танки и аэропланы. Но терпели одно поражение за другим.

Во время отпуска в Баталпашинскую и верхнекубанские станицы прибыл генерал-лейтенант А.Г. Шкуро. Ознакомившись с обстановкой, он письменно предлагал Главнокомандующему Добрармией А.И. Деникину, во избежание русского кровопролития, дать ему разрешение совершить молниеносный партизанский рейд на Москву. Внезапным налётом он хотел обезглавить верхушку незваных правителей и прекратить Гражданскую войну. Окружение Деникина, среди которого были масоны, воспрепятствовало намерению Шкуро. «Лихого батьку» отстранили от дел и отозвали на другой фронт.

Пишу об этом, чтобы ещё раз подчеркнуть: в 20-е годы на Северном Кавказе бушевало народное восстание, о чём при большевиках не смели говорить вслух. Осуществись замысел Андрея Григорьевича Шкуро, неизвестно, куда бы качнулся маятник истории. Может быть, не случилось потом насильственной коллективизации, репрессий, Мировой и Великой Отечественной войн?..

Нет, не могли осмелиться душеприказчики допустить Мастепанова учиться в институте иностранных языков. Что ему позволили, так поступить на заочные курсы немецкого языка, которые он закончил в 1951 году. Ненадёжный кулацкий элемент. Отец Даниил Пимонович – донской потомственный казак с польским происхождением. Мать, Евфросиния Николаевна, родом из Ливенского уезда Орловской губернии, крестьянка. Юной девочкой выйдя за Даниила, хопёрского казака из зажиточной семьи, сделалась по духу упрямой казачкой. Оставшись вдовой с четырьмя детьми, наотрез отказалась вступать в колхоз, и семью записали в единоличники. В 1933 году в обильном хлебном краю начался голод. Полвека спустя Сергей Данилович вспоминал: «… у всех единоличников были изъяты все сельскохозяйственные продукты, даже всё выгребали из чашек и кружек, свозили на «глубинные пункты» и ссыпали под открытым небом. <…> Награбленное зерно … всё сгнило. Только на Отрадненском глубинном пункте полностью сгнило, по официальным сведениям, 60 000 тонн зерна, а народ поголовно умирал с голоду, стал развиваться каннибализм».

А ведь до сих пор яйцеголовые «мудрецы» утверждают, будто не было геноцида казачества! Авторы приводят эту цитату без комментариев, и тем сильнее она потрясает своей, казалось бы, бесстрастной информативностью. Вообще этот приём, неоднократно используемый в книге, действует на воображение неотразимо. Перед нами факты действительной истории, рассказываемой через призму повествования о человеке, привыкшем говорить правду, чего бы это ему ни стоило.

Убежавшую от голода семью Мастепанова приютили карачаевцы в Кызыл Октябре, и там она спаслась. Не будем произносить возвышенных слов о дружбе народов. Вот она, эта дружба, в обыкновенных житейских обстоятельствах. Когда карачаевцев выслали в Казахстан, кардоникские женщины, бывая в опустевшем ауле, рыдали о них, как о родственниках.

В войну моей родной тётке Марие Богомазовой на базаре в Микоян-Шахаре незнакомая женщина, осетинка, попросила воспитать трёхлетнюю дочь и ушла незамеченной. Позже открылось: при выселении карачаевцев осетинка в порыве сострадания приняла с рук у несчастной матери крохотную малютку. Чтобы местные «органы» не дознались, она передала её на базаре русской сердобольной женщине. Зарегистрированная в стансовете как Лида Богомазова, девочка стала одновременно дочерью карачаевки, осетинки и казачки. Взрослой разрывалась сердцем между ними, когда в горах объявилась родная по крови мать…

Мастепанов преподавал немецкий язык в Кызыл Октябре, потом в Кардоникской средней школе, где с июля по ноябрь 1935 года становится директором. В нашей станице Сергей Данилович, мечтавший поехать в Индию за пословицами всех народов, увлекается… эсперанто, искусственным языком «мировой революции», придуманным для удобного общения евреев разных стран. Не подозревая опасности, фанатичный языковед создаёт в школе кружок эсперантистов. Переехав в Красногорскую, затем в Усть-Джегутинскую, завязывает активные связи с любителями нового языка из США, Японии и Англии. Между прочим, из Лондона его приглашала на конгресс эсперантистов не какая-нибудь мелкая сошка, а сама «английская принцесса» (Правда, она оказалась подставной провокаторшей).

Сельского учителя уведомляют, что он является «членом ЦК Союза эсперантистов Советских Республик» и «членом Интернационала пролетарских эсперантистов». Возвышение небывалое – и вдруг арест, бетонная одиночка в Черкесской тюрьме усиленного режима. В той самой тюрьме над кручей, где капающей на темя ледяной водой пытали одного из руководителей восстания в Кардоникской хорунжего Я.Д. Нагубного. Якова Демьяновича расстреляли, казнь Сергею Даниловичу заменили тюремной каторгой. Хотя обвинение явно тянуло на вышку: «шпионаж», «контрреволюционная деятельность».

Удачливый казак. Ему всегда везло. Прокурор Усть-Джегутинского района Кубанов не подписал санкцию на арест, и отсутствие этой бумаги в деле послужило поводом для пересмотра приговора «верховной тройкой». Учтя незрелые лета подследственного, грозные прокураторы смилостивились. «После этого, – вспоминал учитель, – меня кто-то ударил по затылку, я потерял сознание и упал, пришёл в сознание только в камере».

С горечью сознаю, чего я лишился в молодости, не поговорив с Мастепановым. По жизненному опыту, уровню философского и нравственного мироощущения, колоссальной работоспособности он нисколько не уступал знаменитым учёным и литераторам, в энциклопедических познаниях превосходил многих.

Публикации провинциального издательства возвращают русской культуре и науке благородный образ подвижника. С.Н. Малахов и С.Г. Немченко совершенно справедливо пишут, что Сергея Даниловича вначале подвело «незнание того, как живёт и действует академическая научная система в нашей стране, со времени Петра Великого «сидящая» на полном гособеспечении и финансировании, рассчитанном только на «своих» учёных, а не на самоучек из «народного ополчения науки, с которыми часто заигрывала власть». Добавлю: и продолжает заигрывать. Не так-то легко перестроить систему, влить в закупоренные сосуды живую кровь.

Актуальность биографического очерка состоит и в том, что в нём документальными свидетельствами опровергаются спекулятивные вымыслы и фантомы вокруг имени Мастепанова в период перестройки и либерального «свободомыслия». В скрупулёзном исследовании «В поисках пословиц…» рельефно вырисовывается политическая и социальная атмосфера советского, ельцинского, также европейского и международного общества. Отрадненский трудяга-казак с откровенной генетической непосредственностью, «святой наивностью» общался в переписке со всем миром – видными чиновниками, научными светилами. На фактах из его жизни раскрывается анатомия псевдодемократических «преобразований», «гласности», лукавой борьбы за «права человека» в угоду заинтересованных кланов, избранных государств и в ущерб стран-«изгоев», отдельной самобытной личности, не вписывающейся в «систему».

Ещё в 50-е годы учитель Мастепанов из села Петровское регулярно совершал походы по туристическим маршрутам с учениками, делясь с ними богатейшим опытом и знаниями. С 1958 года в станице Красногорской работал созданный им в средней школе краеведческий и лингвистический кружок. Под руководством Сергея Даниловича ученики с увлечением записывали по памяти местных жителей и своих родственников пословицы, поговорки, речения, сказки, народные песни, частушки, детские игры-прибаутки, гадания и суеверия предков, толкования снов, другие фольклорные и этнографические материалы с неповторимым отрадненским колоритом. Наиболее существенные записи школьников разного возраста присовокуплены к «Словарю» С.Д. Мастепанова, органично дополняя и обогащая лексику разнообразием фразеологии и звучания.

Члены кружка совершали также путешествия по территории Краснодарского и Ставропольского краёв, Карачаево-Черкес-ской автономной области, ища археологические древности, памятники старины.

После Отрадной, не имея постоянного места жительства, учитель мотался по населённым пунктам «малой родины». Проживал, где придётся – в станице Красногорской, Усть-Джегуте, на Хумаре в хуторе Малокурганный (Шахта №6), неподалёку от города Карачаевска и осетинского села Коста-Хетагурово. Ютился по чуланам и углам, в тесных хибарах, заваленных книгами и картотеками.

Бесполезное занятие – разбираться, где, в какой период он жил. Везде и нигде. Авторы исследования преподносят уникальные факты, из которых каждый может делать собственные умозаключения.

Вместе с учителем часто бродил очарованным странником по ущельям и скалистым балкам краевед из Черкесска Дмитрий Иванович Суздальцев, фотографируя и записывая всё, что ему представлялось архиважным для истории. Сначала он старательно вёл альбомы в общих тетрадях в клеточку, наклеивая снимки и снабжая их краткими аннотациями, потом приспособился выпускать самодельные литературно-художественные «альманахи». Причём, изготовлял их в нескольких экземплярах и рассылал знакомым, не обходя вниманием Москву, Ленинград, Краснодар, Ставрополь, Ростов и прочие средоточия умов.

Так пенсионер Суздальцев в узких интеллектуальных кругах стал довольно заметной личностью. С ним тесно сотрудничали редакции газет, краеведческие музеи Черкесска и Ставрополя, известный историк В.П. Невская, археологи Т.М. Минаева, Е.П. Алексеева. Последней он помог при защите докторской диссертации, снабдив её необходимыми чертежами, подробными картами «Пещерного городка», скальных катакомб древней Хумары, окрестностей «башни Тамары» … Сергей Данилович тоже снабжал бесценными данными по археологии Минаеву и Алексееву. Многие его сообщения были включены в их монографии.

По справке-рекомендации доктора исторических наук В.П. Невской «Учительская газета» от 6 января 1970 года поместила заметку Дмитрия Ивановича о Мастепанове «Своя тропа». И это стало событием. Вокруг имени репрессированного эсперантиста была прорвана периферийная блокада. Из сельского «чудаковатого» учителя он превращается в «большого учёного-языко-веда». Хвалебные статьи о нём публикуются залпом в русскоязычной, карачаевской, черкесской, ногайской и абазинской газетах. В московских издательствах несколько раз переиздаётся книга Б.И. Анина «Учитель в моей жизни». Один из учеников сельского учителя, В.В. Шевченко, опубликует в 80-90-х годах благодарные статьи о Мастепанове. Редакции газет и журналов начинают охоту за любыми воспоминаниями о «сельском феномене».
***

В 1965 – 1967 годах я работал в Черкесске в той самой областной русскоязычной газете – поочерёдно заведующим отделом культуры и заведующим отделом информации. Ко мне часто заходил Дмитрий Иванович Суздальцев, о котором рассказывается в главе «Газетная слава». Мы печатали его краткие сообщения об археологических поисках учителя Мастепанова. Уже после моего увольнения из редакции я прочёл в «Учительской газете» заметку Суздальцева о Сергее Даниловиче. Действительно, с той поры все газеты страны, центральные и местные, словно соревнуясь между собой, спешили поведать о необыкновенном «народном учителе», новоявленном «лесковском Левше» на Ставрополье. При этом сочинялись и всякие небылицы. Вал конъюнктурных публикаций о земляке генсека М.С. Горбачёва нарастал…

В очерке упоминается редактор «Ленинского знамени» С.В. Костин, в 70-е годы открывший широкий доступ на страницы газеты корреспонденциям о Мастепанове. И тут надо внести поправку. У читателей может создаться впечатление о прогрессивном редакторе, каким Костин не был. Недавний «сельхозник» (зав. отделом сельского хозяйства газеты), он откровенно недолюбливал «фрондирующую интеллигенцию», в том числе и Мастепанова, находившегося в опале. До Костина редактором газеты был А.Л. Попутько, член бюро обкома КПСС. Выходец из украинских «низов», он всячески благоволил Суздальцеву и Мастепанову, активно печатавшимся в газете. При Костине положение изменилось к худшему. Любую заметку Дмитрия Ивановича об археологических изысканиях Сергея Даниловича он сокращал, резал по живому. Мне приходилось пробивать их буквально с боем через ответственного секретаря В. Свирина, ставшего впоследствии редактором отдела информации центральной газеты «Советская культура».

Однако в семидесятые годы, почуяв в воздухе иное настроение, Костин сменил недоброжелательство на показную «сердечную» любовь к Сергею Даниловичу. К тому времени я уволился из редакции и узнал об этом из очерка. Признаюсь, посмеялся от души… Всё-таки Сергей Васильевич одумался, потрафил бедному страдальцу. И на том спасибо.

Но странно: именно при Костине, любившем обывательские слухи, произошёл разрыв между Суздальцевым и Мастепановым. Выдвигаются разные версии случившегося. Одна из них: Дмитрий Иванович обвинил Сергея Даниловича в высокомерии, а Сергей Данилович сказал Дмитрию Ивановичу о бесполезности «альманахов». Почти гоголевская ситуация. Сомневаюсь, что исключительно принципиальный во взглядах, неколебимый в дружеских привязанностях, С.Д. Мастепанов мог по такому ничтожному поводу зачеркнуть свои отношения с Д.И. Суздальцевым. Тут кроется более веская причина…
***

В обстоятельном биографическом очерке, если всерьёз задуматься, исподволь вскрываются тайные пружины и разнообразные причины замалчивания, возвышения и падения самобытной личности. Тайное – чаще всего закамуфлировано оправдательными доводами, и не видимо постороннему взгляду. Но оно роковым образом влияет на судьбы, поведение людей, целых коллективов, в конечном итоге – на атмосферу в социуме. С.Н. Малахов и С.Г. Немченко блестяще справились с основной творческой задачей.

…Шуму было много, хотя ни в Хельсинки, ни в Нью-Йорке, ни в ООН Сергей Данилович не показался на высоких трибунах у микрофона. Дарил зарубежным партнёрам, коллегам бесценные фолианты, тратился на почтовые отправления до копейки. Когда же потребовалось несколько долларов для официальной регистрации на конгрессе, возникло непреодолимое препятствие. А где, скажите на милость, было взять «зелёные»? Свободное хождение валюты среди населения запрещено... А на Западе и в Америке так: “дружба дружбой, а табачок врозь», иронично замечают биографы.

Но что для увлечённого пассионария мелочные неувязки?! Не унывающий «самородок», «Прометей», «любитель старины» давно погрузился в безбрежный океан всемирной паремиологии. Прежние работы логично привели его к глобальному искушению – библиографии всех фольклорных изданий, существующих на земном шаре. Упомянутая наука известна издревле, со времён Аристотеля. У паремиологии есть ещё отрасль – паремиография. Мастепанов сознательно не делал между ними смыслового различия в сравнительном изучении паремий (речений, пословиц, поговорок, притч, афоризмов и т.п.) в языках и культурах народов.

Биографы С.Н. Малахов и С.Г. Немченко констатируют: «труд неподъёмный». Сергей Данилович, словно былинный богатырь Микула Селянинович, взвалил непомерный груз на плечи и без страха потащил в гору. В результате во многих республиках и государствах вышли академические, энциклопедические и другие издания, подготовленные учителем словесности... Чаще всего в оскоплённом виде или в соавторстве. Приведу краткий список: библиографические обзоры паремий Украины, Белоруссии, Узбекистана, Норвегии, Дании, Финляндии, Чечено-Ингушетии, Дона, Кубани, Адыгеи, Калмыкии, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии... Титаническая работа!

***

С 1990 года акцент публикаций смещается в сторону гулаговского прошлого знаменитого зэка. Несмотря на восемьдесят лет, по приглашению он отправляется в Ухту, в прошлом посёлок Чибью, чтобы встретиться с оставшимися в живых узниками «Ухтпечлага». Вознесённый в сопредседатели Ухто-Печорского историко-просветительского общества «Мемориал», участвует в различных мероприятиях, посещает места своего заключения, заброшенные бараки и трассы.

В сборниках «В недрах Ухтпечлага», в периодической местной и центральной прессе печатаются о нём материалы как об «узнике совести», в невыносимых условиях не утратившем достоинство, интерес к науке, неистребимую жажду знаний. Его постоянный собеседник В. Булычёв в публикации «Этот удивительный Мастепанов» вскользь заметил, что Сергей Данилович «поощрительно» и в то же время «снисходительно» относится к дифирамбам о себе, «как бы говоря: «Ну, ну, пишите, а главного во мне вы так и не поняли».

Существенная обмолвка. Организаций, подобных ухтинскому «Мемориалу», тогда появилось достаточно и в столице, и в регионах. Критические стрелы в основном обращались против диктата партии и чиновничества. Страшась повторения террора, вдохновители мероприятий усиленно проповедовали идею либерализации, раскрепощения и свободу слова. Намерения благие. Жаль, трагедия простого народа, тем более казачества, в период репрессий занимала их умы в меньшей степени.

Сергей Данилович с его поразительной интуицией почувствовал «двойственность» либералов, оттого и возразил иносказательно: «…главного во мне вы так и не поняли». То есть, его личная драма – микроскопическая частица драмы русского народа и казачества, в этом секрет непонятого «главного». Парадокс, однако, в том, что о «главном» зарубежные устроители хорошо осведомлены, но не хотят сказать о нём по-настоящему, в полный голос.

После смерти супруги Надежды Ивановны, похороненной в станице Кардоникской, 83-летний затворник пишет в 1996 году ухтинскому соратнику А.И.Галкину, что он готов выслать ему «обещанные воспоминания» для нового сборника. И признаётся: «Всю зиму страшно мёрзну в своём холодном жилье, а летом заготавливаю «тепло» для будущей зимы […] 10 лет сталинских лагерей и 10 последующих лет судьбы затравленного волка, “врага народа” (короче, жизнь в аду с 1937 по 1957 год) и под конец – одиночество всеми забытого дряхлого старика, который когда-то всем был нужен, а теперь – никому! Как старая вещь: износилась – выбросили!»

Многоопытный казачина немного хитрит в общении с либеральными соратниками. Да, они и впрямь запамятовали о нём: иная настала «конъюнктура» и угасла к нему пламенная «демократическая» любовь. Но не забыт отрадненский учитель неугомонным земляком Гурием Леонтьевичем, который частенько навещает старика в «келье», храня как зеницу ока рукопись «Словаря», его письма к себе и воспоминания. Помнит о Мастепанове и Пётр Иванович Ткаченко, публикуя обширные статьи о Сергее Даниловиче.

В 90-е годы, воодушевлённый популярностью Мастепанова, Гурий Леонтьевич предложил сценарий для нового кинофильма с условным названием «Казачий круг». Всё шло прекрасно, фильм вроде бы утвердили. Немченко побуждал Сергея Даниловича написать к фильму воспоминания о себе и трагедии урупского казачества: «…чтобы правда и только правда!» Сергей Данилович, битый серый волк, усомнился в практическом осуществлении задуманного содержания, также и в реальности возрождения казачества. Ибо знал: нельзя вступить дважды в одну и ту же реку…

В беседе с корреспондентом В. Булычёвым, вспомнив о намерении Гурия Леонтьевича снять новый фильм, Сергей Данилович обронит: «Не «Казачий круг», а «Недобитые» – надо было бы поименовать эту ленту. Я сейчас работаю над статьей «Правда и вымысел о казачестве». И коли позволят, скажу об этом в фильме, если таковой состоится».

Предчувствия не обманули мудрого «волка». Он как в воду глядел: фильм отклонили.

Гурий Леонтьевич не пал духом. Он тоже, как и Сергей Данилович, стойкий казак-трудяга из породы неисправимых мечтателей. Верил и продолжает верить в чудо возрождения казачества. Этой неистребимой верой, как светом солнца, напоены его книги «Дух черемши» и «Газыри», где фигурирует и близкий его сердцу учитель словесности. По мысли писателя, Мастепанов остаётся «хранителем старых обычаев, таких корневых понятий, как доброта и правда, хранителем непобедимого в бесконечном своём терпении народного духа. И сколько их в самых разных концах нашей большой Отчизны: бессребреников, до последнего дыхания оправдывающих звание своё: Учитель».

И взывает Гурий Леонтьевич к нашей совести: «Знаем ли мы их?.. Ищем ли их? Поймём ли?»

Сергей Данилович всё же учёл совет младшего друга – написал воспоминания о своей жизни. Удивительные, трогательные воспоминания Учителя, не потерявшего человеческого достоинства, веры в призвание. Это ли не ответная благодарность писателю-романтику!

В книге цитируется отрывок из этих воспоминаний, свидетельствующий о писательском даре, образности и пластичности языка Мастепанова:

«Как-то нас осенью повели на работы в карьер через убранное капустное поле. Конечно же, как всегда, мы были чудовищно голодны. А в бороздах кое-где соблазнительно белели капустные листья. Шли мы колонной по двое, и вот сосед сзади, из новеньких, выскочил из колонны. Он успел сделать два-три шага, не больше. Я даже явственно услышал, как хрустнул капустный лист в его сжатой ладони. Следом прозвучал выстрел. Пуля попала в затылок, и бедняга ткнулся лицом в борозду.

Вот тебе и вся цена человеческой жизни.

Тогда я страшно позавидовал тем бездомным псам, которые хоть вечно голодны, но могут постоять за себя и свободно передвигаться, куда им вздумается».

Не выскакивай из общего ряда сгоряча, не ко времени. Терпи и жди своего часа – завет Учителя. Не такой уж он наивный – Сергей Данилович Мастепанов. Он философ, невероятный упрямец, всю жизнь собиравший жемчужины народной мудрости. Не удержусь и вычленю из научной биографии написанные им строки, в которых глубина и ясность ума согласуются с точностью отдельных характеристик и суждений:

«Кто о людях без причины плохого мнения, тот сам определённо плохой человек»; «Например, сибиряки очень резки, но прямы и бесхитростны. Белорусы хитры, любят прикидываться «глупенькими», «тёмными», «недопонимающими», но сами себе на уме, очень упрямы и переубедить их очень трудно. Москвичи очень эгоистичны, с жёлчью, не имеют, как говорится, человеческой души».

А вот ироничная азербайджанская пословица в его записи:

«Где азербайджанец, там не нужно волка, где русский, там не нужно ишака, где армянин, там не нужно чёрта».

Есть такие изречения и пословицы, которые бы не мешало знать наизусть нынешним «вождям» и учёным-политологам.

…Смотрю на снимок в книге: похожий на профессора Сергей Данилович сидит в своём тесном «кабинете». Седой, строгий, в очках. В простой клетчатой рубахе с белыми пуговицами. Весь углубленный в себя, он держит в руках стопку картотек. Портрет на фоне стеллажа, к которому вплотную придвинута спинка железной кровати. Рядом, возле перегородки, словно ангел-хранитель, стоит Надежда Ивановна. Скорбное лицо русской женщины в неизменном халате. Слегка склонившись и скрестив на поясе натруженные руки, она смотрит нам прямо в душу.

Удивительная фотография! Символ всего их жития… Надежда Ивановна оберегала Сергея Даниловича, сдувала с него пылинки, с христианским смирением вынося его затворничество, терпя всякие лишения. Меня очень трогает, что они похоронены рядом в Кардоникской. Когда-то здесь, в станичном юрте, на хуторе Троцком – в Кызыл Октябре, семья спаслась от голода. На этой земле сочла найти последний приют и Евфросиния Николаевна, мать Сергея Даниловича.

***

Предприняв попытку воссоздать основные вехи биографии С.Д. Мастепанова в контексте событий XX века, С.Н. Малахов и С.Г. Немченко создали образ подвижника и образ минувшей эпохи, трагической и поучительной, заслуживающей внимания наших современников. Реалии прошлого в характерных чертах, как это ни прискорбно, повторяются на Земле и в XXI веке. Сергей Гуриевич Немченко убеждён: без правдивого освещения роли русских и казачества в межнациональных отношениях на Кавказе нельзя понять историю России, минувшую и нынешнюю, определить верные ориентиры на будущее. Верхняя Кубань и Кубань в целом, где зарождались и бушевали гневные смерчи раздора, дают ключ к объективному изучению отечественного прошлого и настоящего.

Предстоит кропотливая работа над содержанием научно выверенных книг, в том числе над «Словарём» С.Д. Мастепанова. Например, слово «окотиться» – привести ягнёнка (об овце) в авторской транскрипции звучит как «акатица». В Кардоникской, где у жителей было много родственников из Отрадной, оно произносится иначе: «акатитца». Существующие оттенки и различия обогащают кубанский говор. Или: слово «смущаться», истолкованное как «издеваться», правильно вызвало сомнение у редактора. Наверное, по этой причине оно не было включено в основной ряд словаря. Думаю, произошла элементарная описка переписчика. У нас в Кардонике старики говорили: «снущаться» или «знущаться», что означает «издеваться».

Намекнув на кропотливую работу, я имел в виду тщательную лингвистическую редактуру и толкования, требующие немалых усилий и времени.

3 сентября 2014г.