Чужая кровь
жүктеу/скачать 375 Kb.
|
| — Залия прибегала, — вступила в разговор Попугайчиха. — Запыхалась вся, взволнованная. Говорит, корова не пришла, пошла ее искать.
Аюхан с некоторым облегчением вздохнул. Значит, Залия ничего еще не говорила бабушке, не приставала к ней со своими расспросами. Оно и хорошо. Старый человек требует особого подхода, а уж его бабушка тем более. Тут наскоком ничего не добьешься, замкнется только, и уж тогда из нее клещами слова не вытянешь. Да и при Попугайчихе нельзя вести такие разговоры, старуха тот еще звонарь. Что услышит — в три раза преувеличит и по всему селу растрезвонит. Нет, не станет бабушка Хадия при ней ничего говорить. Выждать надо. * * *
— Так уж получилось, сынок... Ты мне очень нравишься, парень ты крепкий, надежный в жизни. Но мать воспротивилась, дескать, не отдам дочь в медвежий род. — Разве дело в имени? — Аюхан не мог скрыть обиды. — Бабушка так назвала, сказала: ни на какое другое имя не согласна. Когда паспорт получал, я хотел сменить, но бабушка... — От имени можно избавиться, а вот... — прервавшись на полуслове, отец Хамдии нахмурился и закончил: — Девушки в деревне не перевелись, сынок, достанется и тебе твоя ягодка. Впрочем, попереживав какое-то время, Аюхан постепенно залечил эту душевную рану, с головой уйдя в работу. Но «ягодка-невеста» все не встречалась. За хлопотами с лесным хозяйством, а оно было не малое, шли годы. Пока освоился, пока научился рачительно управлять, возраст постепенно подошел к тридцати годам. А он все еще холост! Не раз бабушка Хадия упрекала его, что нужно не только растить лес и заботиться о нем, но и о продолжении собственного рода подумать. Тем более что Аюхан вместо старенькой бабушкиной избушки, уже изрядно покосившейся, и дом добротный построил. Да, кроме того, на склоне горы Янекай поставил пасеку, из-за чего за ним даже закрепилось прозвище «кулак». Словом, все есть для создания крепкой семьи, нет только невесты. А ведь жених-то завидный! Среди сельчан нашлось немало желающих поучаствовать в «смотринах жениха», чтобы прощупать почву, к бабушке стали наведываться сельские старухи-сводницы. С самим женихом поговорить не удавалось, он все время пропадал в лесу. В клуб ходил редко, а когда заглядывал, девушки не упускали случая подшутить над ним: «Ты что, дядя, с дочками кикиморы шашни водишь?» А каждая из девушек на выданье моложе Аюхана на десять лет! Мало того, еще и парни ходят петушатся, стараясь вытеснить «старика»-конкурента. Словом, сплошные проблемы с этой женитьбой... * * *
Поднявшись наверх, Аюхан осмотрел окрестности Асаная. Хотя солнце уже село, но темно еще не было. Голубое небо долго хранит дневной свет в летние вечера... Качнув рукой фонарь, Аюхан подумал, что следовало бы его заправить, понадобиться может в любой момент. И еще этот фонарь отчетливо напомнил вдруг о первой их встрече с Залией... ЗАЛИЯ
— Суставы болят, к бурану, должно быть, — бормотала она, пока Аюхан собирался в лес. — Вот ты уходишь, а я остаюсь одна. А была бы невестка, внуки бы вокруг меня бегали, все веселее было б на душе. — Ухо чешется, снег будет, — попытался отшутиться Аюхан, отлаживая лыжные крепления. — Мне, бабушка, пчел на пасеке проверить надо, как бы не померзли в омшанике. Не до женитьбы мне сегодня. — Ай, Аюхан, — рассердилась бабушка. — Утихнет буран — посмотришь своих пчел. Сегодня же воскресенье, сходи в клуб. Вон какие молодые студентки на каникулы приехали, может, приглядишь кого. Хоть посмотрю на невестку, а потом и помирать можно. — Бабушка, — рассмеялся Аюхан, — они же дети для меня, а ну как бородой моей играть начнут? То-то смеху будет. Замкнулась бабушка, не ответила. Обиделась... Взяв с собой съестного на пару дней, Аюхан отправился на пасеку. Пока добрался, уже и буран начался, права оказалась бабушка. Быстро осмотрев ульи, Аюхан натаскал из поленницы дров, принес воды в дом, решив переждать буран. Сосны, растущие рядом, загудели как телеграфные столбы, и темнота спустилась на землю внезапно, словно ночь наступила вне графика, средь бела дня. Даже опытный человек не рискнул бы в такую непогодь идти по лесу. Подумав об этом, Аюхан решил на всякий случай зажечь фонарь на башне. Мало ли? Вдруг кто заплутал в лесу в этакой круговерти? Забравшись на башню, зажег керосинку и, вернувшись в дом, устроился на топчане с накопившимися за последнее время журналами, просмотреть которые прежде было недосуг. В какой-то момент Аюхану вдруг послышалось отдаленное «А-а-а-а», словно кто-то протяжно кричал в лесу. «Почудилось», — подумал поначалу Аюхан. У бурана характер такой: плачет, хнычет, ревет, голосит на все лады. Тут всякое может померещиться. Но почти сразу вслед за криком кто-то отчаянно забарабанил в дверь. Торопливо поднявшись с топчана, он вышел в сени и, громыхая дверным засовом, прокричал: — Кто шляется по лесу в такой буран, когда хороший хозяин и собаку из дома не выгонит?! — Это мы, дядя! Откройте скорее, замерзаем! Распахнув дверь, Аюхан увидел перед собой две бесформенные белые фигуры, сплошь залепленные снегом. С трудом можно было рассмотреть, что вошедшие — две совсем молоденькие девушки с перепуганными личиками. Аюхан помог им снять верхнюю одежду, налил горячего чая. Чуть отогревшись, одна из девушек объяснила: — Дядя Аюхан, заблудились мы. Вдруг темно стало как ночью, руки протянутой не видать. Чуть было в другую сторону от села не ушли. Ладно ваш фонарь заметили. Если бы не вы, нашли бы нас по весне, когда снег сойдет... И заплакала, не в силах больше сдерживаться от пережитого. Успокоив девушку, Аюхан теперь признал ее. Это была дочка шофера Хабира, приехавшая из города на каникулы. Вторая девушка была не знакомой, явно не асанайская. Его пристальный взгляд девушка истолковала верно и, чуть смущенно улыбнувшись, пояснила: — Я сама с Демы, в горах впервые. Когда Танзиля пригласила меня к себе на каникулы, я так обрадовалась. Очень хотелось подняться в горы. Вот я и уговорила подружку пойти на лыжах, а вот ведь как получилось... — И, перебивая друг друга, девушки рассказали, что им пришлось пережить за последние пару часов. Назавтра, когда буран утих и небо прояснилось, Аюхан проводил девушек до деревни. Прошли много километров по свежевыпавшему снегу, но усталости не чувствовали. Залия все расспрашивала Аюхана, где какое дерево, словно лесов в жизни не видела, непрестанно вертела головой, восхищенно ахала и удивлялась: — И правда, какие замечательные у вас места, права была Танзиля! Аюхан, немного снисходительно поглядывая на девушку, предложил: — А ты приезжай летом, еще не то увидишь. Свожу тебя на вершину горы, покажу источник, который выбивается прямо из камней. — Приеду и летом. Очень хочется увидеть во-о-он те ели, погладить их по лапам. Там, наверное, белки шустрые так и прыгают с ветки на ветку! — Да у нас много всякого зверья водится. Вчера, в буран, могла и волчья стая появиться. Я уж не стал говорить, чтобы тебя не пугать. Есть у нас и медведи, и лисы, и куницы. Все есть в Асанайских лесах! Замотав головой, Залия рассмеялась: — А у нас нет таких! — Да и откуда ж им взяться, если у вас кроме тальника ничего не растет? Зверь в густом лесу водится. — Ай, — капризно надула губы Залия. — Если хочешь знать, на свете нет дерева прекраснее, чем плакучая ива, которая растет на берегах Демы! Аюхан сменил тему разговора: — Танзиля, а ты где учишься? — Мы с Залией в педучилище, в Салавате. В этом году уже заканчиваем. — Выходит, будете преподавать в начальных классах? — Ага. Вот Залия хочет стать учительницей пения. Знал бы, дядя, как она на мандолине и баяне играет! А уж поет!.. А я вот не способна ни на что, кроме как учить малышню писать буквы. Залия, вторя подружке, тоже похвасталась: — Танзиля у нас отличница, ее фотография на доске почета висит! Так, за разговорами, незаметно добрались до села. А через пять или шесть дней зашел отец Танзили Хабир приглашать Аюхана в гости. Аюхан попытался было отнекиваться, но Хабир был настойчив и отказа не принял. «Разве можно не оказать честь человеку, который спас мою дочь?» — сказал Хабир и почти насильно затащил к себе и Аюхана, и бабушку. Танзиля с Залией встретили гостей радостно. Аюхан чувствовал себя с девчатами своим человеком, и они его не стеснялись, как это бывает с людьми, пережившими общую беду. Да и остальная молодежь, человек десять, приняли Аюхана как своего. Время летело весело и незаметно. Аюхан даже потанцевал с девушками под магнитофон. А когда Танзиля попросила подружку спеть, Аюхан вдруг разволновался, словно это ему самому сейчас придется петь при большом скоплении народа. А Залия, немного поломавшись для вида, красивым и звучным голосом затянула народную протяжную мелодию про чернобровую Салимакай. И пока она пела, Аюхан не мог отвести глаз от девушки, думая, что и сам мог бы так же прекрасно петь, посвятил бы ей эту песню, которая словно про нее и сложена, про прекрасную девушку со смоляными черными бровями, изогнутыми словно ласточкины крылья... Наутро бабушка рано разбудила Аюхана, накануне пообещавшего отвезти девушек на станцию. Наспех попив чаю, Аюхан запряг лошадь в парадную кошевку вместо саней. Все-таки в город девушек провожает, не в лес едет! А бабушка, словно угадав его мысли, постелила в кошевку яркий палас. Хабир, встретивший Аюхана у ворот, не упустил из виду парадный вид «выезда» и пошутил: — Эге-ге, братишка! Можно подумать, за невестой прибыл. А что? Пожалуй что и отдам за тебя дочку! Вот прямо сейчас посажу и увезешь. — Я уступлю ему подружку, отец, — подхватила шутку Танзиля. Залия зарделась и сделала вид, будто обиделась: — Сама иди! — Но глазами, прикрываясь платком, стрельнула с нескрываемым интересом на Аюхана, тоже малость смущенного таким оборотом... Прошла зима, миновала весна. Тот разговор, при проводах, возможно, так и остался бы только шуткой, если бы Танзиля не привезла подружку на сабантуй. На поляне около речки Мандымки, где традиционно проводился сельский сабантуй, установили высокие столбы, развернули лучшие юрты и яркой красной лентой обозначили майдан для борьбы. Залия, исподтишка любуясь крепкой фигурой Аюхана, поинтересовалась: — Бороться будешь, Аюхан-агай? Аюхан нарочито удивленно приподнял брови: — Кто тебе сказал, что я борец? — Да ведь видно же! — Ну, если видно... В куреше Аюхану мало было равных в селе, и на этот раз он вышел победителем. Тут же отдал мужикам выигранного барана: — Режьте. Потом пойдем на Сукайташ с девушками шашлыки жарить. Надо бы, конечно, по традиции бишбармак делать, но у молодежи свои вкусы. Да и удобнее на природе шашлык. Аюхан, отдав распоряжение сельчанам, предложил девушкам: — А пойдем на речку, искупаемся. — Я купальник не взяла, — отказалась было Залия. — Ну ты как всегда. — Танзиля взяла подружку под руку. — Пойдем, пойдем. Будешь с берега любоваться... Рядом с Аюханом две молодые красивые девушки, и он чувствует себя на седьмом небе от счастья. Сердце готово выскочить из груди и взмыть в небо стремительным жаворонком, чтобы пропеть сверху всему свету, как прекрасен мир и как сейчас счастлив он, Аюхан. И от новых, прежде незнакомых чувств парень дивится сам себе... — Аюхан-агай, — вернула его с небес на землю Танзиля, — а что важнее для борца: сила или ловкость? — И сила, и ловкость. — А в какой категории ты выступал? — В средней. — А это сколько? — Что, сколько? — Вес конечно. Вот сколько ты килограммов весишь? — Восемьдесят девять. — Ужас! — восхищенно воскликнули девушки в один голос. И Аюхан не мог не заметить, что в голосе Залии неподдельного восхищения было куда как больше, нежели в голосе ее подружки. И еще Аюхан не мог сам от себя скрыть, что в тот вечер ласковая, красивая и певучая Залия бесповоротно завоевала его сердце... С мягким плеском бьются о скалу волны. Все вокруг полно жизни. И только скала Сукайташ кажется безразличной ко всему. Ее холодный, надменный даже, облик не выражает никаких чувств, а каменное тело, похоже, не испытывает никакого волнения. Она является лишь свидетелем происходящего вокруг... Вот и Аюхан, прежде не испытывавший особых любовных чувств, второй раз приходит на скалу на свидание с девушкой. Но совсем не так все происходит, как это было с Хамдией. Тогда любовь была юношеская, молниеносная и быстротечная. А сейчас Аюхан уже взрослый мужчина, сильный и сдержанный. Только почему же так кружится голова и сердце радостно замирает при виде девушки, которую он пока даже мысленно боится назвать любимой?.. — Залия, а сколько тебе лет? — Восемнадцать, агай. А тебе? — А ты умножь на два, — смеется Аюхан. — Не обманывай, — капризно надула губы Залия. — Ты же старше Танзили на десять лет, значит, тебе... — А зачем спрашиваешь, если знаешь? — Не знаю. — Возраст имеет для тебя значение? — Да в общем-то нет... Молоденькая и говорливая Залия оказалась смелее парня и первая сделала шаг навстречу. Сделав вид, что поскользнулась, она испуганно ойкнула и крепко ухватилась за Аюхана, чтобы не потерять равновесие. Игриво погладив его крепкие бицепсы, положила свои мягкие и гибкие руки ему на плечи: — Сильный ты... А девушка у тебя есть, агай? — Нет... Не сложилось как-то, все работа, работа. — А я вот слышала, что была у тебя девушка, дикторша Хамдия-апай... Аюхан промолчал, словно не слышал ее слов, и долгим взглядом посмотрел вниз со скалы, давая понять, что разговор этот ему не по душе. Поняв это, Залия перевела разговор на другое: — Почему ты мне не писал? — Да потому, что я тебе в дядьки гожусь. — А я ждала. Всю зиму ждала, весну... — И я ждал. — А девушки первыми не пишут, вот. — Ну дядям-то можно. А? — Ладно, Аюхан, не буду тебя больше дядей называть. Не шути только так зло, ладно? — Не буду. Залия, игриво посмотрев на парня, вдруг спросила: — А можно девушке первой поцеловать парня? — Я думаю, что нет. — Это почему же... Закончить фразу Залия не успела. Крепко прижав ее к себе, Аюхан осторожно поцеловал девушку в губы. Потом еще раз, смелее и крепче, и еще, и еще... И долго они стояли так, не в силах оторваться друг от друга и не решаясь переступить последнюю грань… Первой опомнилась Залия. Осторожно, чтобы не обидеть парня, высвободилась из его объятий и, поправляя сбившиеся под легким платком волосы, спросила: — Будешь меня ждать? — Обычно парень спрашивает у девушки, будет ли он ждать. — Ну а сейчас я тебя спрашиваю: будешь? — Почему? — Ох, Аюхан, Аюхан... Большой ты, сильный, умный и... Глупый еще какой! Ведь тебя же от леса не оторвешь, ты к нему корнями прирос. Так что придется мне все бросить и к тебе приехать. И Аюхан, просветлев, благодарный девушке за то, что она сама все решила и сама сказала то, о чем он говорить не осмелился, с чувством ответил: — Буду. Очень буду тебя ждать... ИЛЬЯС
— Линиза! Эге-ге-гей, Лини-и-иза!!! — Ильяс! Парню показалось, что одна из березок отделилась от рощицы и шагнула ему навстречу, так стройна и красива была его невеста. — Задержался ты, я уж беспокоиться стала. Вот пошла тебя встречать, чтоб скорее увидеть. Случилось что? Почему так долго? — Да ерунда, пришлось колесо по дороге менять, вот и задержался. Прижавшись к парню на мгновение, Линиза мягко оттолкнула его от себя и нетерпеливо спросила: — Ну говори, говори скорее. Что за радостная новость у тебя, о чем ты там по телефону секретничал? Целый день голову ломаю: что бы это могло быть? — Радуйся, Линиза, радуйся! — Ильяс подхватил девушку за талию и закружил. — Квартиру мне дают! Понимаешь? Квартиру! — Ну хватит, хватит, медведь. Аж голова закружилась. Разве ж холостякам квартиры дают? — А я и не собираюсь всю жизнь ходить в холостяках. Не пристало директору лесхоза обитать в общежитии. Я, как-никак, хозяин леса. — Ай! Или жениться надумал, хвастунишка? Не забудь на свадьбу пригласить. — Да как же я могу тебя забыть? Будешь сидеть в красном углу! Линиза кокетливо подбоченилась: — И как же зовут твою невесту? — Птенчик ее зовут... — Ильяс жарко притянул девушку к себе и прошептал ей на ухо: — Тебя беру в жены, тебя, мой птенчик. Разве зря я столько лет охранял тебя, не подпускал к тебе ни одного ястреба? Состарился, ожидая, пока ты окончишь учебу. Было время, когда девушки летели ко мне как мотыльки на огонь, а сейчас всякий интерес потеряли. Только для тебя вот здесь, — Ильяс стукнул себя в грудь, — огонь горит. — Ах ты бедненький мой, дай-ка я тебя пожалею, — погладила девушка его по волосам. — Ну пойдем, пойдем домой. А то мама заругает. — Ты ведь уже взрослая девушка, птенчик. Я думал, мы остановимся возле Биканайского родника, обмоем радостное событие. — Родниковой водой, что ли? — Зачем водой? Обижаешь, птенчик. Ради такого случая я шампанское купил. — Да-а-а?.. Ну тогда... Поехали!.. Охладив шампанское в студеном ручье, Ильяс посадил девушку на большой валун, сам устроился напротив и наполнил стаканы пенящимся, как кумыс, напитком. — Ну, давай за наш дом... Или нет, сначала за нашу любовь. Выпили до дна. Линиза негромко рассмеялась: — Ой как в голову ударило! Я больше не буду, ладно? — Ладно. Тогда и я больше не буду. Любуясь девушкой, Ильяс вдруг вспомнил давнюю историю и рассмеялся: — А помнишь, как я тебе чуть ногу не отдавил? Тогда, давно. Помнишь, как мы с тобой познакомились? — Еще бы, — рассмеялась Линиза. — Медведь ты этакий! Ладно хоть на ногу наступил, а не на ухо. Не смогла бы тогда твоя мама меня музыке учить. — Не смогла бы... Ты не замерзла, птенчик? Иди ко мне поближе, я согрею тебя. Душистые волосы девушки коснулись его лица, и горячая кровь ударила в голову. Гибкие руки девушки обвили парня за шею, мягкие пальцы стремительно перебирали волосы, и жаркое дыхание обожгло ему лицо. Ильяс стал целовать бархатистое лицо Линизы, ее мягкие отзывчивые губы. Казалось ему, будто он все больше и больше хмелеет. Пальцы помимо воли стали расстегивать на девичьей груди шелковую блузку... Распахнув блузку, Ильяс припал губами, жадно лаская упругие груди сквозь прозрачный, невесомый бюстгальтер. Девушка вздрогнула, но не оттолкнула его, только задышала чаще и прерывистее... С трудом Ильяс совладал с собой и оторвался. Нет, не допустит он, чтобы то, о чем так долго мечталось, произошло вот так, второпях, на обочине дороги. Слишком дорога ему эта девушка. А Линиза с силой притянула его к себе и горячо зашептала: — Ильяс, Ильяс... Милый, любимый мой... Разлучить нас хотят... Возьми меня... Только твоей быть хочу! Я согласна и без свадьбы, Ильяс! Собрав волю в кулак, Ильяс оторвал от себя девушку и строго сказал: — Ты бредишь, птенчик. Это тебе шампанское в голову ударило. Оформим брак по-людски, через загс, сыграем свадьбу. Вот тогда ты и будешь только моя. Слышишь? И о чем ты, кто хочет разлучить нас? — Моя мать. И отец ей вторит. — Да почему же?! — Говорят, не отдадим замуж за медведя. Говорят, будто ты истинный медведь! В вашем роду… — В голос зарыдав, Линиза упала Ильясу на грудь. А тот растерянно гладил ее по голове, ничего не понимая, ошарашенный такой новостью. — Погоди, мой птенчик. Или я пьян, или ничего не понимаю. Ну медведь я, ты же сама дала мне такое прозвище. И что? — Да не я дала тебе прозвище, милый! Весь ваш род звериным мать зовет. Говорит, выйдешь за медведя — родишь урода. Ох, Ильяс! Расспроси своих дома, есть или нет в вашем роду кровь хищника? А я все равно тебя люблю, мой медведь!.. Ильяс, успокоив девушку, отвез ее домой и поспешил к себе. А в голове все крутилось странное это выражение: «Кровь хищника». «Да что же это, — думал Ильяс, — неужто люди и впрямь буквально понимают имя отца? Неужели кому-то в голову могла прийти такая глупость: считать нас потомками медведя?..» Дома никого не было. Ворота распахнуты настежь, и даже дверь дома не заперта, что так не похоже на хозяйственного и привыкшего к порядку отца. Видимо, не дождался Ильяса и уехал на пасеку, которая сейчас осталась его главной заботой. Вот только почему так спешно?.. Пройдя в дом, Ильяс включил было телевизор, чтобы отвлечься от будоражащих душу размышлений, но мысли упрямо возвращались все в то же русло, и не было от них покоя. Что происходит? О чем твердит Линиза, о какой такой звериной крови? И почему ее родители рогами упираются, чтобы только не отдать дочь за него? Именно теперь, когда, казалось бы, нет никаких препятствий! И матери нет дома, может, она что-нибудь прояснила бы... * * *
— Раньше в этих местах хуторок стоял. После голода в двадцать первом году там никого не осталось, а в пустующих домах изредка останавливались охотники. Зашел как-то один такой охотник в дом, только улегся на нары, как дверь с грохотом распахнулась и на пороге стоит огромный медведь! Охотник, бедолага, крепко струхнул. А медведь прошлепал до нар, наклонился, схватил топор с пола и был таков. Как человек на двух ногах ушел. Другая вторит: — Говорят, видели Уктаеву кикимору. Дед один шел из леса с заготовками для коромысел, вдруг береза перед ним — трах — и упала! Ни с того ни с сего свалилась, только корни вывороченные торчат. Дед замер с перепуга и слышит шум какой-то, возню и как будто бы девичий смех из-под корней той березы. И видит он такую картину: три дочки кикиморы резвятся, играют друг с другом. Мало того, и сама кикимора с горы напротив спускается. Идет вся такая из себя, волосы распустила, грудями голыми манит, деда того соблазнить норовит... — Да ну, глупости, — решительно прервала товарку прабабушка Хадия. — Не существует ее, кикиморы. — А сама покрепче прижала к себе маленького Ильяса, чтоб не пугался. ...Ильяс учится в четвертом классе. Урок только начался. Вдруг заплакала одна из девочек: «У меня ручку украли!» Учительница велит девочке получше посмотреть под партой, а сама продолжает что-то писать на доске. И тут один из ребят, кивнув на Ильяса, со смехом сказал: — Это не иначе как медведь языком слизал! Все засмеялись. А у Ильяса и в мыслях нет обижаться, он весело хохочет вместе со всеми. ...Они идут с отцом на пасеку, Ильяс старается шагать в ногу с отцом, приноравливаясь к его широкому шагу. У ворот одного из домов сидят мужики, курят, лясы точат. Здороваются, провожают их с отцом долгим взглядом. Один говорит негромко: — Глядите-ка на медвежонка. Вылитый отец! Шагает-то как!.. Отец, услышав эти слова, осматривает Ильяса с головы до ног, и не понять — рад он или расстроен. * * *
жүктеу/скачать 375 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|