Глава восьмая, рассказывающая о том, как журавлиный крик предотвратил лебединую песню

Глава восьмая, рассказывающая о том, как журавлиный крик предотвратил лебединую песню

Это сказал известный японский книгоиздатель. Выходец из средней семьи с далекой периферии, он тем не менее сделал удачную карьеру в важном министерстве, получил за рубежом ученую степень, выгодно женился на дочери богатых и влиятельных родителей. Вопреки устоявшемуся у японцев представлению, что на человеческом веку слу­чаются целых семь удач, наверное, по числу добрых богов, бизнесмен отнес свой жизненный успех на счет лишь единственной улыбки фортуны, которой она одарила его на вступительных экзаменах в Токийский университет. И бизнесмен прав. Диплом именно Токийского университета явился пропуском в мир чиновничьей элиты, открыл путь к благоденствию, как оно понимается в буржуазном обществе.

Каждый третий в управленческом персонале японских государственных учреждений и частных фирм – выпуск­ник Токийского университета. Еще пять университетов поставляют правительству и бизнесу руководителей, но не столь обильно, как Токийский; питомец, скажем, Киотского университета – каждый восьмой среди менеджеров, об­ладатель диплома университета Хитоцубаси – каждый двенадцатый. Выпускники элитарных высших учебных заве­дений легче и быстрей находят работу в крупных фирмах с пожизненным наймом и со всеми вытекающими из него преимуществами. Их начальная заработная плата выше, чем у тех, кто окончил непрестижные университеты.

«Птицы с роскошным оперением – не обязательно рос­кошные певцы». Японские предприниматели знают это не хуже древнего философа, кому принадлежит процитиро­ванная фраза. «На кого учились наши новобранцы, не имеет для фирмы никакого значения, – сказал директор одного из японских металлургических концернов, отвечавший за найм персонала.– Подготовку, какая нужна фирме, юноши получат на рабочем месте,– объяснил он.– Нас интере­суют,– подчеркнул директор,– только их дипломы: чем престижнее университет, тем, значит, сообразительнее, настойчивее и закаленнее в конкурентной борьбе молодые люди. Их-то мы и берем в концерн».

Если верить популярному афоризму, Наполеон вдребез­ги расколотил чуть ли не половину мира, чтобы добыть великое имя. Для обладания дипломами, на обложке кото­рых значатся великие в Японии имена Токийского, Киотского, Хитоцубаси, Кэйо, Васэда или Токийского техно­логического университета, японцы готовы совершить то же самое, что сделал Наполеон, да еще сами расшибиться в лепешку вдобавок. Естественно поэтому, что бизнесмен-книгоиздатель назвал счастливым поворот судьбы, привед­ший его в Токийский университет.

Жизнь многих японцев делится на две неравные части: от рождения и до экзаменов в высшее учебное заведение и от поступления в университет и до старости. Ежегодные опросы показывают, что 80 процентов родителей намере­вается давать своим детям высшее образование. Желание осуществляется примерно у трети охотников за универси­тетским дипломом. Начальные 18 –19 лет жизни японца проходят в аракчеевской муштре с единственной целью: взобраться на университетский бастион, желательно с пер­вой атаки. Следующие победы придут сами. В надлежащее время. Ведь вторую часть жизни удачливый ратоборец, независимо от собственной воли, проводит на эскалаторе, который несет его от взятого бастиона к верхним этажам крепости, именуемой «преуспевание».

В американском журнале «Сенчури мэгэзин» за 1913 год я прочел: «Японский ребенок живет, не имея каких-либо правил и ограничений. Он расцветает, как дикая роза на солнечной стороне улицы». Я показал журнал знакомому японцу, служащему торговой фирмы. Он с сожалением вздохнул и сказал:

– Такого беззаботного детства мне испытать не приш­лось. Тем более оно недоступно моему сыну. «Экзаме­национный ад» становится все страшней.

– Но вашему сыну только четыре года,– возразил я.– До первых экзаменов – добрый десяток лет!

– Ничего подобного.– Приятель сокрушенно махнул рукой.– Свой первый экзамен сын держит завтра. И я очень волнуюсь за его исход.

Четырехлетнему сынишке моего знакомого предстоял экзамен... в детский сад. В привилегированный детский сад. Из него проще поступить в привилегированную школу. А оттуда – в привилегированный университет: Токийский, Киотский, Хитоцубаси... На 36 мест в детском саду пре­тендовали 660 детей. Требовался отбор, то есть экзамен. Чтобы подготовиться к нему, дети ходили на специальные курсы. Родители платили за курсы почти 220 тысяч иен в месяц – чуть меньше, чем японская средняя заработная плата. Если уж искать сравнение в мире ботаники, то нынешнего японского ребенка нужно приравнивать не к дикой розе, а разве что к «бонсаю» – деревцу, выводи­мому в цветочном горшке. Беспрестанным подрезанием и подвязкой ветвей, постоянной заменой в горшке земли японцы придают «бонсаю» желательную форму.

Четырехлетний сын служащего торговой фирмы преодо­лел барьер. На экзамене он пел, танцевал, декламировал стихи и правильно ответил на вопрос, который ему задала экзаменационная комиссия, показав изображение автомо­биля без передних колес: «Поедет ли эта машина?» Роди­телям мальчика экзаменоваться не пришлось, хотя в иных привилегированных детских садах вслед за детьми перед экзаменаторами предстают отцы и матери. Известен анекдо­тичный случай, когда провалился отец, который сам прини­мал экзамены у тех, кто хотел поступить на работу в его фирму. Он слишком вольно откидывался на спинку кресла, клал ногу на ногу и жестикулировал руками, отвечая на вопросы.

Конкурс при поступлении в начальную школу при То­кийском университете или при университете Кэйо составля­ет обычно 9–12 человек на место. В школах при других престижных университетах – не намного ниже. После двух­летней передышки у детей снова начинается изнуряющая муштра, а к родителям возвращается головная боль – счета репетиторов опять разоряют семейный бюджет. «Это похоже на натаскивание собак»,– сказала мать шестилетней девочки, которая пять раз в неделю по 8 часов занималась на подготовительных курсах и два раза в неде­лю – с учителем музыки дома. Родители отказываются даже от повышения по службе, если это сопряжено с пе­реездом на новое место, где нет привилегированной школы.

В Японии всеобщее обязательное 9-летнее школьное обучение. Чтобы поступить в университет, надо закончить так называемую повышенную среднюю школу, то есть проучиться еще три года. Школы делятся на государственные, муниципальные и частные. Повышенные государственные средние школы считаются «дешевыми», частные – «доро­гими». По стоимости обучения муниципальные школы зани­мают место между ними. 253 тысячи иен следовало запла­тить в 1983 году за пребывание в государственной повы­шенной средней школе. В частной школе брали тогда за год 534 тысячи иен.

– Я готов на всякий сверхурочный труд и на любые лишения, только бы подготовить детей к поступлению в университет,– сказал в интервью глава семьи, на приме­ре которой я хотел дать советским телезрителям представ­ление о жизни простых японцев.– Университетский дип­лом – все равно что чековая книжка,– удивительно точно охарактеризовал отец двух сыновей смысл высшего образо­вания, каким видят его японцы.

За этой чековой книжкой – не богатство, накопленное по крохам, а выигрыш по счастливому лотерейному билету. На вступительных экзаменах в университет отличные школьные отметки, похвальные характеристики значения не имеют. Неважно и умение постигать внутреннюю суть явлений. Такое умение абитуриенту может быть недоступ­но вообще. Чековая книжка гарантирована, если претен­дент на нее продемонстрирует всего лишь хорошую память да умение быстро и четко изложить чужие суждения, независимо от того, понятны они экзаменующемуся или нет. «Жестокая конкуренция и непомерное значение, при­даваемое оценкам на вступительных экзаменах в уни­верситет, душат индивидуальность и творческие способ­ности»,– признали авторы доклада по вопросам образова­ния, подготовленного для премьер-министра.

«Чистые листы бумаги» потребны правительственным учреждениям и капиталистическим предприятиям. Поэтому университеты не реанимируют в студентах подавленную индивидуальность, не воспитывают в них способность к творчеству – стараются не испачкать листы. А чтобы листы незапятнанными попали в университеты, нужно в школе сохранить их безукоризненно белыми. Все силы учеников и учителей отдаются подготовке к «экзаменационному аду», который разверзается перед абитуриентами при по­ступлении в университет. Оттого главный принцип школьно­го учебного процесса – зубрежка.

На уроке истории я видел, как вызванный к доске ученик читал по фразам учебник, а класс хором повторял фразы за ним. Преподаватель громко хлопал линейкой по столу, когда фраза кончалась. Факты, изложенные в учебнике, он, казалось, вколачивал в головы школьников. «Американских детей учат быть разными,– сказал один японский предприниматель.– Нас же учили копировать».

В роли добровольного учителя я вел занятия в кружке русского языка, организованном при одном из обществ дружбы с Советским Союзом.

– Что это?

Я поднял книгу над головой, чтобы увидела аудитория.

– Это – книга,– произнес я, четко выговаривая зву­ки.– А теперь,– обратился я к учащимся,– все вместе громко: «Это – книга».

Двенадцать участников кружка хором повторили фразу.

– Пожалуйста, скажите: «Это – книга»,– попросил я сидевшую у моего стола девушку.

Она покраснела и сконфуженно опустила глаза, хотя в общем хоре произнесла фразу правильно.

– Может быть, вы? – предложил я соседу девушки, мужчине средних лет.

Он принялся нервно теребить галстук, смущенно заулы­бался и отрицательно мотнул головой. Никто не захотел говорить в одиночку, но каждый с готовностью деклами­ровал русские фразы коллективно. В случае ошибки в произ­ношении никто «не терял лица». Если фраза выговарива­лась правильно, никто не выделялся своим успехом из группы.

Учебный год в японской школе – самый, наверное, длинный в мире: 240 дней. И несмотря на это, преподава­тели задают на дом столько, что старшеклассники вынуж­дены сидеть над учебниками в дополнение к школьным урокам еще пять-шесть часов в день. Увильнуть невозможно. Бдительные родительницы, охваченные маниакальным стремлением определить своих детей в университеты, непременно престижные, не позволят чадам подняться из-за стола, пока вся домашняя работа не окажется выполнен­ной.

Пытаться ввести японских матерей в заблуждение – напрасный труд. Они не хуже самих школьников знают, что и сколько задано на дом, и не хуже учителей могут опре­делить, полностью и правильно ли решена задачка по физи­ке или вызубрен параграф из курса географии. Нынешних японских родительниц недаром прозвали «кёику мама» – «мама, одержимая образованием». Такая мама не остано­вится перед тем, чтобы пойти в школу вместо заболев­шего ребенка, сесть за его парту и дословно записать объ­яснения учителей по всем предметам. Дома она заставит ребенка выучить все это «назубок». Японские семьи живут тесно. Разговоры родителей, включенный телевизор, возня младшего брата или сестры мешают заучивать наизусть. Найден был удивительный по прагматизму и бесчеловечно­сти выход. Промышленность выпустила деревянные разбор­ные ящики в рост сидящего человека с партой и электриче­ской лампой внутри – этакие наглухо изолированные от внешнего мира одиночные камеры, которые можно быстро и легко складывать и ставить в комнате. Ящик отпирается только снаружи: пока не вызубришь – не выйдешь.

Зубрежке отдано свободное время. На советской про­мышленной выставке, проходившей в Токио, нашим гидам помогали японские старшеклассники. Работа в каникуляр­ное время давала им небольшой заработок. После двенад­цати часов, проведенных в огромном гулком павильоне среди шума действующих станков и механизмов, в многого­лосой толпе посетителей, у ребят не хватало сил добираться до дому, и их поселили в гостинице, где останови­лись и советские гиды. Однажды вечером я зашел к школь­никам. Они сказали, что готовятся поступать в универ­ситет, и мне хотелось разузнать, в чем заключается под­готовка.

В гостиничном номере на циновках лежали, облачив­шись в ночные кимоно, трое ребят. Четвертый сидел на корточках, как Будда, и, смежив глаза, что-то декламировал. Трое школьников следили по толстой книге и поправляли, когда товарищ ошибался.

– Готовитесь к концерту самодеятельности? – спро­сил я.

Школьники подняли удивленные лица. Потом захлопну­ли книгу и подали мне. «Кант. «Критика чистого разума» – было написано на обложке.

– Зачем это вам? – поразился я.

– На экзамене в университет можно очень удивить знанием Канта,– серьезно ответил декламатор.

Школьники подвинулись, освободили мне место, я опустился на циновку, и сидевший на корточках школьник, снова прикрыв веки, заговорил певуче и негромко:

– В метафизической дедукции априорное происхожде­ние категорий вообще было доказано их полным сходством...

– Не сходством, а совпадением,– прервал один из школьников, следивших по книге.

– Да, да, верно,– пересказывавший наизусть Канта школьник открыл глаза.–...Было доказано их полным сов­падением со всеобщими логическими функциями мыш­ления.

Метод домашней подготовки к экзаменам в высшее учебное заведение сделался мне ясным.

Зубрежка продолжается после школьных и домашних занятий в так называемых «дзюку», то есть на платных курсах. Каждый вечер до полуночи, иногда и в воскресенье школьники учат, не учатся, а именно учат, исторические факты – все подряд по хронологической таблице, английские слова – по словарю, страница за страницей, названия станций на главных железнодорожных магистралях – по расписанию поездов, маршрут за маршрутом. «Будешь спать четыре часа – в университет попадешь, будешь спать пять часов – провалишься»,– бытует в Японии поговорка. «По истории Японии мне достался на экзамене вопрос об эпохе Камакура,– рассказал абитуриент, поступавший в столичный университет.– Начни я говорить о полити­ческих и экономических причинах восстания, поднятого в 1180 году феодалом Минамото против военного дома Тайра, экзаменаторы провалили бы меня. Им нужно было услышать перечень событий и их даты. И я назвал все до единого события за двухсотлетний период эпохи Ка­макура».

Когда же дрессировка не помогает и родители с ужасом убеждаются, что счастливого поворота судьбы ожидать не приходится и что их отпрыску не видать чековой книжки в виде университетского диплома, отцы и матери решаются на крайние поступки. Учитель, переодевшись в женское платье, пытался сдать экзамены в университет за свою дочь. Думаете, его осрамили или осмеяли? Ничуть не быва­ло. «Это берущая за сердце история, которую нельзя слушать без слез,– откликнулся некий писатель.– Любовь отца к дочери, доведшая его до переодевания в женское платье, достойна похвалы».

Вероятно, нельзя простить таких родителей, но понять их можно. Найм в перворазрядную фирму или в крупное министерство, продвижение по службе в соответствии с возрастом, пост директора, вице-президента, а возможно, и президента или, в худшем случае, внушительное выход­ное пособие в 55 лет и переход на руководящую работу в дочернее предприятие – вот будущность выпускников престижных университетов. Низкая зарплата в небольшой дочерней фирме, принадлежащей крупному концерну, невозможность занять менеджерскую должность, поскольку она уготована пенсионеру из головного предприятия, ничтожное выходное пособие, безуспешные поиски посильной работы и жалкая старость – удел тех, кому с престижным университетом не повезло.

Акселерация не обошла японских подростков. Они растут быстрей, чем 20 или 25 лет назад. Но ведь стреми­тельно растут и побеги фасоли, хотя нередко стручки быва­ют пустыми. Сравнение не случайное. «Поколением ростков фасоли» окрестили в Японии нынешних школьников. «Молоток и гвозди, не говоря уже о стамеске или рубанке, превращаются в опасные для их рук предметы,– прочел я в справке, составленной в министерстве просвещения.– Родители озабочены лишь тем, чтобы дети сдали экзамены в университет. 60 процентов опрошенных школьников никогда не очистили для себя яблоко, не приготовили яичницы и не накрыли на стол. Все делают за них матери. У школьников,– с тревогой констатируется в справке,– нет времени для занятий спортом, для развлечений, для гуляния на воздухе. Они зубрят по 10 часов в сутки. Слабое физическое развитие – общая черта всех японских школь­ников». Составители справки заявили, что, по самым скром­ным подсчетам, 200 тысяч маленьких японцев ненавидят школу. Ненависть к школе 30 тысяч из них так велика, что они отказываются в нее ходить. Статистика учла только тех школьников, кто пропустил в 1984 году свыше 50 учебных дней.

Оборотной стороной школьной муштры оказывается и такая катастрофическая, по выражению председателя спе­циального правительственного совета по вопросам образо­вания, опасность, как рост хулиганства в классах. С мая по ноябрь 1985 года сделались известными свыше полутора тысяч случаев избиения школьниками своих товарищей. Четверо учащихся погибли. Семеро, не выдержав издева­тельств, покончили с собой. В Токио полиция вынуждена была сформировать особый отряд по борьбе со школьным хулиганством.

Разумеется, не одна муштра – причина вспышки насилия в школах. Министерство просвещения – правительст­венный орган – вынужден был признать, что на поведении школьников пагубно сказываются социальная напряжен­ность в обществе, неуверенность родителей в завтрашнем дне. Следующими по значимости причинами являются, по мнению министерства, «ужесточение конкуренции на всту­пительных экзаменах в престижные университеты и вызы­ваемая этим учебная перегрузка. Они приводят, засвидетельствовало министерство, к стрессам, нередко проявляю­щимся в форме «немотивированного насилия».

Школа – часть общества. Она твердо следует взглядам теоретика японской педагогики Ацуси Каясима. «Для япон­ских детей жизненно важно усвоить дух общины и семейст­венности,– говорил Каясима, демонстрируя удивительное единодушие с Исаму Ямаситой, который воспроизвел в су­достроительной фирме «Мицуи дзосэн» общинные поряд­ки.– Если в школе выделять детей по их способностям или по иным критериям,– прокламировал Каясима,– это чревато появлением в детях чувства, будто они в чем-то отличны от других».

Учителя признают существование различий в способ­ностях у детей, но тем не менее считают недопустимым выделять кого-либо и ставят всему классу одинаковые оценки. Молотки, которыми заколачивают шляпки выле­зающих гвоздей, стучат в японских школах особенно гром­ко. Не оставляют в японских школах на второй год. Даже за дверь с урока не выгоняют, если школьник нашалил. Ничто не должно нарушать общинного единства, создавае­мого в классе.

Проектируемая правительством реформа образования позволит молоткам колотить по шляпкам гвоздей еще бой­чее. Премьер-министр Накасонэ, инициатор реформы, счи­тает, что образование – главное средство передачи тради­ционных японских ценностей и добродетелей современно­му и последующим поколениям. Реформа должна, считает премьер-министр, выправить перекос в воспитании японцев, которые сейчас больше внимания обращают на свободы и права, чем на ответственность и обязанности. Премьер-министр ставит в вину нынешней системе образования общее снижение дисциплины среди молодежи. «В школе следует учить патриотизму и укоренившемуся в японцах уважению к родителям»,– заявил Накасонэ. Такую задачу школы можно было бы приветствовать, если бы под «патри­отизмом» не подразумевались шовинизм и вера в японскую исключительность, а под «уважением к старшим» не мысли­лось беспрекословное подчинение трудящихся – «детей», по фразеологии японских менеджеров, правящему классу, то есть «отцам».

Если цель оправдывает средства, то средства характе­ризуют цель. В 1977 году за решение задач, поставленных теперь в правительственном проекте реформы образова­ния, взялся бывший яхтсмен-профессионал Хироси Тоцука. Подобно авторам проекта реформы, он решил внушить своим учащимся чувство ответственности, воспитать у них дисциплину, привить патриотизм и уважение к родителям, все это в общинном конечно же понимании. Метод Тоцука избрал самый, с его точки зрения, действенный и, главное, проверенный – им пользовались в старой императорской армии.

Не метафорическим молотком лупили в школе по фигу­ральным шляпкам гвоздей. Вполне реальными молотками, дубинками, велосипедными цепями били по головам, спи­нам, ногам детей. В 1979 году 13-летний мальчик умер от перитонита, вызванного разрывом желудка. Год спустя смерть унесла 20-летнего юношу; сильное внутреннее крово­течение вследствие побоев, записано в акте вскрытия. От ожогов скончался тогда же еще один учащийся.

Школу закрыли. Суд обязал Тоцуку выплатить родите­лям жертв компенсацию. Сумма Тоцуку не расстроила – написанная изувером книжка «Я исцелю их» сделалась бестселлером. И читая ее, невольно приходишь к мысли: школа Тоцуки – прообраз учебных заведений, о каких мечтают инициаторы реформы образования. «Сэйсинсю-ги» – «духовное начало» – признак мужества,– пропо­ведовал Тоцука.– Оно проявляется в подчинении личных желаний групповому стремлению. По-настоящему зака­ливший свой дух,– наставлял Тоцука,– преодолеет любые трудности, надо только сломить свою волю и проникнуться волей группы».

В 1984 году закаляли дух школьников по методу Хироси Тоцука 115 учителей. Это данные министерства просвеще­ния. Один школьник был учителем убит, нескольких учащих­ся преподаватели изувечили. На состоявшемся в августе 1985 года в Токио симпозиуме работников просвещения ука­зывалось, что большинство преподавателей, истязавших учеников, искренне считали свои методы воспитания не только правильными, но и единственно верными.

Когда мать школьника, которому преподаватель пробил голову бейсбольной битой, пришла в школу, чтобы выразить свое возмущение и призвать изувера к порядку, она услыша­ла от директора: «Вы что, не хотите сделать своего сына настоящим мужчиной? Тогда забирайте его из школы!» Мать так и поступила. И еще подала на учителя в суд. Суд «покарал» его ничтожным штрафом – 30 тысячами иен и оставил трудиться на ниве просвещения. Видно, бейсбольная бита, как и палки, велосипедные цепи или обрезки метал­лических труб, использовавшиеся другими преподавателями в процессе воспитания «настоящих мужчин», не показалась судьям несоответствующей нашему просвещенному веку.

И все же японцу удается однажды почувствовать себя дикой розой, вольно растущей на солнечной стороне улицы. Это случается в университете. «Экзаменационный ад» поза­ди. Студенты психологически расслабляются. Они сознают, что четыре университетских года – единственный и послед­ний в жизни период, когда им предоставлена личная свобода. Опрос, преследовавший цель выяснить побудитель­ные мотивы поступления студентов в университет, показал, что 55 процентов стали учащимися высшего учебного заведения ради приобретения специальных знаний и мастерства, 52 процента – ради приобщения к культуре, 50 процентов опрошенных – ради получения свободного времени. Разре­шалось называть не один, а три побудительных мотива. Поскольку при найме на работу специализация ценится очень мало, это накладывает отпечаток на характер обуче­ния в университетах. Лекционные курсы в аудиториях на пятьсот и более человек – главный способ передачи сту­дентам знаний. Низкая заработная плата заставляет университетских преподавателей искать побочную работу, на которую они обычно и торопятся, избавляясь как можно скорее от занятий со студентами. Семинары чрезвычайно редки.

Однако студенты отдают себе отчет, что наступит конец их свободе и снова они сделаются объектом принуждения и нивелировки со стороны общества. И студенты в конце концов садятся за книги и учат их исступленно, как это могут делать, пожалуй, только одни японцы. Благо навыки в таком занятии у них есть. А после выпускных экзаменов бывшие студенты расстаются с живописными гривами, выбрасывают потертые джинсы и майки с легкомысленными девизами на груди и спине и облачаются в строгие костюмы-тройки. Учреждения и фирмы получают крепкие и прямые гвозди, которые можно легко вколачивать в любые доски. Вчерашние студенты горят жаждой стричь купоны с капи­таловложений, произведенных родителями и ими самими в высшее образование, которое они получили.

Японцы упорней, чем кто-либо в мире, копят деньги. Отказывая себе в питании, в одежде, в развлечениях, они несут иены в банк. Зачем? Опросы вкладчиков дали ответ. Во-первых, на случай болезни, поскольку медицинское об­служивание в Японии платное и чрезвычайно дорогое. Во-вторых, на обучение детей. От полутора до двух миллионов иен приходится платить за четыре года обучения на естественных факультетах частных университетов, 20 миллионов иен стоит учеба на медицинском факультете.

Столько зарабатывает средний японский рабочий за шесть с половиной лет непрестанного труда. Кошмарен «экзаме­национный ад», но можно найти силы пройти сквозь него. Однако гораздо труднее выдержать экзамен на тяжесть кошелька. В 1985 году плата за вступительные экзамены в университеты и колледжи поднята еще на 25 процентов. Альберт Эйнштейн, утверждавший: «образование – это то, что остается, когда забываешь все, чему учился в шко­ле», поклонников в Японии не нашел бы. Эйнштейн высоко ставил способность забывать сделавшиеся ненужными или опровергнутые жизнью теории предшественников, чтобы они не мешали выводить новые, собственные концепции. Но как раз безукоризненную память и прочное знание огромного количества информации, а не дар выводить из запаса сведений истину считают японцы признаком ума и учености. «Упор, который в японских школах и универ­ситетах делается на зубрежку, весьма полезен в медицине и в инженерном деле,– сказал профессор Сэцуро Эбаси, прославившийся открытием роли ионов кальция в мышеч­ном контроле.– Но зубрежка не оказывает никакой помощи в занятии наукой». Те немногие японские ученые, кто снискал мировую известность, учились или долго работали в зарубежных университетах.

Высказывание профессора дополнил бывший министр просвещения Митио Нагаи. «Недостаток образования в Японии заключается в том,– признал министр,– что оно нацелено на обеспечение сиюминутных практических потребностей общества, а не посвящено достижению долго­срочной цели развития культуры». Чужие идеи, заимство­ванные и даже развитые дальше, хорошо служили сиюми­нутным практическим надобностям. Но нельзя вечно жить чужими идеями, не рискуя отстать, оказаться отброшенным назад. Это имел в виду бывший министр.

В области образования сказался японский практицизм. После окончания второй мировой войны нужно было вос­становить пришедшее в упадок хозяйство и снова завоевать зарубежные рынки, теперь уже не оружием, а высоко­качественными товарами. Задача школ и университетов состояла прежде всего в том, чтобы поставлять «ударные отряды» для промышленности и управления. Несмотря на побочные отрицательные эффекты, японская система обра­зования производила и производит «ударные отряды», обладающие кругозором, который достаточен для овладения современной техникой, и приученные к строгой трудовой дисциплине. Рабочей силы, сочетающей в себе эти качества в столь же высокой степени, нет ни в США, ни в западно­европейских странах.

Девяносто три процента японцев имеют полное среднее образование. А среди населения Соединенных Штатов – 20 процентов неграмотных или малограмотных, хотя япон­ский язык несравненно трудней английского в чтении и письме. На заводах фирмы «Тоёта» нет рабочих, которые не закончили бы полную среднюю школу. Понятно, что такой персонал легко осваивает передовую технологию, быстро повышает производительность труда и улучшает качество продукции.

К 25 годам высшее образование получают почти 40 про­центов японских юношей. В Соединенных Штатах – только 20 процентов молодых американцев. Лишь 6 процен­тов японских менеджеров не учились в университете. За десять лет, начиная с 1970 года, американцы удвоили число студентов, изучавших право, хотя общее количество учащихся высших учебных заведений – сохранилось неиз­менным. Японцы же удвоили за это время число тех, кто овладевал техническими специальностями. Акио Морита, председатель правления фирмы «Сони», объясняя причины японских успехов в сравнении с американскими, указал, в частности, на цифры подготовленных в США и Японии адвокатов и инженеров и заметил: «Адвокаты занимаются разделом пирога, инженеры – его увеличением».

Разумеется, и японские университеты готовят юристов. Но и здесь виден прагматизм японцев. На юридическом факультете Токийского университета главное внимание уделяется изучению конкретных вопросов государственного управления, а не юридическим и политическим наукам. Выпускников этого университета принимают на службу са­мые престижные министерства – финансов, внешней тор­говли и промышленности, иностранных дел.

Английская газета «Файнэншл тайме» нашла, что чинов­ники японского государственного аппарата гораздо компе­тентнее чиновников английских или американских мини­стерств и ведомств, и с изрядной толикой правоты предпо­ложила, что частично благодаря этому в Японии сравни­тельно небольшой государственный аппарат. Действитель­но, на тысячу человек населения в Японии приходится 17 чиновников, в то время как в США – 82 и в Англии – 109 служащих государственного аппарата.

Пожизненный найм породил у японцев стремление, если можно так выразиться, к «пожизненному производст­венному обучению». Каждый работник фирмы или учреж­дения, вплоть до высших руководителей, смотрит на произ­водственное обучение как на обязательную часть своей служебной деятельности. В отличие от американской или западноевропейской фирмы, где производственное обучение служит средством продвижения по службе, на японском предприятии оно рассматривается в качестве способа подго­товиться к наилучшему выполнению работы, ибо продви­жение по службе зависит от возраста и стажа. Зная, что работники останутся верными фирме, предприниматель без опаски расходует деньги на их производственное обучение.

– Не противится ли персонал внедрению новой техно­логии или применению новых механизмов? – спросил я в концерне «Мацусита дэнки».– Ведь модернизация приводит к ломке привычного распорядка, заставляет ра­бочих тратить силы на приспособление к изменившимся условиям труда.

– Прежде чем внедрить новую технологию или уста­новить на конвейере новые механизмы, мы организуем для рабочих курсы повышения квалификации применитель­но к нововведениям,– ответил главный инженер сборочного цеха телевизорного завода.– Мы стараемся не только нау­чить новшествам, но и увлечь ими, да так, чтобы рабочему хотелось, поскорей работать по новой технологии или на новых механизмах. И только после этого мы перестраиваем технологический процесс или останавливаем конвейер для переоснащения,– подчеркнул главный инженер.– За­паздывая с введением новшества, мы с лихвой наверсты­ваем упущенное при освоении его рабочими и в конечном счете за короткий срок повышаем производительность труда.

Принятая на крупных японских предприятиях «рота­ция» персонала тоже побуждает рабочих учиться, а пред­принимателей вкладывать в учебу деньги. В концерне «Мацусита дэнки», например, профессиональное обучение по качеству выше, чем в полной средней школе. Помимо подготовки для концерна квалифицированной, с разносто­ронней выучкой рабочей силы внутрифирменное образова­ние приковывает работника к концерну еще крепче и обя­зывает его к оплате долга признательности еще больше. В индексе цитат, составленном Институтом научной информации США, среди тысячи ученых со всего мира, которые наиболее часто цитируются в научной литературе, значатся имена только девятнадцати японских исследователей. Половина из них работала в зарубежных лабора­ториях.

Подавляющая часть из 700 тысяч сотрудников японских лабораторий «доводит изделия», внедряет чужие изобрете­ния в производство. Наукой в строгом понимании этого слова заняты единицы.

В 1983 году японские университеты присудили 2040 уче­ных степеней, эквивалентных «кандидату наук». В США кандидатов было подготовлено почти 18 тысяч. Если во Франции аспиранты составляют 22 процента общего числа студентов, в Англии – 19 и в США – 12 процентов, то в Японии доля будущих научных работников не превышает в студенческой массе трех процентов.

Не только система японского образования тому виной. Японские расходы на научные исследования и конструктор­ские разработки в процентном отношении к валовому национальному продукту не уступают американским, ан­глийским и западногерманским. Но правительства этих стран берут на себя до двух третей расходов на науку. Японское правительство оплачивает едва ли четверть затрат. Основная их часть падает на частные фирмы.

Естественно, предприниматели стараются как можно быстрее окупить произведенные на науку затраты и полу­чить прибыль, поэтому направляют капиталовложения в ос­новном на прикладные исследования в ущерб фундамен­тальным. Частные фирмы, где заработная плата выше и условия труда лучше, чем на государственных предприя­тиях, не страдают от недостатка работников, окончивших престижные университеты. В государственных же научно-исследовательских институтах с кадрами хуже. А фундамен­тальными-то разработками занимаются прежде всего государственные НИИ. В итоге Япония производит высо­кокачественную продукцию, однако японская наука лишена притока живительных сил.

По меткому замечанию директора научно-исследова­тельского центра фирмы «Сони» Макото Кикути, «япон­цы – величайшие мастера складывать два и два». До­бавлю, что производить это арифметическое действие япон­цы находят особенно прибыльным там, где иностранные математики оставляют попытки добиться правильного ре­зультата.

В 1970 году основатель фирмы «Грин кросс» Рёити Найто услыхал о брошенной на полпути работе амери­канских исследователей, стремившихся получить химиче­ские растворы, способные абсорбировать кислород. Найто приобрел идею, создал на ее основе флюозол, заменитель крови, и намерен в самое ближайшее время пустить препа­рат в продажу.

Мало кто в США верил в возможность воплотить на практике идею ученых из Брукхейвенской лаборатории, что в штате Нью-Йорк. Идея заключалась в том, что если использовать сверхпроводящие магниты, встроенные в рель­сы и в основание вагонов, то поезд можно поднять над железнодорожным полотном и разогнать при помощи тех же магнитов до фантастической скорости, так как трение в этом случае не будет препятствовать движению. Не верили потому, что не знали, как изготовить магниты. В 60-х годах директор технического отдела Японской корпорации государственных железных дорог Ёсихиро Кётани тоже не знал этого, но идею купил, ибо чувствовал: у нее есть будущее. В 1983 году на испытательном полигоне корпорации в префектуре Миядзаки я видел похожий на снаряд поезд из двух вагонов, который вскоре после отправления вдруг воспарил над рельсами на высоте примерно десяти сантиметров и промчался – нет, пролетел – семикилометровый отрезок пути со скоростью 594 километра в час. Инженеры железнодорожной корпорации – доводчи­ки чужих идей – нашли способ изготовить нужные маг­ниты.

Японский практицизм выражается в умении не только дорабатывать заимствованные идеи, но и распознавать их потенциальную ценность. Японские фирмы отыскивают в американских университетах начатые научные проекты, финансировать которые отказались или прекратили аме­риканские промышленники. В родной почве научные ростки плодоносят быстрее и обильней. Японские корпорации «Сони», «Тоёта», «Канон», «Хитати», ссужающие деньгами американские университеты, которые лишились финансо­вых милостей отечественных предпринимателей, уже убеж­даются в этом.

Сотрудники Аризонского университета тщетно обивали пороги «Дженерал электрик», «Дайасоникс», «Пикер интернэшнл» и других американских производителей рентге­новской аппаратуры, чтобы получить средства на продолжение разработки многообещающей медицинской техно­логии, известной под названием «цифровая радиография». Интереса к ней в США никто не проявил. Заинтересова­лись технологией в Японии. Фирма «Тосиба» ассигновала 5 миллионов долларов и получила преимущественные права на любые лицензии, которые появятся у лаборатории Аризонского университета.

Величайшее мастерство «складывать два и два» позволя­ет Японии обновлять промышленные товары втрое чаще, чем в Америке или в Западной Европе, одновременно совершенствуя и улучшая изделия. Но такая арифметика не приносит Нобелевских премий. За послевоенный период этих премий в области естественных наук и медицины удостоились лишь шестеро японцев. За те же сорок лет нобелевскими лауреатами стали 125 американцев, 43 англи­чанина, 16 немцев из ФРГ.

Японцы наконец вспомнили, что завтракать надо, как учит народная мудрость, с вечера. Еще немного промедле­ния с развитием фундаментальных наук, и наступающие на пятки конкуренты надавят на горло. Английский журнал «Экономист» подметил это изменение в мышлении япон­цев. «Если западные правительства волнуются по поводу неспособности их стран превращать блестящие идеи в кон­курентоспособные товары,– написал журнал,– то япон­ское правительство озабочено тем, что японцы не способны произвести блестящие идеи, необходимые для завтрашних товаров».

Руководствуясь советом древних не менять один крик журавля на тысячу воробьиных чириканий, японцы отобра­ли те научные направления, где их голос может прозвучать особенно громко, и сосредоточили там основные силы и средства. Денег не стали жалеть, как патронов в ре­шающем бою. За двадцать минувших лет Япония увеличи­ла расходы на научные исследования в четыре раза. Для сравнения укажу, что расходы США на те же цели возросли за этот период лишь на 50 процентов. В 1983 году японская фирма «Кэнон» предоставила для разработки новой технологии 14,6 процента своих доходов, электротехни­ческая фирма «Нихон дэнки» – 13 процентов, а амери­канская «Дженерал электрик» – только 3,4 процента, элек­тронная компания «Ар-Кэй-Эй» – 2,4 процента. В число научных приоритетов вошли микроэлектроника, робототех­ника, биоинженерия, атомная энергетика, создание новых материалов.

Результаты не замедлили сказаться. Соединенные Штаты уже пытаются заимствовать япон­ские достижения в микроэлектронике.

В 1982 году профессор университета Васэда Итиро Като показал мне искусственную руку, которая могла открывать дверь, сама программируя собственные усилия в зависи­мости от натяжения пружины в дверном замке, от веса двери и от того, куда – вовнутрь или вовне – дверь распа­хивается. В 1985 году на Всемирной выставке «Экспо-85» Като представил робота, играющего на рояле. Ноги робота нажимали на педали, а пальцы скользили по клавишам, подчиняясь командам, поступавшим из телекамеры, которая вмонтирована в голову. Телекамера считывала ноты с листа, находившегося на пюпитре. «Сейчас изготовление таких роботов похоже на игру, – сказал Като.– Но через 10–20 лет это будет серьезный бизнес».

Профессор Токийского университета Акиёси Вада продвигается в разработке биологического компьютера, то есть к синтезированию живого организма. Не за горами прибыли, которые станет приносить биоинженерия.

В 1986 году Лаборатория физики высоких энергий в академ-городке Цукуба при помощи тороидального ускорителя рассчитывает отыскать шестой, последний из необнаружен­ных «кварков» – строительного материала для субатомных частиц.

На заводе фирмы «Киото серамик» в городе Кагосима я прокатился в первом в мире автомобиле с керамическим двигателем. Пуск подобных автомобилей в серию обернется золотым ливнем для автопромышленников. По их расчетам, до первых золотоносных струй осталось всего лишь деся­тилетие.

К научным разработкам японцы подходят, как к завоева­нию рынка. Они не отрицают вдохновения. Но оно нужно, по их мнению, во вторую очередь. Начинать надо с четкого и скрупулезного планирования.

Я хорошо представляю, что это означает. За полгода до Московской Олимпиады японская телекомпания, соби­равшаяся транслировать соревнования, разработала на двухстах страницах схему с указанием по дням, часам и минутам от открытия игр и до закрытия, когда, что и как должны делать полторы сотни ее сотрудников на олим­пийских стадионах и спортивных площадках, в студиях Останкинского телецентра и в токийском телевизионном комплексе. За пределами Японии у этого произведения ис­кусства, созданного плановиками, обнаружился, однако, существенный изъян: схема была слишком точна, чтобы выдержать столкновение с реальной жизнью. Оказалось достаточно, к примеру, опоздания автобуса, доставлявшего сотрудников телекомпании из гостиницы в Останкинский телецентр и на спортивные площадки, чтобы схема рухнула, оставив, подобно египетским пирамидам, о себе память как о величественном, необыкновенно трудоемком, но бесполезном сооружении.

Аналогичный подход к научным разработкам мог бы, вероятно, привести к неудаче других ученых, но не японцев. Из страны, лишь потребляющей идеи, Япония превраща­ется в страну, идеи экспортирующую. Опрос, проведенный в 1983 году канцелярией премьер-министра среди 10 тысяч компаний, показал, что они подписали контракты на закупку зарубежной технологии на 42,4 миллиарда иен, а на прода­жу своих технологических изобретений – на 74,9 мил­лиарда иен. В 1984 году США выдали японцам 11 648 па­тентов. Ученые ФРГ получили в США 6403 авторских свидетельства, ученые Англии – 2423.

«Конкурентоспособность японских компаний основыва­лась до сих пор на низкой цене и высоком качестве продукции,– говорится в книге «Японская корпорация», в ко­торой американские специалисты пытаются проанализиро­вать торговые успехи Японии.– Сейчас к этому очень быстро добавился конкурентоспособный уровень расходов на исследования и разработки, и основой конкурентоспо­собности становятся технологические новшества».

Крик журавля, заменивший тысячу воробьиных чирика­ний, предотвратил предсмертную лебединую песню, кото­рой мог закончиться японский технологический рывок, сделанный благодаря чужой научной мысли.