Даров не возвращают
жүктеу/скачать 1.76 Mb.
|
| Трефола
Север дал ему отличную лошадь, но даже выносливая и спокойная скотина вроде Пайта рехнется в эдакой похлебке! Трефола напоминала огромную посудину, что булькает над очагом, а в посудине такое варево, что и не захочешь, а проглотишь. Райн с превеликим трудом пробрался через целые деревни из хижин, палаток и шатров – да что там, люди просто на земле спали! – но внутри стен и вовсе обалдел. Откуда что взялось? Лагерь легионеров в другой стороне, да и не похожи эти оборванцы на воинов... но тут навстречу попалось несколько нищих, и сын Крейдона уразумел: это ж те, у кого Лонга дома смыла! Видано ли, чтобы лонги подаяния просили?! Но побирушки оказались имперцами. А эти что тут делают? Дальше – больше, перед одной из палаток на брошенных шкурах чинно сидели люди в таких одеждах, что нищему сроду не сыскать. Судя по одежде, один из мужиков был остером, двое – имперцами и еще двое – лонгами. Купцы! Райн с седла услышал, как имперцы торговались за лен и дерево, а остер громко причитал, что ему нужна руда, но полтора рира за фальд16 – это ж грабеж! «Будешь возмущаться, получишь по два рира за фальд», – ответил один из лонгов. А второй прибавил: своими, мол, ушами слышал, как Холодное Сердце велел ниже чем за три руду не продавать, так что поторопись, остер, а то ни с чем останешься... На площадке перед другим шатром прыгали два голых парня, вокруг стояла толпа и кидала им медяки – ассы... и за что платят? За зад выставленный? Кто-то заорал поверх голов на двух языках, люди принялись разбегаться в стороны – по грязи между палатками и хижинами ползли быки, целая вереница быков и повозок... «В Гестию везут, – сказал кто-то. – Дерево, руда, лен, пенька – все имперцы покупают, да задорого». Райн пропустил купеческий караван и двинулся к воротам. Брен велел ему не мешкать, да попробуй, проберись! Под самими стенами был порядок. Видно, что тут армия заправляет, все как положено: частокол, рвы, большая площадь расчищенная, катапульты на стенах, дозорные... но едва он подъехал к Главным воротам, как пришлось Пайта в сторону отводить – еще быки! Сотни две, не меньше... толстый мужик орал на старшего в выезде, на лонге орал, потом на имперский перешел: – Как это к Гнилому Броду везешь?! Там же размыло все, тупица! Мост решено десятью риерами выше строить – у Скотного Брода, понял ты? Туда камень вези. Старший вяло отбрехивался, а Райн чуть с седла не рухнул. В повозках, запряженных быками – камень из мастерских Трефолы, что еще Великий Брендон закладывал. Мосты через Лонгу строить будут, Кёль Хисб! Мосты – от бывших врагов к нам... Не верилось. – Райн, ты зря здесь стоишь, – к нему подошел приказчик толстого распорядителя – долговязый остер, которого Север выискал неведомо где. Приказчик знал то ли три, то ли четыре языка и хорошо писал. Прав Брен: пока своих не выучим, придется остерам доверять. Райн бы и имперцам доверять поостерегся, но союз Лонги жил... дышал полной грудью, быстро билось молодое сердце, и бежали по жилам вместо крови лес, пенька, уголь, железо, лен и золото. Золото! Когда Райн увозил Брена на своем седле в крепость Тиад, лепешка хлеба стоила один асс, а сейчас – все восемь. Что за притча? А «вязок» пеньки подорожал в пять раз... надо будет все Брену рассказать, он пояснит, но не дело это! Эдак и сам Райн с его шестью рирами жалованья, и даже папаша – стратег верховный с долей в добыче – на бобах останутся! – Вон там пропускные ворота сделали, а эти – для торговли и грузов, – остер почесал стилосом за ухом и поправил сумку с пергаментами. – Езжай, там стража, они одиночек пропускают. – Спасибо. – Остер не остер, а не будь его, Райн до ночи перед воротами стоял бы, потому как за первым бычьим выездом мордой в хвост последнему быку новый пристроился. – А карвиры в городе? – Обоих утром видел. Да и куда им ехать, если роммелет Север брата в город вернул? А роммелет Илларий недоволен, потому... – Чего? – оторопело спросил Райн и вытаращился на остренькое личико приказчика. На солнышке остер перегрелся, не иначе! – Как это – брата вернул? – А ты откуда едешь, Райн, что не знаешь ничего? С дальней разведки? А, ну тогда ясно... а то все уже знают. Мне вон Марцел, командир шестой когорты из Первого Предречного рассказывал: его брата любовник, который из Третьего, сам роммелета Брендона привез, – остер говорил неторопливо, а у Райна аж голова кругом пошла. Он сам, своими глазами видел Брена в крепости Тиад семь дней назад, и другу никак было не поспеть в Трефолу раньше десятника Рейгарда! Да ведь сам Брен его и отправил! Дескать, странно карвиры на письма его отвечали, ну, то есть Холодное Сердце отвечал... вот и велел ехать и передать им все на словах. И все твердил: не открывайся, держи все время стену, ты ведь аммо, тебе опасно! Легко сказать! Стенка же внутри себя лишь от страха выставляется, сама собой, а по желанию только илгу могут... – Что ты плетешь? – спросил он, наконец, у приказчика. Тот равнодушно пожал плечами: – Да мне все равно, лишь бы деньги платили. Но я бы на месте карвиров поостерегся роммелета Брендона в город привозить. Тебя не было, а мы тут такое пережили! Инсаар мигом прознают, что он тут, они же мысли читают, верно? Вот прочитают и явятся по наши души! Я все три нападения на город видел – это, я тебе скажу... да и Холодное Сердце недоволен, опять же. Говорил, что роммелет Брендон на всех беду накличет, что выдать его нужно... – Да что ты болтаешь?! – Как это Холодное Сердце Брена выдать хочет?! Слухи все это, бабья болтовня! И привезти карвиры Брена не могли, знают ведь, как Инсаар его заполучить хотят, да и невозможно оно так быстро... а вдруг возможно? Что он, этих клубов тьмы не видал, в которых расстояния вовсе нет?! Кто знает, может, карвиры ими пользоваться научились? Нужно быстрее до Севера добраться, уж тот точно брату зла не желает. – Я вовсе не болтаю! – взвился остер. – Мне командир когорты рассказывал! Карвиры десять разъездов послали в деревню Марсию – представляешь, они его, оказывается, там прятали! Девять фальшивыми были, обманками, а один привезти должен был... – Марсия не деревня, а город, – губы двигались словно сами собой, а сердце зашлось от страха. Брену может что угодно грозить, а он стоит тут, языком мелет! – Да какой же это город, три тысячи жителей всего? Вот Трефола – город. Вчера только городские старшины сосчитанные списки карвирам подали: около двухсот тысяч человек кругом Трефолы и в ней самой... Воины, потопленцы, купцы, приезжих сколько! В Гестии такого нет, а толпе, сам видишь, жить негде. Аристократы Риер-Де в шалашах живут... – Ты погоди. Привезли Брена, а дальше-то что? – Так из десяти разъездов четыре Инсаар перехватили! Но пустых, а разъезд, что вез, до города добрался. Вот Илларий и недоволен, – остер привстал на цыпочки и продолжил шепотом: – Говорят, консул в лес ходил с Быстроразящими договариваться, чтобы те забрали парня, а то война дорого обходится... Тьфу ты! Вроде и чушь мелет, а страшно! Райн торопливо кивнул приказчику и повернул каурого к пропускным воротам. В Марсии – втором городе лонгов, заложенном Великим Брендоном – младшему сыну вождя делать точно нечего, там же все на виду! Не могли карвиры Брена вернуть – намеренно же прятали, тайну такую развели... Север в середине весны сам Райну на седло брата посадил, все лето они в крепости Тиад прожили, никто тайну не раскрыл, да и видел же друга только вот... Сейчас он до карвиров доберется и все узнает! Но у пропускных ворот его вновь остановили – сверить бляху. Пока Райн коня в узком каменном проходе разворачивал, к нему знакомый легионер из охраны главных покоев подбежал. И опять то же самое, Кёль Хисб: привезли роммелета Брендона, консул недоволен, воины волнуются, Инсаар лютуют... Воин, пока говорил, все смотрел на Райна, прищурившись, а потом выдал: «Слушай, не место тебе сейчас в городе, таких, как ты, отселяют подальше, если заметят. Вижу ведь, что ты аммо, выучился в драках с нелюдями и пьющих, и отдающих, и пустышек определять. Половину весны и все лето война идет, но ничего, люди не слабее! Сам видел, как илгу досуха Инсаар выпивают, а после оружием убивают. И жизнь идет – война войной, а жить надо. Через десять дней командир консульской охраны Цесар женится, всех пригласил, и ты приходи, хорошо, что приехал! А где ты пропадал-то столько времени, Райн?» – «В разведке дальней, – прорычал сын стратега, потом все же спросил: – А на ком имперец женится?» – «На правнучке знахарки Иванны», – ответил легионер Заречной, да так радостно, словно сам жених. Карвиры, мол, за первую сотню таких браков приданое невестам обещали. Эх, жаль, что имперок в Трефоле мало, одни шлюхи, а то б... «Да-да, сопляки, – вмешался в разговор пожилой бородатый десятник стражи, – лижите имперцам зад и другое место тоже! Они вас после уделают, а я полюбуюсь. Обряды отменили, Неутомимых разозлили, трезены, сказывают, уже все земли келлитов захапали, а два красавца свадьбы празднуют! Все уж болтают, что Холодное Сердце башку вождю так заморочил – дальше носа не видит! Дождетесь еще, погодите... А твой папаша, Райн, первый задницу лизать готов, за двойную-то долю!..» Райн уехал, не дослушав. В другое время он, может быть, и поругался бы с десятником, и подробнее расспросил бы легионера из охраны о войне с Инсаар, но стоило поспешить. Однако поспешить не вышло. Сразу за воротами – по обеим сторонам улицы Зеленой Дружины – тянулись каменные казармы, и здесь был порядок, а вот дальше... Стоило выехать из военного городка, как началось то же самое, что под стенами: повозки, отряды – военные и купеческие; непонятные людишки, шныряющие кругом... Райн даже важную матрону узрел – идет женщина в расписной хламиде на высоченных деревянных каблуках по грязи, за ней две рабыни семенят... мужики аж рты поразевали, галдя вслед: «Теспа, Теспа!» Ясно, кто эта Теспа – куртизанка имперская дорогущая какая-нибудь. Папаша бы не отказался, поди, да и другие командиры тоже, хоть и дорого... Райн не успел додумать, как впереди заорали: «Всем разойтись! В стороны!» Конный отряд несся по улице чуть не галопом. Эх, ну надо ж было в сторону отойти! Вон же Север Астигат – в полном доспехе, по бокам охрана со щитами! Догонять поздно уже, но Илларий-то в городе! Стоило вождю проехать, как улицу вновь перекрыли. Шепот пошел: впереди оборонная стенка рухнула – чинят, так что стоим, объезда нет. Райн, по правде говоря, знал объездную дорогу, но, когда сунулся туда, оказалось, что чуть не все улицы и переулки перекрыты стенами – люди их называли «заставами». Камни, бревна, мешки с песком, а сверху – большие луки, что пятеро человек натягивают, и лупит такая штука «стрелой» в два обхвата. Пришлось ждать, и Райн по глупости подошел к уличному лотку, где мужик непонятного роду-племени разливал вино и танам. На мужике – туника имперского покроя и почему-то штаны, да и говорил он на лонге бойко. Чудно. И прицепился тут же: «Какого гестийского желает молодой роммелет? Красного или белого?» Понятно дело, увидел дорогое оружие и одежду, ну и не упустил своего. Райн только хотел сказать: спятил, что ли, я десятник, какое мне гестийское?! – как перед ним полный кубок поставили. Пришлось восемьдесят ассов выложить. Правда, вино и впрямь гестийским оказалось, не обманул хозяин... Жди, пей, думай. ...Брену было худо. Телесная хворь прошла, но Райну казалось, что ничего не изменилось с того дня, когда он вез умирающего друга от Десты до Трефолы. Не было больше белокурого стройного мальчишки, одна тень осталась. Астигаты и так неразговорчивы, а теперь Брен вообще молчал мертво, каждое слово клещами вытягивать приходилось. Райн нарочно лез с вопросами, то глупыми, то серьезными, но видел: друг лишь терпит его, как терпит всех вокруг. Брен ничего не просил, не жаловался... уж лучше бы кричал и по полу катался. Жизнь точно текла мимо него – он ел лишь тогда, когда десять раз предложат, серые глаза были пустыми, тусклыми, в них больше ничто не загоралось, и Райн боялся, что это навсегда. Десятник не навязывался другу, просто старался быть рядом и приметил много такого, чего видеть не хотел. По ночам Брен словно не спал, а бредил – светлая голова моталась по покрывалу, руки комкали ткань, губы шептали непонятное, – а просыпаясь, молчал, глядя в одну точку. Райн тут же лез с имперскими значками под руку, а друг каждый раз будто заново его узнавал – вот-вот спросит: кто ты такой? Что тебе нужно от меня? У Брена что-то болело – сильно, скрыто, неотступно, – а как помочь, Райн не знал. И сомневался, что вообще кто-нибудь знает. Он заставлял друга говорить и понимал: отвечает тот по обязанности. Брен считал себя должным всем вокруг, потому и карвирам писал, потому и учил десятника имперским буквам. Все говорил: «Ты станешь командиром легиона, такие воины нужны Лонге». Но Райн уже знал – командиром он станет едва ли. Пока Брен не поправится, место десятника Рейгарда возле друга. И пусть он никогда Брена на свое ложе не получит! И пусть папаша говорит, что хочет! Тем более, это Брен, похоже, и Райна, и других пленных на Ка-Инсаар имперском спас. Наверняка-то сказать не получалось, да уж очень все одно к одному, вызнать нужно. Как-то раз летним вечером – а лето было холодным, приходилось в комнатах сидеть – Райн рассказал Брену всю свою историю. Как в плен попал, как готовился, что его отдерут толпой, потом прирежут, а он и рад уже смерти будет ... как на консульскую площадку пришел Холодное Сердце и прекратил ту жуть кромешную. И как только у консула отваги хватило обряд остановить? И зачем ему это нужно-то было? Брен, внимательно слушавший, на этих словах Райна передернул плечами, спрятал глаза и пробормотал: консул, дескать, всегда насилие ненавидел, просто воинов опасался, а тут командиры легионов его совсем допекли. И замолчал. Райн принялся допытываться, но вытащил из покрасневшего друга только признание в том, что именно в этот день тот видел Иллария в последний раз – перед тем, как... И было ясно как день: не договаривает Брен, ох, не договаривает. А с месяц назад друг как с ума сошел – начал требовать, чтоб Райн поехал в Трефолу и растолковал карвирам, что войну нужно прекращать немедля. Любым способом: если уж никак не убить Амплиссмуса, значит, выдать ему Брена – только пусть уймется. «Я спать не могу, во снах жуткое, – шептал друг, – поезжай!» И добавил: и брату писал, мол, и консулу, но те отговорками отделываются. Так что передай им, что необходимо делать, и сразу назад. Нечего аммо крутиться там, где идет война с Инсаар. «Да я сроду от драки не бегал», – возмутился Райн, но Брен так на него глазами сверкнул, что заметно стало: и впрямь сынок Великого... «Ты, – говорит, – десятник Рейгард, баран бестолковый! Большинство аммо не могут даже защититься, не то что напасть на нелюдя! Стена, которая у тебя есть, – слаба, ее даже простой илгу пробьет, выпьет, а уж Инсаар... В драке с нелюдями аммо – подпитка врагу! Так что передашь все – и немедленно в крепость Тиад! Я сказал». Райн даже обрадовался – друг точно очнулся на миг, потому и закивал согласно, и пообещал: все передаст в точности и вернется. Только тошно было Брена оставлять – пусть даже на полмесяца всего... а тут еще такое слышишь! – Почем гестийское? – рослый мужик со значком командира имперской когорты подмигнул Райну и облокотился рядом на деревянную подпорку. – Восемьдесят, – угодливо отозвался хозяин, потянувшись к бочонку. Райн, чтоб не глядеть на имперца – понятное дело, к молоденькому воину липнет! – поднял глаза к небу. Быстро темнело, а ведь день на дворе еще! По небу ползли тучи, на душу словно опускалась тяжелая тьма... он даже головой потряс и потер виски. Мерзко-то как! Точно следит кто, руки тянет... – Восемьдесят?! – рявкнул командир когорты. – Вы что, торгаши, ошалели? Вчера только пятьдесят было! Дождетесь, сметем мы вас... заладили цены драть! – А мы при чем? – затараторил хозяин. – Это вы, защитнички, виноваты. Вас много, вам жалованье платят, да повышают, да подарки раздают. А подвоз дорожает... – Ох, прекрати! Покупаю у тебя вино, потому что не дуришь никого, не разбавляешь. А хоть раз замечу разбавленное – уши оторву! – командир когорты тоже глядел на небо и хмурился. – Слышь, любезный роммелет, а правду ли говорят, что Брендона Астигата в город привезли? – хозяин налил вина и понизил голос: – Плохо, коли так! Зло этот мальчишка, люди говорили, что от него погибель всем... – Брехня, – равнодушно ответил командир, делая большой глоток. – Какая там погибель, больше бабьи сказки слушай. Но то, что привезли его, верно. Видал, может, Север из города уехал? Говорят, карвиры из-за парня прямо с утра на совете сцепились, потому Север и ускакал подальше – прибрежные крепости смотреть. Консула бешеной собакой обозвал... тьфу! И как Холодное Сердце только терпит? Налей еще! Тошно-то как... Дальше Райн не слушал. Тошно, ой, тошно! Будто страх ползет по небу, лютый страх... аж струйка пота по спине потекла. Не могут же ошибаться все?! Значит, карвиры все же привезли Брена... но зачем?! Райн вернулся в военный городок у ворот, сдал коня первому же легионеру, спросив только имя-звание, и кинулся бежать. Без Пайта он быстро через «заставы» перелез и через полчаса уже был в главных покоях. За высоченными перегородками улицы были пусты, толпа осталась позади. В жилище карвиров стояла тишина, а страх все нарастал... Север уехал, а что, если Илларий... что? Предал? Райн прошел через охрану, толкнул дверь столовых покоев. Давно не был здесь, и все поменялось, но от душного страха он плохо перемены видел... Холодное Сердце сидел за столом, что-то писал. Спасибо Брену, хорошо друга натаскал. Первые строки написанного консулом бросилась в глаза: «Я, Илларий Каст, единственный сын Марка Каста, волю свою посмертную...» Кёль Хисб! – Консул! – если б не тьма за окном, не новости эти страшные, он не посмел бы так орать, ни за что! – Где Брен?! Илларий поднял голову, посмотрел строго. От него веяло чем-то непередаваемо жутким ... точно зверь рядом сидит! – Райн? – темная бровь чуть приподнялась. Вроде человек, а вроде и нет... убежать хочется! – Откуда ты здесь? Это я тебя должен спрашивать, где Брендон, – консул поднялся, рука легла на плечо, сжала. – С ним все в порядке? – Да все говорят... вы его в Трефолу привезли! А он меня послал сюда, ты не думай, консул, я приказ помню! Илларий знакомым жестом поправил фибулу, улыбнулся. Сел на лежанку и вновь взял стилос. – Скоро ты все поймешь, а пока тебе лучше найти «пастуха» и спрятаться. Скоро здесь будет опасно для таких, как ты, – консул продолжал писать, но букв Райн уже не разбирал, так страшно было. Какого такого «пастуха»?! За несколько месяцев в Трефоле все рехнулись, не иначе! – Брендона здесь точно нет. Успокоился? Докладывай. Десятник Рейгард прикусил губу и постарался толково доложить, зачем друг послал его. Консул слушал, не перебивая, только губы кривил. Потом кивнул: – Отлично. Поговорим позже. А пока ступай. «Пастух» тебя проводит, просто спроси у охраны... – Слушаюсь! Только... – Райн дух перевел и выпалил: – Роммелет Илларий, это Брен тебя тогда за пленных просил? – ему было очень важно узнать правду, и консул понял. Помолчал, вновь кивнул сухо: – Да, Брендон меня просил за ваших пленных... Ступай, ну же! – Взвыла труба, казалось, где-то над ухом, и консул схватил со стола пергамент. Сунул его за пояс. – К «пастуху», живо! Влетевшие в покой воины окружили Иллария, и десятник Рейгард мог бы поклясться, что это не люди вовсе – злые духи. Цесар, Пейл, Марциал, Донард, Кассий, Элий – имперцы и лонги... он их всех знал, с каждым хотя бы словом перекинулся, а сейчас у них у всех были совершенно дикие глаза – на Райна словно бездна смотрела. В животе заныла боль. Он зажмурился, голова кружилась, а трубы продолжали надрывно голосить... Это же сигнал к немедленному построению – «Противник нападает!», если по-имперски. К знакомым звукам добавились какие-то еще, прежде десятник их не слыхал... но враг рядом, это точно! Враг в городе, а он – воин! Райн выскочил в галерею, но Холодного Сердца и его воинов нигде не было – словно сквозь землю провалились! А к нему, сломя голову, бежал незнакомый мужик со странной бляхой на груди – железный рожок пастуха блестел в отсветах низкого темного солнца. – Живо со мной! – выпалил «пастух» на ломанной лонге и схватил Райна за руку. – Нелюди! Живо. Мужик волок десятника по галерее, а тот от неожиданности не сопротивлялся. Нелюди? Где?! Что-то липкое тащилось позади, как хвост, терзало, жрало... он обернулся... и замер. Прямо на него по каменному полу надвигалась тьма. Из черноты высунулась когтистая лапа, и голос в голове сказал: – Аммо. Иди сюда. Ноги подгибались, но он стоял. Рука сама нашарила меч на поясе. – Идем! Консул велел, – «пастух» тоже обернулся, но, увидев тварь, не дрогнул. Только резче рванул за руку: – Бежим! Они побежали. Под ногами грохотали плиты, потом звук стал глуше – камень сменился деревом, а тьма все давила. И вдруг перед ними вырос Инсаар – Райн не понял, тот ли самый или другой. Нелюдь махнул лапой, и мужик свалился с окровавленным лицом. Вторая лапа, с растопыренными когтями, схватила десятника, Райн ударил мечом, но удар был отбит. Черные дыры смотрели на него, и шелестел голос: – Ты знаешь. Ты скажешь. Говори. Где маленький аммо? – Райн не знал, что хочет от него чудовище, внутренности выворачивались, словно стараясь вылезти через рот... он попытался пнуть нелюдя ногой, свалился на колени, и темная тень нависла над ним. – Эй, тварь! Обернись! – командир консульской охраны, Цесар – тот, что собирался жениться на девушке из племени лонгов... Имперец был в короткой тунике и кожаном легком доспехе. В руке – «медвежий» кинжал. – Аммо, беги! Не оборачивайся – беги! Райн не побежал. Инсаар не смотрел на него, только на Цесара, пора... Десятник ударил тварь мечом – прямо под ребра. Хлынула черная кровь, но Инсаар даже не обернулся. Тварь и человек стояли друг против друга, и кружился в голове тошнотворный вихрь... Потом все потемнело. А земля мягкая, не то что плиты. И трава зеленая... он лежит на траве? Райн приподнял гудящий болью затылок. Он лежал на плаще, застиранном, выцветшем плаще Зеленой дружины, такие даже весной уже носили только старые воины-лонги – имперский-то удобнее. Все кругом – и деревянный настил, и большие булыжники – было залито кровью, а где-то над ним страшно ругался кто-то очень знакомый. – Воды ему дайте. Вот же остолопы! Четверо сыновей – и все дурни, – отец? Ну да, это был папаша, верховный стратег – по пояс голый, перемазанный чем-то жутко вонючим. Крейдон сел перед ним на корточки, приподнял голову, посмотрел, как Райн, захлебываясь, пьет. – Сожрали б тебя и как звать не спросили бы! – отцовская рука взъерошила волосы. И вдруг стратег вскочил и рявкнул – уже совсем по-другому: – Всем к воротам! Начали! Слушать сигнал! Незнакомый воин помог ему подняться и пробурчал: – Столько сил потратили, чтобы никого за «заставы» не пустить – и все зря. Пожгут же... жалко. Слышь, стратег, бабы ж там. Какие бабы? Почему баб пожгут? Отец уже никого не слушал, потому что по узкой каменной улице надвигалась тьма и слышались вопли. А стратег застыл изваянием, и рядом с ним стояли другие воины – все в ряд, и каждый держал по незажженному факелу. И бочки – совсем рядом. Бочки с чем-то невыносимо вонючим. Райн понял: еще чуть-чуть, и его наизнанку вывернет от этой вони, от слабости... Инсаар, что убил «пастуха», спрашивал про Брена! Конечно, нелюдь что-то почуял в нем – знание, чувство... и потому выпытывал! Холод сковал разум – а вдруг выпытал?! Страх за друга дал силы встать на ноги, перестать виснуть на старом воине. Они у Больших ворот, их после предпоследней войны с имперцами поставили – хорошие ворота, крепкие! Сейчас ворота закрыты, а тьма надвигается, только отец и другие не бегут никуда, так и стоят в ряд. Да и куда бежать? Они заперты между нелюдями и воротами! Но как же воняет! Снова взвыла труба, и тьма будто дрогнула, начав рассеиваться. Нелюдей было много, Кёль Хисб, как же много. И между серых тел – светлые, человечьи. Райн заорал коротко, как безумный, когда увидел Иллария Холодное Сердце. Консул вертелся, будто волчок, держа в одной руке короткий меч легионера, а в другой кинжал с широким лезвием. Отец куда-то пропал, потерялся под лавиной серых тел, и горькая мысль мелькнула в голове: даже слова на прощание не успел ему сказать... Впереди шла отчаянная драка, а за свалкой что-то горело, и дым стоял столбом. Старый воин потянул Райна куда-то к забору, и десятник послушно пошел, зная, что ничем никому сейчас не поможет. Слаб, как котенок, проклятье! И тошнит... да есть ли там еще кому помогать?! – Вот попал же ты, малец... аммо здесь не место. Я раф – а мне и то пакостно. Пьют... пьют... Воин сплюнул на землю, и тут Райн увидел, как в глубине схватки ярко полыхнул факел, потом еще один. Прозвучал второй сигнал трубы – еще выше, надрывней. Стена огня стала сплошной, и воин потащил Райна куда-то... он плохо видел куда. Лучше уж задохнуться в дыму, чем сгореть... или достаться нелюдям... – Вы лжецы! – прогрохотал в голове голос. Райн уже слышал его однажды – давно, в главных покоях Трефолы, когда нелюди первый раз Брена требовать пришли. Это был тот, кто хотел смерти Брена... Амплиссимус! Нелюдь и Илларий стояли на границе пламени, а кругом бесновалась бойня. Искры обжигали обнаженные руки и шею, дым стал густым, плотным. Но и в дыму Райн видел, что люди еще дерутся. – А ты ждал честной войны? – консул замер, точно статуя, только губы двигались. – Я согласен быть лжецом, но живым лжецом. А ты – мертвец. Как Илларий может говорить так спокойно?! Истинно – Холодное Сердце! И почему Райн и его голос слышит в своей голове, будто консул тоже нелюдь?! – Без карвира ты никто, курица! Меньше, чем никто – всего лишь зарвавшийся илгу. Вместе вы сильны, но ты еще узнаешь, – тень выросла над Илларием, но тот и не подумал отступить, – узнаешь, что бывает, когда рвется нить. С дороги! Консул вдруг рухнул на колени, к нему подскочил Цесар, потом отец – оба встали над распростертым телом... а огонь все пылал... им всем не спастись. Но Райн Рейгард, десятник Заречной армии, не сдохнет, валяясь на земле! Он хоть перед смертью отдаст долг консулу! Райн перевернулся на живот и пополз, старый воин хлопнулся поперек его тела – без сознания, а десятник все полз, глотая дым и слезы... и тут Большие ворота распахнулись. Север! Откуда он тут, ведь Райн сам видел, как вождь уехал! Астигат шел вперед, словно не было вокруг ни огня, ни боя, ни жутких тварей. Амплиссимус обернулся – десятник ясно увидел глубокую вмятину возле сердца. Большой отряд пробежал мимо, втянулся в побоище, а пятеро все стояли посреди объятой пламенем улицы. – Крейдон, Цесар! – Отец и имперец рванули с места и исчезли, а Астигат шагнул вперед. Тень метнулась к нему, и начался бой. Райн видел размытые пятна и думал, всхлипывая от слабости: илгу не люди. Не такие люди, как прочие. Человек не может двигаться так, как двигался Север Астигат. Инсаар и человек кружились, сходясь и расходясь, и блестело лезвие меча. Но тут Илларий поднялся на ноги, вытянул руку вперед и застыл. Север тут же замер – и между карвирами так же замер Инсаар со шрамом у сердца. Боль молнией разорвала голову, Райн, захлебнувшись стоном, ткнулся лицом в круглый булыжник, но еще успел увидеть, как серое тело медленно осело на землю, скорчившись... как Север толкнул ногой бочонок – и полилась черная жидкость... огонь, огонь... Трефола горела. Райн вновь лежал на земле, только лицом вверх. Рядом кто-то орал без остановки, мучительно, дико. Хотелось заткнуть уши или умереть – немедленно! Город пылал. Пламя скакало со стен на крыши, выло в черном небе, и ветер нес в лицо гарь и невыносимый запах. – Где ж они остерийский огонь17 взяли, а? – отец был тут, рядом. Живой! Но почему такая тоска рвет сердце?! И хочется визжать и плакать... Крейдон приподнял сыну голову, сунул ко рту флягу с вином. – Вон, гляди! Победители! Мы победили, сын... я не верил. Мать же их, а!.. Ну и задрыги, мать их!.. Под папашину ругань, с детства привычную, Райн приподнялся. Север и Илларий стояли рядом. И смеялись – оба. Север был весь в крови, золото волос закрыло голые плечи, и ветер рвал пряди... черный ветер пожарища! Илларий улыбался надменно, синева играла в нелюдских ярких глазах ... Союзники повернулись друг к другу, и тут Райн понял. Он уже видел это! В видении, что Амплиссимус показал всем в главном покое сгоревшего города. Трефола сгорела, но они живы! И Брен жив, и его брат. И Холодное Сердце. И сам Райн, и его отец... и много кто еще. А Инсаар со шрамом обманул сам себя! И умер, так, видно, и не поняв. ****
В лекарской палатке было не протолкнуться, и все гомонили разом. Райн старался заснуть, но ворчание Фабия Лота не давало. Старый гуляка жаловался: он дурней-илгу кормить не нанимался, вот парнишку отогреть – это завсегда, и все норовил погладить бедро десятника. Какому-то воину за занавесью отрезали искромсанную когтями руку, и ткань не заглушала ни воплей раненого, ни визга пилы по кости. Райн вернется в крепость Тиад и все расскажет Брену! Что опасности больше нет, что война закончилась – так говорили все!.. «Вместе с городом сгорело штук сто Инсаар!» – «Да нет, двести!» – «Нет же, пятьдесят всего... ну, или шестьдесят». Илгу Цесар сидел на полу рядом с ними. Голова у имперца была перевязана, грудь сильно изодрана когтями, но он все равно рвался слазить на пепелище и найти труп главного Инсаар – вот только силы наберет. «Уйди, тварь жадная, – ворчал Фабий, – тянешь ведь с нас. К карвирам иди – они вождя Инсаар выпили, у них силы много, чай, поделятся». – «Ну да, – кривился Цесар, – они только друг с дружкой делятся». «Хорошо попросишь – и тебе перепадет, – ржал Фабий. – Погоди, вот погаснет огонь – он же долго не гаснет, остерийский-то, как весь город еще не сгорел, – и поглядим. Союзникам тоже, поди, не терпится вражину лютую, издохшую наконец, к воротам прибить». – «Хорошо, что Главный попался на обман, – хрипел Цесар, – отлично все разыграли. Привезли погибель в Трефолу, как же! Сам лично и привез, да-да! Все видели – десять разъездов, ой, не могу! Карвиры все придумали, все просчитали, даже ссору разыграли, и Инсаар клюнули. И вот теперь войне конец – с помощью слухов и остерийского огня. Город жаль, да отстроим! Илларий обещал из Гестии мастеров привезти быстро». Цесар вдруг заплакал, а Фабий Лот склонился над ним. Да, так бывает после боя, Райн давно это знал. «Твари Пейла и Марциала у меня на глазах разорвали, – рыдал имперец. – Все им мало было, мрази!» Фабий гладил илгу по голове, точно мальчишку, бормотал негромко: «Ничего, парень, ты пей меня, пей, только не сильно, договорились?..» Цесар еще стонал что-то сквозь зубы: никогда он никого больше пить не станет. «Мерзость это жуткая, если б вы знали, счастливые вы, аммо. Неведомо вам, что значит жизнь выпить. И неважно, чья это жизнь – людская или нет. Все едино Мать-Природа накажет! Да я спать не могу с того дня, как первого нелюдя выпил!..» Потом поднялся тяжело и уковылял прочь, проворчав, что карвиры ему голову оторвут за неявку. Фабий вздохнул, дал Райну воды напиться, и десятник решил – он сейчас еще полежит и найдет отца. И пусть Крейдон Рейгард узнает: Брендон Астигат спас его сына от насилия и смерти. И, если стратег хоть раз еще помянет недобрым словом младшего брата вождя, сына у него больше не будет. Так вот. Спать хотелось ужасно, да и раненый за тряпкой вроде перестал орать... Райн прикрыл глаза, втянул в себя неистребимый запах дыма и черного маслянистого остерийского огня... Победа пришла в Трефолу, победа в самой страшной войне, какую только выдумать можно. Пришла – и пахла огнем и смертью. жүктеу/скачать 1.76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|