Даров не возвращают
жүктеу/скачать 1.76 Mb.
|
Гестия, Мать городов«Спала земля в зимней неге, но ныне Травы стремятся наружу, в сладкой усладе Пред небесами склоняясь и вновь выпрямляясь. День их недолог, босая стопа скорохода Скоро к земле их прижмет…» Илларий Каст отшвырнул свиток прочь. Пусть Луциан и Гермия сколько угодно восхваляют бездарного писаку, но Аней Басиан не получит из консульской казны ни рира. Если Риер-Де станет за свой счет содержать каждого глупца, денег не останется не только на войну, но и на донесения императору. И если куртизанку Гермию еще можно заподозрить в том, что жаждущий возвышения древоточец заплатил ей за ходатайство – ха, чем ему было платить, кстати? – то Луциана – никогда. Ни один аристократ не станет проталкивать такие жалкие... вирши. Илларию было противно называть эту пачкотню стихами. Консул хорошо знал, как мучительно рождается под стилосом красота слова, как не спишь ночами, обдумывая каждую строчку... Что ж, природа не дала ему таланта поэта, даже жалкими способностями не наделила, но он был мужчиной в достаточной мере, чтобы хотя бы признать это. В юности Илларий думал, что отдал бы половину семейных богатств, доставшихся ему в наследство, за хотя бы одно стихотворение – вроде тех, что Квинт Иварийский пишет по сотне в год. Но судьба... полно! Он сам сделал себя тем, кто есть сейчас – консулом трижды клятой провинции Лонга, стратегом императора Риер-Де. И не позволит какому-то древоточцу выбить себя из колеи. Илларий встал, подошел к огромному окну, за которым стремительно сгущались сумерки. В окно, по настоянию Луциана, недавно вставили почти прозрачное стекло – новое изобретение имперских ученых. Бедняга Луциан... согласился делить любовника с Гермией и первым завел разговор о женитьбе Иллария. Сам Луциан жениться и не помышлял. Ни один аристократ империи не отдаст за него свою дочь – слишком беден род Валеров. Но дело не в том, что Илларию Касту женщины стали нужнее мужчин – по правде говоря, ему вообще никто не нужен, он прекрасно спит один. Илларий вгляделся в собственное отражение в стекле. Темно-голубые глаза под черной сенью ресниц, прямой нос, высокие скулы, ежик волос... Лонги называют его Холодным Сердцем, и на днях Луциан ехидно заметил, что варвары, должно быть, правы: как еще назвать человека, который на ложе страсти читает доклады разведчиков и стихи Квинта Иварийского? Спору нет, стихи прекрасны, но ночь создана Инсаар для другого. Илларий снова оглядел себя. В короткой белой тунике он казался юношей. Двадцать пять лет – не возраст для мужчины Риер-Де, но десять лет войны – и шесть из них в провинции Лонга – высушат кого угодно. Иногда он чувствовал себя стариком, так странно. Впрочем, впервые старость заявила о себе полным отсутствием желаний еще в те времена, когда он носил юношеские одежды не по прихоти, а в силу возраста. – Я служу императору и Риер-Де. И Лонгу я покорю не для себя – для империи, – он произнес это одними губами, не отрывая глаз от своего отражения. Не помогло. Ничто внутри не отозвалось, не запело – музыка души молчала. Зато где-то далеко в лагере легионеров надрывно завыли трубы. Проклятье! Илларий ненавидел обряды, и когда командиры легионов заявили: нужно провести Ка-Инсаар по случаю полного комплекта войск, иначе воины взбунтуются, – едва не разжаловал всех пятерых. Болваны эдакие. Два, битых лонгами болвана, и трое – еще не битых, но не менее безмозглых, – ничего не в состоянии постичь и непременно окажутся главным развлечением на лесных празднествах. Должно быть, Север знатно потешится с пленными. Варвар. Гнусная, грязная скотина. Белобрысая дрянь, ничтожество, Север Астигат... Злость окрасила щеки легким румянцем – впрямь юношеским. Впрочем, провести в легионах Ка-Инсаар Илларий разрешил, куда б он делся, обряд положено устраивать как минимум трижды в год. В консуле жил детский страх перед Инсаар. Ребенком он все боялся, что страшные нелюди придут и заберут его, несмотря на рассказы матери и няньки о том, что Инсаар не трогают мальчиков, ни разу не испытавших чувственного экстаза. Когда Илларий испытал этот самый экстаз, голова у него уже была занята другим. Он мог бы заново испугаться Быстроразящих – когда начал читать о них все, что было написано людьми, но к тому времени будущий стратег уже служил у консула Максима, бегал с поручениями, и ему было не до Инсаар. Он учился – учился воевать и побеждать, хотя, конечно, ему приходилось видеть опустошенные нелюдями деревни и лагеря. Последний раз это случилось на дальней стоянке легионеров, всего лишь месяц назад. Из сотни отборных воинов выжил лишь десяток, да и те до сих пор не могли прийти в себя, и никто не ведает, очухаются ли они вообще когда-нибудь. Иллария передернуло от воспоминаний о раскрытых кровоточащих анусах и безумных глазах этих самых выживших. Нелюдей нужно кормить, иначе они сами возьмут свое. Говорят, что на земли Севера Инсаар нападают куда реже. Ну вот, он тоже называет Лонгу землями Севера! Нет, будь все проклято, провинция принадлежит императору, а гнусный варвар просто возомнил себя неизвестно кем. Отец Севера, Брендон Астигат, умер месяца два назад, но толку от этой смерти? Хотя... Север молод, горяч, невыдержан... Объявить себя вождем – просто, а попробуй достойно и умно отправлять обязанности правителя. Трубы вновь заголосили. Илларию казалось, что он слышит не только их, но и ликующий вой распаленных легионеров, и крики пленных, насилуемых в колодках. В юности он не раз и не два видел, как легионеры справляют Ка-Инсаар. Воины в массе своей тупы и невежественны, им не объяснишь, что Инсаар совершенно не нужно, чтобы мужчина умер в муках, после того как его отведало два десятка легионеров. Нелюдей гораздо больше устроит, если любовники познают друг друга добровольно – как сам Илларий и Луциан. Об этом твердили наиболее известные философы, хотя, правду сказать, далеко не все. Некоторые в угоду казарменной братии, пусть и носящей родовые аристократические символы на запястьях, возглашали прямо противоположное: что Инсаар радуются боли поверженного врага, его унижению и страху. Мерзость. Достаточно было изучить вопрос всесторонне, и это позволило составить собственное мнение, вывести тенденцию... Илларий еще в юности сделал анализ известных в Риер-Де нападений Инсаар и после раз и навсегда привык брать свой страх за шкирку, подносить к глазам и рассматривать пристально, разбирая по пунктам. Это всегда помогало, что же сейчас с ним творится? Дверь неслышно отворилась, и вошедший в спальню Луциан махнул от порога рукой. Советнику консула уже перевалило за тридцать, но тело Циа все еще радует глаз юношеской стройностью, и он умен. Любит ли Луциан Валер Иллария Каста? К чему задаваться подобным вопросом? Чувства людские – не более чем красивые оболочки, значение имеют только дела. Сколько, к примеру, смысла в том, что он хочет сокрушить Лонгу не только потому, что это нужно для Риер-Де, но и для того, чтобы скотина-варвар не радовался свободе в своих лесах, теша мужскую удаль? Консул империи обязан поставить провинцию на колени, как бы он ни относился к вождю лонгов – это следует твердить себе постоянно. Тогда запомнишь и будешь делать, что положено, не отвлекаясь на пустые бредни. Луциан подошел ближе, неслышно ступая по толстым коврам, и молча сел на широкое ложе. Отщипнул виноградину с блюда, налил себе и Илларию вина. – У тебя такой хитрый вид, Циа, что я просто теряюсь в догадках. По правде говоря, вид у Луциана был скорее озабоченный – самый подходящий для Ка-Инсаар, усмехнулся про себя консул. Они должны кинуться друг другу в объятия, целовать и ласкать, но Луциану Валеру, как и самому Илларию, было не до любви и не до обрядов. – Хорошие новости, Лар. Из Остериума. Что хорошего можно ждать из Остериума, этого гнезда предателей? Вот уж лет тридцать обнаглевшие вконец остеры, пользуясь чехардой на троне Риер-Де, почти не платят подати, да еще и дурят послов. Впрочем, пока дурят, можно не беспокоится. Вот когда преторов и консулов в Остериуме начнут убивать, тогда какой-нибудь знатный императорский приближенный получит приказ, как получил приказ Илларий, а до него – консул Максим. В Лонге все начиналось так же: вначале варвары обманывали послов и почти не вносили подати, потом дважды устроили империи разгром под видом победы – Брендон Астигат умел проделывать такие трюки! – а два года назад убили претора и консула. Претора убил Север, консула – сам Брендон. Теперь Илларию даже не верилось в то, что всего лишь три года назад они с Севером стояли в одном строю перед консулом Максимом, перед претором. Плечом к плечу, как союзники. Но доказательством служил шрам от запястья до локтя, оставленный скотиной-варваром. И хватило же наглости бросить вызов аристократу Риер-Де, да еще в таком тоне! И как было не принять подобный вызов? Илларий принял и проиграл. Бились на коротких мечах – учебных, затупленных, – и его позор видела половина армии. До сих пор он не мог выбросить из памяти, как варвар встал над ним, поверженным, на землю, как приставил острие к горлу, как крупные губы выдохнули: «Может, поменяешь позу, Илларий Каст, и ляжешь на живот?» Лживая змея, скотина, предатель... впрочем, чего еще ждать от дикого вонючего животного? Но ноздри еще помнили запах Севера – запах лесных трав, железа, чистого пота... Консул с усилием перевел дыхание. В колодки бы варвара и... но прежде протянуть издевательски: «Может, ляжешь на живот, Север Астигат?». Илларий едва не прижал ладонью напрягшееся естество. О, Мать-Природа! Луциан Валер смотрел на него из-под длинных мягких прядей – не остриженных, как полагалось воину, не завитых по придворному этикету. Прости меня, Циа, я сам не свой. – Так что за новости? – он подошел к любовнику, погладил плечо, коротко поцеловал в губы. Сегодня Ка-Инсаар, как бы ни хотелось выбросить это из головы, а Илларий... опасался – вот правильное слово. Собственно, в этом мире нет человека, не боящегося Инсаар и их гнева за невыполнение обрядов. Варвары верят, что Быстроразящие даруют им победу, если вожди, а потом все племя отведают друг друга. Может, в этом что-то есть? И в любом случае, не хотелось обижать Луциана невниманием и пренебрежением. Хотя нет смысла врать себе: Циа ему уже давно просто хороший приятель. Друзей у Иллария Каста не было – с тех пор, как он понял, что даже собственный отец может предать. Вначале Илларий недоумевал: с чего это отец оставил все семейное достояние сыну, коего не особо жаловал. Недоумение прошло после того, как его в первый раз попытались убить. Из-за клочка пергамента на него покушались раз десять, не меньше, и сплошь близкие родичи. Когда яд подсыпала родная сестра – по настоятельной просьбе их дяди, выраженной во внушительном сундуке, набитом золотыми рирами... А ведь в детстве они дружили с хохотушкой Агриппиной, вместе читали, играли, он показывал ей свои стихи... Луциан Валер – хороший любовник, отличный помощник, но Илларий не поручился бы, что Циа не пишет каждый месяц императору, подробно донося о каждом слове того, чью плоть он ласкает своими губами. – Вижу, тебе не до новостей. Вспомним об Инсаар? – Луциан стянул тунику, чуть привстал, бросил ее на пол. Илларий, закусив губу, смотрел на стройное тело – нежеланное… почти нежеланное. Но, когда Циа потянулся к его плоти, мягко сжал в ладони, что-то все же отозвалось внутри – тяжестью внизу живота, жаром в висках. – Ка-Инсаар, – прошептал Луциан, забирая его член в рот. В столице Риер-Де говорили, что никто не умеет доставлять наслаждение так, как делает это Луциан Валер, и верно. Любовник начал с легкой игры: едва коснулся кончиком языка, потом обнял головку губами, немного прикусил кожу, и Илларий охнул. Рука Луциана нежно гладила его мошонку, ласковый рот становился все более жадным – и вот на члене вздулись вены, забилась живая кровь, и от напряжения стало больно. Циа хмыкнул, расслабляя горло, глубоко впуская плоть, верткий язык творил уже вовсе немыслимое. Илларий одним движением освободился от туники, резким толчком опрокинул любовника на постель – все же в видимости обрядовой борьбы была своя прелесть – и лег на него сверху, прижимаясь обнаженным телом к телу Циа, тоже нагому, уже готовому. Члены терлись друг об друга, сочась выступившей влагой, а консул неспешно целовал своего советника. Жесткий подбородок, нежность и гладкость век, полураскрытые, пахнущие горьким губы... Циа застонал под ним, разводя колени в стороны: – Лар... возьми меня без масла. Сегодня так нужно, – глаза Луциана подернулись мутью. Любит или не любит, доносит или нет, а хочет по-настоящему. Странно, почему же сам Илларий его почти не хочет? Внутри так и не растаяло что-то чужое и холодное. Впрочем, это чувство всегда было с ним – просто Циа так искусен в ласках, что и горные снега способен растопить. Но неужели Луциан в самом деле готов вытерпеть боль ради него, ради Ка-Инсаар? Варварство какое! Только дикари так по-животному берут своих йо-карвиров, обвенчанных кожаным ремнем возле костров. Ну да, а собственные легионеры поступают еще хуже. В лагере сейчас уже наверняка ступить некуда от бездыханных растерзанных тел. Консул Лонги, нахмурившись, посмотрел в лицо своего советника. Даже ради обряда он не станет уподобляться скотам. Но глаза Циа сияли так естественно, так зовуще... Илларий потянулся за маслом, но любовник перехватил его руку. – Сегодня Ка-Инсаар, – настойчиво повторил он, смачивая себя слюной. Обхватил ногами талию Иллария, просунул руку между их телами и направил любовника в себя. Когда головка протолкнулась сквозь сжатые мышцы – и как Циа ухитрялся оставаться таким узким? – что-то произошло со зрением Иллария. Едва он почувствовал, как жаркое нутро приняло его плоть в себя, едва услышал вскрик, а следом долгий стон, едва заглянул в карие глаза Валера... будто на голову рухнул мозаичный потолок опочивальни. И увидел он под собой другое тело – загорелое, с такими мускулами, что и не снились аристократу, – распахнутые серые злые глаза и белокурую гриву, мокрую от пота. Что ж, Север Астигат, ложись на живот. Да! И ноги пошире раздвинь, и задницу сожми крепче! Пусть тебя колодки усмирят, чудовище! Да, вот так... Илларий вбивал себя в покорное тело, слышал стоны – кажется, в них была боль и страсть – и ничего вокруг не видел, кроме этих горящих яростью глаз. Наглый дикарь так и не отвел взгляда, не опустил ресниц... А кончая, Илларий Каст, консул Лонги, прижался лицом к плечу ошеломленного натиском Луциана и вдруг совершенно отчетливо понял: он не хочет брать Севера Астигата ни связанным, ни в колодках. Он хочет, чтобы белобрысый варвар покорился сам. Консул скатился с любовника и долго не мог отдышаться, пока Луциан не поднялся, постанывая, и не поднес ему кубок кованого золота. В кубке плескалось божественное вино из подвалов Гестии, Матери городов Риер-Де, и Илларий долго смотрел на прозрачную жидкость. Схватить страх за шкирку и посмотреть ему в глаза? Назвать по имени? Так, консул? Ну что ж, схватил, посмотрел и даже назвал. Но не принял и никогда не примешь! Никогда. Варвару место в цепях, а не в твоем сердце. И даже не смей... – Ка-Инсаар, – еле слышно проговорил Илларий. – Это все нелюди... Тебе больно? Прости, я не хотел. – Больно? Да мне давно не было так хорошо, Лар! Будто тебя подменили. Вот тебе и Холодное Сердце, – Циа смеялся. Он не ведал, о чем говорил. Как бы ответил аристократ Валер, знай он, что любовник, входя в его тело, видел перед собой варвара? Ладно. Чувства мешают делу. Он и так слишком много времени угробил на ублажение нелюдей. Провинцию покорить они не помогут. – Так что там за новости из Остериума, Луциан? – Валер по тону понял, что перед ним уже не его приятель и партнер, а консул и стратег, и потянулся за туникой. Под одеждой нашелся небольшой, запечатанный воском пакет. – Здесь письмо верного нам человека. Можешь и сам прочесть, но, если коротко, новости многообещающие. Сын покойного вождя лонгов, Брендон Астигат, вернулся на учебу в храм Трех Колонн. Говорят, Север Астигат обнаглел настолько, что пригрозил магистрату Остериума истреблением, если с головы его брата упадет хоть волос. Что ты на это скажешь? жүктеу/скачать 1.76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|