Даров не возвращают
Трефола. Торговая сторона
жүктеу/скачать 1.76 Mb.
|
Трефола. Торговая сторонаВ комнате горело несколько жаровен, но Брен все равно мерз. То есть, мерз, пока не пришли брат и Илларий. Он не ожидал этого, сам собирался зайти к карвирам, и потому стол, пол и даже ложе были завалены свитками, к которым консул прибавил еще один – большой пакет, запечатанный несколькими печатями. Впрочем, не совсем прибавил – Илларий держал письмо на коленях, и Брену оставалось только гадать, что там. Ладно, консул и сам расскажет, наверное. Навязываться брату и его любовнику не хотелось – те устали, и, кроме того, могли припомнить о своем недовольстве его появлением в Трефоле через десять дней после пожара. Но он просто не мог больше ждать, не мог сидеть в тишине и безопасности крепости Тиад, зная, что из-за него погибают люди. Вновь погибают. Столица Заречной Лонги встретила младшего брата вождя дождем и небывалым, невероятным оживлением. Брен и его сопровождающие – воины гарнизона крепости, пробирались по грязи, ежеминутно рискуя утонуть в придорожной яме. Впрочем, назвать это месиво дорогой было бы неверным. У лонгов нет дорог. Ну и что? Теперь будут, карвиры построят. Навстречу путникам ехали тяжело груженые повозки, к Трефоле тоже везли грузы. Брен отмечал: камень, руда, бревна, вновь камень. Возле одного бычьего выезда поднялась драка – в мешках оказалась пшеница, а на дороге – куча голодающих. Расшвыряв наглых побирушек, легионер-десятник влез на телегу и заорал: «Карвиры обещали начать раздачу еды! В первую очередь – погорельцам и потопленцам, а еще вдовам и сиротам!» – «А мне дадут чего-нибудь? – закричал старик с культей вместо ноги. – Я воевал!» – «Инвалидам подают только в Риер-Де, – отрезал десятник, потом добавил, подумав: – А кто знает? Может быть, и накормят, иди в Трефолу». Город выглядел... странно. При отце это была мирная, тихая большая деревня, оживлявшаяся только с началом войны. А теперь... полгорода просто не стало – сгорел, остерийский огонь погулял на славу. Брен слышал, что говорили о том, как его брат и Холодное Сердце сожгли город, убив тысячу серокожих тварей. У Флорена тоже была серая кожа, и он не был тварью. Брен, сжав зубы, смотрел на пелену дождя, капли текли по лицу. Он не плакал. Не мог плакать. Хорошо бы, если и Амплиссимус сдох! Ненависть не гасла. Вторая половина – не тронутая огнем Торговая сторона, лагерь легионеров, предместья – кипела жизнью. Брен чувствовал, как рвется из города сила, будто Трефола была чем-то вроде реки Лонга. Столетия назад он полз по лесу, слыша зов реки... а теперь город звал его, город, в котором он родился на свет. Глядя на занятых делом людей, он думал: я постараюсь, изо всех моих оставшихся сил постараюсь быть полезным. Карвиры встретили его неласково – оба. Брат ругался, что Брену могли причинить вред. Какой вред? Кому он нужен, если кончилась война? К тому же, его никто и не узнал под плащом с капюшоном. Илларий твердил: он полагал Брендона Астигата взрослым мужчиной, а оказывается, тот не понимает простых вещей! «Я ждал Райна, не дождался и подумал, что должен спешить», – так Брен объяснил свой приезд. Надежда на смерть, быструю смерть от руки Инсаар, рухнула. Он, должно быть, больше не погибель, раз война закончилась... только обряды карвиры не восстановили и не намерены были восстанавливать. Мир кричал в снах Брена голосом златоглазого – просил, молил спасти его. Он попробовал говорить о Ка-Инсаар с братом и его союзником, но те оказались тверже камня. Нет и еще раз нет. Они победили и ровно ничего не должны нелюдям! А мир проживет и без них, у союза Лонги хватает других забот. Брен опасался настаивать – он ведь ни в чем не был уверен, вдруг навредит своими советами, вдруг он все еще погибель? Потом союзники смягчились, брат обнял его, и Брен ткнулся лицом в родное плечо. Было так хорошо стоять и знать: Север его не винит, любит. Наверное, Брен не смог бы жить без прощения, без любви брата. Он так мало ценил раньше этот Дар – любовь! Златоглазый говорил: «Люби илгу, будь рядом с ними», – и Брен поклялся, что сделает все, чего брат захочет. Илларий тоже повеселел и сказал, что они его очень ждали. Ждали? Консул ответил на его удивленный взгляд: «Я тысячу лет не говорил с образованным человеком! Твой брат понимает только слова команд и наслаждается руганью легионеров, точно песней». Север захохотал во все горло и заявил: «Вот теперь рядом не один зануда, а двое» – немыслимо! Брен и раньше знал, как крепка нить между карвирами, но тут понял: они близки, очень. Никому больше ни тот, ни другой не позволили бы обращаться с собой так. Потом пришли Крейдон и Райн. Райн кинулся к Брену и тоже начал его ругать за приезд без должной охраны, а Крейдон подошел к Северу и сказал, что готов выплатить виру за несправедливое оскорбление младшего брата вождя. Сын у него остолоп, конечно, но сын же, родной... «Словом, не держи на меня зла, вождь!» Брат опять засмеялся и ответил: рано или поздно он все же придушит верховного стратега, а пока пусть Крейдон Брену виру платит. Стратег принес богатые подарки, и они кучкой лежали в углу его комнаты. Оружие, драгоценности – зачем ему это? Чем можно искупить муки и смерть тех, кому повезло меньше Райна? Брат вернул Брену серебряный браслет, подаренный в храме Трех Колонн, но надеть его на руку было невозможно, слишком хорошо помнилось, как наставник Торик вручил ему безделушку, как поздравлял и хвалил, а потом предал. Север рассказал ему все: как жрецы снеслись с лазутчиком имперцев, как торговались с Илларием за его жизнь... мерзость. Жизнь полна мерзости. Торик предал ученика, а Амплиссимус предал Флорена. И еще Брен помнил, как златоглазый целовал ему запястье под этим браслетом. У Иллария оказалось к Брену сотня просьб и поручений – это было так хорошо. Он гордился тем, что карвиры доверили ему важные дела. «Прежде всего, – говорил консул, – нужно отбирать аммо и илгу – ну и что, что война кончилась, самим тоже знать важно. Отбирай, Брендон. А потом – у нас такая куча всякой возни с цифрами и счетами! Если б ты знал! Вечером принесу, сам увидишь». Брен до вечера разговаривал с легионерами и тут же нашел слабого илгу и двух аммо – тоже слабых, но они могли лечить людей своей силой. Ему было безразлично, как люди относятся к нему, свою вину он знал сам, а союзники поручили ему важную работу, и он ее делал. Только и всего. Консул хвалил его, утверждал, что они с Севером никогда не могли находить нужных людей так быстро и точно. Вечером Брену показали его комнату на Торговой стороне, чуть не в единственном там каменном доме, где теперь жили союзники, ожидая, пока расчистят пепелище и можно будет строиться заново. Приказчик-остер приволок несколько ящиков всяческих пергаментов, и Брен погрузился в чтение. Это было так интересно! И как же многого он не знал! В храме Трех Колонн он носился со стихами, читал философские трактаты, но ни «Риер Амориет», ни «Сентенции» не помогут понять, отчего раствор, скрепляющий каменные кубы на строительстве мостов, плохо держит? В городе пользуются тем же самым раствором, и все хорошо, а тут?.. Или – какой налог на торговлю должны платить абильские купцы и как им пояснить, отчего налог выше, чем у остеров и имперцев? А купцы местные – лонги и келлиты – вовсе отказывались платить налоги. Как доказать, что это нужно? И главное – какова должна быть доля отчислений в казну союза, чтобы они не поощряли торговлю себе в убыток? Брен сидел, думал, а потом выложил все Илларию. Тот спорил, соглашался и отвергал, а брат лишь пожимал плечами и ворчал: «Карвир, ты его замучил! Посмотри, в чем душа держится! Отстань от парня, дай ему отдых». – «Нет, – уперся Илларий, – пока мы занимаемся погорельцами и армией, кто-то должен думать о купцах и мостах!» Севера что-то задело в этой фразе, и он заявил консулу: они не виноваты в том, что народ в последний день войны лез за «заставы», и погибло несколько сотен, ни в чем неповинных... Союзники вылетели за дверь и сразу начали ругаться, а Брен чувствовал, как они, злясь, пьют друг друга и тянут из него озерцо силы, какое ему осталось... но молчал, хотя голова кружилась, и стены танцевали. Он прощенный предатель и должен терпеть все. Единственное о чем он попросил союзников: «Не называйте того, кто охраняет аммо, «пастухом», пожалуйста! Мы – не коровы, что бы илгу про нас ни думали...» Они замолчали оба, будто он их ударил. «Брен, но я не думаю, будто ты корова, – пробормотал Север, – ну прости, я тут же прикажу снять рожки с «пастухов», ох ты ж... ну прости!» Брат оправдывался, и Брену стало стыдно. Север и Илларий защитили всех, убили Амплиссимуса, отомстили за Флорена, за самого Брена, он не смеет судить победителей! Просидевший всю войну в укрытии трус! Он молча встал, поцеловал руку вначале брату, потом консулу, а те, казалось, готовы были провалиться сквозь землю. Отчего так? Странные они. Вот теперь они опять сами пришли к нему, а ведь оба очень устали. Попробуй, наведи в Трефоле хотя бы подобие порядка! Но союзники смеялись и требовали: «Сейчас, только вина принесут – и выкладывай, что хотел про налоги и цены! Мы смиренно слушаем». Он был так рад их видеть, при брате и Илларии его жизнь обретала смысл... хоть какой-то смысл, за мертвыми колонками цифр он иной раз его терял. Он им нужен, они его любят. Надо повторять себе это постоянно. – Нужно ввести единый налог, – твердо сказал Брен, бросив взгляд на союзников. Илларий сидел прямо, с кубком гестийского в руке, Север привалился к любовнику плечом. Брен знал: он их стесняет. Не будь его рядом, они б обнялись, вели себя более вольно, но ему дважды стало плохо у них на глазах – потому что они целовали друг друга и обнимали. Он не мог видеть чужой любви, страсти, словно что-то вновь выворачивало его наизнанку, как в шатре на лесной поляне... Он боролся с собой изо всех сил, но, увидев, как Илларий взял Севера за руку, а тот обнял его, прижал к себе, поцеловал в губы – долго, нежно, властно, – просто рухнул на пол. А второй раз не вовремя зашел в их спальню. Ему было мерзко от своей слабости, это же дурость – мужчины будут любить друг друга всегда! Если ему самому этого больше не дано, при чем тут остальные? – Ты имеешь в виду налог рирами? Золотом? – вопросил консул. Потом выразительно посмотрел на Севера. – Надеюсь, теперь ты прислушаешься к моим словам? Не дело, когда в Предречной платят налоги золотом, а в Заречной тем, что твои подданные соизволят принести. Это мешает торговле, путает расчеты... – Нашел себе поддержку в лице моего братца. Так и знал, что вы споетесь! – усмехнулся Север, еще теснее прижавшись к Илларию. – Нет, я против. – Север, я все посчитал, – начал было Брен, но осекся, повинуясь властному жесту брата. Может, он вновь чего-то не понимает, потому что прежде не жил самостоятельно, а просто пользовался трудом и заботой других? – Вы оба точно со звезды Аспет свалились, – лениво протянул Север. – Простого не понимаете: большинство жителей Заречной в глаза ваших риров не видели и чхать на них хотели. Если я завтра заявлю, что охотники с дальних становищ в будущем году обязаны будут выплатить в казну один рир, в войске мне их больше не видать. Они решат, что вождь объелся белены – и зачем такой дурной правитель нужен? И будут правы. – Позволь с тобой поспорить, – Илларий прижал рукой плечо союзника, помогая ему устроиться поудобней, – сейчас они будут недовольны, но потом привыкнут... – Чтобы они привыкли, мы должны направить во все становища скупщиков пушнины, льна и пеньки. Тогда на вырученные деньги люди смогут что-то купить и заплатить налог, но нам просто не нужно столько шкур и прочего... – Север отхлебнул из своего кубка и прибавил: – А пока пусть несут, что есть. И воюют с трезенами. Налоги рирами будут платить только купцы и ремесленники, да и то лишь в Трефоле, Марсии и еще паре мест. Я так решил. Илларий отчего-то прикусил губу, а Брен задумался. Брат понимает в жизни куда больше него, значит, он что-то посчитал неправильно. Ну да, Север совершенно прав: надо объехать все становища и только потом решать, что нужно тамошним жителям. Он уже один раз думал, будто знает нужды своего народа, и так страшно ошибся... – Брен, ты просто посчитай, сколько мы должны брать с купцов и за проезд. Да, и еще за торговлю на улицах, она меня с ума сводит! – Илларий чуть приподнялся. – По-моему, нужно запретить им орать, что ли... и заставить убирать мусор. В Гестии за уличную торговлю берут больше всего налогов вроде бы... – Все у тебя «вроде бы», – съязвил Север. – Ты сам хоть раз купил чего на улице? Людям это нравится! Нечего давить торгашей налогом. Пусть орут, не облезем... – Ну да, тебе все равно, у тебя в ушах пенька! А я хочу ездить по чистым улицам, такую грязь развели, до болезней недалеко... – А то в Гестии чумы не бывало? Скажешь, может, только у варваров такое случается? Я сам чумные столбы видел! – Почему они так ругаются? Нужно их остановить, иначе и ему, и им потом будет плохо! – А цены? – Брен даже привстал, чтобы они услышали и отвлеклись. Вот в своем предложении по ценам он был уверен и сейчас вырвет у них решение. Так-то. – Я понял, наконец понял, что вы делаете и почему так растут цены! Вы думаете, те, кто заправляют в Риер-Де и Остериуме, глупее меня? – Ты про что это, Брен? – консул с наигранной серьезностью свел темные брови, но в глазах уже прыгали смешинки. – Вы чеканите незаконные монеты! Рано или поздно вас на этом поймают! Я читал, как купцы других стран наказывают за это – к нам просто перестанут приезжать. Но и это не все – из-за вашего золота все страшно дорожает! – Вот уж уел так уел! – Север даже застонал от смеха, и консул тоже смеялся. А чего они смеются? То, что за незаконную чеканку варят в кипятке – справедливо! Просто сам имперский консул якобы не причастен к появлению риров с профилем императора Кладия, а Север никогда не пересечет границу Риер-Де, это ж нужно полным дураком быть. Но Брен им сейчас докажет. Он поднялся с лежанки, расправил плечи: – Лепешка стоит сегодня двадцать ассов. Только воины, которым вы за счет незаконных монет все время повышаете жалованье, могут покупать хлеб. Остальные не могут! Вы не думали, откуда тут столько нищих? А будет еще больше! Люди голодают... – А нам-то какое дело до того, что какие-то лентяи голодают? – Север никак не мог перестать смеяться. – Меня интересуют только воины, ну, и еще купцы и ремесленники. Они нас кормят. – Голодранцы пусть идут растить хлеб. Урожая и так почти нет, – добавил консул. – Или пусть отправляются за Веллгу, там нужны охотники. Или – к трезенам. Брен не ожидал, что консул мыслит так же примитивно, как и его братец. Север не приучен думать ни о ком, кроме дружины. У лонгов всегда так делалось: вождь отвечает только за войну, – а теперь Астигаты отвечают и за мирный народ. Но Илларий? Карвиры весело отмахивались от его слов, и он не знал, как их убедить. Да, урожая нет, все побило градом и дождем, залила Лонга. Лето было холодным, а осень пришла, как ночной ужас – иней по утрам красил почерневшие листья... и союзники – победившие воины, они пьяны победой... Победой? Что, если погибель еще не отведена? Их ведь ждет голод! Зимой на улицах будут трупы лежать! Он проговорил со злой растерянностью: – Ну, знаете!.. – Ты, Брен, не кричи, тебе нельзя, – Север похлопал его по руке, но Брен сердито вывернулся. – Мы потом сделаем... как это, Лар? – Просто введем свою монету – уже законную. Назовем ее как-нибудь, ну... лонгой, может быть, как вам? И цены сразу упадут раз в сто. А пока нам это выгодно, Брендон. Пусть Риер-Де хоть так расплатится. Ты подумай, кто был претором Лонги после Арминия, а? А ведь обязанности никуда не делись! Их выполнял я, чуть не четыре года не получая доли претора в добыче! Должен я с них получить? Какие они оба!.. Что за мерзость! Думают только о себе. Стой, стой! Их нужно убеждать... – Своя монета – это хорошо. Но нужно ввести ограничение по ценам на еду. Север, сделай так, чтобы в Трефоле лепешка стоила ... ну, хотя бы не больше десяти ассов, тогда голодных будет меньше. Понимаешь? Просто прикажите купцам не повышать сильно цены... куда они денутся? – А они не перестанут платить налоги? – тьфу, брат ничего не понимает в торговле, а ведь Лонга так богата!.. И Предречная, а особенно – Заречная. Брен вздохнул. Они будут учиться вместе. – Отлично, Брендон. Напиши нам, на какие товары нужно приказать не поднимать цены. На вино еще дешевое, наверное? На муку? В конце концов, легионерам мы жалованье платим и будем платить, а солдаты всегда ненавидели купцов, – Илларий усмехнулся жестко, равнодушно. Барра! Он их почти убедил. Север привстал с колен союзника и потрепал Брена по волосам. Захотелось прижаться к руке... брат сейчас отдает. Солнце сияет, и потому тепло. – Умница ты, братишка. А в случае чего, купцов солдаты укоротят, верно. Так отчего б и не пощипать торгашам перышки? – вождь улегся на прежнее место, недовольно пробурчав: – Лар, убери с колен эту гадость! У меня по спине Главный когтями здорово прошелся, до сих пор болит... – Это не гадость, – консул вновь улыбался – хитро, весело. – Это письмо от... важного человека, скажем так. Да, Луциан Валер стал важным человеком. Вот что значит вовремя сбежать. Илларий вытащил из-под спины Севера большой пакет с печатями, вскрыл – и на ладонь лег пергаментный свиток. Письмо от Луциана Валера? Брен хорошо помнил Луциана и очень удивился, узнав, что тот оставил консула в момент опасности. Валер казался умным, неужели он не подумал, что Илларий Каст сумеет избежать беды? – Чего? Твой советник? – лицо брата в миг стало пустым. Плохо! Когда Север смотрит вот так, нужно сидеть тише воды ниже травы, но к консулу такие предосторожности не относились. – Выбрось в очаг. – Не читая? – Илларий протянул пергамент Брену. – А вдруг мой бывший советник тоже посоветует нечто дельное? Я не вскрывал письма, хотел, чтобы мы вместе послушали. Север? Брат медленно выдохнул и сел на ложе. – Что полезного может написать предатель? Ну, читай, что ли, братишка... Благородному Илларию Касту, консулу Лонги, от благородного Луциана Валера. Брен читал и удивлялся. Луциан никогда не обращался к Илларию настолько... высокопарно, они друг для друга были Лар и Циа... а сейчас Ларом зовет консула брат, да и прежнего любовника Север звал просто Алером... как давно это было. Жизнь идет, но некоторые вещи просто не забываются. Брен так и не рассказал брату о том, что говорил ему златоглазый о Дароприносителе по имени Алерей. Север не любил вождя лигидийцев, но Райн говорил ему, что вождь ставит это племя очень высоко, назначил бывшего шиннарда Верена командиром Первого Заречного легиона, пьет с ним, когда время есть. Может быть, Северу до сих пор больно? Откуда знать, если и в себе не можешь разобраться? И в любом случае Север никогда, ни за что не стал бы «доить» Алерея так, как говорил Флорен! Пить понемногу, никуда не выпуская, будто корову в стойле держать... Люди не поступают так с людьми. Только нечеловеческий разум мог измыслить такое, и потому судьба Алерея была куда лучше, чем, если б он – он, обильный аммо! – попал в руки Инсаар. И Илларию может быть больно из-за письма бывшего возлюбленного, хотя он тоже никогда не любил Луциана. Теперь, когда Брен знал разницу между любовью и прочим, он не мог ошибиться. Просто не понимал до конца, почему брат и консул... как назвать это? Он видел их связь – такую прочную, что ее можно было чувствовать сквозь стены, и такую жаркую, что можно обжечься. Нить непереносимой остроты. Любого аммо такая связь выпила бы в считанные дни, а два илгу лишь наслаждались. Тянули нить, дергали ее, смеясь, и на ложе замыкался круг... иначе б они пили все живое. Но им хватало друг друга. Это – больше, чем любовь. Луциан Валер обращается к благородному Илларию от имени наиболее могущественного на сегодняшний день человека в империи Риер-Де. Данет Ристан идет в гору, и лишь от благородного Иллария – равно как и от его союзника – зависит, совпадут ли дороги, по коим идут помянутые мною, или консул Лонги предпочтет идти своим путем и рано или поздно рухнуть в пропасть. Благородного Иллария всегда отличало некоторое равнодушие к сплетням, и едва ли он знает и половину того, что говорят о союзе Лонги. Не захочет ли консул получить все необходимые сведения об отношении сильных мира сего к его персоне и персоне союзника? – Вот как? Какой-то вольноотпущенник – наиболее могущественный человек в империи Всеобщей Меры? – Брен не узнавал Иллария. Надменно приподнятая бровь, искривленные презрением губы... консул настолько презирает остеров? Но почему? Они умны, предприимчивы – вон уже почти отстроили свой город, сожженный Севером! Они делают прекрасные вещи, союз торгует с остерами, богатеет на них – а консул Предречной презирает Данета Ристана? Просто потому, что тот попал в рабство и был вынужден лечь в постель с императором? Да откуда консулу знать, как могут принудить к любви?! Просто повалят и отымеют, и ты ничего не сможешь сделать! Данет был рабом... нельзя так! – Твой советник назвал варвара «персоной». Так меня еще не обзывали, – брат улыбался, но Брен почувствовал, как нить, словно змея, свернулась клубком в теле каждого из них. Илгу отгораживались друг от друга, стена стала сплошной... если бы аммо так умели! Если б он сам так умел раньше – он бы не позволил Флорену настолько привязаться к своей силе, и разлука не убила бы того... – Может быть, дослушаем? – холодно процедил Илларий. – Брендон, читай дальше, пожалуйста. Говоря попросту, я предлагаю тебе эти сведения – из самых надежных источников. И позволю себе дать еще один совет, хоть и помню, что ты никогда меня не слушал. Однако теперь идея настолько выгодна, что отказ будет свидетельствовать о твоей... нерешительности, а проще говоря – трусости. Данет Ристан предлагает тебе заключить ряд договоров, позволяющих открыть свободную торговлю между союзом Лонги и им самим. Я намеренно подчеркиваю это обстоятельство: Риер-Де будет выгодна торговля и мирные отношения, но больше всего выгоды договор принесет трем людям – тебе, Северу Астигату и Данету Ристану. Вы получите огромные доходы и сможете жить в безопасности. У вас троих много врагов, и они сильны. Многие спят и видят во сне вашу смерть – это должно сближать. Я предлагаю тебе от имени Данета Ристана... – Нет. Ни за что. Только попробуй... – Север вскочил на ноги и пнул ногой деревянное ложе, посыпались свитки... Что с ним? Брен пока не разобрался, насколько выгодны предложения, но Луциан писал честно... – Ты мне угрожаешь? – консул выпрямился, замер. Они пьют. Пьют друг друга... а заодно и его. – Этот имперец – лжец! Он тебя предал! Что, станешь задницу рабу и предателю подставлять?! – брат выругался так грязно, что Брен вздрогнул. Голова пошла кругом. Ему не жаль было отдавать свою силу, но у него просто не было... плохо, как плохо. Душно... холодно... – С чего ты взял, что я соглашусь? Не смей на меня орать. И дай дослушать, наконец!.. Север попросту... ревнует, вот что! А Илларий не понимает... Брен торопливо поднес свиток к глазам: ...предлагаю тебе от имени Данета Ристана продавать нашим людям интересующие нас товары по оговоренным ценам, которые я изложу в случае твоего согласия. Можешь не сомневаться – ваши пожелания будут учтены. Данету известно, что вы чеканите незаконные риры, но сейчас это оставляет в проигрыше лишь императорскую казну и казну окрестных держав, вам же троим несет пользу. Деньги у вас есть, а Данету нужны товары и поддержка союза Лонги. Тебе же, Илларий, нужна безопасность твоих владений за пределами провинции, и Данет готов в случае понимания между вами содействовать в решении твоих дел. Жду твоего ответа. Договорись с союзником, ибо не секрет, что основная часть богатств Лонги принадлежит ему. И еще одно – непременное – условие договора: каждый год личный доход Данета Ристана от всех сделок, заключенных с союзом Лонги, должен составлять не менее двухсот тысяч риров, а доход скромного посредника, то есть меня – не менее двадцати тысяч. Уверен, такие суммы покажутся тебе в целом весьма приемлемыми, ибо провинция богата, дело лишь за доброй волей. От себя добавлю... – Лар! – Север вдруг стиснул ладонь на плече союзника. Брат красив, когда злится, но еще красивее, когда вот так вот... теряется? Да, это была растерянность. – Тьфу ты, проклятье! Ну, никто ж не станет требовать денег с любовника, да? Хотя вы, имперцы, странные… Послушай, я согласен, ну правда, выгодно же... и не становись ты Холодной Задницей! Консул сидел, не поднимая головы, но Брен увидел, как краска вернулась на побелевшие скулы, как Илларий отпустил прикушенную губу. – Меня еще никогда не ревновали, карвир. Ты первый, – Илларий поднял сияющие глаза, улыбнулся, прижал руку Севера своей. – Только... как ты можешь ревновать к Луциану? Мне всегда с ним было пусто, холодно... а ты... ты же... ну и болван же ты, союзник! – Синие и серые глаза – одинаковое выражение и натянувшаяся нить! Брену вновь стало плохо. Он здесь чужой, дочитает, и они уйдут... а он будет смотреть в темноту окон. Он сглотнул и продолжил громко: ...добавлю, что положение Данета Ристана сейчас весьма прочно. И императрица, и некий человек, коего я не хочу поминать, ибо его соглядатаи повсюду, сегодня теряют влияние на императора и политику. Соглашайся, Илларий, и убеди союзника. Остаюсь ждать ответа, желая тебе здоровья и радости. И – уж прости меня! – светлого ума. ****
Карвиры не ушли, когда он закончил чтение. У Иллария оказался еще один свиток, порадовавший Брена куда больше – новые стихи Квинта Иварийского, о чудо! Знаменитый поэт всегда присылал свои произведения прежде всего консулу – а как же иначе? Брат и Илларий явно не хотели больше сегодня говорить о делах и отложили обсуждение послания Луциана на потом, но консул поручил Брену – до сих пор не верилось!.. поручить такое вчерашнему мальчишке! – ответить Ристану. Север заявил: если договариваться, мол, то только с самим вольноотпущенником, пусть лично им напишет. «Да, – согласился консул, – у нас в руках будут доказательства сговора...» Какие они оба хитрые! «Вот ты и напишешь потом Данету, – сказал Илларий. – Ты знаешь остерийский и не поссоришься с бывшим рабом, в отличие от меня». – «Не хотелось бы ссоры – предложения выгодны; нашлись покупатели на все товары у живущих за рекой Веллга, теперь бы подвоз наладить», – вторил брат. Брену оставалось лишь надеться, что он сумеет перехитрить вольноотпущенника. Ну, ничего, карвиры ему помогут. Ведь помогут же? Не спихнут же они такое дело полностью на него! Когда они начали разворачивать свитки со стихами, у брата вытянулось лицо, и он принялся ворчать: «Бездельник только и может, что марать пергамент на деньги Иллария! Что вообще можно почерпнуть из пустых строчек?» Они набросились на него вдвоем, и Север предпочел сдаться. Улегся, устроил голову на коленях Иллария и заявил, что лучше уж выспаться, чем слушать эту чушь. Брен уселся рядом с консулом, рассеянно перебирающим белокурые пряди любовника, и они начали читать наперебой. – Не погибает ничто – поверьте! – в великой вселенной. Разнообразится все, обновляет свой вид; народиться... – нараспев прочел Илларий, и Брен продолжил: – Значит начать быть иным, чем в жизни былой; умереть же – Быть, чем был, перестать; ибо все переносится в мире Вечно туда и сюда: но сумма всего постоянна18. И сам перебил себя: – Я не понимаю! Посмотри: вселенная – это не только наш мир. В «Сентенциях» сказано: все смертно. Квинт имел в виду другие миры? В нашем смертно все – даже солнце может погаснуть. Как же так? – Думаю, Квинт пишет об обновлении. Старое умирает, вызывая новое к жизни. И важно, чтобы человек понял: нужно меняться постоянно, ежечасно – иначе наступит настоящая смерть! Не тела – духа, – у консула звенел голос, как тогда, в крепости Трибул, откуда все началось. Нет, началось гораздо раньше, когда Райн Астигат решил, что люди не коровы... Но при первой встрече с Илларием Брен читал стихи и верил, верил истово. А сейчас – просто... великие строки отвлекали от знания. Знания о том, как жестока может быть жизнь. И как трудно меняться. Они читали и разговаривали, спорили, а Север спал. Рука Иллария ни на миг не отрывалась от светлой гривы, песочные часы пришлось переворачивать раза три, а за окном темнела ночь – и ветер пах пожарищем. Они изменили мир, но к лучшему ли? Они изменили самих себя и получили право на свободную волю? Или лишь загубили нечто важное? То, что было в золотых глазах Флорена... в чистоте ручья на той поляне... мир хочет жить! Он живет в их душах, а они его губят... что за мысли? Мысли из кошмаров! «Заставь илгу остановить войну... мир погибнет». Война кончилась. Кончилась, но всего лишь два дня назад охотники нашли в лесу три серых мертвых тела возле высохших тьелов. Карвиры промолчали, а Брену было больно. Словно бы за всех сразу – больно. – Не погибает ничто – поверьте! – в великой вселенной. Разнообразится все, обновляет свой вид; народиться... – Брен сжал в пальцах драгоценный свиток. Квинт пишет о Рождении... рождении нового взамен старого, утраченного. Пусть Брен больше не может поить мир своей силой, но его долг перед любимым – убедить остальных приносить Дары. Сила – ничья! И общая, она принадлежит всем. – Народиться... Значит начать быть иным, – Илларий хмурился. О чем думал илгу, пивший бессмертные жизни? – Один остерийский философ... – Мало этой галиматьи, так еще и остеров припомнили?! Спятили оба, да? Как можно два часа одну строчку обмусоливать?! Я ее теперь до смерти не забуду, – судя по выражению лица Севера, Квинту лучше держаться от него подальше. Если поэт попадет в руки вождя лонгов, смерть его будет нелегкой. – Да чтоб я сдох!.. Вы с вашим Квинтом... Брат зевнул и повернулся на спину. Им втроем было хорошо, тепло, но тревога стучалась в души. – Илларий, – Брен знал, что такого лучше не просить, он не имеет права. Но хотелось знать, знать суть мыслей илгу о мире, а по стихам легче всего понять. – Прочти нам свое – то, что ты сочинял. Пожалуйста! Консул не разозлился, напротив, сжал его руку, и теплая волна коснулась высохшего нутра выпитого аммо. – Я мало помню, Брен. Очень уж старался забыть эту чушь, ну и забыл, – консул улыбнулся и ткнул Севера кулаком в бок. – Придется тебе потерпеть, чудовище безграмотное! – Твою чушь я терпеть готов, – брат с готовностью закрыл глаза. – Ранее станут пастись легконогие в море олени, И обнажившихся рыб на берег прибой перебросит, Скалы взберутся на небо, и золото кинут в очаг, Чем из груди у меня начнет исчезать его образ19. Консул не прочел – пропел – и ухмыльнулся: – Не ругай меня, Брен, за такие бездарные вирши. Ты просил, а ты так редко что-то просишь... мне шел двадцать второй год, а в такие лета все несут ерунду и в нее верят... – А мне нравится, ну правда. Двадцать второй, говоришь? Это ты, выходит, в квестуре писал? И про кого же? Чей это образ? – Север дернул Иллария за вырез туники, и Брен даже испугался. Не станет же Север ревновать к тому, что было так давно? Ой, да они же вместе в квестуре служили! Вдруг консул про брата и писал? – Писал про своего дядю – императора Кладия, – Илларий захохотал и наклонился к карвиру. – Из почтения, понимаешь? – Про дядьев так не говорят! – Север тоже смеялся – хорошо, не поругаются! – Ишь, разошелся... образ, образ... Тьма. Тьма и... страха не было, но Брена словно подбросило на ложе. Прямо посередине комнаты медленно раскрылся ноо... заколыхалась непроглядная темень, задрожал воздух, и свет ламп померк. Контуры серого тела во тьме... Инсаар! Брен прижал руку ко рту, а брат и Илларий вскочили. Илгу! Как хорошо, что земля создает их! Илгу и есть пастухи людского стада, они хотят пить сами – и не дадут нелюдям! В голове взвыла боль, они его сейчас высушат до дна, отберут те крохи, что остались... он хотел смерти, но не так! Не посреди мирного, тихого вечера... Илгу пили, нить натянулась, и они жрали Инсар – выучились во время войны! Но Быстроразящий не сопротивлялся! Он полностью открыт, внутренней стены нет и в помине, и если бы не коровий страх аммо, он бы сразу заметил... – Стойте! Перестаньте! – Брен кричал, но не знал, слышат ли его. – Он пришел с миром! – Тангнефедду лла гвастад а коедвик! – Инсаар вышел из ноо, и илгу замерли. Голос грохотал в их головах, но в нем не было угрозы. Совсем, никакой. – Равнине и лесу – мир! жүктеу/скачать 1.76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|