Даров не возвращают
жүктеу/скачать 1.76 Mb.
|
Приречная башня– Вождь!
Новый шиннард подошел осторожно, будто к горящему костру. Поведение Крейдона отрезвило, но ярость, словно хмельная безумная река, втягивала в свои буруны. Била о камни, кружила в водовороте, со всего размаху швыряла о берег. Север видел свои ладони, побелевшие от напряжения суставы – сбитые в многочисленных драках, плоские, как эти проклятые перила. Бортик ограждения треснул в нескольких местах под судорожно сведенными пальцами. Ничего, дерево живое только в сказках, кои рассказывают воины в шатре, чтобы переждать непогоду, дереву не больно. Строить такие башни было затеей отца. Хорошей затеей, жаль, отец доделать не успел. Ну, придет победа – Север сам закончит. Пояс укреплений перед рекой, на всем протяжении границы... и хорошо бы каменный. Добывать камень тяжело, свободных воинов для такой работы никто гонять не будет, пленные подойдут лучше всего. Пленные и рабы – ценный товар, но сегодня он не станет глядеть на цену. Он сам перережет горло командиру легиона перед погребальным костром, а остальных – сколько их там? – пусть режут дружинники. Нет на костре тела Алера – йо-карвир так и остался там, на берегу, отход прикрывая, – и старому шиннарду Беофу не досталось последнего убежища в родных лесах. Пусть и за них будут и костер, и жертвы – Беоф сорокалетней службой и не такое сопровождение в Стан мертвых заслужил, а Алер... Алер!.. Хотелось завыть по-волчьи, задрав голову к темнеющему пустому небу. Или начать кататься по земле. Правы были предки, наказывая выть по мертвым... вот и пусть воют по его йо-карвиру дружинники, оплакивая друзей и братьев. А сам Север не станет. Ляжешь хоть раз на землю, признаешь себя побежденным – можешь больше и не вставать. Этот закон он себе придумал сам и всегда на него полагался. – Вождь, дрова для погребального костра готовы. И гонцы готовы. Вначале – гонцы. Мертвым все равно, когда живые сожгут их тела – часом ли раньше, часом позже. Север Астигат уже никогда не сможет сказать Алерею, сыну Абрака, что ни с кем раньше ему не было так хорошо и так спокойно. Не любил, даже не желал по-настоящему, никогда не говорил, как важен, как нужен... Козочка... Дурак! Подожженный фитиль тебе в задницу, дурак проклятый. И звал так, и думал – до той самой минуты, когда, уже после переправы, вырвавшиеся рассказали ему о гибели йо-карвира. Слишком поздно все понимаешь, отчего так? Да полно! Алер хорошо умер. Лучше б было, если б в плен попал? Север даже зубами заскрипел, и Крейдон вновь вздрогнул. – Гонцов позови ко мне, когда... когда луна покажется, – тьфу ты, каждый раз приходится вспоминать, что разговариваешь с теми, кто время по луне и солнцу считает, а на песочные часы пялится, будто на живого Инсаар. Чаще и сильнее надо драть дружинников – злее будут и ума скорее наберутся. Жаль, сам себя не отдерешь, глядишь, ума бы и прибавилось. Зарвался Север Астигат, вождь лонгов, и чуть не полдружины нет у него теперь. Треть предала, да еще полтрети – погибли и в плену. Зарвался, повернулся спиной – и нет у него больше братьев. Марцел и Камил – сучье семя, не жаль, не ждал другого. Мерзко только. А Брен... Сожми зубы, не смей выть. Молчи, молчи... Как там Илларий говорил? Баста? Нет братьев, и дело с концом. Есть война, есть крепости недостроенные, есть необходимость дружину по имперскому образцу перекраивать – на когорты делить, на легионы. Папаша до такого никогда б не дошел, больно старину ценил. Не за дедовские обычаи воюем, отец, за право на родной земле дышать. За право морду разбить всякому, кто косо в сторону свободного лонга посмотрит и варваром назовет. А для этого можно и имена имперские носить, и войско, как у них, строить, и нужду справлять в бронзовые вазы. А тот, кто этого не понимает, колодки заслужил. Выходит, и Брен колодки заслужил? А что если вот прямо сейчас... Севера затрясло. Чтобы унять дрожь, он вновь схватился за перила, и они не выдержали – треснули под пальцами с мерзким звуком, будто чья-то шея. И словно Алер на ухо прошептал: «Так шея врага удавленного хорошо хрустит, а свои укрепления чего ж ломать?» Север засмеялся даже: как есть дурак. И осекся. Не лягут на плечи теплые ладони, не прижмется сзади к плечу, не защекочут ноздри каштановые пряди... Алер, Брен... за что?! Ну за что?! За дурь твою. Молчи. Молчи, сам виноват. Не они виноваты! Баста. – Вождь, – шиннард Крейдон прочистил горло, переступил с ноги на ногу. Не дело, когда воины с вождем говорить боятся – а ведь боятся! – А куда и зачем гонцов посылаешь? – Ополчение подниму, – буркнул Север и тут же добавил, увидев вскинувшиеся брови Крейдона. – Не во все становища пошлем, тех, что за Веллгой живут, дергать не будем. Пусть пока охотятся и хлеб растят. Мне еще тысяч пятнадцать нужно. Одобряешь, шиннард? – Да что тебе за дело до одобрения моего? – протянул Крейдон. Не хотелось, чтобы шиннард уходил, да придется отпустить, а в одиночку тошно. Сил нет, как тошно. Нет, шалишь! Есть силы и всегда будут. – Из западни Иллария мы вырвались, а что дальше делать, сам уж думай. Я твой приказ всегда выполню. – Так благодаря кому вырвались-то, помнишь? Благодаря кому мы с тобой здесь сейчас стоим, а не с порванными задницами валяемся? – зачем он это говорит шиннарду? Никто не должен знать о слабости вождя, о его ошибках. Да только в тот день, когда он и впрямь все в себе держать начнет, слабостей не показывая, то вождем быть перестанет и станет керлом. Так прозвали сказочных правителей, что владели в древние времена лесными народами. Пора у племенного союза числом в четыреста тысяч мужчин и неизвестно сколько женщин и детишек вновь заводить керлов. Керл правит не так, как вождь, не советуется ни с шиннардом, ни со старейшинами, ни, тем более, с простыми дружинниками. Власть керла вписана в скрижали и по наследству передается сыну и брату – всегда. Не потому, что племя решило – принимает вождя, нет ли, – а потому, что закон велел. И сидит керл в столице, а не скачет по становищам, будто волк с подпаленной шкурой... Ой, занесло. Не время еще для такого, и быть ему вождем – тем более что сыновей у него нет, и братьев теперь тоже нет. А вождь должен быть откровенен с воинами, иначе на битву за ним не пойдут. Да и о его дурости кто-то мог догадаться. В таких случаях всегда лучше прямо говорить. – Алер нас вызволил, мою ошибку исправляя. Так что скажи воинам, шиннард: Алерей, сын Абрака – герой, какие только в сказаниях бывали. Пусть все лонги здравицу ему поют, в Стан мертвых провожая. Понял? Крейдон посопел, подумал и выдал: – Да йо-карвиру так и следует поступать. И ты б ему помог, коли ошибся он, не так, что ли? Хотелось заорать: но ведь не ценой жизни! Он не думал, что даст йо-карвиру больше, чем было оговорено на Ка-Инсаар, – даже любви не дал. А Алер, увидев, что фланг оголен, что имперцы вот-вот ворвутся в появившуюся брешь и тогда им всем не жить, а карвир ворон считает, сам прорыв и заткнул – своим телом, телами своей дружины. Потому лонги и смогли уйти. Север Астигат ошибся дважды: когда попер на Иллария, не рассчитав сил, и когда проглядел прореху в рядах, оставшуюся после бегства братцев. Потеряно не все, и война не проиграна – вот только Алера уже не вернуть. И ошибок не исправить. А ведь думалось когда-то: раз не мог лигидиец дольше сопротивляться на Ка-Инсаар, раз лег покорно под союзника, значит, слабее намного, а коль слабее, то и глупей. «Козочка», одним словом. Эх, язык бы себе вырвать да им и отхлестать! Алер был мужчиной и в войне понимал не хуже – вон сразу сообразил, что нужно делать. И характером сильнее – исправлял ошибки карвира, хватал за руки, дурить не давая... – Да, ты прав, шиннард. Вот и объяви всем, что жертвенная клятва исполнена. Все б так исполняли... ступай. Крейдон ушел. Зря он шиннарда спровадил, пока гонцы придут, будешь тут один стоять и в небо пялиться. Все равно ведь воешь – пусть не слезами, не голосом. Нет, нельзя, не время! Нужно точно подсчитать, сколько воинов требовать от становищ, чтобы опять не промахнуться. Холодная Задница тоже ошибся – как всегда имперцы насчет лонгов ошибались. Ошибся, решив, что назовет вождем другого – и лонги перейдут к нему. Не так это! Если сдохнет сегодня Север Астигат, наследника не оставив, завтра же на совете дружинники нового вождя изберут. Пусть не из рода Астигатов – любого, только б соображал хорошо и дрался отменно. Изберут и будут так же в лесах охотиться и Риер-Де бить – пока не выгонят имперцев с земли своей. И победить империя сможет лишь тогда, когда всех мужчин в Лонге перебьет, а тому не бывать. Илларий умен, но есть вещи ему недоступные, как стихи эти треклятые были недоступны Северу. А ведь пытался слушать, чего там Лар так обожает! Просил, чтоб Брен ему читал, и слушал – по часу, бывало. Не то чтобы Север совсем имперские буквы не разбирал, но зачем напрягаться, если братец читает так, что и неинтересно, а заслушаешься? Особенно о боях. Илларий, Лар, задница ты холодная... Брена-то за что? Я тебя ненавижу, ты меня ненавидишь – разбирались бы вдвоем. Писаке этому, Квинту – тоже еще, о дожде да снеге рассказывать, да на три свитка, да вычурно так – риров золотых отвалил, дворец построил на берегу моря, чуть не императора молиться на него заставил. А того не смог понять, что души губил вокруг себя, из живых в мертвые превращая! Не было у Иллария души никогда у самого, вот ему чужие и не жаль. А теперь, похоже, нет пути назад. Ни Илларию Касту, ни Северу Астигату, ни Брендону, сыну Великого Брендона... Север опять рассмеялся. И смеялся долго – запрокинув голову, неотрывно глядя в темное небо, пока слезы не потекли. От смеха, ясное дело. Ничего, никуда не денется консул. Придет срок – и нагнет его вождь лонгов. И если для победы придется самого себя на куски разрезать, а после собственное мясо сожрать – и это сделает. Тень скользнула на грани сознания, вихрем пронеслась через площадку смотровой башенки. Черные провалы оказались на уровне глаз. Нелюдь сидел на сломанных перилах и пялился так, будто в гости зашел танама выпить. Только раз Север так близко Инсаар видел – на первом своем обряде, когда они его девственность получили, ха! Тогда такая же образина приперлась прямо к кострам на Ка-Инсаар и давай пугать братца жены его будущей, келлита Естигия. Естигий потом вопил на весь лес – горластый был всегда, прямо как сестрица его, – что Север Астигат ему не только зад порвал, но и вообще собака бешеная, раз на его жертву Быстроразящие в истинном обличье пожаловали! Ну, положим, не рвал он келлиту зад, хотя был груб, конечно, не умел же тогда мужчин брать. А за визиты нелюдей он не ответчик. – Астигат, – каркнул Инсаар, осклабившись. На Севера дохнуло запахом леса. Ну, хоть пахнет не мерзко, и то хорошо. – Я пришел выполнить союз жертвенного Дара, заключенный между мной и твоим прадедом. И не зли меня, Астигат, мне давно хочется про союз забыть. О старом договоре меж племенем и нелюдями речь ведет, что ль? Правильно старики говорят: только подумай про Ненасытных, а они тут как тут. Видно, на самом деле мысли читают. – Глупец, – зашипел нелюдь, и длинная рука коснулась кожаного мешочка на шее Севера – того, что умирающий отец ему в руку вложил. А потом Инсаар ткнул себя туда, где у людей сердце, и Север увидел большую вмятину. Рана была глубокой и очень старой. – Ты носишь на груди кусок сердца моего брата. И кусок моего сердца. Твой прадед, желая остановить войну, стал моим карвиром, и мы принесли жертвенный Дар друг другу, – Инсаар вдруг вздохнул, чуть не по-человечески, и Север понял, отчего тот раздражен: видно, не первый раз говорит об этом. Стоило бы подумать, но проклятый язык развязался сам собой: – Так мой прадед поимел тебя, нелюдь? Не ожидал, признаться! Думал, все наоборот было, – в нем кипела дикая ярость, и хотелось поделиться ею со всем миром. Мало ему забот, так еще этот выродок без куска сердца притащился! Удар когтистой лапы впечатал его в деревянную стену, и Север запоздало порадовался, что башенку еще не одели камнем. Голова и плечи болели, но терпимо, вот только встать он не успел – тень нависла над ним. – Я сказал: не зли меня, Астигат! Вы, илгу, сильны, но мы пока сильнее. Мы с твоим прадедом познали друг друга, и потому это Дар равных, а не то, что ты творил на ложе со своим йо-карвиром. Злоба заколотила в виски. Да как нелюдь смеет поминать Алера?! И что это Север творил с йо-карвиром на ложе? Им было хорошо вместе, и все тут – обоим. А теперь Алера больше нет... Очень хотелось съязвить еще разок, но позиция невыгодна для удара. Вот если Инсаар чуть сдвинется влево... – Выполняя клятву Дара, я пришел предложить тебе соглашение, Астигат, – Инсаар говорил как по писаному, но гибкие ребра ходили ходуном – сам бесится. – Ты мне, я тебе, как заведено у карвиров. На том живет ваше племя, на том стоит Вечный Лес. Я дам тебе, что ты хочешь, а ты отдашь мне брата. Добровольно отдашь. – Нет у меня больше брата, – рявкнул Север. Отчего-то сразу стало ясно, что нелюдь говорит о Брене – не о хитрюге Марцеле, не о тупице Камиле, именно о младшем. – Он меня предал, или ты не знаешь? Как жертвы брать, вы все знаете, а как помочь потомкам карвира... где ты был? – Что нам людские войны, Астигат? Ты станешь вникать, из-за чего дерутся курица и утка? Нет! Просто съешь ту, что жирнее. – Вот же мерзость экая! Инсаар и не подумал разжать хватку на его плечах. Ясно, Ненасытные же мысли читать могут, его смирением да показной неподвижностью не обманешь. – Я предлагаю тебе помощь сейчас. Соглашайся – и победишь. И побыстрее, потому что другой илгу сегодня испортил нам трапезу. Я голоден, ты понял, Астигат? – Да на что вам Брен? Он же сопляк! – нужно выждать, выгадать время – только это и остается. Инсаар способен за краткий миг размазать его по полу, и никто не поможет. Страха не было, но умирать так – глупее некуда. – Мы знаем на что, – нелюдь, кажется, немного разжал руки. – Твое дело – отдать нам брата и назвать свои условия, как и положено карвирам. Жертвенный Дар перешел ко всем Астигатам по наследству, твой дед это знал, и знал твой отец. Я приходил к нему и говорил о том же. Он послушал меня, но ты поступил по-своему. Вины твоей в том нет, ибо ты не знал. Приходил? Отец не поделился, плохо. Назойливая догадка звенела в голове – такая важная, такая нужная сейчас, – но злость застилала все. – Слушай, нелюдь, это мой прадед был твоим карвиром – не я! Почему я должен тебе верить? Отдам вам Брена – да и как я могу его отдать, если он у Холодной Задницы? – а ты потом обманешь. Вначале победить помоги, уж потом о Брене поговорим, – бред, ну сущий бред. Шел бы к Илларию за мелкого торговаться, толку больше б было... стой-ка! Да ведь все верно, а Север Астигат – дурак. Прадед стал карвиром нелюдя, и союз перешел на потомков и все племя. И потому сейчас Инсаар торгуется с ним – так же, как полгода назад они с Алером торговались после обряда за воинов и шкуры. Взаимовыгодный договор. Да только чудно людские законы применять к выродкам, потому и не сообразил сразу... – Мое терпение на исходе, утка, – теперь Быстроразящий почти рычал. – Немного пользы выпить тебя, но я выпью! – Да, так его еще не били. Нелюдь раза четыре приложил Севера головой и плечами об пол и оседлал ему бедра. Разум надрывался: «Смирись!», – но гордость и бешенство долдонили свое. Утка, значит?! Ну, попробуй, сожри! – Думаешь, я сдохну под тобой? – собственный голос казался чужим, столько в нем было холодной ярости. Краем глаза Север заметил распластавшийся на его животе член Инсаар – едва ли длиннее человеческого, но много толще, с очень крупной головкой, словно бы расширяющейся на конце. Идолам таких не приделывали. Да уж, эдакое себе в задницу лучше не принимать, потом не скоро сидеть сможешь. Главное сейчас – не думать, куда и как бить, когда Инсаар полезет его драть. В драке Север вообще особо никогда не думал – тело все знало само. – Ну, чего ждешь? Сейчас нелюдь привстанет, должен же он как-то засадить, а потом... Ослепительный свет вдруг ударил в лицо, и вместо черных дыр и обтянутого сероватой кожей черепа Север увидел яркий солнечный полдень, лагерь легионеров, стройные ряды палаток. Консульская площадка была пустой, только он и Лар, а небо над головой – синее-синее. Как глаза Иллария. У того всегда вот так темнели глаза, когда он волновался или думал о чем-то важном. За те клятые годы в квестуре Север выучил все оттенки взгляда Иллария Каста, знал каждое выражение его лица и каждое любил. Лар провел рукой по темно-русому ежику волос – как Север мечтал увидеть однажды его с длинными, распущенными волосами! – и шагнул ближе. Пахнущие мятой губы накрыли рот, и Север задохнулся. Загорелая рука легла на плечо – Лар, не в пример «гусакам», не слишком берег кожу от загара... дыхание стало жарким, а распахнутые глаза напротив – беззащитными, сияющими такой нежностью, что сердце защемило. Илларий Каст больше не квестор – он консул Лонги! Они всегда были заклятыми врагами, врагами и умрут, хотя думать так было мучительно – и тогда, и теперь. Но сейчас в руках Иллария Брен, и консул заставил мальчишку предать. Такого не прощают! Никогда. Ни за что. На голову будто рухнул рир бронзы. Север вынырнул из морока – такого желанного, такого невозможного и страшного. Голова раскалывалась, губы помнили вкус Лара, а естество стояло так, что хоть орехи коли. Проклятье. Инсаар заморочил его, и за это время мог поиметь сто раз, но не поимел. Почему? Как ему удалось освободиться от морока? Или Инсаар сам его отпустил, снял свои чары? – Илгу, – нелюдь будто выплюнул непонятное слово. Он сидел рядом с Севером и смотрел на него своими черными дырами. Должно быть, «илгу» по-инсаарьи значит «утка». Вот весело-то... – Так что, Астигат, отдашь брата? – гибкая, бескостная рука бездумно погладила шрам у сердца. Как, интересно, прадеду удалось поиметь чудище, и, видно, не один раз? Может быть, нелюдь его любил? Ну, по-своему – умеют же они хоть немного любить? Жертвенный Дар равных – редкость почти небывалая. Теперь Север вспомнил: о таком рассказывал кто-то из стариков. Дар равных означает, что в паре карвиров нет подчиненного и главенствующего, они все делят поровну: и войну, и хлеб, и душу. – А что я получу взамен? – Север чувствовал себя, словно у костра на обычном, рядовом Ка-Инсаар. Все в порядке, он торгуется за воинов и шкуры. Он должен победить, а Брен его предал. Но все равно, лютой смерти он брату не желает. Ни за что. – И знай: Брен должен жить. Ты понял, нелюдь? – Получишь победу над Илларием Кастом. Ты ведь этого хотел? Если хочешь еще чего-то, говори сейчас, – Инсаар явно торопился убраться подальше, даже руки-ноги подобрал, прижал к груди. Что, тоже не сладко тебе? Отчего бы, интересно, раз война уток и куриц вас не трогает? – Жизнь брату! Оглох, что ли? – выпалил Север, изо всех сил стараясь не думать, зачем Быстроразящим понадобился мальчишка. Лонги победят – сейчас это главное, слишком многое зависит от победы над Риер-Де. Когда за спиной столько всего, не больно-то поторгуешься. – Глупец, – равнодушно бросил карвир прадеда. – Мне не нужна теперь его смерть. Жертвенный Дар принят, Астигат? – Принят, – буркнул Север, – но от консула Брена сами забирайте. ****
Руки были холодными и жесткими – кто-то нес Брена на руках. Неужели златоглазый все еще с ним? В своем настоящем облике? Юноша зажмурился, попытался прижать руки к глазам, но не смог – мышцы совершенно одеревенели, суставы не гнулись. Он не хотел видеть, не хотел принимать правду. Вообще ничего не хотел. Зачем он очнулся? Было так хорошо! Не чувствовать, не знать, не быть... Мерное покачивание внезапно оборвалось – тот, кто нес его, опустился на землю вместе со своей ношей. – Энейле, – знакомый уже голос эхом отдался в голове. Любимый с ним. Любимый? Разум стыл от ужаса. Инсаар! Быстроразящий, Неутомимый, Ненасытный, Всевластный, Непознанный – и еще сто подобных имен, бог и дух зла в одном лице, вершина бытия; тот, кому приносят жертвы от столицы Риер-Де до земель трезенов; тот, на кого молятся и кого проклинают, и вновь молятся, и вновь приносят жертвы, отдавая самое дорогое, что есть у человека – силу страсти, силу самой жизни... И в это... существо он, Брен, посмел влюбиться?! И не просто влюбиться – мечтать, боготворить, ждать днями и ночами... Как жалкий червяк может полюбить солнце? Как солнце, вместо того чтобы сжечь наглеца своими лучами, может обнимать в ответ и обращаться так ласково? – Энейле, мы пришли. Очнись, – шершавая ладонь погладила Брена по лицу, другая чуть подтолкнула в спину, заставляя выпрямиться. Вот сейчас он соберется с духом и заставит себя открыть глаза. Север всегда говорил: воин смотрит в лицо и смерти, и страху. Воин – да. Но Брен Астигат не воин, а жалкий предатель, загубивший тысячи человек. И все-таки глаза он откроет. Узкое, серовато-зеленое лицо качалось перед ним, немигающе глядели черные распахнутые дыры, и все вокруг плыло, а предметы казались нечеткими. Он повредил себе что-то, когда бился головой об угол стола, и теперь его тошнило, едва не выворачивая наизнанку. Брен с усилием сглотнул. Не помогло, но Инсаар вдруг сжал его голову обеими руками. Миг – и мир перестал качаться, зрение прояснилось, но Брен почти не заметил этого, узнав место, где они находились. Приречная башня! Он на землях лонгов! Как он здесь оказался?! Где Север? Где Илларий? Неужели, пока он валялся без сознания, прошла еще одна битва, в которой брат победил, и лонги освободили Брена для того, чтобы казнить? Пусть так будет, пожалуйста, пусть... Сын вождя рассматривал отделанную деревом галерею, стойки для арбалетов, крюки для щитов – пустые сейчас, видно, все воины на своих постах. Какое-то движение привлекло внимание. Он скосил глаза вправо и отстраненно подумал, что в другое время умер бы от ужаса на месте. У стены стояло трое Инсаар, еще двое замерли у входа. Быстроразящие походили один на другого, но все же отличались чем-то – ростом, сложением, какими-то мелкими приметами. Ладони похолодели, сердце глухо застучало. Что бы ни ждало Брена впереди, будущее все равно было ужасным. Но прошлое – еще страшнее, ведь не каждый в шестнадцать лет предает брата и становится убийцей соплеменников. Юноше отчаянно хотелось знать, жив ли Север. Убедиться бы только, что тот уцелел – и тогда все уже неважно. Пусть убивают, только скорее! Он устал, устал смертельно, беспредельно. – Тебя не убьют, – Инсаар, держащий его на руках, чуть слышно вздохнул. Пахнуло лесом, хвоей, дождем – и от этого запаха Брена затрясло еще сильнее. Он больше не увидит леса, не пройдет по мокрой траве босыми ногами, не принесет матери ягод в корзинке. Неутомимый прижал его теснее и повторил: – Не бойся, энейле. Принявший жертвенный Дар хочет взглянуть на тебя, чтоб убедиться в честности обмена. А после мы уйдем, и ты увидишь лес, обещаю. Брен по-прежнему слышал голос Быстроразящего прямо в голове, да и губы говорившего почти не двигались. Но в движениях и словах не было угрозы, и юноша решился: – Кто хочет меня видеть? – язык и губы его почти не слушались. – Твой старший брат. Неужели его услышали? Он увидит Севера. Сможет попросить прощения, прежде чем принять заслуженную смерть, узнает имя воина, спасшего брата и все племя в бою у реки. И преклонит колени перед тем в Стане мертвых. Тяжелые шаги вырвали Брена из горького последнего счастья. Но, увидев вошедшего, сын вождя обрадовался. Перед ним стоял Крейдон, и поверх его доспеха сияла бляха шиннарда дружины лонгов – перекрещенные мечи. Значит, не все погибли, племя живет и готово к войне! Новый шиннард смотрел только прямо перед собой, и Брен понял, что воин боится, хотя всеми силами скрывает это. Конечно! Инсаар боятся все, а Быстроразящих в галерее было шестеро. Зачем и для чего они здесь? Брен слышал, что Ненасытные собираются группами, лишь принимая обрядовую жертву. Державшие его длинные гибкие руки еще раз подтолкнули в спину, мягкий голос будто мехом погладил по лицу: – Иди, энейле. Я тебя жду. Юноша встал на ноги, сделал несколько неуверенных шагов, и тут Крейдон схватил его за руку повыше локтя – так, как хватают напроказившего ребенка, – и поволок по галерее. Брен почти бежал за высоченным шиннардом, задыхаясь. И все же отважился спросить: – Крейдон! Север хочет меня видеть? Ему до сих пор не верилось, что брат согласится встретиться с ним после всего, что случилось. Старшина дружины остановился внезапно и резко, и Брен тотчас пожалел, что вообще открыл рот. Лицо шиннарда напоминало маску идола – застывшие черты, пустые от ярости глаза. – Не трусь, дерьмо болотное, – прошипел Крейдон, оскалившись, – вождь тебя не убьет. Но знай: даже если выживешь после того, как Инсаар зад тебе разорвут, к лонгам ты не вернешься. Тебя все прокляли! Не только воины – даже бабы, чьи мужья, сыновья и братья попали в плен и погибли у реки! Брен молчал. Что он мог сказать? Никакая смерть не будет тяжелее этой минуты. А Крейдон продолжал говорить: – Женщины пришли к шатру твоей матери и потребовали от нее проклятья. Сабина вышла к ним и сказала: «Про какого сына вы говорите? Отныне у меня только один сын – Север Астигат; других мое чрево не знало и моя грудь не кормила. А Севера проклинать не за что». Слышишь, гнусь, от тебя родная мать отказалась. Вот и живи с этим, сколько сможешь! Шиннард умолк, тяжело дыша, потом с силой пихнул Брена в спину. Сын вождя как-то переставлял ноги. В голове звенело, идти было тяжело, но он не чувствовал сейчас ничего, кроме раздирающей боли внутри – в сердце, в горле, в будто набитых песком глазах. Мама. Мама отказалась от него. А Илларий говорил, что мать, как имперка, будет рада его победе! Говорил, что лонги начнут сдаваться, что будут счастливы обрести вождя, принесшего им свет знания, – но даже никчемные средние братья не перешли на сторону младшего, предпочли удрать. Консул мог говорить что угодно, мог даже сам верить своим словам, но Брен не должен был! Все верно, гнусь и есть! Выродок, ничтожество, падаль – каждое проклятье самому себе въедалось в мозг, и казалось, из ушей вот-вот хлынет кровь. Галерея внезапно кончилась, и ноги вынесли его в большой зал. Брат стоял возле деревянной колонны, и у Брена екнуло сердце. Север! Сколько раз он летел навстречу старшему и прыгал ему на шею, зная, что сильные руки его подхватят и удержат? Зная: Север выслушает немудреные истории и сам расскажет интересное, посмотрит сокровища, найденные в лесу, поможет построить мостик через ручей и починит кораблики. Вытрет слезы и научит не обижаться, не бояться, верить в себя. Как же так вышло? Как случилось, что он предал любимого брата? Юноша замер на пороге. Так хотелось посмотреть на Севера, но он не смел поднять глаза. Если даже мама... – Подойди, Брендон, – брат никогда не звал его полным именем. А сейчас словно бы подчеркнул: Брендон, сын Брендона, стал предателем. Как ты мог, брат? Брен подошел поближе, остановился перед старшим и наконец взглянул тому в лицо. Север был в полном доспехе, сверкало начищенное железо, и ладонь лежала на широкой рукояти меча. Пусть бы рубанул наискось, как делал часто, убивая, как убил претора. Тот мучился меньше, чем сейчас Брен. – Выполняя договор жертвенного Дара, заключенный некогда нашим прадедом, отдаю тебя его карвиру – вождю Инсаар. Быстроразящие не открывают своих имен, но нашего прадеда звали Райн Астигат – Ведущий Против. Волею крови его и жертвенного Дара отдаю тебя, Брендон, во искупление содеянного, дабы владели тобой Инсаар безраздельно. Я сказал, – Север говорил медленно, чеканя каждое слово. Лицо его было совершенно спокойным, ничего не выражающим: ни боли, ни радости мести, ни торжества, ни горечи. Еще один каменный идол! Только у губ залегла маленькая складочка – сестра той, что прорезала лоб Иллария, когда Брен орал на консула, требуя прекратить обряд, – да золотая прядь волос выбилась из узла на затылке, и брат знакомым жестом отбросил ее с лица. Брену хотелось встать на колени, поцеловать любимую руку, хотя он полностью осознавал, что Север отдал его нелюдям. Вот этим жутким чудовищам, с когтями и морщинистой кожей, «дабы владели им безраздельно». Владели, вот так. Инсаар будут иметь его по очереди, будут пить его жизнь, но брат поступил мудро и правильно. Может быть, он что-то выгадал от союза, от этой жертвы, а племени нужна сейчас помощь! И тем более помощь Инсаар – ведь Неутомимые могущественней всех! Куда Илларию Касту с ними сладить? Брену сейчас почти не было страшно. Брат не должен запомнить его жалким трусом! Брендон Астигат предатель, но капля гордости у него осталась, и Север это увидит. Юноша шагнул брату навстречу, посмотрел прямо в сумрачные глаза под тяжелыми веками и громко произнес: – Благодарю тебя, мой брат и вождь, за оказанную мне милость. Ты позволил посмотреть на тебя и просить прощения. Я умру счастливым, – Брен задохнулся. Слезы хлынули по щекам, он бездумно протянул руку к Северу и схватился за его плечо. Горло сжало спазмом, и сказать что-то еще не получалось. За спиной появились три тени – Инсаар пришли за ним, они не станут ждать. – Север! – страх пронзал тело насквозь, но что-то мешало умолять и биться в корчах. Брен Астигат заслужил такую участь! Заслужил, даже если он умрет от ужаса раньше, чем Инсаар прикончат его. – Север, – Брен почти шептал, но лицо брата осталось таким же неподвижным. Вождь лонгов на миг стиснул руку брата, сжавшуюся на его плече, своей ладонью. Что-то задело пальцы Брена – что-то жесткое, будто бы железное, а потом Север отпихнул его прочь: – Забирайте его. Дар отдан и принят. Гибкие бескостные руки повлекли Брена к выходу. Кончено, он больше не увидит брата, не увидит света и жизни. Холодный воздух ночи, напоенный запахами трав и близкой реки, ударил в ноздри. Рядом с ним стояли Ненасытные, а ладонь холодил маленький предмет, невесть как там оказавшийся. Эту штуку дал ему Север – сунул так осторожно, что даже Брен не сразу понял... Сын вождя потихоньку разжал кулак. На ладони лежал старый железный крючок для ножен. Крючок, сделанный им самим почти пять лет назад. Брен колдовал над незамысловатой штуковиной едва ли не месяц, чтобы подарить брату, когда тот вернется с войны к родным шатрам. И подарил, и навсегда запомнил, как светились счастьем и благодарностью всегда злые глаза Севера. А теперь брат вернул подарок. Нет! Север мог возненавидеть его, желать ему смерти, но не мог за полгода стать таким мелочным, чтобы возвращать искренние дары! Значит, в крючке есть смысл... Инсаар окружили Брена кольцом, тьма вокруг начала сгущаться, и Брен стиснул кулак сильнее, прижав руку к сердцу. Глава третья жүктеу/скачать 1.76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|