Рисунок 27. Душа Левит, урожденная Шлезингер

Гирш боготворил Душу, а она искренне заботилась о сестрах. Обосновавшись в Пензе, она "стала пилить мужа: "Как мои сестры? Как мои сестры?" По просьбе Души Левит собрал всех сестер в Пензе, устроил всех их мужей на работу, всем были заранее подготовлены квартиры с обстановкой⁹⁶. Под крылышком Воейкова Левит делал, что хотел⁹⁷".

Рисунок 28. Эсфирь Закс, урожденная Шлезингер

В результате в Пензе рядом с Душей Левит собрались все ее сестры, племянники и свояки: Эсфирь Закс с тремя детьми, Софья Лазар с двумя дочками, Фрейда Хаеш с Лейзером и двумя детьми, Гита Хаеш с Моисеем и двумя детьми, мать Лейзера и Моисея Фейга Хаеш, их брат Исаак и другие родственники98.

Рисунок 29. Софья Лазар, урожденная Шлезингер

Левит имел под Пензой лесопильный завод⁹⁹. А так как братья Хаеши Лейзер, Моисей и Исаак имели богатый опыт торговли лесом, то Левит пристроил их по лесному делу¹⁰⁰.

После февральской 1917 года революции, когда Временное правительство уравняло евреев в правах с остальными сословиями, Илья из Гомеля переехал к родителям в Пензу. Он рассказывал: "Жили мы на улице, параллельной Московской, недалеко от моста. Я помню, что папа работал служащим на лесопилке у Левита. Лесопилка была небольшая, всего одна пилорама. Помню там горы опилок. Я лазил по этим горам, мне интересно было"¹⁰¹.

Лучше об этом рассказывает Циля Хаеш. По ее словам братья Хаеши – Лейзер, Моисей и Исаак занимались чем-то, если не вместе, то рядом друг с другом. О Моисее, своем отце, она рассказывала:

"В Пензе [отец] занимался разработкой леса: поставлял железной дороге пострелочные брусья. Под Пензой есть огромное татарское село Индерка. Там вдоль реки Пензы шел огромный лесной массив сосны. В селе стоял большой лесопильный завод. Отец выбирал делянки, где рубить лес. Он вел рубку, лесопиление и сплав леса по реке, весь комплекс работ. Летом выезжали все на дачу в Индерку.

Отец вставал в пять утра. Лошадники они [Хаеши] были страшные: обожали лошадей и отец целые дни разъезжал верхом. Татары на лошадях подтаскивали бревна к реке, делали плоты и сплавляли"¹⁰².

Циля, помнившая Лейзера и Фрейду по Пензе, описывала их так: "Жили они неплохо. Помещались на Казанской улице. У них был там деревянный флигель во дворе. Эта улица длинная, но второстепенная, ближе к набережной реки Пензы. А мы жили на Сенной площади¹⁰³. Мы как раз туда переехали. Добежать мне было буквально 5   7 минут. От Сенной площади это было очень близко.

Лейзер и Фрейда продолжали заботиться об образовании детей. В 1916/17 учебном году они не только обеспечили пребывание Ильи в Гомеле, для учебы в гимназии, но и дочь Аню отправили из Пензы, в которой не было вузов, в Одессу. Там она поступила на медицинский факультет Новороссийского университета, чтобы стать фармацевтом, провизором¹⁰⁷. В 1917/18 учебном году она продолжала учиться в Одессе, а Илья и Соломон учились в Пензе.

Октябрьская революция 1917 года, последовавшие распоряжения нового правительства, начавшаяся Гражданская война коренным образом перевернули жизнь семьи.

14 ноября 1917 года "во всех промышленных, торговых, банковых… товариществах и пр. предприятиях, имеющих наемных рабочих… вводится рабочий контроль над производством, куплей, продажей продуктов и сырых материалов, хранением их, а также над финансовой стороной предприятия"¹⁰⁹. 9 декабря В. И. Ленин принял делегацию чернорабочих Петроградского трубочного завода, жаловавшихся, что рабочим высокой квалификации администрация завода сделала сверхтарифные выплаты. Вечером того же дня Совет Народных Комиссаров (СНК) принял постановление "О сверхтарифных прибавках рабочим Петроградского трубочного завода, выданных незаконно и с провокационными целями"¹¹⁰. 14 декабря был принят "Декрет о национализации банков", за которым 27 декабря последовало "Постановление СНК о переходе Путиловских заводов в собственность Российской Республики"¹¹¹.

По словам очевидца "Пенза в ту пору производила с виду более спокойное впечатление. Эсеровские и другие комитеты времен последнего периода власти Временного правительства были заменены советами лишь в январе месяце… Кроме этого, местный губернский комиссар Кураев, по-видимому, более идейный человек, чем какие встречались в других городах, оказался довольно культурным и дикостей проявлялось значительно менее"¹¹².

29 мая 1918 года Пензу с боем захватили восставшие белочехи, были разграблены склады, учреждения и т. д¹¹³. Через два дня части Красной Армии изгнали белочехов из Пенза. 28 июня 1918 года был принят "Декрет о национализации предприятий ряда отраслей промышленности… " и 20 августа 1918 года "Декрет об отмене частной собственности на недвижимости в городах"¹¹⁴.

По словам Цили Хаеш, "Левиты, вся эта буржуазия пензенская быстренько сообразила, что в России опасно оставаться. И они быстро все двинулись в Варшаву, под маркой их зятя, талантливого хирурга Мишурского, потому что дядя [Гирш] уже прогорел: его предприятия национализировали"¹¹⁵. Это же подтверждает Певзнер: "В 1918 году, когда вышел закон, отменяющий частную собственность, бежал р. Цви Левит из города, и здание с баней конфисковали, чтобы превратить его в резиденцию городской администрации"¹¹⁶.

Гражданская война шла и на Украине. Находиться там стало опасно, и, по словам отца, Аня "быстренько оттуда убралась обратно в Пензу к родителям. Через какое-то время, или в конце 18 года зимой или в начале 19 года тоже зимой она уехала в Москву, училась там в какой-то высшей школе как будто по той же специальности. Она всегда требовала от родителей деньги. Она, конечно, нуждалась. Она же стипендию не получала, была на содержании родителей. Отец ее безумно любил, мать тоже любила, и денежки ей посылали. Но было очень трудно в то время. И Аня, видимо, чувствовала недостаток питания, в общем, было голодно тогда в Москве. Так папа меня послал отвезти ей продукты. Поезда шли только товарные, условия поездки были ужасные. Я с ней встретился, привез продукты. Она вернулась из Москвы опять, видимо там ей не понравилось. Конечно, какая это жизнь, голодать там. А в Пензе было сытно. И она вернулась¹¹⁷".

В 1919 году Илья окончил школу. Он рассказывал: "Как только я окончил школу весной, папа и мама хотели, чтобы я не работал, а отдыхал. Я пошел против воли родителей работать: "Зачем это их любимый сын пойдет работать, если он может не работать?" Наверное, считалось неприличным работать"¹¹⁸. Осенью 1919 года Илья уехал в Казань поступать в университет. В Пензу он уже не вернулся и никогда более не видел Лейзера.

Отец рассказывал, что после его отъезда "папу арестовали. Левиты удрали, жить стало не с чего, и папа занялся чем-то спекулятивным. Он то ли ботинки продал, то ли что-то другое. Обвинили его в спекуляции, забрали в ЧК. Мама попросила Аню, чтобы она пошла вызволить его. И Аня, молодец прямо в этом отношении. Она к родителям и ко всем нам относилась очень хорошо. Естественно, она папу очень любила. И пошла его вызволить. Понесла какой-то мешок. В Пензе уже тоже было голодно. Мешок был с зерном или какой-то другой едой, в общем, понесла взятку чекисту. И тот чекист его выпустил. Потому что спекуляция была ерундовая. А взятки уже и тогда брали. Со слов Соломона это я знаю, а может с чьих-то других, я же в Пензу больше не вернулся. Но факт тот, что она сумела, и папу выпустили"¹¹⁹. Чем в те годы грозил арест ЧК, объяснять лишне. Надо полагать, Лейзер надолго запомнил эту встречу с "советской властью". Арест, вероятно, был в 1920 году.

26 июня 1920 года между Советской Россией и Литвой была подписана конвенция о реэвакуации беженцев, а 12 июля 1920 года между государствами был заключен мирный договор. По этому договору Советская Россия 15 июля вернула Литве Вильнюс и прилегающие районы, освобожденные Красной Армией от польских милитаристов. Однако 9 октября польские войска вновь захватили город. Военные действия на польско-литовском фронте продолжалась до ноября 1920 года¹²⁰. Лишь после этого в Литве наступило относительное спокойствие.

Бои 1914   1920 гг. обошли Жеймялис стороной. Дома в нем не пострадали, и при первой возможности беженцы стали возвращаться в местечко. Первой из Хаешей, как мы помним, уехала из Пензы осенью 1918 год домой Фейга, мать Лейзера, Моисея и Исаака. Лейзер тянул с отъездом. Уже большинство его земляков вернулись в Жеймялис, уже и Фейга там умерла, а он все что-то ждал. Может, чтобы в Литве прекратилась война и наладилась мирная жизнь, может, чтобы Соломон кончил школу, может надеялся, что вернутся старшие дети и поедут в Литву всей семьей, может его удерживал Моисей, решительно не желавший возвращаться. Кто ответит на этот вопрос?

Арест ЧК, видимо, подтолкнул Лейзера к решению возвращаться.

Илья, не будучи уверенным в годе, вспоминал: "Когда советская власть стала разрешать беженцам возвращаться, родители уехали обратно в Жеймели и жили там безбедно. Они много посылали Ане, мне они тоже посылали, но я отказывался, не брал. Родители, наверное, уехали в 1921 году, потому что ведь они послали Соломона в Свердловск, бывший Екатеринбург, чтобы он притащил меня обратно в Пензу. Но я не захотел. Я хотел учиться. Я в феврале 1921 года был демобилизован из армии и уехал в Екатеринбург. <Там> я проучился почти весь год. И в течение вот этого года ко мне приехал Соломон. Отец его послал, чтобы он вытащил меня как-нибудь домой в Пензу. Соломон приехал и даже не думал меня вытаскивать. Он пристроился ко мне"¹²¹.

Илье вторит Циля Моисеевна Хаеш: "Когда можно было возвращаться беженцам, дядя Лейзер и Фрейда, примерно в 1921 году, вернулись в Литву, а мы нет. Аня вышла замуж, в Ленинград уехал Соломон, все разбрелись. Лейзер стал домовладельцем. Моисей послал ему доверенность. Они жили в своем доме в Жеймелях и присматривали за нашим домом. Деньги Лейзер переводить не мог, это не разрешалось. Но он получал квартплату от сдачи дома моего отца. Моисей писал Лейзеру, чтобы тот тратил все, что необходимо на ремонт и поддержание дома, а остальное посылал посылками. И Лейзер высылал брату в Пензу посылки в счет квартплаты"¹²².

В списке еврейских налогоплательщиков Жеймялиса 1920 – 1924 гг. Лейзер показан за вторую половину 1920 – 1921 год. Так что в 1921 году он определенно вернулся в Жеймялис¹²³.

В Литве Лейзер занялся теми же видами предпринимательства, что и до 1915 года: покупал лен, льняное семя, пшеницу, клевер, лошадей и продавал в Латвию, по-прежнему увлекался сельским хозяйством. Он, как и до войны, много работал и, видимо, хорошо зарабатывал. Фрейда в межвоенные годы делами не занималась¹²⁴.

Илья и Циля рассказывали, что когда у Ани после тяжелых родов случилось в 1923 году осложнение на почках, Лейзер выхлопотал дочери разрешение выехать из СССР в Литву лечиться. Она прибыла в Жеймялис. Там Лейзер купил ей путевку в Карловы Вары, куда она и поехала. Откуда вернулась в СССР к ребенку и мужу¹²⁵.

Разрушенное войной хозяйство страны нуждалось в восстановлении. Это создавало высокий спрос на труд. Благодаря проведенной земельной реформе стали лучше жить литовские крестьяне, и их покупательная способность возросла. Улучшилась торговая конъюнктура. Лейзер с его замечательным трудолюбием и деловой хваткой умело ею воспользовался. Восстановлению его благосостояния, подорванного в годы изгнания, способствовала также недвижимость, которую он по возвращении в Литву смог получить обратно.

В телефонной книге Литвы на 1926 год, Лейзер зарегистрирован как купец, занимающийся торговлей хлебом: Chaješas, L. javu pirklis, Turgaviete 6 6126 То же в следующем издании (год которого мне не известен), но уточнен адрес Chaješas, L. javu pirklis, Turgaviete 9 6. Рисунок 34. Из телефонного справочника по Литве за 1926 год.

Подробнее и несколько иначе послевоенную деятельность Лейзера описывал Файвл Загорский:

"Лейзер занимался торговлей льном. Крестьяне его выращивают, потом привозят в местечко продать. Лен имеет большое военное значение. Из него делают брезент. Например, для кирзовый сапог. Также он сырье для льняных скатертей, которые более почетные, чем хлопчатые. Евреи-купцы действовали как заготовители. Они скупали лен в Жеймялисе, Пасвалисе, Вашкай. Лен шел длинными связками по 8 кг (полпудовыми). Четыре сорта его было: "ристинг", "цинз", "СПК", "ПК". Сортировку купцы делали сами. Они с ножом щупали мягкость, влажность. Переработку льна никто в Жеймялисе не вел. Это уже большая фабрика, это нельзя сделать кустарным способом. Чтобы везти лен, брали 8-10 bindleh (связок) и увязывали веревками в тюк. Упаковщикам платили поденно. День-два работы и все готово. Крупной партией "квантом" отправляли лен в Шауляй. Там были большие закупочные конторы. Они уже имели связь с заграницей.

Хаеш был мелкий купец. Он продавал свой лен в Шауляе. В Жеймялисе был и более крупный   Абрамович. В годы своего расцвета он прямо посылал лен заграницу, на французские заводы. Конкурентами Хаеша были тот же Абрамович, Милюнский, мелкие торговцы, Иосель Ман, например, и другие. Кто пустит на такое доходное дело быть монополистом! Впрочем, доходность торговли льном колебалась. В 1927-28 году, когда в России сократилась разруха, она выбросила на мировой рынок по демпинговой цене лен в очень большом количестве. Тогда все рухнуло.

Рисунок 35. Из более позднего телефонного справочника по Литве

Сорт, который в Литве назывался шиффинг, стоил за 10 пудов 700   800 рублей. Лучший сорт, который мочат, до 900 рублей. А стал 400   500 рублей. Упал на 40%. Разорялись многие.

В помощниках у Лейзера Хаеша был временный приказчик, такой мальчишка посыльный. Кроме того, Лейзер занимался сельским хозяйством. В свое время он арендовал у кого-то землю. Не сказал бы, что постоянно. Люди говорили: "Лейзер Хаеш опять уже возится с землей". Ему там особой выгоды не было. За все надо платить. Он же не мог сам ни пахать, ни косить. Для него это был просто способ убить время, хобби. Ему денег хватало. Он получал много квартплаты. У него в доме был ресторан, две лавки, пекарня. Если вычесть то, что он получал для Мейше Хаеша, так у него самого оставалось 500   600 лит в месяц дохода. А это большая сумма. За 100 лит можно было прожить. Все было дешево. Сколько они старики могут потратить?!"¹²⁷.

По словам Файвла Загорского, помнившего Лейзера со времени его возвращения в Жеймялис "кроме четырех домов собственных, он унаследовал много домов своего брата Мейше Хаеша. От угла рыночной площади до костела по обеим сторонам улицы были его дома"¹²⁸. Стоимость Малой корчмы, по его мнению, составляла 25   35 тысяч лит, но надо было еще найти на нее покупателя.

Собственными домами Лейзера Файвл называет как два дома на Базарной площади и амбар на Бауской улице, которые Лейзер имел до революции, так и кирпичный дом, который он в межвоенные годы приобрел или построил по той же Бауской улице, сразу вслед за амбаром. Дом располагался непосредственно перед костелом, и в нем находилась религиозная литовская школа, по-видимому, относящаяся к костелу¹²⁹.

С 1923 по 1940 год никто из детей и советских родственников, оказавшихся за "железным занавесом", не имел возможности посетить буржуазную Литву. Поэтому отрывочные сведения, которые мне удалось собрать о жизни Лейзера и Фрейды за этот период, целиком основаны на воспоминаниях граждан тогдашней Литвы.

Много интересного вспомнил о Лейзере и Фрейде Израиль Якушок:


Рисунок 36. Шаббат в Жеймялисе¹³⁰

"Лейзер – знать! Я был мальчишка, стеснялся, боялся его немножко. Все-таки, он считался богачом Жеймялиса. В синагоге он всегда стоял около раввина Креница. Все дети выражали ему dereherez <уважение>. Когда видели его: "Доброе утро!"

Уж не об аресте ли его пензенским ЧК вспоминал Лейзер в этом эпизоде?

Что Лейзер действительно принадлежал к местечковой знати, свидетельствует фотография начала 30-х годов, посвященная приезду в Жеймялис президента Литвы Смятоны. На ней запечатлена община Жеймялиса в ожидании президента. В центре на переднем плане шестеро самых уважаемых граждан города стоят у накрытого белой скатертью стола с хлебом-солью, установленного на Базарной площади. Правый из них Лейзер Хаеш¹³³.

Лейзер и Фрейда, как и до революции, жили в Малой кочме, в своей старой квартире. Родные и земляки так описывали ее и жизнь хозяев:

Израиль Якушок: "Коров у них не было. Я приходил, приносил им молоко, литр, полтора литра. Заходил с площади в главные ворота. Там был очень большой двор. Туда заезжали с повозками литовские крестьяне. Там огород был маленький, цветы росли. <Входил в квартиру> со двора.

Хана Гел жила в Жеймялисе до 1933 года. Судя по ее отрывочным воспоминаниям, планировка квартиры, была та же, что до 1915 года: с угла мануфактурный магазин, вход в него с площади, позади магазина кухня, дальше с площади парадный вход в квартиру, со двора черный ход. Хана рассказывала:

Похожий факт о парадном ходе в квартиру Лейзера приводит Израиль Якушок: "Сестра моя, Батя, ходила собирать на "Керен-Каемет". К Лейзеру вообще не попала. Там у него двери полукруглые <парадные> всегда были закрыты"¹³⁶.

Яша Мариампольский, сын Хавы, родившийся в 1927 году и мальчишкой посещавший Лейзера и Фрейду, рассказывал: "Я один раз был в Жеймялисе, и я их помню. Я помню хорошо. Лейзер с бородой, с такой узкой бородой, с ермолкой. Во дворе скотина была, лошади были. Если б я был художник, я мог бы его нарисовать. А Фрейда была, действительно, черт знает, что. Она командовала, по-моему, им. Она была властная. Он ее очень любил"¹³⁷. Через два дня Яша повторил это иными словами: "Ермолка у Лейзера была блестящая. Помню его в туалете на горшке в ермолке. Туалет был в доме. По тем временам это было признаком высокого благосостояния. Помню также большие ворота в доме Лейзера"¹³⁸.

Ф. Загорский о Лейзере:

Позже Файвл развил эту тему: "Синагогу надо отопить. Псаломщика надо держать. Зимой надо купить дров. За электричество надо платить. Все-таки эти деньги откуда? Сами богатые содержали. Приходит ин-кипер, роше-шоне. Того, того и того зовут к торе. Семь человек таких. В середине молитвы вынимают тору и читают каждому определенный кусок в присутствии кого-то. Это надо уметь читать. Поэтому это читает такой чтец. Если в субботу, то вызывают, скажем, меня, первым. Каждому читают кусок. А в большие праздники, только в роше-шоне, в ин-кипер, надо эту "алиес" (честь присутствовать при чтении отрывка торы) приобрести за деньги: 50 лит, 40 лит на все. Это всегда они покупали: Лейзер Хаеш, еще Иссер, Абрамович.

По словам Загорского Фрейда была "Невысокая. Тумбочка такая144. В очках. Довольно красивая, для своего возраста. Часто пожилые с длинным носом или бородавками. У нее никаких явных дефектов не было. Был другой недостаток: любила говорить, как полусумасшедшая. Может быть, подруг она не имела. Я никогда не видал у нее других баб. Детский дом в Каунасе рассылал календари. В них кроме месяцев были разные статьи, всякие сведения, телефонные номера. Хаеши меня всегда просили, чтобы я им занес эти календари. Я не помню каждый визит. Но, бывало, Фрейда меня хватает, начинает говорить о всяких болезнях и все, рассказывает какие-то там сплетни. Я захожу по делу, хочу уйти, но я же продаю и из приличия не могу первый сказать "До свидания".