324
возможная истина, напротив, зависит от степени правдоподобия, которую признает за ней разум.
Не традиция, а разум представляет собой последний источник всякого авторитета. То, что
написано, не обязательно верно. Мы знаем это лучше. Такова всеобщая максима, которой совре-
менное Просвещение руководствуется по отношению к историческому преданию и благодаря
которой оно превращается в итоге в историческую науку
10
. Оно делает предание предметом
критики точно так же, как наука о природе — показания органов чувств. Это не значит, что
«предубежденность против предрассудков» повсюду — как в Англии и во Франции — имела
своим следствием свободомыслие и атеизм. Напротив, немецкое Просвещение полностью
признавало «истинные предрассудки» христианской религии; а поскольку человеческий разум
слишком слаб, чтобы обойтись вообще без предрассудков, счастлив как раз тот, кто воспитан в
духе истинных предрассудков. Имело бы смысл исследовать, до какой степени подобное
смягчение и модификация Просвещения
11
способствовали возникновению романтического
движения в Германии, как этому, без сомнения, способствовала критика Просвещения и
Французской революции, предпринятая Э. Бурке. Однако сути дела это не меняет. Ибо в конечном
счете истинные предрассудки тоже должны быть оправданы разумным познанием, даже если эта
задача никогда не может быть полностью выполнена.
Таким образом, масштабы современного Просвещения все еще определяют самопонимание
историзма — впрочем, не непосредственно, а в своеобразном преломлении, порожденном
романтизмом. Это особенно отчетливо проявляется в основной историко-философской схеме,
которую романтизм разделяет с Просвещением и которая сделалась неколебимой как раз
благодаря романтической реакции на Просвещение,— схеме, утверждающей победу логоса над
мифом. В основе этой схемы лежит предпосылка о последовательном «расколдовывании» мира,
претендующая на роль закона развития самой истории духа. И именно потому, что романтизм
оценивает это развитие отрицательно, он принимает такую схему как некую самоочевидность.
Стремясь возродить старое в его прежнем качестве: «готическое» средневековье, христианскую
государственность Европы, сословное построение общества, но вместе с тем и простоту
крестьянской жизни, и близость к природе,— романтизм разделяет с Просвещением саму
предпосылку и лишь меняет оценки и акценты.
В противовес Просвещению с его верой в совершен-
Достарыңызбен бөлісу: |