Искусство и миф. Сборник

как открыл для себя Родена) боролись, и весьма благотворно,
с этой эстетикой a` la Вердюрены
111
.
Как бы там ни было, Шопенгауэр видит в искусстве опыт при
роды, а это относится к сфере онтологии. Искусство, будучи под
ражанием природе, выходит за пределы эстетики:
Это «чистое созерцание: мы растворяемся в нем, теряемся в объекте,
забываем всякую индивидуальность, отрешаемся от познания, идущего
вслед за законом основания и воспринимающего только отношения;
и при этом, одновременно и нерасторжимо, созерцаемая единичная вещь
возвышается до идеи своего рода, а познающий индивид — до чистого
субъекта безвольного познания» (p. 253)
112
.
Искусство как ничем не замутненное представление, созерца
ние отвечает на бессознательный зов воли. Красота природы «вы
дает ее желание перейти из мира слепой воли в мир представле
ния» (p. 259)
113
. Воля, обретя на несколько мгновений красоту
в природе, совершает наконец самоубийство — свое тайное же
лание. Вот причина, по которой разница между прекрасным
и возвышенным только лишь в степени. Возвышенный предмет
угрожает индивидуальной воле, которую красота заставляла мол
чать. Например, величественное зрелище разбушевавшегося моря
или скалистых вершин, какие можно видеть на картинах Каспара
Давида Фридриха, заставляют «бесстрашного их свидетеля» осо
знать двойственную природу сознания. Он воспринимает себя как
индивида, как мимолетное проявление воли; но еще в нем при
сутствует осознание себя как знающего субъекта, вечного и без
мятежного. А красивенькое — это то, что потакает воле и поощ
ряет ее: разнообразные ню или съестные припасы голландских
натюрмортов (p. 268)
114
…
Таким образом, трагедия, представляющая собой возвышен
ное зрелище, окажется на вершине иерархии искусств, которая,
по сути, является калькой иерархии Идей в природе. Архитекту
ра, искусство фонтанов и садов позволяют познать только идеи
низшего порядка (тяжесть, сопротивление, рост органических су
ществ). Скульптура и живопись вместе с животными и людьми
выводят на сцену Идеи — более явные объективации воли. Так,
«историческая живопись… имеет главным предметом еще и ха
Жан Лакост. Философия искусства
240

рактер; под ним вообще надо понимать изображение воли на выс
шей ступени ее объективации» (p. 295)
115
. Но трагедия, вместе
с христианской живописью, наделена парадоксальной привиле
гией являть зрелище разгрома воли, ее обращения и самоубийст
ва. Действительно, трагедия должна раскрыть перед нами
«страшную сторону жизни — несказанное горе, скорбь, муки че
ловечества, торжество злобы, насмешливое господство случая
и неотвратимую гибель праведного и невинного» (p. 233)
116
. Тог
да она (трагедия) вновь обретает свое истинное, катарсическое
назначение, ибо жалость и страх, внушаемые ею, согласно Арис
тотелю (Поэтика 1449b 27)
117
, сами по себе не доставляют радос
ти. Эти страсти лишь средства на службе некой цели: отождест
вления себя с трагическим героем, существом исключительным,
которому удалось разорвать «покрывало Майи» индивидуализма
и эгоизма и таким образом достичь смирения. Согласно этому
определению, подходящему только для современной драмы
(Шекспир, Кальдерон, Шиллер), которую Шопенгауэр предпо
читает, кстати, творениям греков, трагедия должна стать для зри
теля школой отречения и покаяния, ибо, как говорит Кальдерон
в драме «Жизнь — это сон»: «Ведь худшая в мире вина — Это
на свет родиться»
118
.
В довершение, памятуя о Ницше, надо уточнить связи траге
дии с «духом музыки» и с философией. Музыка не является, как
другие искусства, копией Идей, в которых объективируется воля;
она — воспроизводство самой воли: «...Для всего физического
в мире [она] показывает метафизическое, для всех явлений —
вещь в себе» (p. 335)
119
. Однако ее метафизическое величие, кото
рое сыграет громадную роль в вагнеровской идее лейтмотивов,
в то же время уступает величию трагедии. Музыка раскрывает
нам сущность мира — желание, но избавить от него она не в состо
янии. Трагедия же со своими характерами и действием, напротив,
может стать аргументом против жизни, создав образ отречения:
Вотана, например.
Но только образ. Здесь, на своей вершине, искусство находит
собственную границу: его следует преодолеть, ибо оно является
всего лишь созерцанием (ср.: Платон. Гос. 599b)
120
. Образ должен
стать действительностью и вести нас к осуществлению (здесь
и сейчас) отречения, единственному, что может раз и навсегда
241

жүктеу/скачать 1.41 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: