Опыт руководства областного масштаба

Отдел административных органов обкома партии являлся многофункциональным. В сфере его влияния находились органы внутренних дел, управление местами заключения, внутренние войска, органы прокуратуры, органы юстиции, органы милиции и прокуратуры на транспорте, госарбитраж, коллегия адвокатов, органы гражданской обороны, органы госбезопасности, штаб военного округа, войска, расположенные на территории области. Кроме силовых структур отдел контролировал органы здравоохранения, органы социального обеспечения, общественные организации ДОСААФ и Красный Крест. Отдел решал проблемы, связанные с выездом граждан за границу. В отделе на все названные дела было 4 инструктора. Один занимался органами внутренних дел, другой – органами прокуратуры, юстиции и адвокатуры, третий – органами здравоохранения и социального обеспечения, четвёртый – выездами за рубеж. У первого секретаря обкома был помощник по делам гражданской обороны, вскоре его сделали моим заместителем. Я являлся председателем комиссии по выездам за рубеж, которая собиралась два раза в месяц. При Горбачёве отдел переименовали в государственно-правовой отдел. Вот эту махину проблем надо было взвалить на себя и умело направлять деятельность всех силовых и социальных органов власти. Работа в райкоме была беспокойной, как говорят, ни дня, ни ночи, ни выходных. Когда я пришёл в обком партии, то подумал, что, наконец, буду ночью спать спокойно. Но уже в первую ночь мне позвонил прокурор области и сказал, что в Чапаевске на пороховом заводе произошёл взрыв, есть жертвы. Пришлось с прокурором срочно выезжать в Чапаевск для выяснения обстоятельств дела и принятия нужных решений. Жена мне сказала: «Вот тебе и спокойная жизнь»! В дальнейшем то крупные пожары, то волнения в местах лишения свободы, то серьёзные преступления требовали разбирательства на месте, выезда в любое время суток. Вновь моя жизнь оказалась на острие самых различных событий, только уже в областном масштабе.

Какое-то время потребовалось для знакомства со всеми подведомственными мне органами, их руководящими кадрами. Я стал бывать на всех коллегиях, заседаниях, крупных собраниях областных правоохранительных структур, заседаниях военного совета Приволжского военного округа, важных мероприятиях областного управления КГБ, органов милиции и прокуратуры на транспорте, органов здравоохранения и соцобеспечения. На таких мероприятиях, как правило, ждали выступлений заведующего отделом обкома партии, поэтому приходилось тщательно готовиться, анализировать отчётную документацию, вносить рациональные предложения. Пришлось тщательно позаниматься с системой гражданской обороны, ибо первый секретарь являлся её начальником. Поэтому я должен был положение дел знать лучше, чем первый секретарь, чтобы давать ему разумные советы. Я являлся заместителем начальника областного штаба добровольных народных дружин, начальником которого был второй секретарь обкома партии. Здесь тоже требовалась моя лучшая компетенция. В оперативном порядке я подчинялся второму секретарю обкома, а по ряду направлений ( военный совет округа, гражданская оборона области, органы государственной безопасности) я выходил напрямую на первого секретаря обкома партии. Интересным оказалось моё положение по отношению к органам госбезопасности. Когда-то я добровольно ушёл из этих органов, и меня сняли со всякого учёта в них. Теперь я должен был оказывать партийное влияние на работу этих органов, стоять на страже соблюдения ими социалистической законности. Я бывал у них на всех ответственных мероприятиях, знал положение дел в различных сферах их деятельности. За 3-4 месяца я вошёл в курс дел всех подведомственных отделу силовых структур, начал грамотно подходить к решению возникающих там проблем. Теперь моя работа оказалась не совсем партийной, приходилось вникать в специфику деятельности государственных органов, но уже в партийном порядке требовать устранения недостатков. От отдела зависела и расстановка руководящих кадров всех силовых структур, поэтому с нами считались, к нам прислушивались.

Работать в аппарате обкома КПСС, в отличие от аппарата райкома партии, с точки зрения субординации и взаимоотношений гораздо сложнее. Я бы сказал, у ответственных работников появляется больше чванливости, стремления показать своё высокое положение в обществе. Партийное товарищество остаётся где-то там, в низовых звеньях партии. Чем выше должностное положение в партии, тем больше появляется этакого чиновничьего гонора. Высокопоставленные лица стремятся говорить с подчинёнными в повелительном тоне, болезненно воспринимают критику, даже могут мстить за неё. Словом, здесь те же чиновничьи амбиции, как и в государственных чиновничьих структурах. В обкоме партии авторитет заведующих отделами был непререкаемым, их указания должны были беспрекословно выполняться. Слово секретаря обкома есть закон для всей иерархии должностей. Будучи завотделом обкома, я стал чаще бывать в ЦК КПСС, участвовать в проводимых там совещаниях и семинарах. Здесь невооружённым глазом было заметно, что в отношениях между должностными лицами сложилась дисциплина гораздо строже, чем воинская. Инструктор ЦК имел должностное общение только с завсектором, иногда попадал по важным делам к заместителю заведующего отделом, практически никогда к заведующему отделом. Указания вышестоящего руководства воспринимались подчинёнными чуть ли не по стойке смирно. Можно сказать, что в партии существовала сверхдисциплина, когда указание руководителя надо выполнять, даже не пытаясь обсуждать. Всякие попытки инакомыслия немедленно пресекались, вплоть до освобождения от должности и исключения из партии. Речь здесь идёт об извращённом толковании ленинского принципа демократического централизма, когда акцент делается преимущественно на понятии централизм. Принципом демократического централизма следует руководствоваться при принятии коллективных решений и организации их исполнения, но не в иерархии партийного аппарата. Принцип жёсткого централизма был взят на вооружение партийным аппаратом ещё со времён Сталина, и от него не отказались до самого роспуска партии. Вот эта сверхдисциплина в партийном аппарате, при которой полностью отсутствовала возможность критики вышестоящих структур, привела, по моему убеждению, к кризису в партии, когда указания фактически изменившего делу партии высокого руководителя беспрекословно выполнялись. Так, Генеральный секретарь ЦК полностью оказался вне критики, хотя было видно, что его действия разрушали партию. Но эти мысли у меня возникли позже, а тогда я был в этой системе и должен был ей соответствовать.

Рабочая неделя у меня начиналась с заслушивания информации начальника областного управления внутренних дел генерала Шарапова и прокурора области Соболева о произошедших за неделю правонарушениях и других происшествиях. После этого мы шли ко второму секретарю обкома партии Ветлицкому, где обменивались мыслями об усилении борьбы с преступностью и другими правонарушениями. Здесь же уточнялись намечаемые мероприятия, участие в них Ветлицкого и меня. Знакомясь с работой правоохранительных органов на местах, я в сопровождении прокурора побывал во всех городах и районных центрах области, посетил все колонии, лечебно-трудовые профилактории, следственные изоляторы, места расположения частей внутренних войск и др. Попутно решались наболевшие вопросы, рассматривались проблемы улучшения материального обеспечения, жалобы осужденных и работников правоохранительных органов. В моей записной книжке накапливался перечень проблем, которые надо было решать в министерствах внутренних дел и юстиции, у Генерального прокурора, в ЦК КПСС. Многие такие вопросы вносились на рассмотрение бюро обкома партии. Как и в предыдущей моей деятельности, проекты постановлений бюро обкома стали отличаться критичностью, высокой требовательностью, жёсткостью в обеспечении выполнения принимаемых решений. По этому поводу у меня возникали конфликтные отношения с заведующим орготделом обкома Сарматовым. Вообще первый секретарь обкома Муравьёв не был сторонником жёстких решений, любил сглаживать углы, чтобы в ЦК партии не делали замечаний. Поэтому он поручил Сарматову, как члену бюро обкома партии, контролировать мои проекты решений, сглаживать в них острые места. На очередном совещании заведующих отделами у первого секретаря обкома я выступил категорически против такого контроля, заявив, что меня могут контролировать секретари обкома, но не мои коллеги, с которыми я в равных правах. Муравьёв хотел настоять на своём, но я сказал, что в таком случае я буду ставить вопрос об освобождении меня от занимаемой должности. Муравьёву пришлось уступить, Сарматов больше не вмешивался в дела моего отдела, да он в этом и не был компетентен.

Область довольно часто посещали заместители Министра внутренних дел, заместители Генерального прокурора СССР, Министр Юстиции или его заместители, решая на месте многие проблемы. В таких случаях вместе с соответствующими областными руководителями я сопровождал этих высокопоставленных работников, в назначенное время привозил их к первому секретарю обкома партии для согласования намечаемых решений. Муравьёв обычно приглашал таких лиц на товарищеский ужин, где приходилось присутствовать и мне. Такие ужины сопровождались выпивкой, что мне не нравилось. На каком-то этапе я дал понять Муравьёву, что мне эти ужины не по душе, поэтому он перестал меня на них приглашать. Периодически приезжали к нам инструкторы разных секторов отдела административных органов ЦК КПСС, которых надо было сопровождать в их контрольных поездках. Много проверяющих приезжало по линии гражданской обороны. Всякий раз эти посещения сопровождались местными или областными учениями, поездками по объектам гражданской обороны. Периодически проводились учения штабом Приволжского военного округа, в этих случаях мне приходилось посещать военные объекты не только на территории области, но и во всех других областях, входящих в данный округ. Военные познания, приобретённые мной за годы службы в вооружённых силах, теперь мне пригодились в полной мере. В этот период мне было присвоено очередное воинское звание капитана второго ранга. Облвоенком вручил мне форменную флотскую рубашку и новые погоны к ней. Пожалуй, теперь это единственное, что осталось у меня от военной формы. Правда, ещё сохранился офицерский морской кортик, которым при случае как реликвией любуются мои дети, внуки и правнуки.

В этот период моей партийной работы началась быстрая смена Генеральных секретарей ЦК КПСС. Страна наблюдала, как стареет и дряхлеет Брежнев, как сыплют на него всё новые звания и награды. Детская болезнь наградомании Брежнева стала предметом анекдотов на данную тему. Но время Брежнева кончилось, он скончался, его торжественно со всеми возможными почестями похоронили у кремлёвской стены. Политбюро не нашло на должность Генерального секретаря ЦК кандидатуру коммуниста помоложе, старые кадры выдвинули из своей среды на эту должность Андропова, тоже в большом возрасте и серьёзно больного. Чтобы успешно решать стоящие перед страной сложные экономические и социальные проблемы, Андропов начал проводить курс на укрепление трудовой дисциплины, ужесточение ответственности за прогулы, отлынивание от работы, тунеядство и т.п. В этих целях проводились непопулярные мероприятия по отлавливанию в общественных местах людей, числящихся на работе, но занимающихся совсем другим делом. Андроповские меры наведения дисциплины и порядка в стране с помощью милиции стали предметом острого обсуждения в массах трудящихся. Далеко не все поддерживали подобные меры, поэтому они не имели успеха. Кроме того, экономические проблемы следует решать экономическими же способами, а не дисциплинарными. Разумные экономические меры сами приведут к укреплению дисциплины, для этого не требуется усиления репрессивных мер. Но Андропов недолго был на партийном олимпе, в связи с тяжёлой болезнью он вскоре скончался и тоже со всеми почестями был похоронен. «Старички» в Политбюро снова не решились на омоложение должности Генерального секретаря, рекомендовав на неё ещё более старого и больного Черненко. В общественном сознании стало формироваться пренебрежение к дряхлым первым руководителям страны. Но партия ещё была сильна, и люди надеялись, что появится, наконец, молодой и энергичный коммунист, который возглавит Центральный Комитет, начнёт проводить разумную политику по преодолению трудностей, особенно в экономике, возьмёт курс на всемерное улучшение жизни советских людей.

Под руководством второго секретаря обкома Ветлицкого я проработал около двух лет. Это был авторитетный и честный партийный работник. Незадолго до моей демобилизации из вооружённых сил Ветлицкий с должности первого секретаря Сталинского райкома партии был избран на должность первого секретаря Куйбышевского горкома партии. Я его больше помню как первого секретаря горкома, где он проработал ряд лет. Когда я работал в Самарском райкоме, Ветлицкий был избран на должность второго секретаря обкома партии, где занимался проблемами строительства. С его именем связано строительство городов Куйбышева, Тольятти, Новокуйбышевска, заводов Металлургического, Автоваза, Куйбышевазот и многих других. Он горел в московской гостинице «Россия», где получил тяжёлую форму астмы, которая стала одной из причин его ухода на пенсию. Вторым секретарём нашего обкома партии по предложению ЦК КПСС был избран Фотеев, с которым я работал в Железнодорожном райкоме партии. Судьба Владимира Константиновича была сложной. В период работы завотделом нашего обкома партии он был взят на работу инструктором отдела оргпартработы ЦК КПСС. В период военных действий в Афганистане Фотеев был направлен туда советником афганского правительства. Затем его направили в Йемен тоже советником правительства, где он проработал ряд лет. По возвращении из столь ответственных зарубежных командировок его направили на работу к нам в обком партии. Меня снова судьба свела с этим замечательным человеком, на которого по работе я теперь опять стал лично замыкаться. Вместе с Фотеевым мы проработали около года. ЦК КПСС вновь решил переставить его на новое место работы в качестве первого секретаря Чечено-Ингушского обкома партии, где он проработал до перестроечных времён. Вторым секретарём нашего обкома партии был избран Ходасевич, до этого работавший директором Металлургического завода им. Ленина. Мне снова пришлось привыкать к новому шефу по проблемам правоохранительной деятельности. Ходасевич человек был предприимчивый, остро ставящий больные проблемы и бескомпромиссно действующий по их решению, не взирая на личности. Такой подход к делу мне импонировал, и мы быстро нашли общий язык в сложной политической ситуации того времени.

В период работы в обкоме партии ко мне частенько обращались редакции газет, журналов, радио, телевидения с просьбами написать статью или выступить в прямом эфире по проблемам общественного порядка, социалистической законности, работы правоохранительных органов и общественных организаций в этой сфере. Понимая важность роли средств массовой информации в формировании общественного сознания и общественного мнения, обычно я не отказывался от таких предложений. Однажды ко мне обратился корреспондент газеты «Советская Россия» с просьбой написать для неё статью о работе правоохранительных органов и недостатках в соблюдении законности. Я подготовил такую статью, по моему обыкновению достаточно критичную, отдал её корреспонденту и попросил показать мне эту статью после правки. Я знал, что корреспондент «Советской России» по нашей области отличается остротой подачи материала, вызывая бурный интерес у читателей. Но я вскоре взял очередной отпуск, улетел в Крым в мой любимый санаторий «Форос», поэтому не успел посмотреть окончательную редакцию статьи. На Украине газета «Советская Россия» в киосках не продавалась, поэтому я не знал, опубликована ли статья, или ещё нет. Дней за пять до конца пребывания в санатории меня по громкоговорящей связи вызвали к директору санатория, где мне сказали, что звонил по «ВЧ» связи первый секретарь обкома Муравьёв и просил меня позвонить ему. Я по «ВЧ» связался с Муравьёвым, который начал меня упрекать за содержание статьи в газете «Советская Россия». Я ответил, что статью ещё не читал, поэтому ничего сказать по её содержанию не могу. Муравьёв говорил, что по поводу этой статьи ему звонили заведующий отделом административных органов ЦК Савинкин, Министр внутренних дел СССР, Генеральный прокурор СССР, высказавшие недовольство моей критической позицией. Ясно, что конец моего отпуска был испорчен, я торопился скорее вернуться в Куйбышев, прочесть статью, чтобы выяснить причину такого ажиотажа вокруг неё.

По приезде домой я нашёл номер газеты, где была опубликована моя статья, заголовок которой сразу привлекал интерес читателей: «По самому строгому счёту». Содержание статьи было примерно таким же, каким я и представил её корреспонденту, но с некоторым обострением оценок в адрес работы милиции и прокуратуры. Ничего противоестественного в статье я не увидел. По выходе на работу я зашёл сначала ко второму секретарю обкома Ходасевичу, сказав ему своё мнение о статье. Ходасевич начал возмущаться, что я мол поставил на уши всех министров, что не дело заведующего отделом критиковать свои подведомственные органы. Я отвечал, что не следует защищать честь своего мундира, когда отмеченные недостатки, связанные со взяточничеством милиции, рукоприкладством, беспринципностью прокуроров при оценке работы милиции, являются широко известными среди населения. Ходасевич со мной соглашался, но поскольку он только ещё начал работать в обкоме, в целом поддерживал отрицательную оценку моей статьи Муравьёвым. Муравьёв в беседе со мной начал излагать мнение о статье вышестоящего руководства о том, что заведующему отделом не стоит «вылезать» в центральную печать. Я сказал, что в принципе я прав, буду я об этом писать или нет, но критика в центральной печати должна подтолкнуть к преодолению действительно имеющихся недостатков в работе правоохранительных органов, и не только в нашей области. Если же я опозорил «честь мундира», как это преподносится, то я готов подать в отставку. Муравьёв ответил, что горячиться не надо, что будем продолжать работать. Обычно такие критичные статьи в центральной печати ещё раз перепроверялись и обсуждались на бюро обкома партии. В этот раз такого обсуждения не было.

Думаю, что свою оценку моей статьи Муравьёв высказывал начальнику УВД области генералу Шарапову и прокурору области Соболеву. С этими товарищами до этого у меня были хорошие, даже приятельские отношения. Теперь же они, видимо, посчитали мою песню уже спетой, решили, что я не работник в обкоме, поэтому даже перестали ходить ко мне на еженедельный доклад о положении дел с правопорядком в области. К сведению, имена этих товарищей в статье даже не упоминались. Я их вызвал к себе и сказал, что нравлюсь я им или нет, но им придётся меня терпеть, поэтому должны соблюдать установленный порядок. С тех пор, кроме деловых, иных отношений между нами уже не было. Ходасевич же, быстро убедился в правоте моих критических высказываний, даже посчитал их мягкими, поэтому в дальнейшем всецело меня поддерживал во всех начинаниях по совершенствованию работы.

По поводу названной статьи я получил сотни писем со всех концов страны. Люди писали, что, наконец, нашёлся смелый человек, да ещё в ранге заведующего отделом административных органов обкома партии, который не побоялся поднять давно наболевшие проблемы серьёзных недостатков в работе правоохранительных органов. Мне предсказывали гонения за критику, желали успехов в работе. Я не стал отвечать на письма, понимая, что эти письма и ответы на них читают в общем отделе. Пришлось ограничиться общим ответом в газете, где я выразил благодарность за социальную активность в решении сложных проблем современности. Выше уже говорилось о состоянии критики и самокритики в партийных органах, когда даже на таком высоком уровне должностного положения надо было оглядываться, понравится ли твоя критика начальству, или вовсе не понравится. На самом деле то, о чём я писал в статье, было настолько скромным по отношению к тому, о чём чуть позже начнут говорить во всех средствах массовой информации, что не стоило бы на этой статье заострять внимание вообще. Однако около полугода я чувствовал напряжение в отношениях с руководством обкома и правоохранительных органов. Я предлагал Муравьёву обсудить этот вопрос на бюро обкома, чтобы расставить всё по местам. Но он не любил таких заострений и не поддержал меня. Месяцев через 6 меня вызвали в ЦК на очередной семинар заведующих отделами административных органов, который длился дня три. Подводя итоги семинара, заведующий отделом административных органов ЦК Савинкин разрешил обратиться к нему по волнующим вопросам. Я воспользовался этим разрешением, впервые непосредственно обратился к Савинкину, коротко рассказав о существующем напряжении в работе. Савинкин слушал меня стоя в своём кабинете, не пригласив и меня присесть. Я твёрдо сказал ему, что отношение к моей статье мешает делу, поэтому попросил решить данную проблему однозначно: либо поддержать меня, либо я готов уступить свою должность другому. Савинкин, молча выслушав меня, лишь сказал: «Езжайте домой, мы подумаем, как решить эту проблему».

По моему возвращению в обком Муравьёв вызвал меня, поручив готовить вопрос о статье на бюро обкома партии. Я просил, чтобы этот вопрос готовил на бюро кто-то другой, так как я лицо заинтересованное. Муравьёв ответил, что моя статья соответствует действительности, что ко мне нет претензий, что я сам должен подготовить этот вопрос на бюро. На очередном заседании бюро без особого доклада Муравьёв сам представил данный вопрос на обсуждение. В прениях выступили Шарапов и Соболев, которые говорили, что статья совершенно справедливо даёт оценку деятельности органов милиции и прокуратуры и заверяли, что примут необходимые меры по устранению отмеченных серьёзных недостатков в их деятельности. Я не выступал на бюро, но и не узнавал своих подопечных. Решением бюро обкома был завершён неприятный для меня эпизод в моей партийной деятельности, с точки зрения оценки моей правоты и моей жизненной позиции по отношению к порученному делу. После заседания бюро обкома Ходасевич отдал мне досье, где была собрана вся переписка граждан со мной по поводу злосчастной статьи. Я был прав, мою переписку по данной статье руководство обкома держало под контролем, что являлось, мягко говоря, безнравственным по отношению ко мне.

В моей семье шёл активный процесс её расширения и укрепления. Наш зять Валерий закончил авиационный институт и начал работать вначале мастером на заводе им. Масленникова, впоследствии инженером на заводе имени Фрунзе и в его конструкторском бюро. Сын Владислав тоже закончил этот институт, его направили работать на завод «Прогресс». Однако обком ВЛКСМ утвердил его в должности начальника областного штаба строительных студенческих отрядов, чем ему и пришлось заняться. Владиславу данное дело было по душе, так как он все годы учёбы в институте активно занимался этими отрядами. Поскольку моя семья стала большой, мне вновь дома не оказалось места для работы, и я обратился с просьбой улучшить мои жилищные условия. Для семьи дочери выделили двухкомнатную квартиру, что позволило мне создать дома рабочий кабинет. Ещё со времён жизни в Кронштадте я начал собирать свою библиотеку. Вначале это были отдельные книги художественной литературы. В Куйбышеве к ним стали присоединяться отдельные подписные издания классиков отечественной и зарубежной литературы. По мере занятия наукой стали появляться томики сочинений философов разных времён. Теперь научной литературы накопилось на 5-6 книжных полок. Несколько лет я по подписке получал книги «Библиотеки всемирной художественной литературы», которая насчитывает 200 томов. Выписывал я также библиотеки детской и приключенческой литературы. За многие годы собирательства в моей квартире накопилось около 3000 томов различной литературы. Поскольку моя дочь филолог, то я ей подарил 200-томник мировой сокровищницы художественной литературы, ряд собраний сочинений отечественных художников литературного слова. Внукам подарил детские библиотеки. Десятка два лет я выписывал журнал «Роман газета», сотни книг которого теперь лежат на даче. Но и дома осталось ещё более полутора тысяч книг, которыми я чаще всего пользуюсь. В советский период ежегодно я выписывал 5-6 изданий центральных и местных газет, журналы для себя, жены, детей, всего около 20 изданий. Я сам любитель чтения, и моя семья всегда была читающей.

Между тем Генеральный секретарь ЦК КПСС Черненко, не проработав и года, умер, на его место был избран Горбачёв, до этого работавший секретарём ЦК по сельскому хозяйству. В Центральный Комитет Горбачёв попал с должности первого секретаря Ставропольского крайкома партии. Обычно из таких окраин секретарями ЦК не избирали. Но в Кисловодск Ставропольского края на лечение любили приезжать такие государственные деятели, как Андропов и Громыко, с которыми Горбачёв сумел установить приятельские связи. При их поддержке он и стал секретарём ЦК партии. Когда умер Черненко, мне казалось, что на роль Генерального секретаря ЦК могли претендовать такие члены Политбюро, как Романов из Ленинграда, Щербицкий с Украины. Но сработала другая кадровая кухня, думаю, не без большой помощи Громыко, в результате Генеральным секретарём ЦК стал Горбачёв. Наконец появился молодой Генеральный секретарь, умеющий говорить без бумаг, более динамичный, посещающий различные регионы страны, представляющий страну на мировой арене. Горбачёв всем нравился, с ним связывали надежды на преодоление возникших в последнее время кризисных явлений в экономике, на повышение жизненного уровня трудящихся.

В 1986 году в семейном кругу и с близкими друзьями был отмечен Лиде её «Золотой юбилей», т.е. 50-летие со дня рождения. В честь этого события мы с Лидой решили съездить на лечение в Карловы Вары, курортное место в Чехословакии. Помня мой прежний опыт, облсовпроф предложил мне руководство нашей областной группой, выезжающей лечиться в Карловы Вары, от чего я отказался. Путешествие было приятным: до Москвы «Жигулями», там с Варшавского вокзала в немецком вагоне доехали до Бреста, где вагону заменили колёсные пары для езды по более узкой колее рельс. Целый день мы ехали по территории Польши, где раскинулись широкие поля, лесных массивов почти не было видно. Нам, привыкшим к колхозным нераздельным полям, странно было видеть хлебные поля, поделённые бесчисленными межами, крестьян, косивших хлеб косами, лошадей, запряжённых в плуги или рыдваны для перевозки снопов. Мы видели тока, где цепами, как в XIX веке, крестьяне молотили снопы для получения зерна. В век научно-технического прогресса такие частные хозяйства с примитивной техникой представляются парадоксальными. Поздно вечером мы были уже в Варшаве, а рано следующим утром – в Карловых Варах. В санатории нас сразу предупредили, что в Чехословакии дорогими являются телефонные переговоры, что в номерах воду надо беречь, что нельзя опаздывать к врачу и на процедуру, ибо опоздавшие на одну минуту уже не будут приняты или обслужены. Чехи, как и немцы, педантичны, аккуратны во времени, они никогда не опаздывают и не приходят раньше на работу, всё делается в отведённые часы.

Ещё в последний год брежневского периода, затем при Андропове и Черненко начались в стране кризисные экономические процессы. После Косыгина не могли найти подходящую кандидатуру на пост Председателя Совета Министров, который бы со знанием дела проводил экономические мероприятия по преодолению кризисных явлений. Рыжков, как Председатель правительства, пытался найти нужные экономические решения, но ему либо не хватало научных знаний и опыта, либо мешали осуществлять экономически обоснованную политику партийные органы из-за волюнтаристских пристрастий. Застой в экономике, о котором сегодня любят говорить сторонники рыночной системы хозяйства, есть не следствие советской плановой системы, а результат волюнтаристских командных методов руководства экономикой мало компетентных руководителей центрального уровня, при престарелых лидерах государства. Советская плановая система хозяйствования на протяжении многих десятилетий, особенно в годы войны и послевоенный период, доказала свои преимущества перед капиталистической системой. Об этом знает весь мир, но не хотят помнить об этом наши горе-перестройщики, сторонники частного капитала. Плановая система при научном подходе к осуществлению планирования в нынешнем мире является самой прогрессивной системой хозяйствования. Об этом свидетельствует опыт Китайской Народной Республики по прогрессивному развитию социалистической экономики. Говоря об экономических методах руководства социалистическим хозяйством, я не имею в виду сложившиеся у нас в последние годы партийные методы руководства, тяготеющие к волюнтаризму. Командование в экономике чаще вредит делу, а не приносит положительный результат. Когда говорят, что наша страна в тот период была обречена на кризис в экономике, то эти утверждения от лукавого. Необходимо было отказаться от командного экспериментирования в экономике и перейти к научным методам руководства этой сферой. В партии ждали таких мер от Горбачёва, но, к сожалению, он пытался воздействовать на экономику сложившимися до него командными методами. Стремясь показать себя благодетелем, Горбачёв в несколько этапов осуществил повышение заработной платы, что дестабилизировало внутренний рынок, исчезли с прилавка многие товары, в первую очередь продукты питания. Именно при Горбачёве началось внедрение талонной системы в распределение продуктов питания, что фактически означало введение карточной системы в условиях мирного времени. Горбачёв начал повышать зарплату сперва партийным работникам, что вызвало законное недовольство в обществе по отношению к партийному аппарату. У меня и так была высокая зарплата, 380 рублей в месяц, но вскоре она совершенно необоснованно возросла почти вдвое. Всё это усиливало брожение в умах о якобы лихоимстве «партократии».

Сильный резонанс в обществе вызвали решения партии и правительства о борьбе с пьянством и алкоголизмом, которые ввели почти сухой закон на продажу спиртных напитков. В обкоме партии был создан областной штаб по борьбе с пьянством, начальником которого стал второй секретарь обкома партии Ходасевич, его заместителем назначили меня. Этот штаб заседал один раз в неделю, по четвергам, там заслушивались руководители различных сфер и любых рангов о принимаемых ими мерах по борьбе с этим опасным антиобщественным явлением. Ходасевич занимал жёсткую непримиримую позицию в проведении антиалкогольных мероприятий. Многие должностные лица за пассивное отношение к проводимым мероприятиям понесли ответственность, вплоть до снятия с работы. Нашему штабу были даны большие полномочия в достижении желаемого результата. В силу занятости, Ходасевич часто поручал вести заседание данного штаба мне. Я тоже проявлял жёсткость в требованиях и принимаемых решениях по борьбе с пьянством. По этим вопросам мне приходилось выступать в средствах массовой информации, издавать брошюры с анализом ситуации и принимаемых мерах в борьбе с этим злом. В обществе появились новые формы проведения безалкогольных свадеб, юбилеев, рождения, похорон и т.п. Именно в это время женился мой сын Владислав на Светлане Долговой, свадьба была без распития алкоголя. Конечно, потребовалась изобретательность для разработки ритуала, чтобы людям было весело и без алкоголя. Теперь ту антиалкогольную кампанию преимущественно считают ошибочной хотя бы потому, что государство лишилось довольно большого дохода из-за ограничения продажи спиртных напитков. Безусловно, в этом деле были свои плюсы и минусы. Надо не забывать, что тогда в течение года резко, примерно на 30%, сократилась преступность в области, стали пустовать медвытрезвители, значительно сократились хулиганские проявления на улицах и домашнее дебоширство. Тогда же появились и самогонщики, но они быстро выявлялись и привлекались к ответственности.

В рассматриваемый период Министерство внутренних дел поставило вопрос об отправлении на пенсию начальника УВД области генерала Шарапова. Желая активизировать работу данной системы, обком дал согласие на такое кадровое решение. Нам порекомендовали на эту должность генерала Данкова, работавшего в этой же роли в Мурманской области. До Мурманска Данков работал начальником одного из РОВД в Москве. Новый начальник УВД производил впечатление знающего своё дело человека, способного вдохнуть новую жизнь и энергию в работу этой очень сложной и ответственной системы правопорядка. За время деятельности Данкова на данном посту улучшилась оперативная ситуация в области, повысилось качество работы милиции, сократились нарушения законности, меньше стало поступать жалоб от граждан по работе этих органов. Однако Данков стремился в Москву, он этого добился своеобразным способом, выставив свою кандидатуру на выборы в депутаты Верховного Совета РСФСР, каковым и был избран.

В 1987 году мы с Лидой поехали в отпуск в санаторий «Гагры» в Абхазии. Перед отпуском я получил открытку из Киева от своего однокашника по училищу Саши Караваева, который сообщал мне, что в сентябре собираются выпускники нашего военно-морского училища 1957 года выпуска. По времени всё хорошо складывалось: если уехать из санатория на 3-4 дня раньше, то мы попадали с Лидой на эту встречу. Я 30 лет не был в Киеве, нам с Лидой хотелось вновь там побывать, встретиться с теми, с кем прошла молодость. В Абхазии мы тоже были в первый раз, нас здесь всё интересовало. Так как мы оба любители путешествовать, то записались на все экскурсии, которые совпадали с нашим отпуском. Тогда я ещё не знал, что это моё последнее посещение берегов Чёрного моря. Теперь мне кажется смешным, что нам не понравилась комната, в которую нас поселили в санатории. Отдыхая преимущественно в Форосе, мы привыкли, что окна нашей комнаты и балкон всегда выходили на море. Нам нравилось ночью и по утрам слушать морской прибой, когда море слегка волнуется. Здесь тоже здание находилось метрах в 100 от берега моря, но предоставленная нам комната находилась с противоположной от моря стороны. Я даже зашёл к директору санатория с просьбой поселить нас в комнату со стороны моря. Кстати, директор эту мою просьбу удовлетворил. Теперь бы мы согласились на любые условия, чтобы побывать на море, но таких возможностей у нас уже нет. В целом в санатории нам понравилось, мы прекрасно отдохнули. Вдоль черноморского побережья мы путешествовали на автобусе и на прогулочном катере по морю до Сухуми, любуясь великолепными видами на Кавказские горы, прекрасно обустроенные трудолюбивым абхазским народом места отдыха людей и населённые пункты местных жителей. Мы ещё тогда обратили внимание, что абхазцы не считают свою территорию грузинской, полагая, что их искусственно присоединили к Грузии, чем абхазцы всегда тяготились.

Вспоминается интересное путешествие на автобусе к знаменитому высокогорному озеру Рица. Автобус поднимается в гору вдоль глубокого ущелья по узкой дороге, с одной стороны которой отвесные скалы, уходящие высоко в небо, а с другой стороны кажущаяся бездонной пропасть. Стоит водителю автобуса немного ошибиться в вождении, как автобус нырнёт в эту страшную пропасть. Вместе с тем горы имеют свою растительность, и открыающийся ландшафт представляется изумительно красивым. Мы благополучно поднялись к своему пункту назначения, к озеру Рица, вокруг которого среди местных жителей существует множество мифов. По площади озеро невелико, наполнено непрозрачной голубой водой изумительных оттенков. Вдоль берегов расположились рестораны и кафе, на открытом воздухе готовят кавказские шашлыки и чебуреки. Здесь можно на любом фоне сфотографироваться, что мы и делали. Экскурсантов не утомляли длинными рассказами об озере и его особенностях, люди просто отдыхали и наслаждались природой. Интереснейшей была экскурсия на гору Афон. Мы прослушали историю заселения ещё в древние времена монахами афонских пещер, где был создан отличный от греческого свой монашеский Новый Афон, исповедующий православие и отстаивающий чистоту православной веры. На горе Афон нам показали открытые храмы, построенные монахами. Самым же интересным было путешествие в знаменитые афонские пещеры. Вход туда закрыт для свободных перемещений, добраться до места можно электричкой, движущейся в самой пещере. В конечном пункте назначения открываются великолепные гигантские подземные залы, перегороженные скалистыми образованиями. Постепенно двигаясь пешком из зала в зал, слушая экскурсовода, мы любовались величием подземных пустотных горных образований. Всюду видны чудесной красоты сталактиты и сталагмиты, некоторые из них имеют огромные размеры. Особый резонанс в пещерах приобретает голос, где естественно сложилась своеобразная акустика. Здесь довольно прохладно, поэтому, будучи одетыми по-летнему, мы поспешили выбраться из этих пещер в солнечный мир, чтобы согреться. Можно лишь удивляться, как монахи безвылазно жили в этих пещерах всю свою жизнь.

Чтобы попасть к назначенному времени в Киев, мы взяли авиабилеты от Адлера до Киева, а через 4 дня от Киева до Куйбышева. Из Сухуми я звонил в Киев, где заказал номер в одной из гостиниц на все дни пребывания там. Из Гагр до Адлера мы ехали в такси, там сели в самолёт до Киева, где от аэропорта до гостиницы в районе памятника Хмельницкому мы добирались тоже на такси. Вечером я позвонил Саше Караваеву, договорившись с ним встретиться на следующий день в 10.00 утра. Сама встреча выпускников должна была состояться через день. Но мы с Лидой не вытерпели и вечером в день прибытия, спустившись на фуникулёре на Подол, прошли к училищу, чтобы вспомнить его расположение. Ведь когда мы покидали училище, оно было расформировано и закрыто. Теперь же в этих зданиях расположилось высшее военно-морское политическое училище. Рядом с училищем в справочном бюро я хотел узнать адрес проживания Анатолия Белоуса, который должен был уже демобилизоваться. А так как он киевлянин, то я предположил, что он теперь живёт в Киеве. Однако в адресном столе он не значился, следовательно, жил где-то в других местах страны.

На следующее утро в условленном месте (ибо через 30 лет можно не узнать) мы встретились с Караваевым. Конечно, внешне постарев, но мы сразу признали друг друга. Саша был на своём легковом автомобиле и предложил нам посетить как старые исторические места, так и новые памятники культуры города. Мы с удовольствием согласились. По пути Саша рассказал, что он почти четверть века прослужил на Северном флоте, затем был направлен военным советником в Анголу, где пробыл несколько лет. Недавно вышел в отставку в чине капитана первого ранга, поселился в Киеве, где получил новую трёхкомнатную квартиру. Я поинтересовался, известно ли что-либо о Белоусе, Саша сказал, что у организаторов нашего сбора об Анатолии и месте его нахождения никаких сведений нет. В свою очередь Саша поинтересовался, держу ли я связь с Анатолием Моховым? Я сказал, что мы с Моховым обмениваемся письмами примерно один раз в год, что такой режим был связан с особенностями его службы. После окончания училища Мохов был направлен служить на Каспийское море в Баку. Там он прослужил года два и был направлен на Тихоокеанский флот в Петропавловск Камчатский. Здесь он попал на подводные лодки, дослужился до должности замполита командира атомного подводного крейсера. Его корабль почти постоянно находился в море, дежуря на заданной точке. Длительность пребывания в море была по 5-6 месяцев, затем пару месяцев на ремонт лодки, отдых команды и снова в море. Его жена такой режим не выдержала и уехала жить в Баку. Анатолий недавно ушёл в отставку в чине капитана первого ранга, теперь живёт под Москвой. Вспомнили мы и о других наших однокашниках с которыми, возможно, мы встретимся завтра.

Саша Караваев часов 6 возил нас с Лидой по Киеву, мы увидели новые микрорайоны, вновь созданные мемориалы, посвящённые победе советского народа в Великой Отечественной войне, проехали по новым прекрасным мостам через Днепр. Я почти не узнавал города, настолько он за эти 30 лет изменился. Побывали мы у Александра дома, познакомились с его женой Леной, дочкой Светой и внуком Сашей. Договорившись о встрече в училище, мы с Лидой, предварительно пройдясь по Крещатику, вернулись в гостиницу.

На следующее утро, воспользовавшись фуникулёром, мы с Лидой спустились на Подол и пешком отправились к училищу. У проходной в училище начали собираться бывшие наши однокурсники. Странное дело, я узнал лишь несколько человек по общему обличью, остальная масса собирающихся людей казалась мне незнакомой, настолько за 30 лет изменила жизнь внешность тех, с кем три года повседневно общались. Большинство пришедших после демобилизации жили в Киеве, лишь немногие приехали из других мест, в основном из причерноморских городов. Оказалось, что я приехал из наиболее отдалённого города. Все собирающиеся были в штатской одежде и с жёнами. Лишь один из нас, Баскаков, был в офицерской форме в звании капитана первого ранга. Он учился в моём взводе, всегда отличался большой аккуратностью в ношении морской формы, любил эту форму, поэтому и перед нами явился в ней. Баскаков ещё служил, являясь преподавателем философии в нынешнем училище. Из бывших выпускников 1957 года собралось человек 60-70. О месте проживания или службы остальных однокурсников организаторы встречи ничего не знали, поэтому спрашивали у приехавших, не знают ли они адреса ещё кого-то из наших ребят. Все пришедшие, отслужив свой срок службы, вышли в отставку, достигнув званий от капитана третьего ранга до капитана первого ранга. Лишь об одном выпускнике (фамилию не помню) говорили, что он достиг звания контр-адмирала, служит на Северном флоте и, в связи с занятостью, не смог приехать. Организаторы собирали деньги на вечерний ресторан, остальные общались, вспоминая прошлое и говоря о настоящем. Меня все узнавали, говорили, что внешне я почти не изменился. Моих близких друзей по училищу: Мохова, Белоуса, Столповских, Доровских и других - на встрече не было.

По плану встречи, нас провели по аудиториям, где мы в своё время изучали военно-морское дело. Теперь техника оказалась более современной, мне не знакомой. Прошлись мы по кубрикам, где когда-то обитали и где теперь живёт новое поколение курсантов. Затем нас вывели на плац во дворе училища, где перед нами построились и прошли торжественным маршем нынешние курсанты училища. Было приятно вспомнить свою молодость. После этой процедуры нас повели в новый корпус училища, где знакомили с новой техникой на современных ракетоносцах и других современных кораблях, с условиями быта и службы курсантов. Вся экскурсия длилась до 16 часов, после чего было свободное время до встречи за праздничным столом в ресторане.

В ресторане произносились речи о былом и настоящем, говорились тосты, продолжался обмен информацией о службе и житье-бытье. Поскольку все знали моё бывшее положение в училище, то в самом начале вечера попросили меня сказать слово о встрече, что я с удовольствием и сделал. Меня спросили, кем я являюсь сейчас, я скромно сказал, что работаю заведующим отделом Куйбышевского обкома партии, что вызвало восхищение в зале. Меня расспрашивали, как я оказался на гражданке, как достиг столь высокого положения и вообще, где сложнее: на военной службе или в гражданских условиях. Я отшучивался: везде хорошо, где нас нет. У многих служба была скучной, скажем, в роли заведующего клубом, лектора политотдела, заведующего кабинетом политпросвещения и т.п. Я представил, как можно прослужить 20-25 лет в одной должности, мне действительно такая жизнь показалась скучной. Но многие ребята прошли путь от комсомольского работника до замполита большого корабля, даже до начальника политотдела соединения кораблей. Словом, у всех был свой служебный путь, теперь осваивали пенсионную жизнь, где не каждый себя находил. В конце вечера были танцы, нам с Лидой говорили приятные комплименты, что мы очень красивая пара. На следующее утро все вновь встретились в сквере, у дома правительства Украины на Крещатике, где продолжались беседы, обмен адресами. В завершение встречи была экскурсия по памятным местам и музеям в районе Крещатика, где мы многое вспомнили или вновь увидели. На аэродром нас с Лидой проводили Саша Караваев и его жена Лена, мы выразили им признательность за тёплый приём. После этой встречи нам в Киеве больше побывать не пришлось.

В этом году решался вопрос о перспективах моего сына Владислава. Работая в обкоме комсомола, он вдруг заявил мне, что оформляется на учёбу в высшую школу КГБ. Я пытался всячески отговорить его от этой затеи, но с ним, оказывается, этими органами велась подготовительная работа ещё в институте. Он решительно настроился на службу в органах, мечтая о загранкомандировках. Мне ничего не оставалось, как смириться. Летом Слава отправился в Москву в эту школу, его молодая жена Света настолько трогательно была в него влюблена, что, сев с ним в поезд до Чапаевска, где жили её родители, так и уехала с ним в Москву. Мы целые сутки искали её, наконец, Слава позвонил и сообщил, что Света с ним, что останется там жить, что переведётся учиться из нашего университета в московский вуз. Пришлось мне решать вопрос о снятии для них квартиры в Москве на предстоящие два года. В 1988 году у них родился сын, а наш внук Николай.

Будучи в отпуске, я решил по настоянию врачей бросить курить. Это моё решение не обошлось без тяжёлых последствий. Осенью я приболел, началось воспаление лёгких, меня положили в больницу, стали применять антибиотики, что спровоцировало бронхиальную астму. В короткий срок я превратился из здорового человека в инвалида. Мои бронхи реагировали на мороз, и я на улице не мог быть более пяти минут, так как начинались бронхоспазмы. Месяца три я валялся по больницам - что врачи ни делали, лучше не становилось. Ища выход из положения, я нашёл литературу, где говорилось, что астму можно вылечить посредством дозированного голодания. Врачи отказывались от такого лечения, так как не знали его методологии. Я настоял, по книгам разработал сам процесс голодания, особенно скрупулёзным оказался выход из «чистого» голодания. Первый раз я проголодал 12 суток, потребляя лишь дистиллированную воду. Вскоре я стал прогуливаться по морозу без препарата, начиная с 10 минут, доведя прогулки до одного часа, затем до двух и более часов. Через полгода я проголодал вторично 15 суток, после чего на многие годы забыл об астме, зимой делая прогулки на лыжах по 15-25 километров. В данном случае тяжёлую болезнь победила моя воля, и я мог продолжать жить активной жизнью, полноценно отдаваться работе, без которой я себя не мог мыслить.