Факторы, способствовавшие ослаблению КПСС

После Косыгина возобладали командно-административные методы руководства экономикой страны, попытки волюнтаристски решать остро стоящие экономические проблемы, стремление объективные процессы экономики решать субъективистски. Не знание и не понимание объективных закономерностей, не могло не усугублять экономическую ситуацию. Введённая талонная система на покупку продуктов питания не только не стабилизировала внутренний рынок, а обострила кризисную ситуацию, полностью разбалансировала экономику, обесценила деньги. Интерес к Горбачёву как к лидеру, способному найти экономически грамотный выход из сложившейся кризисной ситуации, постепенно начал утрачиваться. Я слушал его речи, красиво оформленные, эффектно произнесённые, но не находил в этих речах здравого смысла, определённости в решении задач. Его речи и доклады всё более отличались пустой фразеологией, отсутствием разумных решений сложных экономических факторов, неумением видеть пути преодоления острых хозяйственных и социальных проблем. Горбачёв не был истинным коммунистом, хотя и занимал пост Генерального секретаря ЦК партии, он постоянно отклонялся в сторону реформаторства, считал реформы важным средством решения социально-экономических проблем. Не случайно впоследствии он будет говорить, что больше социал-демократ, чем коммунист. Этим в оценке роли его личности в судьбе нашей партии всё сказано. Для Горбачёва важнее было не достижение экономически и социально планируемого результата, а раскручивание самого процесса общественных изменений. Не случаен его любимый тезис: «Процесс пошёл». Мне кажется, что Горбачёва не особо волновали последствия его инициатив, важно для него, чтобы пошёл сам процесс изменений. Как не вспомнить здесь известный троцкистский тезис: «Движение - всё, конечная цель – ничто». Бездумное осуществление всевозможных политических решений, безответственное отношение к принятию решений экономического и военно-стратегического характера, а может и неумение видеть их результаты, привело к тяжёлым последствиям для коммунистической партии и страны в целом.

Экономика страны при политическом и государственном руководстве Горбачёва всё глубже тонула в разбалансировке этой системы, в кризисных проявлениях, или, как говорили сторонники её перестройки, в застое. Население начало возмущаться бессрочной талонной системой, зрело недовольство руководством страны. В этих условиях Горбачёв выносит на обсуждение пленума ЦК КПСС вопрос о расширении демократии в партии и государстве, неограниченной гласности, особенно в средствах массовой информации. На первый взгляд эти меры казались важными и нужными для развития советской системы. Но они никак не решали экономических проблем, которые всё обострялись и обострялись. Обсуждением идей демократизации и гласности Горбачёв хотел снять напряжение в обществе. Но, не предвидя последствий этих мер, своей политикой он резко обострил ситуацию не только в сфере экономики, но ещё более в идеологии. Опираясь на идею всемерной гласности, в средствах массовой информации началась новая кампания критики культа личности Сталина. Я думаю, эта новая критика Сталина была не случайным явлением. Чтобы опорочить советский общественно-политический строй, следовало, во что бы то ни стало, опорочить политическую партию, являющуюся сердцевиной этого строя. Именно критика Сталина и сталинизма как нельзя лучше подходила для решения этой задачи. Жупел антисталинизма начал раскручиваться с такой быстротой и невероятной силой, что в средствах массовой информации и сама КПСС стала представляться как партия преступников, захвативших власть в стране и терроризирующих народ. Ложь и клевета на партию стали символом времени. Редакции газет, радио, телевидения буквально на глазах вышли из-под контроля партийных органов. Горбачёв запретил каким-либо образом реагировать местным партийным органам на публикуемую информацию, если даже она является вымышленной или ложной.

Журналисты всех мастей, доселе считавшие, что их необоснованно ограничивают в публикациях, поняли тезис гласности как вседозволенность высказываний в средствах массовой информации. Ранее партийные органы критические статьи перепроверяли, чтобы не допускать ложной информации, оскорбляющей людей и унижающей их человеческое достоинство. Теперь стали публиковать всё, что корреспонденту вздумается. Средства массовой информации начали изощряться в критике и опошлении всего, что в советское время было святым, патриотичным. Павлика Морозова, Александра Матросова, Зою Космодемьянскую, Николая Островского, Чапаева, Щорса, Маяковского и многих других героев страны советов в печати оболгали, извратили исторические факты и события, посеяли неверие в саму возможность советского патриотизма, связанного с партией и комсомолом. Безудержная и неуёмная критика всего советского, партийного, комсомольского, пионерского не могла не отразиться на общественном сознании в нашей стране. Одним из идеологов критиканства по отношению к партии и советской истории стал секретарь ЦК КПСС Яковлев, который всемерно в своих публикациях и речах поддерживал «свободу» средств массовой информации, критиковал всё святое в советской истории, способствуя расшатыванию авторитета партии и самой советской системы. Уже в тот период я понял, что Яковлев изменил идеологии партии, проповедует ложь и клевету на саму партию и её виднейших представителей. По поводу положения дел в средствах массовой информации, отсутствию партийного влияния на них в обкоме состоялось совещание партийного актива, на котором пришлось выступить и мне. Я прямолинейно высказал своё мнение о Яковлеве, что надо поставить вопрос перед ЦК о его смещении с занимаемой должности за антипартийную деятельность. Я также высказал мысль, что Горбачёв своими действиями раскачивает лодку, в которой мы все сидим, что если его вовремя не поправить, то наша лодка опрокинется, ибо в критике партии зашли так далеко, что наша партия и государство в ближайшей перспективе могут быть разрушены. Меня одобрил партийный актив за принципиальность высказанных мыслей.

Вслед за выступлением средств массовой информации, как по какому-то сценарию, началось движение так называемых «неформалов». Меня проинформировали из УКГБ, что в городском парке им. Горького еженедельно, вечерами по средам, проходят собрания этих неформалов, где критикуется нынешняя действительность. Я решил сам побывать на таких собраниях и послушать, о чём идёт речь. Действительно, в 19 часов на одной из зрительских площадок городского парка собралось человек 40-50. Перед сидящими на скамьях выступал один молодой человек, который говорил, что все наши беды от партийных работников, которые сидят в райкомах, горкомах и обкомах партии и диктуют, что надо делать советским и хозяйственным органам. Через партийный аппарат (партократию) партия диктует свою волю всему обществу, поэтому диктатура пролетариата подменена диктатурой партии. Партийные работники имеют привилегии, которых нет у всех других граждан, они живут как при коммунизме: им все блага предоставляются бесплатно. Поэтому, не замахиваясь на партию, надо бороться против привилегий «партократии». У меня были сведения, что подобные движения «неформалов» проходят в Москве и других крупных городах страны. Сопоставив все имеющиеся факты движения «неформалов», я пришёл к выводу, что это движение, как впрочем и критика авторитетов партии в средствах массовой информации, по своей единой идеологии и направленности организуются каким-то центром, расположенным в Москве. Чуть позже «неформалы» начали собираться в нескольких местах города, где определённые лица вели разговоры с людьми на одну и ту же тему, по одному и тому же сценарию. Я поручил соответствующему отделу УКГБ установить руководителей этих неформальных собраний, выяснить, какую работу они проводят перед собраниями и имеют ли между собой контакт. Вскоре выяснилось, что таких руководителей около десятка, они постоянно встречаются на одной из квартир, договариваются о совместной работе с публикой. Для единства работы в массах руководители неформальных собраний получают указания и литературу из Москвы. У меня исчезло всякое сомнение в том, что развернувшаяся кампания по дискредитации партии и её партийного аппарата дело в стране организованное, что им руководит некий центр, возможно, по заданию из-за рубежа. С этими мыслями я пришёл к первому секретарю обкома партии Муравьёву, убеждая его, что о положении дел с «неформалами» и их центром надо проинформировать Центральный Комитет для принятия мер. Муравьёв со мной согласился, но снова высказал пресловутую мысль, что Горбачёв запретил предпринимать меры против «неформалов». Пусть мол, как в Китае, «расцветают все цветы». Я успокоился: раз об этом деле ЦК знает, то будут в своё время приняты меры по пресечению антисоветской и антипартийной деятельности, как это было в прежние периоды истории партии.

Однако антипартийная пропаганда продолжала нарастать. В нашем областном центре заканчивалось строительство здания облисполкома и обкома партии, так как прежнее здание, по заключению специалистов, было аварийным. Теперь «неформалы» от общей критики «партократии» за её привилегии перешли к конкретной критике первого секретаря обкома партии Муравьёва за строительство этого здания якобы на народные деньги, настаивая на отставке Муравьёва от должности. На собрания неформалов теперь стало приходить по 300-500 человек, которых организаторы данного движения убеждали в том, что партийные работники живут припеваючи, как сыр в масле купаются, что они повинны во всех бедах народа, что надо требовать отставки Муравьёва, как руководителя партийного аппарата области. Я пришёл на одно из таких собраний, где стал говорить, что слухи о якобы особых привилегиях партийных работников являются ложными, партийные работники больше всего делают для устранения имеющихся недостатков в нашей жизни, что партийные работники живут на скромную зарплату и имеют ненормированный рабочий день. Мне задали много вопросов о якобы имеющихся у нас привилегиях, я на них честно ответил, и большинство присутствующих мне поверили. Но мой выход к народу был лишь эпизодом. Руководители неформальных движений, как по команде, перешли к новому этапу борьбы, стали на собраниях призывать к проведению массового митинга на площади им. Куйбышева с требованием отставки Муравьёва. Откуда только взялись типографски отпечатанные массовым тиражом листовки с призывом прийти на митинг на площадь Куйбышева. Все места массового скопления людей, все транспортные остановки были увешаны такими листовками. Об этом я доложил руководству обкома партии. Муравьёв собрал секретарей и заведующих отделами обкома партии для совета, что можно сделать для снятия напряжения в городе. Ничего лучшего не придумали, как устроить на площади Куйбышева соревнование по картингу, чтобы помешать собрать здесь митинг.

В назначенное для митинга время я пришёл на площадь им. Куйбышева, встал недалеко от входа в оперный театр, чтобы лучше был обзор для наблюдения за происходящим. Милиции было немного, небольшой наряд для обеспечения порядка во время соревнований. На площади стоял треск этих приземистых машин, стлалось облако от несгоревшего бензина. Приближение митингующих с моей позиции видно не было. Но в назначенное время внезапно со всех сторон на площадь устремились толпы людей. Все машины заглохли, их места минут за 15 заняли люди. На площади, по моим наблюдениям, собралось тысяч 10 митингующих. Руководители митинга встали у памятника Куйбышеву, в руках у них были милицейские рупоры с усилителями звука. Среди пришедших на митинг я не видел рабочих, это были в основном представители интеллигенции, служащие, обыватели. Выступали на митинге его организаторы, которых я не раз видел в качестве ведущих собраний так называемых «неформалов». В выступлениях в крайне резкой форме говорилось о привилегиях «партократов», о строительстве с излишествами здания обкома партии, которое окрестили «муравейником», о необходимости отставки первого секретаря обкома партии Муравьёва. Без конца звучали призывы: «Долой Муравьёва!» На митинге было принято решение потребовать отставки Муравьёва, о чём сообщить в Москву Горбачёву.

Митинг быстро закончился, люди, не спеша, стали расходиться, мимо меня проходил один из «неформалов», чтобы было слышно всем, громко меня спросил: «Николай Иванович, вы всё ещё работаете в обкоме?» Услышав слово «обком», вокруг меня немедленно стала образовываться толпа народа, которая всё росла и росла. Толпа образовалась тысячи в полторы-две человек, меня сжали со всех сторон, выйти из толпы было невозможно. Со всех сторон мне посыпались вопросы о предполагаемых привилегиях. Спрашивали, какова у меня семья, какова по размеру квартира, давно ли я её получил, плачу ли за квартиру, каков размер зарплаты, работают ли жена и дети, бесплатно ли мне дана мебель, есть ли дача и автомобиль, бесплатно ли и где я получаю продукты, пользуюсь ли я талонами и т.п. Были вопросы о здании обкома и дачах на первой просеке: правда ли, что в обкоме есть сауна и плавательный бассейн, привозят ли нам туда девочек, кормят ли бесплатно, каковы хоромы на обкомовских дачах и т.п. На все вопросы я старательно и откровенно отвечал. Я говорил окружившим меня людям, что слухи о привилегиях партийным работникам надуманны и не соответствуют действительности. Партийные работники живут только на зарплату, я назвал её размеры, начиная с инструктора райкома, кончая первым секретарём обкома партии. Говорил о столовых в партийных комитетах, в которых обеды, как правило, лишь подогреваются, а готовятся в общественных столовых города. У работников партийных органов не бывает дач и автомобилей. Облисполком содержит так называемые дачи на первой просеке для председателя облисполкома, его заместителей и начальников отделов областного Совета, секретарей и заведующих отделами обкома партии. Дачные домики из досок, земли при них - пол сотки, плата за летний сезон за такую дачу 300 рублей, что в десяток раз превышает квартирную плату. Единственной привилегией партийных работников является возможность ежегодно получать путёвку в санаторий, учитывая наш ненормированный рабочий день. Санатории для партийных работников содержит ЦК КПСС, что не влияет на обеспечение трудящихся профсоюзными путёвками в санатории, дома отдыха, профилактории, туристические базы и т.п. На вопросы я отвечал часа полтора, присутствующим понравилась моя правдивость, они даже меня поблагодарили за честность и откровенность.

Поскольку Муравьёв после митинга продолжал работать в своей должности, «неформалы» начали готовить новый митинг. Я получил из УКГБ информацию, что на этот митинг «неформалы» будут стремиться пригласить максимальное число граждан. Муравьёв вновь собрал совещание, чтобы обсудить возможность своего участия в этом митинге. Поразмыслив, пришли к мнению, что надо инициативу брать в свои руки, что Муравьёву следует самому выступить на митинге, рассказать о принимаемых мерах по стабилизации положения с обеспечением населения продуктами питания. В средствах массовой информации было сообщено, что митинг проводит обком партии, на него приглашаются и представители неформальных движений. В назначенное время вся площадь им. Куйбышева была заполнена людьми, на митинг пришло примерно 40-50 тысяч человек. Я занял место среди митингующих, чтобы реальнее воспринимать реакцию граждан на выступления Муравьёва и других лиц. Митинг начался с выступления Муравьёва, но его плохо слушали, среди масс были распределены «неформалы», которые постоянно выкрикивали: «Позор Муравьёву, долой Муравьёва!» и т.п. Не дослушав речь Муравьёва, один из лидеров «неформалов» начал через мегафон обращаться к публике, выкрикивать, что не стоит его слушать, что он справненький и жирненький, что ему не понять простых людей, так как он живёт уже в коммунистическом изобилии. Выступление Муравьёва было сорвано, его публично начали обливать грязью, позорить, по всякому обзывать. Хорошего оратора от обкома партии не нашлось, руководство митингом полностью перешло в руки «неформалов», выступления которых, отличающиеся резкостью и грубостью, активно поддерживались массами людей. Муравьёву ничего не оставалось делать, как уйти с митинга. Фактически на этом его карьера была закончена.

Вскоре приехал инструктор орготдела ЦК партии для выяснения обстановки. Он беседовал с работниками обкома партии, его секретарями, лидерами «неформалов», на беседу приглашали и меня. Судя по разговору, вопрос о пребывании Муравьёва в должности решался однозначно отрицательно, только представитель ЦК советовался, кем его заменить, своим из области или прислать нового человека из Москвы. Большинство высказалось за избрание на эту должность нового человека. Через несколько дней вновь приехали представители ЦК партии, предложили собрать пленум обкома партии, на котором Муравьёва освободили от должности, первым секретарём обкома партии был избран работник ЦК КПСС Афонин. В области его никто не знал, после выяснилось, что Афонин вместе с Горбачёвым работал секретарём Ставропольского крайкома партии по строительству. С самого начала Афонин повёл себя не как работник обкома, а как высокопоставленная личность, которой дозволено всех либо жаловать, либо строго наказывать, вплоть до разгона всего аппарата обкома партии. С этих позиций он и разговаривал с нами, называя бездельниками, не умеющими работать, зря едящими государственный хлеб и т.п. Для Афонина авторитетом стали лидеры «неформалов», а не работники партийного аппарата. Примечательно, что речь Афонина нельзя было понимать без переводчика, она была настолько косноязычной, что звучали лишь намёки на слова, полных же слов просто не было. Партийный актив удивлялся, как человек с такой речью мог работать на довольно высоких должностях партийного аппарата Ставропольского края и даже в ЦК КПСС. Если у Горбачёва такие кадры в авторитете, то он на их фоне, безусловно, выделялся своим красноречием. На данном этапе «неформалы» добились выполнения поставленной задачи, но это было лишь начало их разрушительной деятельности.

В этот период я всё больше укреплялся во мнении, что движение «неформалов» по дискредитации партии не случайное явление, что оно кем-то спланировано и осуществляется целенаправленно и последовательно. Лидеры «неформалов» по всей стране начали с шельмования «партократии» за её якобы привилегии, затем стали ставить конкретные задачи по дискредитации первых партийных руководителей, постепенно наращивая процесс «разоблачений» всё новых звеньев партийных работников. Десяток появившихся «неформалов» вскоре подготовили сотни активистов из среды интеллигенции и обывателей, которые работали уже в трудовых коллективах, создавая отрицательное общественное мнение о партийных работниках всех уровней. По установленному порядку я систематически посещал различные трудовые коллективы, выступая там с информацией о положении дел в области, в первую очередь, в подведомственной мне сфере. Обычно такая информация воспринималась с интересом, пользуясь встречей с работником обкома партии, люди задавали много вопросов на любые интересующие их темы. Я старался подробнее и добросовестней отвечать на волнующие трудящихся вопросы. Однако в рассматриваемый период, учитывая слухи, распространяемые «неформалами», руководящих работников области на единых политднях стали в коллективах встречать враждебно, с предубеждением. Однажды я поехал на такую встречу в коллектив ЦКБ научно-производственного комплекса Главного конструктора Кузнецова. Данный коллектив по материальному обеспечению отличался в лучшую сторону по сравнению с другими трудовыми коллективами. Я здесь бывал не первый раз, меня здесь знали и принимали доброжелательно. На этот раз после моей 30 минутной информации работники конструкторского бюро обрушились на меня с обвинениями в адрес партийных работников в диктаторстве, корыстолюбии, отрыве от людей и т.п. Все вопросы задавались в резкой неуважительной форме. Я в течение полутора часов терпеливо отвечал на все вопросы, постепенно разоблачая лживость слухов, которые плелись вокруг «партократии». В конечном счёте слушатели удовлетворились моими доводами и извинились за резкость и несправедливость суждений и обвинений в адрес партийных работников.

Горбачёву, видимо, нравился ажиотаж, возникший в стране вокруг мнимых привилегий партийных работников, именно в этот период он принимает решение об увеличении заработной платы партийному аппарату, придав этому решению гласность, что вызвало новую волну ажиотажа и всяческих обвинений данной категории работников в нескромности. Теперь Горбачёв говорит, что ему не в чем себя упрекнуть в развале партии, что так сложилась обстановка и тому следовало быть. Думаю, что Горбачёв здесь ловчит, хочет в истории выглядеть лучше, чем на самом деле он выглядит, как предатель идеалов партии и её разрушитель. Невозможно представить, чтобы Генеральный секретарь ЦК партии не видел, что проводимая им политика по отношению к партии носит разрушительный характер, вызывает необратимый процесс дискредитации всего нашего партийного дела по строительству бесклассового гуманного общества. Без коммунистической партии такое общество само собой не возникнет, а эксплуатация и порабощение будут продолжаться безмерно долго. В своё время председатель КГБ Крючков говорил об агентах влияния, которые, не являясь агентами буржуазных разведок, фактически находятся под их влиянием и осуществляют действия на руку буржуазии. Международный империализм только и мечтал, как бы дискредитировать коммунистическую партию, являющуюся главным оплотом борьбы против эксплуатации и угнетения. Руководители ЦРУ Соединённых Штатов Америки понимали, что силой нашу социалистическую страну не возьмёшь, но её можно разложить изнутри, посеяв низменные побуждения в нашем народе по отношению к материальным благам, сомнения к целям нового строящегося общества. В данном случае само руководство КПСС, понимало оно это или не понимало, всё делало, как для дискредитации партии, так и для её самоуничтожения. При этом против партии, особенно против её интеллектуального ядра, партийного аппарата, использовались обычные ложь и клевета, подогреваемые нестабильностью экономики. Не исключено, что экономические трудности в стране создавались искусственно как своим руководством, так и внешним империалистическим влиянием. Горбачёв явно действовал на руку мирового капитала, осознавал он это или не осознавал. Поэтому его политику того времени можно отнести к деятельности «агентов влияния», но нельзя исключать и версию, что он действительно являлся таким агентом.

Между тем в Куйбышеве с приходом в обком Афонина обстановка не только не разрядилась, но ещё более обострилась. Мой шеф, второй секретарь обкома партии Ходасевич, не найдя общего языка с Афониным, не стал мириться с его методами руководства и подал в отставку. На его место был избран инструктор ЦК КПСС Абрамов, работавший до ЦК первым секретарём Кировского райкома партии в нашем городе. Я раньше слышал от своих коллег, что Абрамов как руководитель - человек очень осторожный, стремящийся не брать на себя ответственность, когда можно этого избежать. Теперь я вошёл в его прямое подчинение, и мне, выше названная черта его характера сразу бросилась в глаза: в отличие от Ходасевича, который всегда проявлял смелость в принятии самых важных решений и брал за них ответственность на себя. С Абрамовым же никогда не знаешь, где получишь оплеуху.

Лидеры «неформалов» искали новую зацепку для обострения общественного мнения против партии. Такой зацепкой стал построенный на улице Вилоновской №1 жилой дом, предназначенный для семей партийных и советских работников. Деньги для строительства этого дома были выделены Советом Министров СССР и ЦК КПСС. Наверное, в принципе строительство такого дома только для партийных и советских работников было ошибкой. Лучше, если эта категория людей ничем не выделяется среди трудящихся. Когда строительство дома заканчивалось, наш заведующий финансовым отделом предлагал и мне квартиру в этом доме. Я отказался, сославшись, что меня вполне устраивает квартира, где я живу. Но многие согласились на такую замену квартир, оставив прежние государству. «Неформалы» не поленились составить перечень должностных лиц области и города, которые без особой необходимости переселились в новое жильё. Этот список обсуждался на всех собраниях «неформалов», получил огласку в средствах массовой информации. По этому поводу «неформалами» начал готовиться городской митинг. Я высказал свою точку зрения Абрамову по поводу этого митинга. По моему мнению, перед празднованием дня Октябрьской революции не стоило давать согласие на митинг на площади Куйбышева. Если же люди будут подходить, то им вежливо предложить пройти в другое место, в один из ближних скверов. Абрамов не стал принимать решений, а повёл меня к Афонину, где я повторил свои доводы по митингу, на что Афонин согласился. Я дал поручение милиции оцепить площадь и тактично не допускать участников митинга на площадь, ссылаясь, что на проведение митинга не было получено разрешение. Желающих участвовать в митинге собралось человек 100-150, лидеры «неформалов» предприняли попытку прорвать оцепление милиции и пройти на площадь, но были остановлены и вытеснены с площади. В этот же день лидеры «неформалов» пришли к Афонину с протестом против того, что им не дали провести митинг на площади Куйбышева. Афонин сослался на меня, что это я принял решение не допускать митингующих на площадь. На следующий день в областной газете была опубликована статья, в которой меня резко критиковали за привлечение милиции для недопущения митинга на центральной площади города.

Вокруг дома по Вилоновской №1 возрастало общественное напряжение, Афонин потребовал, чтобы все, вселившиеся в этот дом ответственные работники, вновь переселились в своё прежнее жильё. Большинство не стали обострять отношения и переселились туда, где жили раньше. Но некоторые посчитали такое переселение незаслуженным унижением и отказались выполнять указание Афонина. Это были первый секретарь Октябрьского райкома партии Кузнецов и первый заместитель председателя горисполкома Аистов. Афонин данный вопрос внёс на рассмотрение бюро обкома партии, где настоял исключить этих товарищей из партии и освободить от занимаемых должностей. Аистов не перенёс такого оскорбления и унижения и дома от инфаркта скончался. Вскоре и сердце Кузнецова не выдержало, он тоже умер от сердечной недостаточности. Аистов многие годы работал секретарём парткома завода имени Масленникова, первым секретарём Октябрьского райкома партии, затем первым заместителем председателя горисполкома. На этом посту он много сделал по проектированию и началу строительства Куйбышевского метрополитена. Всего за 5 лет была построена и сдана в эксплуатацию линия метро от Заводской станции до Гагаринской. Теперь же, за 20 лет, введены в строй лишь две станции, а две новых ещё строятся. Кузнецов тоже имел большие заслуги перед городом. Наверное, с ними не следовало столь жёстко поступать, учитывая, что они имели право на улучшение жилищных условий. Так трагически закончилась эпопея с домом на Вилоновской №1.

«Неформалы» нашли компромат и против меня, узнав, что я преподаю в институте культуры. Афонин вызвал меня и потребовал прекратить практику преподавания в вузе. Я ему ответил, что мне ранее давалось разрешение на небольшую практику в преподавательской работе, что законом это не запрещено, что нельзя идти на поводу и выполнять все требования «неформалов». Афонин полагал, что я трачу своё рабочее время не по назначению, что надо выбирать: либо обком, либо вуз. Я ответил, что не возражаю подать в отставку с партийной работы, но в вузе прекращать работу в угоду «неформалам» принципиально не буду. Я объяснил Афонину, что работаю только с заочниками, два раза в году по 15 дней по вечерам. Учитывая сложившуюся ситуацию в партии, тенденцию к дискредитации партийных работников, возможность в ближайшей перспективе моего перехода на преподавательскую работу, я заявил Афонину, что согласен в этом учебном году провести занятия со студентами в счёт моего отпуска. На таком предложении мы и порешили.

Экономическое положение в стране ухудшалось. Деньги у людей были, но продовольственные магазины продолжали пустовать. Конечно, голода не было, талонная же система обеспечения продуктами всем осточертела. В народе говорили: «В магазинах ничего нет, а холодильники у всех переполнены». Между тем, в Москве продовольственных талонов не было, там торговля продолжала быть свободной. Из всей европейской части страны потянулись потоки граждан в Москву за продуктами. Самолёты и поезда оказались переполненными вояжёрами в Москву с этой целью. Между тем Горбачёв продолжал раскручивать свою шарманку «демократизации и гласности», пытаясь тем самым отвлечь внимание людей от острых экономических проблем. Неформалами была навязана идея альтернативных выборов в органы высшей власти страны. Горбачёв провёл решение о созыве Съезда народных депутатов со значительно расширенным его составом. Теперь только Съездом народных депутатов, а не прямым голосованием избирался Верховный Совет СССР, а последний уже избирал Президиум Верховного Совета страны. Подобная система выборов была распространена и на союзные республики. В период выборной кампании на каждое депутатское место коллективами выдвигалось по нескольку кандидатур, в том числе были и самовыдвиженцы. Выборы проходили сложно, кандидаты в депутаты стремились всемерно опорочить и оболгать друг друга. Депутатом становился тот, кто набирал при тайном голосовании большинство голосов из всех включённых в список кандидатур, а не от числа избирателей, как это было при прежней избирательной системе. Из-за такого ажиотажа в депутаты попало много случайных людей, даже с преступным прошлым. В стране вводились принципы буржуазного демократизма. Очень сложно проходил Съезд народных депутатов СССР, когда в многотысячной аудитории выстраивалась очередь для выступлений, все перебивали друг друга, кричали с мест, свистели, топали ногами и т.п. Выступления в большинстве случаев сводились к критике советской системы, особенно к развенчанию руководящей роли КПСС. Попавшие на съезд «неформалы» и внутренние диссиденты, наподобие Сахарова, требовали отмены статьи Конституции о руководящей и направляющей роли КПСС в советском государстве. Управлять работой такого Съезда было почти невозможно, в зале дело доходило до взаимных оскорблений и потасовок. И эта распущенность, бескультурье преподносились как новое слово в «демократии»!

Особенно остро и противоречиво проходило избрание на Съезде народных депутатов РСФСР Верховного Совета России. Шла борьба буквально за каждый мандат. В результате Ельцин не проходил в Верховный Совет республики, на что надеялись «неформалы» и он сам. Только после длительных переговоров один из избранных в Верховный Совет отказался от своего мандата в пользу Ельцина, последний был избран в Верховный Совет республики. Заседание съезда транслировалось по радио и телевидению на всю страну. Но уже в Верховном Совете Ельцин единогласно был избран председателем Президиума Верховного Совета РСФСР. Этим самым «неформалы» добились возведения своего лидера в высшее руководство республики и страны. При освобождении Ельцина от обязанностей первого секретаря Московского горкома партии Горбачёв ему сказал, что больше не допустит его в политическую жизнь страны. Но Горбачёв недооценил всесокрушающей воли Ельцина к власти. Ельцин вновь оказался в большой политике и имел амбиции на получение неограниченной власти.

Теперь средства массовой информации преподносят деятельность Горбачёва как прогрессивное явление, способствовавшее расширению свободы и демократии в нашей стране. Но уже тогда Горбачёв видел, что коммунистическая партия, Генеральным секретарём которой он является, всё более утрачивает свои позиции в обществе, а повседневное шельмование партии и её авторитетов, привело к формированию в общественном сознании отрицательного отношения к идеологии, проводимой партией, и к коммунистической идеологии вообще. Чтобы сохранить за собой власть в обществе, Горбачёв инициировал идею избрания Президента страны. Эта идея была поддержана, и Горбачёв на заседании Верховного Совета СССР был избран Президентом СССР. Этим актом Горбачёв поставил себя в независимое положение от партии, активно продолжая её разрушать. Инициативе Горбачёва последовал и Ельцин, который провёл решение Верховного Совета РСФСР об объявлении России независимой ( как будто до сих пор она не была независимой) и об избрании своего Президента. Ельцин был избран Президентом РСФСР, тем самым, приобретя практически независимое положение от Горбачёва, да и от СССР в целом. Чтобы окончательно сокрушить КПСС, Горбачёв проводит решение Верховного Совета об исключении из Конституции статьи о руководящей и направляющей роли партии в жизни Советского государства. Данным решением партия утрачивала своё руководящее положение в государстве и превращалась в обычный клуб по интересам, хотя была ещё самой многочисленной общественной организацией и сохраняла свою всеохватывающую структуру.

Вскоре система альтернативных выборов была внедрена и в партии. Начиная с первичной организации и выше при избрании руководящих органов, стал выдвигаться ряд кандидатур, допускалось и самовыдвижение. В партии пошёл процесс скандальных выборов, необоснованных лживых обвинений, оскорблений, унижения человеческого достоинства. На место товарищества в партии стал внедряться индивидуализм, чёрствость, грубость, неуважительное отношение к авторитетам. По своей должности я вроде бы должен был быть в составе обкома партии, следовательно, делегатом на областной партийной конференции. В партии был установлен новый порядок выборов как делегатов на конференции, так и членов соответствующих партийных органов. Ранее, по Уставу, на районные и городские партийные конференции делегаты избирались по норме представительства на собраниях первичных партийных организаций, делегаты на областную конференцию избирались на районных и городских партийных конференциях. Члены партийных комитетов различных уровней избирались на соответствующих конференциях: районных, городских, областных. По установленному новому порядку в партии делегаты на все конференции и члены соответствующих комитетов на альтернативной основе должны были избираться на собраниях первичных партийных организаций. Меня в члены обкома партии избрали в партийной организации одной из школ Железнодорожного района. Получалось нелогично: областная конференция ещё не началась, а члены обкома уже избраны. Делегатом на областную конференцию меня должны были избрать на собрании коммунистов Железнодорожного районного отдела внутренних дел. На этом собрании кроме моей кандидатуры в порядке самовыдвижения была внесена кандидатура участкового уполномоченного, который активно критиковал партию на всех собраниях «неформалов». Я против него ничего не говорил на собрании, он же вылил на меня ушат грязи, огульно обвиняя в немыслимых привилегиях партократии. После его выступления я взял слово и сказал коммунистам, что избирать - их дело, они меня знают хорошо, опускаться же до лживых компроматов я не собираюсь. Здесь я не был избран делегатом, на волне шельмования партии коммунисты отдали предпочтение своему коллеге. Я тогда для себя решил, что больше ни в каких выборах участвовать не буду, что система шельмования, грязных выборных технологий для меня неприемлема.

Мне явно не по душе была вся эта горбачёвская перестройка, я ясно увидел плачевный исход происходящих преобразований, что под маркой демократизации и гласности происходит разрушение всего того, за что партия боролась многие десятилетия. Наряду с политической трескотнёй вокруг идеи демократизации никаких мер по улучшению жизни народа не предпринималось. В сфере экономики было принято решение открыть простор для мелкого предпринимательства, торговли везде и всюду. Началось движение «челноков» в Турцию, Китай, другие страны за дешёвым товаром. Улицы и площади заполнились торговыми лотками, киосками. Вместо развития производства для нужд населения власти ставку сделали на торговлю зарубежным, давно вышедшим из моды, залежалым некачественным товаром. Среди населения, да и в среде коммунистов, вместо нравственных норм строителя коммунизма стали поощряться стяжательство, накопительство, материальное превосходство одних над другими. Данным проблемам был посвящен один из пленумов обкома партии. В своей речи на этом пленуме я открыто и прямолинейно высказал своё мнение о том, что Горбачёв и его ближайшее окружение фактически предают дело партии. Проводимая ими политика на так называемую «демократизацию и гласность» ничего, кроме политической болтовни, не даёт, что внедрение в наше общество принципов буржуазной демократии развращает людей, разрушает саму суть гуманности и справедливости, человеколюбия и товарищества. Я предложил поднять вопрос перед ЦК КПСС об отстранении Горбачёва от должности Генерального секретаря ЦК партии и принятию мер по прекращению шельмования партии, восстановлению её принципов партийного строительства. Афонину моя речь не понравилась, он сказал, что так вопрос ставить нельзя, что Горбачёв не предатель, а авторитетный лидер партии. Некоторые члены обкома в перерыве одобряли моё выступление, но мои предложения не поддержали. Надо иметь в виду, что в прошедшей отчётно-выборной кампании почти все секретари партийных комитетов были заменены на новые кадры. На альтернативной основе пришли к руководству люди, которые во многом разделяли идеи «неформалов», не были убеждёнными коммунистами, многие из них поддались на буржуазную риторику, отошли от ленинских принципов строения партии. Партия фактически лишилась своего закалённого партийного кадрового звена. Теперь можно слышать, что партийные кадры и возглавили горбачёвскую перестройку, что они первыми ударились в предпринимательство. Подобные утверждения не соответствуют действительности, ибо сложившийся ранее кадровый состав партии горбачёвскими мерами «демократизации» был отстранён от руководства. Пришедшие к руководству новые партийные кадры оказались во многом заражёнными идеями собственнических амбиций. Именно эти кадры ушли в ельцинские структуры и продолжали разрушать социалистическую систему хозяйствования.

Чтобы окончательно отстранить партию от руководства общественными процессами, Горбачёв провёл в Центральном Комитете решение о ликвидации отраслевых отделов партийных комитетов, оставив лишь функциональные отделы: организационно-партийной работы, идеологический и общий. Таким образом, из партийных комитетов ушли высококвалифицированные кадры партийных работников, способные оказывать позитивное воздействие на развитие всех сторон жизни общества. Сама же внутрипартийная жизнь теперь мало кого интересовала. Как уже говорилось выше, КПСС не подменяла Советы и хозяйственников в решении экономических проблем, она на этот процесс воздействовала кадровой политикой. Советские и хозяйственные кадры руководящих работников утверждались на бюро соответствующих комитетов. Если человек не справлялся с работой, то его от должности освобождали вышестоящие хозяйственные органы по согласованию с соответствующим партийным комитетом. Партийный комитет и сам мог принимать решение с рекомендацией об освобождении от занимаемой руководящей должности, хозяйственный же орган обязан был выполнить такую рекомендацию. Руководящие работники знали, где их утверждают в должности, поэтому к партийному органу относились с соответствующим вниманием и уважением. С ликвидацией отраслевых отделов партийных комитетов хозяйственные кадры перестали считаться с партийными органами, а партия лишилась возможности целенаправленно влиять на их деятельность.

В чём же причина такого быстрого ослабления партии? Бытует мнение, что партия исчерпала свой жизненный ресурс, поэтому сама и развалилась. Но такая точка зрения есть плод примитивной фантазии. Партия целенаправленно и последовательно была подвергнута разрушению Горбачёвым, вставшим на позиции предательства её целей и идеалов. Но для этого существовали и внутрипартийные причины, способствовавшие быстрому процессу дезорганизации партии. Одной из таких причин явилась недооценка партией роли интеллигенции в обществе. Длительное время догматически считалось, что советское общество состоит из двух дружественных классов: рабочих и крестьян. Интеллигенция же относилась к некоей прослойке в обществе между классами рабочих и крестьян, хотя в ходе научно-технического прогресса она стала на передовых производствах играть ведущую роль. В партии считалось, что если она выражает интересы рабочих и крестьян, то в ней и должны быть преимущественно представители этих классов. Представителей интеллигенции принимали в партию по остаточному принципу, т.е. ограниченно. Интеллигенция, как категория служащих, значительно отставала от рабочих и по заработной плате. Особенно эта проблема волновала творческую интеллигенцию, которая считала себя ущемлённой. Постепенно накапливалось недовольство представителей интеллигенции такой политикой партии по отношению к ней, что было замечено и учтено силами антикоммунизма как внутри страны, так и за рубежом. Если проанализировать теперь произошедшие в мире всякие цветные революции и их подготовку заинтересованными государствами, жаждущими мирового господства, складывается убеждение, что движение «неформалов» в нашей стране явилось извне спланированной, организованной и финансированной акцией по дискредитации КПСС как стержня осуществления коммунистической идеологии, так ненавистной буржуазному миру. Влиянию «неформалов», в первую очередь, поддалась интеллигенция, особенно творческая. Это были журналисты, писатели, значительная часть артистов, работники научно-исследовательских институтов, учителя, врачи и т.п. Данная категория людей митинговала, увлекала за собой обывательскую среду, сочиняла антипартийные памфлеты, выдвигала требование об отстранении партии от управления обществом. Рабочий класс и крестьянство в горбачёвской перестройке участия не принимали, но и не выступили в защиту партии. Два этих класса активно боролись в гражданской войне за социалистические преобразования, но за годы советской власти они были усыплены руководящей ролью коммунистической партии, привыкли считать, что ЦК партии защищает их интересы, поэтому спокойно отнеслись к происходящим в стране по инициативе ЦК перестроечным процессам.

Другой причиной разрушения партии оказалось отсутствие воздействия низовых партийных звеньев на центральные органы партии. Критика деятельности вышестоящих органов партии со стороны низовых партийных структур практически отсутствовала. В принципе демократического централизма превалировал централизм. Установившаяся строжайшая дисциплина по выполнению решений вышестоящих органов привела к тому, что ЦК КПСС, его Политбюро, особенно Генеральный секретарь оказались вне критики, их решения подлежали безоговорочному исполнению. Уже видно было невооружённым глазом, что Горбачёв разрушает партию, но против него никто не смел выступить. Даже ГКЧПисты, отстранив Горбачёва от власти, всё ещё оглядывались на него, не принимали решительных мер к восстановлению социалистической законности и правопорядка.

Совершенно очевидно, что партия целенаправленно, последовательно и неотвратимо разрушалась политикой и действиями руководящего звена партии во главе с её Генеральным секретарём. В это трудно было поверить, но это теперь неоспоримый факт. Бывают предатели в любом деле, но чтобы предателем стал лидер то ли партии, то ли государства, такой прецедент в истории, пожалуй, встречается впервые. Действительно, под привлекательным лозунгом демократизации и гласности начинается шельмование партии, её героической истории и всех её авторитетов. Горбачёв не вступился за свою партию, а деликатно отмалчивался, мол пусть этот процесс идёт до конца. Но гласность должна быть правдивой, а не ложной. Следовало давать оценку ложной информации, получающей общественный резонанс. Горбачёв вообще запретил партийным органам рассматривать критические корреспонденции, давать им оценку, что вело к безнаказанности авторов лживых публикаций. Нельзя представить, чтобы Горбачёв не понимал опасности всеохватывающего шельмования дела партии. Видимо, его такое положение устраивало, он даже гордился тем, какой костёр он разжёг. Пусть все видят, какой он борец за справедливость! Горбачёву было известно, что движение «неформалов» в стране носит организованный, ярко выраженный антипартийный характер, нет сомнения, что у него была информация от органов госбезопасности о влиянии извне на это движение. Однако мер по разоблачению истинных намерений такого движения он не принимал, более того, запретил местным органам власти вмешиваться и мешать деятельности лидеров этого движения.

Далее, под видом демократизации, был изменён Устав партии по выборам партийных органов, в него были внедрены элементы буржуазной демократии, создающие видимость демократизма, на деле ведущие к размыванию кадров партии. Эти изменения незамедлительно привели к устранению опытных и подготовленных кадров партийных работников от дел партии, привлечению к партийному руководству молодых, но не зрелых работников, подпавших под влияние антипартийно настроенных людей. Горбачёвым было беспринципно дано согласие на ликвидацию в Конституции СССР статьи о руководящей и направляющей роли КПСС в советском обществе. Устранению партии от насущных проблем страны способствовала и ликвидация отраслевых отделов в партийных комитетах.

Ослаблению партии, снижению её авторитета в массах коммунистов и беспартийных способствовал догматизм и формализм в идеологической работе, начётничество в системе политического просвещения, навязывание изучения речей лидеров партии во всех звеньях трудовых коллективов. Как уже говорилось, догматизм и формализм в идеологической работе длительное время внедрялся в период руководства этим участком Сусловым, секретарём ЦК КПСС по идеологии. Но идеология стала носить ревизионистский, антипартийный характер в период руководства этим участком Яковлева, ставленника Горбачёва. Подмена вдумчивой работы с людьми по развитию их духовности примитивным начётничеством, пустой фразеологией, а затем и опошлением всех партийных авторитетов, не могли не вызвать неприязненного отношения в массах людей к самому понятию коммунистической идеологии, бездумному навязыванию этих идей. На определённом этапе партия отдала дело воспитания масс второстепенным лицам в структуре иерархии партийных кадров. Постепенно идеологическая работа в партии с первых рубежей перешла на второстепенные, в соответствии с чем и подбирались кадры идеологов во всех звеньях партийной работы.

Горбачёв, безусловно, видел разрушение партии, поэтому и поставил вопрос об избрании себя Президентом страны, что ставило его государственный статус в полную независимость от партии. Таким образом, Горбачёв сознательно и целенаправленно разрушал великую партию, выпестованную Лениным, Сталиным и другими её историческими лидерами в интересах строительства общества социальной справедливости. Говорят, в Риме какой-то монах, чтобы оставить своё имя в истории, сжёг храм. Горбачёв уже вошёл в историю, но не как прогрессивный деятель, о чём стремятся утверждать представители современного антисоветизма, а как иуда, предатель дела рабочих и крестьян, дела строительства бесклассового общества на гуманных началах свободы, равенства, братства и социальной справедливости.

Осенью 1989 года я участвовал последний раз в работе областной партийной конференции. Авторитет Афонина к тому времени был ничтожным, поэтому он сразу отказался избираться в новый состав партийного комитета. В обкоме предварительно была договорённость на должность первого секретаря обкома партии рекомендовать Абрамова, нынешнего второго секретаря. Однако партийный актив на альтернативной основе выдвинул свою кандидатуру на эту должность. Этой кандидатурой стал Романов, последнее время работавший заместителем председателя облисполкома. Романов длительное время работал первым секретарём Новокуйбышевского горкома партии, затем заведующим идеологическим отделом обкома партии, откуда был выдвинут на должность зампреда облисполкома. На конференции Романов почти единодушно был избран первым секретарём обкома КПСС. Внешне тогда казалось, что многомиллионная армия коммунистов ещё сильна своей организацией и идеологией, однако её силы Горбачёвым, его разрушительными мерами против партии были подорваны, этот гигант был ещё жив, но ему перетянули горло, он уже находился в судорожных конвульсиях.

Весной 1989 года сын Владислав, закончив Высшую школу КГБ, получив второе высшее образование, вернулся со своей семьёй из Москвы в Куйбышев. Началась его непосредственная работа в органах госбезопасности. Семья наша возросла, у нас с бабушкой появилась забота нянчиться с внуком, следить, как он растёт, набирается сил. Учитывая сложную морально-психологическую обстановку в городе, у меня с сыном чаще стали возникать откровенные разговоры о положении в стране, о судьбах партии, политике Горбачёва и т.п. Я стал замечать, что мои убеждения во многом расходятся с мнением сына. Меня это беспокоило, надо было осмыслить: либо я консерватор и устарел, либо сын заблуждается. После самокритичных раздумий я пришёл к заключению, что моя точка зрения является правильной, спор же наш рассудит сама история. Неприятно было, что мои политические взгляды во многом не совпадают с мнением сына. Но в то время так было во многих семьях.

В связи с ликвидацией отраслевых отделов обкома партии, где-то в сентябре 1990 года меня пригласил Афонин и спросил, буду ли я увольняться или оформлюсь на пенсию. Мне до пенсионного возраста не хватало чуть более полугода. Тогда правительством было принято решение: в связи с резким сокращением партийного аппарата, лицам, которым не хватало до пенсионного возраста до одного года, разрешить выйти на пенсию до истечения срока ухода на пенсию. Я Афонину сказал, что буду оформляться на пенсию. К тому времени был принят новый пенсионный закон, по которому, будучи на пенсии, разрешалось неограниченно работать, только уже в другом учреждении. Я решил оформиться на пенсию и перейти на постоянную работу в вуз в качестве преподавателя философии. Мы с Лидой уже продумывали, как построим свою жизнь, будучи на пенсии. Нам хотелось летом жить где-нибудь в деревне, на лоне природы, а зимой в городе. Наше детство прошло в сельской местности, и нас тянула к себе природа. Постоянно находясь по работе в разъездах по области, я присматривался к населённым пунктам, их расположению, красоте природного ландшафта, близости реки и т.п. Сперва мы хотели найти подходящий дом в деревне и купить его. Но, посмотрев несколько таких домов в разных деревнях, мы убедились, что в предлагаемых развалюхах жить будет неприятно. Мы решили построить небольшой дом в деревне, где нам больше понравится природа. Такой деревней оказалась Украинка в Красноярском районе, живописно расположившаяся вдоль речки Кондурча, вблизи полей и лесов. На окраинном пустыре этого села мне был отведён участок земли под строительство дома, который и начали строить весной 1990 года. Чтобы постоянно ездить в деревню, необходим был транспорт. Семья стала настаивать на покупке автомобиля. Денег для этого не было. Поразмыслив, я взял в банке кредит на 5 лет и купил вазовский автомобиль «Нива». Сам составил проект дома, на скопленные за жизнь средства закупил строительные материалы и начал строительство. Пришлось тщательно сохранять все покупные квитанции, чтобы меня в чём-то не обвинили «неформалы», которые только и ждали момента, чтобы партийного работника опорочить. 1990 год ознаменовался ещё тем, что у дочери Галины родился сын, а наш с Лидой внук – Денис. Мы теперь стали богатыми на внуков, и было чему посвятить свои пенсионные годы.

В ноябре 1990 года пришло решение Совета Министров СССР о назначении мне персональной пенсии союзного значения. К этому времени я определил на работу своих инструкторов по их выбору и желанию. Теперь я оказался в своём кабинете один, никому уже не нужный. Я собрал в пакет свои личные вещи, посидел в раздумье за столом, вспомнил, что партийной работе отдал более 30 лет, все свои зрелые лучшие годы. Люди ценили мои старания и ответственность, уважительно относились ко мне. Теперь без почестей и напутственных слов я уходил из своего кабинета, мысленно прощаясь с партийной работой, которой, как тогда я думал, больше уже заниматься не буду. Я вышел из здания обкома, пожал руку милиционеру, оглянувшись, бросил взор на это спорное здание и решил для себя, что приходить сюда ни по каким вопросам больше уже не буду. Этап партийной деятельности в моей жизни завершился.

Итак, в течение трёх десятилетий работе в партийном аппарате я отдавал всего себя, не жалея сил и времени, откладывая семейные проблемы на второй план. Считаю свою работу полезной для общества, ибо она тесно связана с обеспечением выполнения планов развития народного хозяйства, строительством и благоустройством города, улучшением благосостояния граждан, нравственным воспитанием советских людей, гуманным отношением к людям. Будучи многие годы на партийной работе, основным для себя я считал повседневное общение с людьми, главным образом с трудовыми коллективами, с рабочими и инженерно-техническими работниками, непосредственно производящими материальные блага. Моим кредо являлись постоянная забота о людях, умение их выслушивать, принимать действенные меры к устранению отмечаемых ими недостатков. Где бы я ни работал, ко мне всегда шли люди на приём, зная, что их заявление не останется нерассмотренным и будет оказана нужная справедливая помощь. Мне часто говорили об этом граждане, объясняя, почему ко мне так много всегда записывается на приём, даже больше, чем к первым руководителям. Я не причастен ни к каким репрессиям, не занимался диктаторством, не воровал, не брал взяток, жил скромно на свою зарплату, у меня нет капиталов, я вышел из народа и живу как все граждане. Вообще, бывшие партийные и советские работники поистине «бессеребренники» по сравнению с нынешними чиновниками всех рангов по всей вертикали власти, поражёнными непреодолимой коррупцией. Званием коммуниста я всегда гордился, считая его высшим признанием в обществе. С этим умонастроением я решил продолжить работу в институте в качестве доцента по философии. Тогда мне казалось, что в вузе проработаю год-два и окончательно перейду на пенсию. Но мне предстояло проработать на преподавательской работе со студентами ещё более 20 лет.