Первая до и после я хочу умереть в столетнем возрасте, с американским флагом на спине и звездой Техаса

Но этого они не написали и не напечатали.

На следующий день мы штурмовали, возможно, самую легендарную гору на трассе "Тура"

- Турмале (Col du Tourmalet). Дорога к вершине представляла собой подъем длиной более

14 километров. Это был наш последний большой подъем проверка сил. Мы знали, что и

на этот раз станем объектом непрестанных атак. К этому моменту нам уже надоело ехать

первыми, закрывая от ветра тех, кто преследует нас сзади. Но если мы сумеем удержать

под контролем еще один день в горах, нас будет трудно лишить высшей ступеньки

пьедестала Париже.

Как только мы доехали до подъема на Турмале, другие гонщики принялись наступать нам

на пятки. Мы держали высокий темп, стараясь ослабить атакующих, и за 8 километров до

вершины начали ускоряться. Французский горный король, Виранк, поравнялся с Кевином

и сердито поинтересовался: "У тебя что, с головой не в порядке?" Кевин ответил, что у

него все в порядке. Тогда Виранк спросил у Кевина, может, тот собрался идти "a block", то

есть ва-банк. Кевин ответил: "Нет, может, это тебе пора пойти a block ? " С этими словами

Кевин переключился на более высокую передачу и оставил его позади. Всю остальную

часть дня Виранк преследовал нас, кипя от злости.

Пока дорога шла в гору, Эскартин и я следовали друг за другом, как нитка за иголкой. Я

внимательно следил за каждым его движением. На самом крутом участке он пошел в

атаку. Я сразу же сел ему на колесо - то же самое сделал Цулле. На перевал мы въехали166

втроем, организовав что-то вроде персональной гонки. Оказавшись на верхушке горы, мы

взглянули на расстилавшийся внизу плотный ковер облаков. На спуске вокруг нас

сомкнулся туман, и дальше 3 метров мы уже ничего не видели. Погоня на высокой

скорости по горной дороге в тумане, без ограждений - это, скажу я вам, занятие не для

слабонервных.

Теперь моя главная задача заключалась в том, чтобы удержать главных соперников либо

рядом, либо позади себя. Впереди замаячил второй подъем - Сулор (Col duSoulor).

Эскартин атаковал снова, и я снова сумел усидеть у него на колесе. Мы преодолели еще

одну окутанную туманом вершину, и теперь на трассе "Тур де Франс" осталась всего одна

гора - Обиск (Col d'Aubisque), 7,5 километра крутого подъема. После Обиска нам

останется только спуститься к финишу на скоростях, достигающих 110 километров в час.

Теперь впереди шла группа из трех человек, которые боролись за победу на этапе, а еще

девять следовали за ними, проигрывая минуту и все еще надеясь занять место на подиуме.

Среди последних были я, Эскартин и Цулле. Мне победа на этапе была не нужна. За 4

километра до финиша я решил обезопасить себя и позволить остальным решить исход

этапа в спринте, а самому постараться избежать столкновений. У меня была только одна

цель - отстоять желтую майку.

Я пересек линию финиша и спешился, основательно измученный, но довольный тем, что

сохранил лидерство. Однако после пяти часов, проведенных на велосипеде, мне

предстояло выдержать 2-часовую пресс-конференцию. Мне начало казаться, что пресса

пытается сломить меня психологически и совершить то, чего соперники не смогли сделать

физически. СМИ стали для меня таким же тяжелым испытанием, как рельеф трассы.

В тот день Международный союз велосипедистов обнародовал результаты всех моих

допинг-анализов, которые, разумеется, оказались чистыми. Больше того, я получил

бесценную поддержку со стороны организатора гонки, Жана-Мари Леблан-ка. "Победа

Армстронга над болезнью вселяет в нас надежду на то, что "Тур" сумеет победить свою

собственную болезнь",- сказал он.

Каким-то образом нам удалось отразить все атаки как на трассе, так и в стороне от нее, а

также сохранить на моих плечах желтую майку. Мы выполнили задачу, победили в горах,

и после трех недель и 3500 километров пути я лидировал в гонке с общим временем

86:46:20. На втором месте, с отставанием в 6 минут 15 секунд, шел Эскартин, а на

третьем, уступая мне 7 минут 28 секунд,- Алекс Цулле.

Вожделенная для многих maillot jaune по-прежнему оставалась на мне.

Как ни странно, но по мере приближения к Парижу я нервничал все больше и больше.

Каждую ночь я просыпался в холодном поту и уже начал бояться, что моя болезнь

вернулась снова. Так сильно я не потел, даже когда лежал в больнице. Я пытался убедить

себя, что желание жить значит для меня намного больше, чем желание победить в "Тур де

Франс", но к тому времени оба этих желания слились для меня в одно.

Я был не единственным человеком в команде, который так сильно нервничал. Наш

главный механик боялся настолько сильно, что по ночам держал мой велосипед в своем

гостиничном номере. Он не хотел оставлять его в фургоне, где тот мог стать легкой

жертвой саботажа. Кто знает, на какие нелепые действия может решиться тот, что захочет

лишить меня победы? В конце 17-го этапа, длинной ровной трассы до Бордо, какой-то167

псих прыснул в пелотон из баллончика со слезоточивым газом, и несколько гонщиков

вынуждены были остановиться на обочине из-за сильных приступов рвоты.

Кроме того, существовала еще одна совершенно реальная угроза, способная помешать

мне одержать победу в "Туре",- несчастный случай. Впереди меня ожидало последнее

испытание - индивидуальная гонка на 57 километров во французском аналоге

"Диснейленда", парке "Футюроскоп". В индивидуальной разделке могло произойти что-

нибудь очень, очень плохое. Я мог упасть и сломать ключицу или ногу.

Я хотел обязательно выиграть разделку. Я хотел сказать свое последнее слово на

дистанции, чтобы показать и журналистам, и распространителям слухов, что мне

наплевать на все, что они обо мне говорят. Я покончил с пресс-конференциями (однако не

с допинг-пробами; после 17-го этапа меня снова включили в список выборочной

проверки). Попытка выиграть разделку была рискованной, потому что гонщики, которые

стараются показать лучшее время, склонны принимать авантюрные решения, а это может

привести к травмам - порой настолько серьезным, что приходится распрощаться с

велосипедом.

Таких примеров сколько угодно. Вспомните, что произошло с Бобби Джуличем в Метце,

когда он упал на скорости 75 километров в час и получил обширные гематомы грудной

клетки. В тот раз я сам чуть не упал, когда передо мной на крутом повороте на дорогу

выбежал ребенок. На Альп д'Юэз зритель выскочил прямо перед Герини, и тот тоже упал.

Цулле отставал бы от меня всего на минуту, если бы не попал в завал на Пассаж-дю-Гуа.

Вечером перед этапом ко мне в номер пришел Билл Стэплтон.

- Лэнс, я не тренер, но я считаю, что тебе не следует слишком напрягаться,- сказал он.-

Тебе есть что терять. Будет лучше, если ты просто отбудешь номер. Не делай никаких

глупостей.

Вести себя по-умному означало не допустить серьезных ошибок, не упасть, не получить

травму и не потерять 10 минут в результате падения.

Мне было все равно.

- Билл, кому, по-твоему, ты все это говоришь?

- А в чем дело?

- Завтра я собираюсь рвать жилы изо всех сил. Я собираюсь выжать из себя все. Я

собираюсь показать, кто король этой гонки.

- Ладно,- покорно согласился Билл.- Значит, как я понимаю, этот вопрос обсуждению не

подлежит.

Я ехал в желтой майке от самого Метца и не собирался с ней расставаться. Наша команда

показала себя идеальным механизмом, но теперь я хотел выиграть сам. Только троим

гонщикам удавалось выиграть все разделки на "Туре", и это были величайшие гонщики

всех времен: Бернар Ино, Эдди Меркс и Мигель Индурайн. Я хотел доказать, что на этой

гонке самый сильный человек - я. 168

Мне не давали уснуть. Сначала ко мне в номер заявился Скотт Макичерн из команды

"Nike" потом вернулся Стэплтон. Иохан просунул голову в дверь и увидел Скотта,

который разлегся на моей кровати, в то время как я все еще был на ногах. Иохан

посмотрел на часы - было 23:30. "Гони этих парней вон и ложись спать", - приказал он

мне.

сопровождения. Она хотела своими глазами увидеть гонку на время, поскольку в ней

проснулся старый защитный инстинкт: ей казалось, что своим присутствием она убережет

меня от беды. Равнинные разделки пугали ее не меньше, чем самые сложные горные

этапы, потому что она достаточно хорошо разбиралась в велосипедном спорте, чтобы

понимать, как легко я могу упасть, и знала, что в этот предпоследний день "Тура" мне

суждено получить все или ничего. Любой исход решит мою судьбу раз и навсегда.

Именно поэтому она считала своим долгом быть рядом.

Индивидуальная гонка на время - это борьба человека один на один со стрелкой

секундомера. Трасса, которая потребует примерно 1 часа 15 минут напряжения всех сил,

представляла собой большую петлю длиной чуть больше 57 километров, проложенную в

западной части Центральной Франции по дорогам, окаймленным домами с красными

черепичными крышами и полями коричневато-золотистой травы, где зрители

расположатся на кушетках и в шезлонгах. Я, правда, не увижу почти ничего из этих

живописных декораций, потому что большую часть времени проведу в аэродинамической

позе.

подготовиться, я поставил свой велосипед на станок и опробовал все передачи, которые

рассчитывал использовать на дистанции.

Пока я разминался, стартовал Тайлер Хэмилтон. Его задача состояла в том, чтобы ехать

как можно быстрее, невзирая на риск, и поставлять техническую информацию, которая

может мне пригодиться. Тайлер проехал не просто быстро, но даже стал лидером и

продержался почти до конца дня. Сместить его с первого места смог только Цулле,

который прошел дистанцию за 1 час 8 минут и 26 секунд.

Настала моя очередь. Я вылетел из стартовой зоны и помчался по извилистым улочкам.

Впереди меня ехал Эскартин, стартовавший на 3 минуты раньше.

Сложившись пополам, я пронесся мимо него по окаймленной деревьями и высокой травой

дороге.

Я показал самое быстрое время на первых двух контрольных точках. Я шел так быстро,

что у моей матери, которая ехала в машине сопровождения, откидывалась назад голова от

перегрузок на крутых поворотах.

После третьей отсечки я все еще лидировал с результатом 50:55. Вопрос был в том, смогу

ли я выдержать темп на заключительном отрезке дистанции.

За 6 километров до финиша я опережал Цулле на 20 секунд. Но тут пришло время

заплатить за все. Я заплатил за горы, заплатил за американские горки холмов, заплатил за

равнины. Я терял время и чувствовал это. Если я обойду Цулле, то всего лишь на169

несколько секунд. Два последних плавных поворота я прошел стоя на педалях. Я

ускорялся и шел по внутреннему радиусу, стараясь не упасть, но при этом максимально

прижаться к краю дороги,- и чуть не наскочил на бордюр и не выскочил на тротуар.

Финишный отрезок проходил по шоссе. Я оскалил зубы, считая секунды и нажимая на

педали. Все, линия финиша позади. Я проверил время. 1:08:17.

Я выиграл 9 секунд.

Я въехал в огороженную зону, нажал на тормоза и свалился с велосипеда, не в силах

разогнуться.

Я выиграл этап и выиграл "Тур де Франс". Теперь я был в этом уверен. Моим ближайшим

соперником в генеральной классификации оказался Цулле, который уступал мне 7 минут

37 секунд, а на последнем этапе до Парижа такое время отыграть невозможно.

Я приблизился к концу пути. Но путей в действительности было два: тот, который привел

меня на "Тур", и путь самого "Тура". Вначале был пролог, эмоциональный подъем и

первая неделя, небогатая событиями, но безопасная. Затем я испытал странное ощущение

бестелесности в Метце и Сестриере, за которым последовали деморализующие нападки

прессы. И вот победный финиш, а вместе с ним - сладостное ощущение торжества

справедливости. Я въеду в Париж в желтой майке.

Когда я поднимался на подиум, моя мать хлопала в ладоши, размахивала флагом и

утирала слезы. Перед этапом я ее не видел, но сразу после финиша обнял, а затем повел

обедать. Она сказала: "Ты просто представить себе не можешь, что сейчас творится дома.

Я знаю, тебе трудно это понять, да и вообще сейчас не до этого. Но в Штатах люди

буквально с ума посходили. Я в жизни ничего подобного не видела".

После обеда мы вернулись в гостиницу, холл которой был битком набит репортерами. Мы

протолкались через толпу в мой номер, и один из французских журналистов попытался

взять интервью у моей матери.

- Мы можем поговорить? - спросил он.

Я повернул голову и сказал:

- Она не разговаривает с французской прессой.

Но настырный парень продолжал задавать ей вопросы.

- Оставьте ее в покое,- сказал я. Я обхватил ее рукой за талию и повел через толпу в свой

номер.

Штатах. Сначала в гостиницу пришел репортер из журнала "People" и попросил интервью.

Затем в наш отель один за другим повалили спонсоры, желающие пожать мне руку и

засвидетельствовать почтение. Из-за океана начали прибывать друзья, которые успели

вскочить на последние рейсы накануне вечером. Билл Стэплтон пригласил меня на ужин и

рассказал, что все утренние и вечерние телепрограммы желали заполучить меня в

качестве гостя. По его мнению, после завершения "Тура" мне следовало хотя бы на один

день слетать в Штаты, чтобы дать несколько интервью на разных телеканалах. 170

Но по традиции победитель "Тура" сначала должен появиться на ряде европейских гонок,

чтобы продемонстрировать свою желтую майку, и я хотел соблюсти эту традицию.

- Об этом не может быть и речи,- сказал я.- Я останусь тут, чтобы выступить в этих

гонках.

- А что, по-твоему, я не прав?

- По-моему, ты полный идиот.

- Почему?

- Потому, что ты понятия не имеешь, что там происходит и насколько это важно. Но

ничего, еще поймешь. В тот день, когда все это кончится, ты не сможешь спрятаться. Тебя

хочет видеть вся Америка.

Компания "Nike" хотела, чтобы я провел пресс-конференцию в Нью-Йорке в их

гипермаркете. Они уже пригласили на нее мэра и Дональда Трампа. Жители Остина

собирались организовать в мою честь парад. "Nike" предложила отвести меня в Штаты на

частном самолете и привезти обратно в Европу в течение одного дня, чтобы потом я смог

принять участие в гонках. Я был ошеломлен. Я уже много лет выигрывал велогонки, но

тогда ни одного человека в Америке это не волновало.

Теперь это волновало всех.

Но все же какая-то часть меня не могла окончательно поверить в то, что я выиграю. Я

говорил себе, что впереди еще один день, и после ужина не стал нарушать режим, принял

душ, растерся и лег спать.

Последний этап, Арпажон-Париж,- это, в сущности, церемониальный марш длиной 143

километра. По традиции пелотон будет двигаться в прогулочном темпе, пока мы не

увидим Эйфелеву башню и не проедем через Триумфальную арку, откуда пелотон во

главе с командой "U. S. Postal" въедет на Елисейские поля. Только потом начнется спринт

и мы в полную силу отработаем 10 кругов по центру города. Завершающим мероприятием

станет парад дружбы или круг почета.

По дороге на Париж я давал интервью прямо в седле, болтал с товарищами по команде и

друзьями в пелотоне. Я даже съел мороженое, команда "Postal", как всегда,

демонстрировала превосходную слаженность действий. "Мне не приходится ничего

делать,- сказал я одной тележурналистке.- Это всё мои ребята".

Через какое-то время подъехала другая съемочная группа. "Я хочу передать привет Келли

Дэвидсон из Форт-Уорта в Техасе,- сказал я.- Я дарю эту победу тебе". Келли - это

маленькая, больная раком, но сильная духом девочка, с которой я познакомился и

подружился во время "Гонки за розами".

И вот наконец впереди показался город. Когда мы в первый раз проезжали по Елисейским

полям, я ощутил колоссальный эмоциональный подъем. Ради гонщиков движение

транспорта полностью перекрыли. Нас ожидал потрясающий прием сотен тысяч зрителей,

собравшихся вдоль широкой улицы, вымощенной булыжником и брусчаткой. Воздух был171

наполнен звуками автомобильных клаксонов, со всех сторон сыпались конфетти, а фасады

всех домов были украшены огромными яркими полотнищами. Меня поразило количество

развевающихся в толпе американских флагов.

Далеко в глубине толпы кто-то держал большой картонный плакат. На нем было написано

одно слово: "ТЕХАС".

Пока мы продолжали парад по Елисейским полям, я успел заметить, что далеко не все

американские флаги были звездно-полосатыми. К моему особому удовольствию, кое-кто

из зрителей размахивал флагами Штата одинокой звезды.

Десять кругов спринта до финиша прошли в удивительно спокойном темпе, оказавшись

простой формальностью, во время которой я просто старался избежать последнего

глупого падения. А затем я пересек линию финиша. Наконец-то она стала осязаемой и

реальной. Я стал победителем.

Я слез с велосипеда и попал в адское столпотворение; со всех сторон меня окружили

фотографы, люди из службы безопасности, сотрудники протокольного отдела и друзья,

хлопавшие меня по спине. Там было, наверное, человек пятьдесят из Остина, в том числе

Барт Нэгс, мой близкий друг Джефф Гарви и - хотите верьте, хотите нет - Джим Хойт.

"Свой в доску парень" уболтал охрану пропустить его за ограждение.

Меня провели к подиуму для церемонии награждения и вручили почетный трофей,

который я тут же поднял над головой. Я не мог больше сдерживаться, спрыгнул вниз и

побежал на трибуны, чтобы обнять жену. Меня окружили фотографы, и я сказал: "Где моя

мама?" Толпа расступилась, я увидел ее и обнял. Вокруг нее тоже крутились репортеры, и

кто-то из них спросил, считает ли она, что я победил вопреки логике.

- Вся жизнь Лэнса проходит вопреки всякой логике,- ответила ему моя мама.

Затем началась самая приятная часть мероприятия - церемониальный круг победы,

который мы проделали всей командой. Мы ехали по Елисейским полям совершенно одни,

и ехали очень-очень медленно, наслаждаясь каждой секундой нашего триумфа. Какой-то

зритель выскочил на дорогу и вручил мне огромный американский флаг на длинном

древке. Я не знаю, как он там оказался,- он просто возник передо мной и всунул древко

мне в руку. Я поднял флаг над головой, ощущая волну новых и незнакомых ощущений и

эмоций.

Наконец я вернулся в зону финиша и выступил перед журналистами, еле сдерживая слезы.

"Я в шоке. Я просто в шоке,- повторил я.- Мне хочется сказать вам только одну вещь.

Если жизнь когда-нибудь предоставит вам второй шанс чего-то добиться, сделайте все,

чтобы использовать этот шанс на полную катушку".

Всю нашу команду увезли готовиться к вечернему торжественному приему с шикарным

банкетом на 250 человек, устроенному в Музее Д'Орсе, в окружении наиболее ценных

художественных сокровищ мира. Мы все как один были измучены, полностью

обессилены трехнедельным суровым испытанием, но все же с удовольствием

предвкушали, как будем пить за победу.

Мы прибыли в музей и увидели накрытые столы, изысканную сервировку которых

нарушала только одна необычная деталь, придуманная Томом Вайзелем. 172

Перед каждым прибором громоздилась пирамидка из яблок.

Мы в первый раз после Метца подняли бокалы с шампанским, и я встал, чтобы

произнести тост в честь моих товарищей по команде. "Я ехал в желтой майке,- сказал я.-

Но, на мой взгляд, единственная деталь этой майки, которая по праву принадлежит мне,-

это молния. Даже не вся молния, а ее маленький кусочек. Все остальное - рукава,

воротник, перед и спинка - это заслуга моих товарищей ".

Ребята дружно подняли вверх руки. В кулаке у каждого из них было что-то зажато.

Яблоко. Красные, блестящие яблоки окружили меня со всех сторон.

Этим вечером мы с Кристин поселились в отеле "Ritz", где сняли огромные и дорогие

апартаменты. Мы переоделись в положенные для VIP-персон халаты, откупорили еще

одну бутылку шампанского и устроили приватный праздник на двоих. Наконец-то мы

снова оказались одни. Мы от души посмеялись над размерами апартаментов и заказали

ужин в номер. Затем нас сморил очень глубокий сон.

Проснувшись на следующее утро, я поначалу в недоумении огляделся вокруг и даже

зарылся головой в подушку, чтобы свыкнуться с незнакомой обстановкой. Рядом со мной

Кик открыла глаза, и постепенно мы оба окончательно проснулись. Когда она посмотрела

на меня, мы прочитали мысли друг друга.

- Господи,- произнес я вслух.- Я выиграл "Тур де Франс".

- Да не может этого быть! - сказала она.

И мы оба расхохотались. 173

Глава десятая

КОРОБКА С ДЕТСКИМ ПИТАНИЕМ

Вы можете мне не поверить, но если бы меня "попросили сделать выбор между победой в

"Тур де Франс" и победой над раком, я выбрал бы второе. Как ни странно это звучит, но я

предпочел бы называться человеком, пережившим рак, чем победителем "Тура", потому

что рак очень много дал мне как человеку, мужчине, мужу, сыну и отцу. В те первые дни

после финиша в Париже меня захлестнула волна всеобщего внимания, и когда я пытался

посмотреть на эту ситуацию со стороны, то спрашивал себя, почему моя победа оказала

столь сильное воздействие на людей. Возможно, все дело в универсальности такого

явления, как болезнь,- мы все болеем, от этого никто не застрахован,- и поэтому моя

победа в "Туре" явилась символическим актом, доказательством того, что человек может

не только пережить рак, но и после этого добиться невероятного успеха. Возможно, как

говорит мой друг Фил Найт, я стал олицетворением надежды.

- Сбавь скорость,- приказал я.- Ты ведь везешь моего ребенка.

В эти последние недели беременности Кик нравилось говорить людям: "Я жду своего

второго ребенка" (видимо, намекая на то, что один ребенок - я - у нее уже есть).

В начале октября, примерно за две недели до родов, мы с Биллом Стэплтоном

отправились в Лас-Вегас, где я должен был выступить с речью и провести пару деловых

встреч. Когда я позвонил домой, Кик сказала, что сильно потеет и чувствует себя странно,

но поначалу я не придал этому особого значения. Я продолжил заниматься делами, а

выполнив все, что намечал, помчался с Биллом в аэропорт, чтобы успеть на

послеобеденный рейс в Даллас, откуда вечером отправлялся самолет в Остин.

Из транзитного зала в Далласе я позвонил Кик, и она сказала, что продолжает потеть, но в

придачу к этому теперь у нее начались схватки.

- Не может быть,- недоверчиво сказал я.- Вряд ли это настоящие схватки, детка. Скорее

всего, ложная тревога.

На другом конце линии Кик сказала: "Лэнс, мне не до шуток", и у нее тут же снова