Посвящается
жүктеу/скачать 6.05 Mb.
|
| Глава I
чия общества. Она не имеет автономного характера, выступая отражением действующих в обществе сил. Что такое государство? Это сила — армия, полиция, бюрократия, — используемая господствующими классами. К.Маркс не признавал капиталистического государства; он говорил о государстве, используемом капиталистами. По существу, теории или истории типов политического устройства нет ни у К.Маркса, ни у М.Вебера с его различиями патриархального, родового и правового бюрократического политического устройства, или типов политической легитимности. К.Маркс делает упор на глубинную социальную структуру, подлинный характер которой скрыт формальными отношениями. (Так, при обсуждении товарного фетишизма в первом томе «Капитала» он указывает, что абстрактные отношения обмена товаров маскируют конкретные отношения между людьми.) Для Маркса капиталистический способ производства был возможен в форме различных политических режимов, демократических или авторитарных (в том числе в Англии и имперской Германии), но, поскольку капиталистический класс господствовал в обществе, государство неизбежно отражало и поддерживало бы его интересы. Но не всегда. Наиболее яркий и поразительный пример марк-сова анализа «приливов» и «отливов» политической власти содержится в его работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». Здесь исследуются действия авантюриста, поднявшегося «над» классами и использовавшего государство для натравливания одного из них на другой. К.Маркс пишет: «Такая полная противоречий миссия этого человека объясняет противоречивые действия его правительства, которое, действуя наугад, ощупью, старается то привлечь, то унизить то тот, то другой класс и одинаково возбуждает против себя все классы... Бонапарт в качестве исполнительной власти, ставшей самостоятельной силой, считает себя призванным обеспечить «буржуазный порядок». Сила же этого буржуазного порядка — в среднем классе. Он считает себя поэтому представителем среднего класса и издает соответственные декреты. Но, с другой стороны, он стал кое-чем лишь потому, что сокрушил и ежедневно снова сокрушает политическое могущество этого среднего класса. Он считает себя поэтому противником политической и литературной силы средне-
113
го класса. Но, охраняя его материальную силу, он тем самым снова вызывает к жизни его политическое могущество»55. «Но Бонапарт, — отмечает К.Маркс, — чувствует себя прежде всего шефом Общества 10 декабря, представителем люмпен-пролетариата, к которому принадлежат он сам, его приближенные, его правительство и его армия», и их главной целью выступает самообогащение. Такой политический характер режима выглядит преходящим, но тем не менее в течение небольшого промежутка нремени государство может выступать политически против «гос-| юдствующего» класса и управляться отдельными людьми или группировками демагогов или военных, оппозиционных буржуазии или основным экономическим классам; однако для К.Маркса в конечном счете основное значение имеет лежащая в основе экономическая система, на которой покоится «материальная власть». Именно эта тема — лежащий в основе способ производства и характер отношений собственности — является для К.Маркса главной и решающей; все остальные имеют второстепенное значение. U своих ранних работах он критиковал религию и политику. Исследование по бюрократии было написано до того, как он увлекся экономикой, тогда, когда он оставался демократом и еще не стал коммунистом56. В упомянутых работах бюрократия предстает в качестве квазинезависимой силы, имеющей собственный способ существования и управляющей остальной частью общества в своих интересах. Тем не менее через два года, когда К.Маркс уже завершил «Экономические рукописи», он едко отпустил в адрес і ноего бывшего друга К.Гейнцена следующий комментарий: «Как мы видим, Кэри слишком сведущ, чтобы по примеру новоиспеченных римских юнцов из Филадельфии или их предшественника, s. v. Гейнцена, связывать существование классов с наличием политических привилегий и монополий...»57. К.Маркс стал сторонником первостепенной роли экономической власти.
114
Глава I Мысль о том, что бюрократия может превратиться в независимую, возвышающуюся над обществом силу, была главной темой всех авторов, скептически относившихся в XIX веке к идее прогресса, — от анархистов, подобных М.Бакунину, до консерваторов, таких как Я.Буркхардт58. Однако, по мнению марксистов, это только противоречило бы утверждению, что классовые отношения принадлежат к экономическим отношениям, а экономические отношения аи fond являются отношениями собственности. Это был взгляд на историю, превратившийся в идеологическую догму и, подобно самой идеологии, которой он служил, приведший к игнорированию реальности. Ирония заключалась в том, что парадокс полностью раскрылся, и политика заняла место экономики в первом в мире социалистическом обществе, где власть была захвачена во имя Маркса, — в Советском Союзе. СОВЕТСКИЙ СОЮЗ: БЮРОКРАТИЯ И НОВЫЙ КЛАСС Социалистическая революция произошла в царской России: частная собственность на средства производства была упразднена, а отношения собственности и, как следствие, классовые отношения трансформированы. В этих чрезвычайно неподходящих ус» ловиях и предстояло испытать марксистскую теорию общества и социального развития. До первой мировой войны все марксистские теоретики предсказывали революцию в России. В этом они основывались на точке зрения К.Маркса, возникшей в результате революции 1848 года,
115
I 58 Как заметил М.Бакунин в известном отрывке: «Сильное государство может иметь только одну основу: военную и бюрократическую централизацию. С этой точки зрения существенное различие между монархией и республикой сводится к тому, что при монархическом устройстве бюрократический мир угнетает и грабит народ ради большей выгоды привилегированных имущих классов, равно как и ради своей собственной, но все это делается во имя монарха; при республиканском строе та же бюрократия будет действовать аналогичным образом, но во имя воли народа... Каждое государство, даже самое республиканское и самое демократическое, и даже предполагаемое народное государство, задуманное К.Марксом, является по своей сути только машиной, с высоты управляющей народными массами с помощью интеллигентного и поэтому привилегированного меньшинства, якобы сознающего интересы народа лучше, чем он сам» {Maximoff G.P. (Ed.) The Political Philosophy of Bakunin. Glencoe (111.), 1953. P. 211). согласно которой политический процесс капиталистического развития распадается на два этапа: революцию демократическую и революцию социальную. Первая была, по существу, буржуазной; в ее ходе обеспечивались политические права, такие, как право собраний, участия в выборах и так далее, в которых нуждалась сама буржуазия для установления своей власти, но которые в процессе борьбы мог использовать и рабочий класс. В социальной революции принимал участие пролетариат: он использовал свои политические права с целью трансформации социально-экономических отношений. С этой точки зрения марксисты получали следующий ряд: Англия и Франция ушли дальше всех по пути демократической революции; преобразования в Германии остались незаконченными; Россия медленно тащилась позади других. Следовательно, историческую повестку дня предстояло завершить; Россия должна была пройти через свой «1848 год». Таким образом, все социалисты ожидали революции в России как исторически неизбежной, но революции «буржуазной», февральской, а не октябрьской. Некоторые марксисты, в частности Л.Троцкий, считали возможным осуществление в России социалистической революции на основе того, что он называл «законом комбинированного развития» для отсталых стран. «В условиях упадка буржуазного строя, — писал Л.Троцкий, — отсталые страны не в состоянии подняться до того уровня, которого достигли прежние центры капитализма», и поскольку они не могут развиваться на капиталистической основе, только социализация помогла бы им «решить технологические проблемы и повысить производительность труда, что уже давно было сделано капиталистической системой в передовых промышленных странах»59. Однако после Октябрьской революции в Советском Союзе появилась новая социальная сила, которая стала быстро обретать автономность и независимость, — бюрократия. В работе «Государство и революция» В.Ленин доказывал, что старую государственную машину необходимо разбить вдребезги, а новый
116
Глава I административный аппарат должен находиться, как в период Парижской коммуны 1871 года, непосредственно в руках народа: в нем работали бы чиновники, но они не превратились бы в бюрократов, «т. е. в оторванных от масс, в стоящих над массами, привилегированных лиц. В этом суть бюрократизма... ». Рабочие депутаты должны были осуществлять надзор за аппаратом. Они могли быть избраны и отозваны. Их жалованье не должно было превышать заработной платы рабочего. Существовала необходимость немедленного перехода к тому «чтобы все выполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились "бюрократами" и чтобы поэтому никто не мог стать "бюрократом" »60. Однако Л.Троцкий с самого начала придерживался более реалистичной точки зрения. Бюрократия, утверждал он, неизбежна («тенденции бюрократизма... повсюду проявили бы себя даже после пролетарской революции») по одной очевидной причине — переход к социализму не может произойти немедленно («социалистическое государство, созданное даже в Америке, на базе наиболее передового капитализма, не смогло бы сразу же обеспечить каждого всем необходимым и было бы вынуждено побуждать людей производить насколько возможно больше»); в силу этого и государство, и определенный «направляющий аппарат» оставались бы необходимыми*. Бюрократия, отмечал Л.Троцкий, имеет неизбежную тенденцию к утверждению ее собственных интересов. Противовесом ей служит партия (которая «всегда находилась в состоянии открытой или замаскированной борьбы с бюрократией»). Однако 60 Lenin V.I. The State and the Revolution // Selected Works. Moscow, 1951. Vol. II. Part I. P. 249-250, 280 [перевод этой цитаты приводится по: Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 33. С. 115, 109.]. «Такое начало, — добавлял Ленин, — на базе крупномасштабного производства, само собою ведет к постепенному "отмиранию" всякого чиновничества... к постепенному созданию... такого порядка, когда все более упрощающиеся функции надсмотра и отчетности будут выполняться всеми по очереди, будут затем становиться привычкой и, наконец, отпадут, как особые функции особого слоя людей» (Lenin V.I. The State and the Revolution. P. 250 [перевод этой цитаты приводится по: Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 33. С. 50]). * Trotsky L. The Revolution Betrayed. P. 53, 55. От индустриального общества к постиндустриальному 117
И.Сталин, стремясь к личной власти, свел обе противостоящие силы воедино. Он «подчинил партию ее собственной верхушке и соединил ее с верхушкой государства. Таким образом был создан нынешний тоталитарный режим»*. Однако бюрократия имеет собственный путь. «Неограниченная власть бюрократии есть действенное орудие социальной дифференциации», — писал Л.Троцкий**. Она использует свою власть для обеспечения собственного благополучия; она отделяет одну часть населения от другой, создавая привилегированные слои в рабочем классе и среди крестьянства; она подавляет критику ради укрепления своей власти. Во всех отношениях она обладает «специфическим самосознанием правящего "класса", который, однако, по-прежнему не уверен в своем праве на господство»***. Если возник новый правящий класс, каков же в таком случае характер советского общества? Является ли оно Все еще социалистическим, и если да, то каким образом? Если же нет, то что оно представляет собой? Именно на эти вопросы, имеющие чрезвычайную важность для оценки революции, Л.Троцкий пытался ответить в своей книге. Он стремился дать два ответа, один политический, а другой социологический. Сталинский режим как таковой Л.Троцкий называл разновидностью бонапартизма, хотя разновидностью «нового типа, до сих пор не встречавшейся в истории». Бонапартизм возникает тогда, когда в отдельные исторические моменты острая борьба между двумя лагерями позволяет государственной власти мгновенно подняться над соперничающими классами. Однако, будучи марксистом, Л.Троцкий не мог воспринимать бонапартизм иначе, как преходящую стадию более глубокой политической борьбы, столкновения между соперничающими классами. Каков в таком случае был социологический, то есть классовый характер советского общества? Можно ли назвать его «государственным капитализмом»? Л.Троцкий подробно рассматривал данный вопрос, но отвергал * Trotsky L. The Revolution Betrayed. P. 279. ** Ibid. P. 133. *** Ibid. P. 135. 118 Глава І
такую постановку по двум любопытным причинам: во-первых, собственность в Советском Союзе была «общественной» и, во-вторых, государственный капитализм применялся в приходящих в упадок капиталистических странах, таких, как Германия или Италия, с целью ограничения производительных сил общества в реакционных целях. Но поскольку в Советском Союзе намерение режима состояло в развитии производительных сил, это общество было исторически прогрессивным. Каким образом можно было тогда объединить и фашистский, и коммунистический режимы под общей рубрикой государственного капитализма? Является ли бюрократия новым классом? Этот вопрос был для Л.Троцкого более трудным. В буржуазном обществе бюрократия «представляет интересы имущего и образованного класса». Фашисты, «когда они приходят к власти, объединяются с крупной буржуазией узами общих интересов». В Советском Союзе «средства производства принадлежат государству. Однако государство, если так можно сказать, "принадлежит" бюрократии... Последняя оказывается в полном смысле слова единственной привилегированной и доминирующей стратой в советском обществе»*. Но Л.Троцкий осторожно уходит в сторону, не называя бюрократию классом и соглашаясь с тем, что в Советском Союзе создана новая, отличная от других, социальная система. Когда он употребляет сочетание «правящий класс», слово «класс» он заключает в кавычки, чтобы показать его двусмысленность; то же самое происходит и со словом «принадлежит», когда он пишет, что государство «принадлежит» бюрократии. Его главный аргумент заключается в том, что у бюрократии отсутствует необходимая и отличительная особенность класса, то есть право собственности, и она не может «передавать наследникам возможность эксплуатации государственного аппарата». Проблема, говорит Л.Троцкий, по-прежнему сохраняется. Вопрос о характере Советского Союза, заявляет он, еще не решен историей. Это «государство рабочих, раздираемое антагонизмом организованной и вооруженной советской аристократии и безоружных масс трудящихся», «противоречивое общество, Trotsky L. The Revolution Betrayed. P. 135. От индустриального общества к постиндустриальному 119
находящееся на полпути между капитализмом и социализмом»*. Альтернативами могут быть либо новый подъем пролетариата с целью ликвидации привилегий бюрократии, либо «буржуазная реставрация». Л.Троцкий также принимает во внимание и третий вариант, согласно которому «бюрократия продолжает оставаться во главе государства». Однако приверженность ортодоксальному марксизму заставляет его отбросить мысль об этом как о возможном долговременном состоянии, ибо он не может представить себе класс, который стал бы правящим, не превратившись предварительно в «имущий класс» и не передавая привилегий «по праву наследования». И тем не менее, борясь с трудностями при ответах на поставленные вопросы, Л.Троцкий приходит к поразительному заключению: «Определять советский режим как переходный или промежуточный значит отказаться от таких устоявшихся социальных категорий, как капитализм (и вместе с ним "государственный капитализм"), а также социализм»**. Доктринеры остались бы неудовлетворенными, отмечает он, «социологические проблемы, несомненно, упростились бы, если бы общественные явления всегда имели законченный характер». Однако «нет ничего более опасного, чем отбрасывать в сторону, ради логической завершенности, элементы, которые .сегодня нарушают только вашу схему, і завтра могут полностью опрокинуть ее»***. Как ортодоксальный марксист, Л.Троцкий мог рассматривать < '.оветский Союз только в одном измерении: склоняющимся либо і капитализму, либо к социализму. Тем не менее он не отбросил возможности того, что бюрократия могла бы стать новым клас-' ом, даже если это нарушало «логическую завершенность» дихо-| омии капитализма и социализма. В работе «Преданная революция» он писал: «Если бы эти, пока еще целиком новые отношения, [то есть бюрократические привилегии], упрочились, превратились в норму и были бы узаконены при сопротивлении со і тороны рабочих или без него, то они в конечном счете привели ц|>1 к полной ликвидации социальных завоеваний пролетарской * Trotsky L. The Revolution Betrayed. P. 278, 255. ** Ibid. P. 254. *** Ibid. P. 255. 120 Глава І
революции. Но говорить об этом сейчас по меньшей мере преждевременно»*. Три года спустя в своем, как оказалось, последнем теоретическом выступлении Л.Троцкий признал очевидную возможность еще одного либо/либо. Вскоре после германо-советского пакта он объяснял своим сторонникам, что достигнута новая историческая реальность: поскольку «дальнейшее сохранение распадающегося капиталистического мира невозможно», либо пролетариат организует мир для социализма, либо новый социальный тип — бюрократический коллективизм — утвердится на исторической сцене. Л.Троцкий заимствовал фразу и идею о бюрократическом коллективизме из книги «Бюрократизация мира», опубликованной в 1939 году в Париже. Ее автор подписался под ней как Бруно Р. Никто не знал Бруно Р., хотя Л.Троцкий называл его «итальянским "левым коммунистом", прежде придерживавшимся принципов Четвертого интернационала». Еще более любопытно то, что никто, по-видимому, не сумел найти книги, которая представляла единственный реальный вызов идеям Л.Троцкого, и аргумент относительно «бюрократического коллективизма» стал известен только из вторых рук, благодаря его собственным оценкам. Идея книги, по сообщению Л.Троцкого, звучала уничтожающе в ее решительности и простоте. Бюрократия в России не только составила новый класс, но люди этого класса — бюрократы, менеджеры, технические специалисты — стали предвестниками социальной революции, вызвавшей к жизни новый тип правящего класса по всему западному миру: сталинская Россия, гитлеровская Германия, Италия Муссолини, даже Америка «Нового курса» Франклина Д.Рузвельта — все они суть элементы общего исторического явления. Для Л.Троцкого существовал прямой политический вывод из этого нового либо/либо. «Какой бы тягостной... ни была перспектива, — писал он, — но если сталинский режим является не просто "отвратительным рецидивом" на пути к социализму, а определенным новым социальным устройством с долговременны-
121
ми эксплуататорскими чертами, то пролетариату повсеместно следует отречься от Советского Союза и отказаться защищать его от врагов как прогрессивную державу. В длительной перспективе, если более широкий тезис окажется верным, если социализм не является необходимой ступенью, следующей за капитализмом, то саму идею придется считать утопией»61. Л.Троцкий к моменту гибели все еще не был готов согласиться со второй перспективой; для него и его сторонников Россия продолжала по-прежнему оставаться «переродившимся государством рабочих», которое можно было тем не менее спасти путем пролетарской революции. Для левых раскольников, однако, которых слишком ограничивали положения ортодоксального марксизма, фраза «бюрократический коллективизм» прозвучала удачно. Она сплотила группировки независимых радикалов, искавших социологическую категорию, которая реалистично отображала бы советский режим. Отколовшаяся от троцкистов фракция во главе с М.Шахтманом приняла эту концепцию, и в серии статей начиная с 1940 года он попытался развить мысль, что Советский Союз есть не социалистическое и не капиталистическое государство, а новый тип общества62. Союзник М.Шахтмана по расколу с троцкистами Дж.Бёрнхэм обобщил идею Бруно Р. и выступил с теорией революции управляющих, являющейся неизбежным результатом западной модели социального развития. 61 Статья Л.Троцкого под названием «СССР в войне» появилась в ноябрьском выпуске журнала «New International» в 1939 году. Там он так сформулировал проблему: «Какой бы тягостной ни выглядела вторая перспектива, если мировой пролетариат действительно окажется неспособным выполнить миссию, нозложенную на него ходом развития событий, то не остается ничего иного, кроме как признать, что социалистическая программа, исходящая из внутренних противоречий капиталистического общества, превратилась в утопию. Оче-нидно, что потребуется новая программа-минимум — программа защиты интересов рабов тоталитарного бюрократического общества». 62 Основная аргументация была впервые суммирована М.Шахтманом в 1943 году в его обширном предисловии к публикации книги Л.Троцкого «Новый курс», представлявшей собой первое заявление Л.Троцкого о развитии бюрократии в России, которое он написал в качестве партийного документа в 1923 году и которое М.Шахтман перевел с целью восстановить истоки ревизионистской доктрины. М.Шахтман издал и сборник собственных работ на эту тему: Shachtman M. The Bureaucratic Revolution: The Rise of the Stalinist State. N.Y., 1962. 122
Глава I Бёрнхемовская «революция управляющих», которая скорее как идея и фраза, чем как специфический набор определений и категорий, имела серьезное влияние на протяжении тридцати лет, прошедших со времени опубликования его работы, представляет собой образец простоты, подобной искусству. Книга основывалась на предположении, что функция, а не собственность, является важнейшей основой власти в обществе, где сильны технические начала. В работе выдвигалась весьма привлекательная теория смены классов, согласно которой как не угнетенное крестьянство пришло на смену деспотичным феодалам, а их обоих вытеснил совершенно иной класс, буржуазия, перестроившая общество по собственному образу и подобию, так и пролетариат не придет на смену капиталистам, а оба этих класса будут заменены «управляющими», которые станут новой правящей элитой, завладев властью на основе своего технического превосходства. Хотя идеи, изложенные в работе «Революция управляющих», возможно, и были выдвинуты Бруно Р. (но в книге ссылок на него нет), исторические очертания концепции были понятны, и Дж.Бёрнхем поспешил подыскать ее родоначальников в своем следующем исследовании, которое вышло двумя годами позже Когда в радикальных сектах возникают противоречия, каждая группа распрямляет плечи; так произошло и в процессе идеологического размежевания американского троцкистского движения в начале 40-х годов. М.Шахтман заявил, что в Советском Союзе возникла новая общественная формация, бюрократический коллективизм; однако на другом конце «танцплощадки» группа Джонсона — Форест считала, что Советский Союз мог быть только «государственно-капиталистическим» обществом. Под фамилией Джонсона выступал негритянский автор К.Л.Р.Джеймс, который позднее вернулся к своей первой любви, теме крикета, в области которого он считался признанным авторитетом. Форест был псевдонимом теоретика Р.Дунаевской, некогда бывшей секретарем Л.Троцкого. Позже мисс Р.Дунаевская удалилась в Детройт, где основала матриархальную секту, направив основные теоретические усилия на убеждение рабочих в том, что знание гегелевской «Науки логики» необходимо для понимания работ В.Ленина. Ее книга, отчасти доказывающая этот тезис (Dunayevskaya R. Marxism and Freedom. N.Y., 1958), снабжена благожелательным предисловием Г.Мар-кузе. Два оставшихся угла площадки занимали Дж.П.Кэннон, защищавший «ортодоксальный» взгляд Л.Троцкого на Россию как на «переродившееся государство рабочих», и Дж.Бёрнхэм, выдвинувший на основе идеи бюрократического коллективизма радикальную теорию революции управляющих. От индустриального общества к постиндустриальному 123
под названием «Соратники Макиавелли» с оборонительным подзаголовком «Защитники свободы». Этими родоначальниками стали Г.Моска, объявивший, что все общества разделены на элиты и народные массы и что политический процесс является постоянной «борьбой за превосходство» со стороны решительно настроенных меньшинств, В.Парето, рассматривавший политическую историю как «движение элит», в ходе которого новые энергичные силы общества манипулируют настроением масс ради достижения власти63, и Р.Мичелз, доказывавший, что сложная организация создает необходимость в технической специализации, что «организация предполагает тенденцию к олигархии», что руко-подство защищает прежде всего собственные интересы, а не своих избирателей, и что только расширение государственной бюрократии «может [удовлетворить] претензии образованных членов общества... недовольных представителей образованных клас-• ' in... на прочное положение» в обществе64. В то время как фраза «революция управляющих» имела большой резонанс, конкретные выводы и система категорий оказа-місь неубедительными. Ключевые понятия постоянно смещались. 11<>д «управляющими», по словам Дж.Бёрнхема, он имел в виду руководителей производства, инженеров-администраторов, «осуществляющих контрольные функции технических специалистов», но не финансистов; такая дифференциация является искаженным вариантом разграничения, проводимого Т.Вебленом между умышленностью и бизнесом. Однако управляющие имеются к же и в правительстве, где они занимают должности админист-горов, членов комиссий, возглавляют отделы и так далее. По-димому, существовала общность интересов тех, кто работал на ^щедприятиях и в правительстве. ^^Л м В.Парето следующим образом изображает механизм этого процесса: «Ре-|^рг>1|ии происходят в результате процессов накопления в высших слоях обще-1 ' • "следствие замедления эволюции классов или иных причин — декаден-их элементов, лишившихся последних возможностей удержаться у вла-пзбегающих применения силы, в то время как в нижних слоях общества ■і дний план выдвигаются образованные и активные элементы, обладаю-способностями к управлению и готовые применить силу» (Pareto W. The и! and Society. Vol. III. N.Y., 1935. P. 1431). M Michels R. Political Parties. Glencoe (111.), 1949. P. 31-37, 185-189. 124
жүктеу/скачать 6.05 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|