Только звезды нейтральны



бет13/17
Дата13.07.2016
өлшемі1.09 Mb.
#197369
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   17
* * *

Прошлое... Оно никогда не уходит из памяти. Чуть тронь — и по каким-то тонким, незримым струнам зазвучит музыка времени, и вспомнятся давно ушедшие события. Мы услышим знакомые голоса. Чаще всего они доносятся к нам из сорок первого года.

Едва немецко-фашистские войска вторглись в Эстонию, на командующего флотом легла вся тяжесть ответственности. И не только за боевые действия на море, но и за формирование морских частей в помощь Красной Армии, создание оборонительных рубежей под Таллином, эвакуация раненых. Наконец, поддержание коммуникаций с островами Эзель, Даго и полуостровом Ханко, где не затихала битва... В. Ф. Трибуц неустанно твердил: «Здесь, на эстонской земле, проходит передний край обороны Ленинграда», — и требовал одного: выстоять! Выстоять чего бы это ни стоило! Чтобы те вражеские дивизии, что нацеливались на Ленинград, в долгих изнурительных боях были обескровлены. Каждый день стойкой обороны, по словам командующего флотом, был равен выигранному сражению...

И воздух, и море — все содрогалось от незатихавших сражений. В ту пору Рижский залив превратился в арену борьбы. Там действовали корабли флота во главе с крейсером «Киров». Командовал отрядом легких сил и держал свой флаг на «Кирове» ближайший друг [455] командующего флотом контр-адмирал Валентин Петрович Дрозд — человек уважаемый, отменный моряк, прошедший первую боевую школу в Испании. По возвращении на Родину его боевой пыл не угасал. С начала Отечественной войны корабли под его командованием охраняли вход в Рижский залив, и они же под флагом контрадмирала Дрозда шли в бой против фашистских кораблей, пытавшихся завладеть важнейшими коммуникациями на пути в Ригу.

Когда осложнилась обстановка, в Усть-Двинск прибыл В. Ф. Трибуц.

— Боимся за вас, Валентин Петрович, как бы вы тут не застряли, — с тревогой сказал он Дрозду. — Ты знаешь, каково положение на сухопутном фронте?

И сообщил, что немецкие танки уже вышли к Западной Двине и двигаются на Ригу... В этих условиях оставаться в Рижском заливе — слишком большой риск для «Кирова» и остальных кораблей. Не случайно немецкие радиостанции трубили на весь мир: «Большие силы красных закупорены в Рижском заливе, они попали в ловушку и обречены на гибель».

— Еще не известно, кто окажется в ловушке, — по лицу Трибуца проскользнула ироническая улыбка. — Но уходить надо...

А уйти отсюда было не просто: Ирбенский пролив минирован, другой пролив Муховейн — мелководен.

В. Ф. Трибуц приказал вызвать командиров кораблей, штурманов и сообщил:

— Будем выводить корабли через Муховейн. Другого выхода не вижу.

— Не пройти, товарищ адмирал, — возразил кто-то. — Там же мелко. При том на середине пролива, на самом повороте, со времен первой мировой войны лежит затопленный немецкий транспорт «Циммерман» с цементом. Через него не перепрыгнуть...

— Мы углубим канал, обойдем этот чертов «Циммерман». Правда, «Кирову» придется идти впритирку. На то есть у вас опытный штурман, — Трибуц бросил взгляд на старшего лейтенанта крейсера Пеценко. — Как ваше мнение, Василий Трофимович?

Пеценко, щеки его разрумянились от неожиданной похвалы, подтвердил:

— Да, другого выхода действительно нет. [456]

— Ну а раз нет, немедленно приступайте к делу. Вам вместе с гидрографами поручаю пройти канал на буксире, промерить глубину, нанести данные на карту, а я сейчас же свяжусь с начальником Балттехфлота Гребенщиковым и прикажу срочно выслать из Палдиски земснаряды. Будем углублять и расширять канал с таким расчетом, чтобы не позже чем через трое суток начать проводку кораблей.

Совещание пришлось прервать: к кораблям приближалась очередная волна фашистских пикировщиков. Хлопали зенитки, взахлеб строчили пулеметы.

В. Ф. Трибуц пообещал, что в ближайшие сутки прибудут земснаряды.

— Готовьтесь к переходу, — наказал он Дрозду. — Время не терпит, каждая минута дорога.

Корабли перешли на Кассарский плес, в район Куйвасто, а штурман и гидрограф пошли на гидрографическом судне «Вал» с тралом. Они дошли до самого выхода из пролива, повернули обратно, еще раз обследовали глубины, то и дело корабль стопорил ход и гидрографы выставляли вешки на границе фарватера.

Вернулись в сумерках. Поднялись на палубу «Кирова», к командующему флотом.

— Давайте сюда планшеты, — потребовал Трибуц.

Он долго пристально всматривался в узкую извилистую морскую дорожку, испещренную цифрами. Никто не решался нарушить тишину. Все ждали, пока командующий скажет свое слово.

А он молча сидел, склонившись над планшетом.

— Картина ясна, — сказал он, поднявшись со стула, распрямив свою высокую ладную фигуру. — Будем углублять канал. Это только часть дела. Времени мало, и мы сможем подрыть в двух-трех местах, не больше. Есть еще одна радикальная мера: уменьшить осадку корабля. Сколько у вас груза? — обратился Трибуц к командиру корабля.

Тот начал перечислять: вода котельная, питьевая, мазут, боезапас...

Прикинув в уме, Трибуц сказал:

— Снять максимум груза, уменьшить осадку почти на метр. Тогда меньше риска сесть на мель.

И тут же приказал подать к борту водолей, танкер, буксир «Артиллерист» и баржи, разгрузить все лишнее, [457] оставив мазут, котельную и питьевую воду только на переход в Таллин и боезапас для отражения возможных атак самолетов и торпедных катеров.

Скоро пришел караван земснарядов вместе с самоходными баржами. И начался небывалый в жизни речников аврал. Механизмы пустили на полный ход, стараясь из них выжать максимум того, на что они были способны. Закрутились барабаны, поднимая вверх черпаки с грунтом. Незаметно для противника они день за днем, час за часом углубляли канал.

Не забудется эта ночь, когда «Киров» снялся с якоря. Буксиры повели его по новому фарватеру.

Над морем стелилась дымка, местами туман сгущался и горизонт совсем не просматривался. Впрочем, на это сетовать не приходилось. По крайней мере, можно было рассчитывать, что отряд не заметит немецкая авиация. Медленно двигалась по каналу темная громада крейсера, а за ним и остальные корабли.

Шли медленно всю ночь. Наступило утро. Светлело, но туманная дымка не рассеивалась. И это было, как нельзя, кстати. Плохая видимость и низкая облачность по-прежнему прикрывали крейсер от воздушных атак.

Когда корабли пришли в Таллин, встали на якоря, заняв весь рейд, Дрозд явился в штаб флота на доклад к командующему. Они дружески обнялись.

— Ну как, расскажи подробно, — торопил Трибуц, горя желанием узнать все детали опасного перехода.

— Вначале мы подрабатывали машинами. Потом вдруг за кормой вздыбился рыжий песок и поплыла всякая муть... Машины застопорили. Корпус крейсера коснулся грунта, и мы не на шутку встревожились. Но надо было торопиться. Снова дали «самый малый вперед». Крейсер медленно двигался. Ориентировались по вешкам, стараясь не выйти за границы фарватера. И вот, товарищ командующий, живы и здоровы, в Таллине! — по-молодецки выпрямившись, доложил Дрозд.

— Вовремя пришли. Силы наши тают, нет резервов, а держаться необходимо. Одна надежда на корабельную артиллерию, — сказал Трибуц и стал объяснять, как он мыслит артиллерийскую поддержку сухопутных войск.

В 1945 году простой русский солдат водрузил красный флаг над рейхстагом в Берлине, а задолго до этого, в пору неравной битвы у стен Таллина, Военный совет [458] флота и его командующий готовились к тому, чтобы силами балтийских летчиков нанести первые удары по логову фашистского зверя — Берлину.

Кому это поручить? Где найти подходящий аэродром? Как обеспечить операцию? Эти и другие вопросы решались втайне от всех. Даже летчики минно-торпедного полка под командованием Е. Н. Преображенского, которым предстояло выполнять задание, — даже они узнали об этом, когда прилетели на остров Эзель.

Пока они изучали маршрут, готовились, командующий флотом и его штаб были поглощены тем, чтобы в самый короткий срок доставить из Кронштадта на Эзель бомбы и горючее. Задача не из простых, если учесть, что Финский залив был густо минирован. И каждый выход корабля был сопряжен с большим риском. А если к тому же корабль нагружен бомбами, то это плавучий арсенал. И все-таки, несмотря на опасность встреч с минами, было принято решение: пустить тральщики один за другим на большой дистанции. Так, обходя минные поля, маскируясь от вражеской авиации, они доходили до Эзеля, выгружали бомбы, горючее и отправлялись в новый рейс.

И 8 августа 1941 года в сумерках самолеты, отягченные бомбовым грузом, выруливали на старт, отрывались от земли и исчезали в вечерней дымке. Море кончилось. Крылатые балтийцы летели над немецкой землей. Впереди узкой змейкой блеснула река Одер, а за ней показались огни Штеттина. Но впереди — сотни километров... И вот ярко освещенный Берлин! Мириады огней видны издалека. Команда: «Приготовиться!» Флаг-штурман Хохлов сосредоточился на прицеле, нажал кнопку сбрасывателя. Машина дрогнула. Там, внизу, на земле, взметнулось багровое пламя. Огни на улицах Берлина погасли, и небо пронзили кинжальные лучи прожекторов. Замелькали вспышки зениток. Но было уже поздно. Наши летчики сбросили бомбы на Берлин и ложились на обратный курс. Это был первый удар по фашистскому логову, предпринятый по решению Ставки ВТК.

И какой переполох поднялся в Германии. Из Берлина сообщили, будто это был налет английской авиации.

В эту ночь не сомкнул глаз В. Ф. Трибуц, поддерживая непрерывную связь с Эзелем и Москвой. Если бы тогда существовали приборы, способные показать [459] внутреннее состояние человека, то наверняка выяснилось бы, что никогда прежде не билось так учащенно сердце командующего, обремененного огромной ответственностью...

Сражение в Эстонии продолжалось, но силы убывали. И, наконец, враг подкатился к стенам Таллина. Автору этих строк довелось стать свидетелем тех событий. В памяти особо запечатлелись последние августовские дни: бои тогда развернулись в курортном местечке Пирита, а затем перекинулись в парк Кадриорг. Город — в кольце пожаров. Черные столбы дыма поднимались в небо и долго неподвижно висели в воздухе. Вдали перекатывались взрывы, сливаясь с гулкими выстрелами корабельных орудий крейсера «Киров», лидера «Ленинград», эскадренных миноносцев и других кораблей, темные силуэты которых ясно выделялись на фоне спокойных вод Таллинского рейда. В небе летали фашистские самолеты, и не смолкал гул зениток.

Для командующего было совершенно очевидно, что не выдержать натиск пяти наступающих немецких дивизий, а ждать поддержки неоткуда. Значит, раньше или позже отступление неизбежно. Важно все заранее продумать, спланировать, чтобы сохранить людей и корабли. И хотя из Москвы звонили: «У вас там скопище транспортов, перегоняйте их в Кронштадт». На месте было виднее. Трибуц решал по-иному: все транспорты оставить в Таллине, распределить по гаваням, замаскировать. Конечно, в том был известный риск. А как поступить иначе? Когда придет час, на чем эвакуировать войска, технику, раненых и население?!

Небольшой круг особо доверенных лиц в секретном порядке работал над составлением плана эмбаркации. Однако все тайное становится явным.

— Вам не кажется, что, если в Москве узнают, чем вы тут занимаетесь, вас по головке не погладят?! — сказал один из высокопоставленных чинов, не подчиненных флоту.

— Нет, не кажется, — решительно заявил Трибуц. — Я командующий, отвечаю за флот, моя обязанность предвидеть назревающие события и упреждать их.

— Рискованно... — покачал тот головой. — Вас могут обвинить в паникерстве со всеми вытекающими последствиями. [460]

— Ну что ж, обвинят так обвинят. Гораздо печальнее, если мы будем бездействовать и потеряем боевое ядро флота...

И он оказался прав: командный пункт флота находился уже в землянке Минной гавани, когда пришел приказ Ставки Верховного Главнокомандования — войскам, сражавшимся под Таллином, и Краснознаменному Балтийскому флоту отойти в Кронштадт и Ленинград. Решали часы и даже минуты. Благо план эвакуации был уже составлен. Оставалось задержать противника у стен Таллина и обеспечить погрузку войск.

Помню, для прикрытия отступающих войск в бой идут наши последние резервы — курсанты Военно-морского училища имени Фрунзе. Они выстроились поодаль от пирса. В. Ф. Трибун обращается к ним с короткой напутственной речью, его слова заглушают рев орудий, взрывы бомб и снарядов. «За землю Советскую, за родное Балтийское море «ура!» — провозгласил командующий, и ему отвечают троекратным «ура!». Чеканя шаг, безупречно выдерживая равнение, курсанты проходят и скрываются за портовыми зданиями. С парада — в бой!

Обстановка усложнялась с каждым часом. Корабли и батареи береговой обороны продолжали оказывать поддержку нашим войскам, ведя огонь по скоплениям немецкой пехоты и узлам дорог. Но слишком велико было превосходство противника в силах и технике. Подтянув резервы, немцы заняли несколько господствующих высот и вели прицельный огонь по рейду и кораблям. В эту пору последний раз в Таллине заседал Военный совет флота. Начальник штаба флота Ю. А. Пантелеев, с присущей ему четкостью, доложил обстановку на море. С севера нависают финские шхеры, южное побережье «оседлали» немцы, установив там дальнобойную артиллерию и собрав на аэродромах огромную массу авиации — пикирующих бомбардировщиков и истребителей. Но главный враг — мины! Для проводки двухсот кораблей и транспортов нужно было иметь, по крайней мере, сто тральщиков. А было два десятка. Подобный переход немыслим так же без прикрытия с воздуха. Но и это исключалось, поскольку ближайшие аэродромы были заняты противником, а из окрестностей Ленинграда наши истребители даже с дополнительными бачками «не дотянут»... [461]

В. Ф. Трибуц, в меру своих сил, старался внешне сохранить спокойствие, хотя, как говорится, кошки скребли на сердце. Он отметил, что главное теперь — обеспечить планомерный организованный отход войск, пресекать панику; он объявил сроки отхода с позиций, методы прикрытия отходящих войск и время и места посадки на транспорты.

В последний момент появлялись все новые, неожиданные дела и заботы.

— Товарищ Трибуц, вам придется принять ценности и документы Госбанка. Груз важный, ответственный! Не знаю, где вы его разместите, но мы вам можем доверить. И только вам! — с такими словами обратился к командующему глава правительства Эстонской республики Иоганнес Лауристин.

Трибуц был немало озадачен, каким образом отправить этот груз, где для него самое надежное место? Ведь все корабли и транспорты подвергались одинаковой опасности. И все же место было найдено на крейсере «Киров». Ценный груз был эвакуирован и в 1944 году возвращен обратно в Таллин.

Пока шла погрузка войск и транспорты выходили из гаваней, пока корабли вели артиллерийскую дуэль с противником, все это время В. Ф. Трибуц находился на КП в землянке Минной гавани, принимал донесения, отдавал приказания, и только 28 августа на рассвете к борту «Кирова» подошло посыльное судно с членами Военного совета. Командующий и член Военного совета дивизионный комиссар Н. К. Смирнов поднялись на ходовой мостик, а за ними пронесли укрытое в чехле святая святых — знамя Краснознаменного Балтийского флота — первую награду Советского правительства, которой флот удостоился еще в 1928 году.

Высокий, чуть полноватый капитан первого ранга развернул на ходовом мостике карту Финского залива с нанесенными на нее данными и доложил:

— Товарищ командующий! Обстановка по состоянию на двадцать седьмое августа, десять ноль-ноль.

То был Георгий Ефимович Пилиповский, однокашник Трибуца по училищу имени Фрунзе, неизменный его соратник на протяжении многих лет службы на Балтике, начальник оперативного отдела штаба флота, а теперь начальник походного штаба при командующем. [462]

Трибуц склонился над картой, как это бывало по утрам, когда он являлся в штаб, изучал дислокацию флата вплоть до последнего буксира: где находится, какие задачи выполняет. И, как всегда, глядя на карту, потребовал доложить построение боевого и походного порядка кораблей, систему защиты транспортов от ударов с воздуха и многое другое. Пилиповский досконально знал флот и всегда готов был ответить на любой вопрос командующего. Так и в этот раз он докладывал хотя и короче обычного, но с присущим ему знанием дела. Трибуц слушал не перебивая, а на его лице была какая-то озадаченность. Причина ее стала очевидна, когда Пилиповский, завершив доклад у карты, спросил:

— Товарищ командующий, разрешите дать «добро» на выход первого отряда?

— Нет, не разрешаю, Георгий Ефимович, — совсем неожиданно для всех ответил Трибуц, глядя за борт на разгулявшиеся волны. — Что предсказывают метеорологи?

— Ветер успокоится не раньше чем завтра.

— В таком случае выход флота откладывается. При такой погоде малые корабли, и особенно тральщики, будут сдерживать движение, мы растеряемся, и немцы смогут нас топить поодиночке, как им вздумается. Прикажите кораблям и транспортам отойти к островам Нейсаар и Аэгна. Пойдем, как только успокоится море.

Командующий и Пилиповский оба понимали: в такой ситуации промедление может быть смерти подобно. Ведь флот собрался на сравнительно небольшой акватории — опасность велика, особенно ударов с воздуха. И все же более важные соображения командующего взяли верх. И он, не колеблясь, принял решение, которое впоследствии оказалось единственно верным, безошибочным.

На следующий день ветер стих, море успокоилось, и в полдень было дано приказание начала движения кораблей.

Отряд главных сил с крейсером «Киров» снимался с якоря, сопровождаемый тральщиками, миноносцами, торпедными катерами, он спешил занять место в головном отряде.

Трибуц, Смирнов и командующий отрядом легких сил Дрозд оставались на мостике. В походе Трибуц не раз обращал свой взор к эсминцу «Яков Свердлов», шедшему [463] в охранении крейсера. Старый знакомый, когда-то им командовал будущий флотоводец. Теперь и этот корабль, еще дореволюционной постройки, зарываясь в волны, старался не отстать от своих молодых собратьев.

Вскоре на «Киров» по радио понеслись тревожные донесения:

— Транспорт «Элла» подорвался на мине!

Командующий глянул на карту. В минуты нервного возбуждения он отличался особой быстротой реакции. И теперь в ответ послышался его сильный, полный волевого напряжения голос:

— Послать на помощь спасатель «Нептун»!

Пилиповский повторил приказание и скрылся за дверью радиорубки. А Трибуц стоял, точно влитый в палубу, строгий, невозмутимый, с биноклем на груди. Прильнув глазами к окулярам, он всматривался в море, в корабли, замечал, что слишком близко, буквально в кильватерной струе «Кирова», идет подводная лодка или отстает какой-то корабль охранения, отдавал необходимые приказания и снова стоял молча, возможно думая о том, что небольшой пароходик «Элла» первая жертва морского сражения, начало в цепи бед, что предстоит пережить участникам похода, отвечающим только за себя или за свой корабль, а он-то несет ответственность за всех, вместе взятых.

«Выдержка, и только выдержка!» — говорил он сам себе, стараясь держаться уверенно, не выказать волнения окружающим его людям.

А донесения шли и шли, одно горше другого:

— Погиб от прямого попадания бомбы ледокол «Вольдемаре»... Атакован с воздуха транспорт «Вирония»...

«Вирония»! Ведь там же работники штаба флота, политуправления, военные корреспонденты, многие, с кем расставаясь накануне днем в Минной гавани, командующий, протягивая руку, говорил: «До скорой встречи в Кронштадте». Состоится ли эта встреча?

Опять взгляд на карту и очередное приказание:

— Спасателю «Сатурн» взять «Виронию» на буксир.

Пилиповский едва успевал ответить коротким «есть!» и спешил передать приказание дальше.

И в эту самую пору воздух прорезал гул моторов фашистских бомбардировщиков, они шли девятками, строго [464] выдерживая строй, курсом на «Киров». Над кораблем поднялась густая завеса заградительного огня. Мало того что били зенитки, командующий приказал открыть огонь. Пушки, способные поражать цели на тридцать с лишним километров, били по самолетам, сбивали их с боевого курса, рассеивали...

Немецкие пикировщики не могли прорваться сквозь густую завесу огня, они отворачивали от «Кирова» и тут же устремлялись на тихоходные, неповоротливые, слабо вооруженные транспорты. В эфир по-прежнему неслись тревожные донесения: «Подорвался на мине, принял шестьсот тонн воды. Не имею хода!..» В. Ф. Трибуц отдавал приказания другим кораблям об оказании помощи терпящим бедствие. Решения принимались мгновенно. И так же быстро исполнялись.

Одна опасность сменялась другой. Сигнальщики докладывали: «Батарея с мыса Юминда ведет огонь по кораблям!» И с мостика отдается приказание: «Подавить батарею огнем главного калибра». Гремит главный калибр, посылая залп за залпом. Батарея смолкает. Командующий флотом приказывает поставить дымовые завесы, и корабли идут дальше... Но вот новые донесения: «Мина справа!» Отдана команда, корабли обходят рогатую смерть. «Слева по борту мина!» Отдаются команды, и «Киров», а за ним другие корабли отворачивают, обходят ее стороной. Они не могут застопорить ход, рискуя стать жертвой бомбы или торпеды. Корабли форсируют минное поле. Опасность с каждой минутой нарастает. И когда в правом параване «Кирова» показался темный шар с гладкой блестящей поверхностью, сразу доложили: «Мина в правом параване!» Тут на несколько мгновений все оцепенели.

Трибуц переглянулся с Пилиповским и Дроздом. Взгляд его был испытующим. Не ожидая, кто как отреагирует на происшедшее, он громко скомандовал:

— Самый малый!

Командир корабля Сухорукое перевел ручку машинного телеграфа, и вскоре почувствовалось, что корабль сбавил ход. «Что дальше?» — думали стоявшие рядом с командующим, не смея вмешаться, нарушить ход его мысли. А он дал знать командиру корабля, что тот остается на мостике, махнул Дрозду рукой и стал спускаться вниз, на палубу. [465]

Кажется, другого выхода не было, как обрезать параван вместе с затраленной в нем миной. Вызвали инженера-механика, он согласился. Тогда Трибун, приказал приступить к делу. И вот на палубе появился щупленький, худощавый матрос Петр Кашуба, моряки называли его «маленький-удаленький». И впрямь он не раз отличался на всякого рода работах, особенно во время ремонта корабля. В одной руке он держал маску, в другой электросварочный аппарат. Трибуц осмотрел его с ног до головы и сказал: «Действуйте!»

Тем временем боцманская команда подготовила все необходимое снаряжение. Кашубу усадили на крохотную, хрупкую беседку и стали спускать за борт, все ближе и ближе к паравану. И вот, надев на лицо маску, взмахнув рукой, он дал сигнал готовности. Тогда включили ток. Вспыхнула огненная дуга, каскадом посыпались искры. Трибуц точно прирос к борту крейсера, держась за леера, он наклонился вниз и не спускал глаз со смельчака, висевшего над самой бездной. Решали минуты. Черный шар смерти постепенно подтягивало к борту корабля. Каждый миг могла произойти беда. Чего стоили эти минуты, казавшиеся бесконечно долгими, пока не раздался треск и страшный спутник не оторвался от корабля, пошел в сторону, а затем затонул. Кашубу поднимали наверх.

Когда он вступил на палубу, Трибуц протянул ему руку, крепко сжал, и этот жест выражал многое, что в этой обстановке не выразить словами: это было и восхищение, и благодарность...

Эпизод с миной по-особому отпечатался в памяти моряков-кировцев. Вот о нем-то спустя три десятилетия, во время похода по местам боевой славы, и напомнил В. Ф. Трибуцу бывший командир зенитной батареи Алексей Федорович Александровский.

«Киров» прибавил ход. И снова В. Ф. Трибуц стоял на левом крыле командного носового мостика, принимал донесения, тут же отдавал приказания на корабли, растянувшиеся на десятки миль. Пилиповский по-прежнему курсировал между мостиком и радиорубкой, быстро выполняя приказания.

Получив решительный отпор, все реже появлялись самолеты, клейменные свастикой, и, казалось, командующему впору было вздохнуть с облегчением, если бы не [466] произошло то, что наверняка осталось в памяти Трибуца до конца его дней.

Корабли проходили самые плотные минные заграждения. Тральщики, идя в голове отряда, одну за другой подсекали мины, они всплывали, и кораблям охранения приходилось на узком пространстве искусно маневрировать, чтобы не встретиться с рогатым чудовищем. Именно в эту пору на глазах командующего у миноносца «Якова Свердлова», шедшего в охранении с левого борта «Кирова», вырвался огненный столб, взметнувшийся к небу. И в следующие мгновения вода расступилась, чтобы принять в пучину останки корабля.

Трибуц обмер. Сердце захолодело, перед глазами поплыл туман. Усилием воли он овладел собой, и первая мысль была: спасти уцелевших. Катера «морские охотники», посланные на поиски моряков, подобрали немногих.

Погиб корабль, который в свое время был послушен своему командиру В. Ф. Трибуцу, моряки говорили с восхищением, что он «на одной пятке» крутился, как волчок, чуть ли не с полного хода швартовался к пирсу. И вот его не стало. Точно частица жизни самого командующего флотом ушла в небытие.

«Нам некогда было даже пережить в полной мере постигшее нас горе, — напишет он через три десятилетия — События набегали одно на другое, как кадры на киноленте. «Киров» вновь затралил параваном мину. Только успели избавиться от этой опасности, как началась атака вражеских торпедных катеров».

...Вечерело. Море окутывали сумерки. Идти в темноте было чревато большой опасностью, и В. Ф. Трибуц принял решение: до рассвета кораблям встать на якоря. И только рано утром они продолжали путь на восток, ведя бои с вражеской авиацией, минами, отражая атаки торпедных катеров...

Беспримерный по трудностям Таллинский поход был завершен. 87 процентов боевых кораблей пришли в Кронштадт, доставив 18 тысяч воинов, — это было боевое ядро флота, сыгравшее немалую роль в обороне Ленинграда. 22 транспорта и 12 вспомогательных судов остались на дне моря вместе с 5000 моряков и бойцов армии, оборонявших Таллин. Не будем удивляться, что за эти памятные сутки у командующего флотом появились на голове первые седые волосы. [467]

«Историки по-разному оценивают его (поход. — Н. М.). Одни считают прорыв лишь героической эпопеей балтийцев, другие склонны видеть в нем явление трагическое и ищут причины этого. Я не разделяю ни той, ни другой точки зрения. Прорыв был одной из крупных операций, проведенных Балтийским флотом в годы Великой Отечественной войны»{2}, — таково заключение В. Ф. Трибуца.

А вот по этому поводу мнение буржуазного историка войны на море Мельцера:

«Момент после взятия Ревеля (Таллина. — Н. М.) был последним, когда немецкий военно-морской флот совместно с сухопутными силами и авиацией мог уничтожить советский Балтийский флот... Советский Военно-Морской Флот сохранил свою боеспособность, весьма активно участвовал в отражении наступательных действий немецких сухопутных сил и, наконец, в 1944 г. оказался там, где его присутствие было менее всего желательным»{3}.




Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   17




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет