Джеймс Клавелл Тай-Пэн

Глава 2

С наступлением темноты небо стали заволакивать облака, и влажность увеличилась. Китайские торговцы, которым были хорошо известны повадки ветра и моря, поняли, что скоро придет дождь. Сами по себе облака возвещали просто первый в это время года дождь, который ненадолго прогонит изнурительный зной и прибьет пыль. Обыкновенный ливень, если йосс будет к ним благосклонен. Если же йосс повернется против них, то будет шторм. И только йосс решит, превратится ли этот шторм в тайфун.

– Мне жарко, Тай-Пэн, – пожаловалась Мэй-мэй, обмахиваясь веером в постели.

– Мне тоже, – ответил Струан. Он стаскивал с себя влажную, отяжелевшую от пота рубашку, чтобы переодеться в свежую. – Я же говорил, что тебе было бы лучше остаться в Макао. Там гораздо прохладнее.

– Может быть и так, но тогда я лишилась бы удовольствия сказать тебе, что мне жарко, клянусь Богом.

– Ты мне больше нравилась во время болезни. Никакой развязности и вульгарной божбы.

– Ха! – фыркнула она. – Не ипокритствуй со мной!

– Чего-чего с тобой не делать?

– Ипокритствовать, Тай-Пэн. Ты что, не знаешь английского? Пока ты отсутствуешь целый день, забыв о своей бедной старой Матери, я уж-жасно много занимаюсь чтением книги со словами вашего доктора Джонсона, улучшая свой ум относительно варварского языка. Все знают слово «ипокрит». Оно означает «лицемер». Как раз для тебя подходит, клянусь Богом. – Она надула губы и стала от этого еще прелестнее. – Ты совсем больше не обожаешь меня!

– Я всерьез подумываю о том, чтобы хорошенько отипокритствовать тебя пониже спины.

Мэй-мэй испустила долгий мучительный стон.

– Тай-Пэн хочит корова чилло жиг-жиг, хейа, масса? Мозна, о-ко, ладна.

Струан подошел к кровати, и Мэй-мэй отпрянула к стене. – Ну же, Тай-Пэн, это была шутка.

Он крепко обнял ее.

– Ах, девочка, ты, главное, поправляйся, это сейчас для тебя самое главное.

На ней была длинная мягкая рубашка из голубого шелка, волосы изящно уложены, запах ее духов опьянял.

– Не вздумай ходить к шлюхам, а?

– Не говори глупостей.

Он поцеловал ее и закончил переодевание. Сунув свой нож в черные ножны у пояса и маленький кинжал в левый сапог, он аккуратно перевязал волосы лентой сзади у основания шеи.

– Почему ты обрезаешь волосы, Тай-Пэн? Отрасти их и носи косичку как цивилизованный человек. Очень красиво. Лим Дин постучал и открыл дверь.

– Масса. Масса Чен зде-ся. Мозна?

– Видеть каюта наверху.

– Ты вернешься, Тай-Пэн?

– Нет, девочка. Я проеду прямо на берег.

– Попроси Гордона навестить меня, хорошо?

– Хорошо, девочка.

– Куда ты идешь?

– По делам, клянусь Богом. Смотри веди себя хорошо, пока меня не будет. Я вернусь уже заполночь. Но я загляну к тебе сразу же, как только поднимусь на борт.

– Хорошо, промурлыкала она. – Только разбуди меня, если я буду спать. Твоя старая Мать захочет убедиться, что ее ипокритственный сын цел и невредим.

Он нежно потрепал ее по щеке и поднялся в свою каюту.

– Привет, Гордон.

Гордон Чен был одет в длинный синий шелковый халат и. легкие шелковые штаны. Ему было жарко, и вид у него был очень озабоченный.

– Добрый вечер, Тай-Пэн. С возвращением. Я так счастлив узнать, что вы нашли хинную корку. Как себя чувствует госпожа Т'чунг?

– Очень хорошо, спасибо.

– Мне так жаль, что мои слабые усилия оказались безрезультатными.

– Спасибо, что ты попытался помочь.

Гордон Чен опять расстроился, потому что ему пришлось выложить немалое количество тэйлов на поиски коры, но это чувство не шло ни в какое сравнение с его тревогой по поводу Гонконга. Последняя новость из Англии вызвала сильнейшее беспокойство во всей иерархии Триад в Квантуне. Дзин-куа вызвал его к себе и приказал выведать настроение Тай-Пэна и использовать все могущество Триад, все средства, какие окажутся необходимыми – серебро, богатые подношения, расширение торговли, – чтобы помешать варварам покинуть остров и склонить их к тому, чтобы остаться.

– Меня привело сюда дело крайней важности, Тай-Пэн, иначе я не стал бы беспокоить вас. Гонконг. Вчерашняя статья в газете. Это правда? Если да, то мы погибли… мы разорены.

– Я слышал, ты являешься тай-пэном гонконгских Триад.

– Кем?!

– Не глупая, Тай-Пэн, просто – ужасная! Потрясающая ложь! – Если бы Гордон был один, он сейчас рвал бы на себе волосы и одежду и вопил от ярости.

– Зачем Триадам понадобилось убивать Горта?

– Я не знаю. Откуда я могу знать, чем занимаются эти анархисты? Тай-Пэн Триад? Я? Какое гнусное обвинение! – Моя жизнь теперь не стоит лепешки коровьего помета, кричал он себе. Этот предатель, черепашье дерьмо! Как он посмел выдать наши секреты! Сосредоточься, соберись с мыслями. Тай-Пэн варваров смотрит на тебя во все глаза, и тебе лучше подыскать для него умный ответ! – Я просто не представляю. Боже милостивый. Триады в Тай Пинь Шане, под самым моим носом? Чудовищно.

– У тебя есть враги, которые стали бы распространять такие слухи?

– Должны быть, Тай-Пэн… О небо! Я подумал, может… – Он закатил глаза под лоб.

– Может, что?

– Ну, я… э-э, вы мой отец. Не может так быть, что кто-то пытается причинить вред вам через меня?

– Это возможно, Гордон. Возможно и то, что ты действительно главарь Триад.

– Анархист? Я? – О боги, почему вы покинули меня. Только на прошлой неделе я потратил пятьдесят тэйлов на благовония и подношения и на молитвы, которые прочтут за меня в храмах. Разве я не самый щедрый жертвователь всех ваших храмов без исключения? Разве не я лично заложил три храма и четыре кладбища, и разве в моем окружении не состоят сорок три буддистских монаха, которых я содержу на свои личные средства? – С какой стати мне знаться с этими преступниками? Благодаря вам я становлюсь богат. Мне не нужно для этого воровать или грабить.

– Но ты бы хотел, чтобы маньчжуров сбросили с китайского трона?

– Маньчжуры или китайцы – мне все равно, Тай-Пэн. Почему это должно заботить меня? Я не имею к этому никакого отношения. – О боги, закройте свои уши на мгновение. – Я – не китаец. Я – англичанин. По-моему, я – последний человек, которому стали бы доверять китайцы из тайного общества. Это было бы опасно, вы не думаете?

– Возможно. Не знаю. Может быть, тебе стоит потратить немного тэйлов, Гордон. Расставить шпионскую сеть. Выяснить, кто эти люди и кто их главари.

– Я немедленно займусь этим, Тай-Пэн.

– Три месяца должно быть достаточно для такого хитроумного человека, как ты, чтобы представить мне их руководителей.

– Шесть месяцев, – автоматически произнес Гордон Чен, отчаянно пытаясь найти лазейку из западни, в которую угодил. Вдруг его осенило. Ну конечно! Пусть варвары сами помогут нам покончить с врагами Триад на острове. Мы навербуем из этого черепашьего дерьма шпионов, соберем их всех в отдельную ложу и проведем для вида какой-нибудь обряд посвящения. Отлично! Потом… так, надо подумать. Мы пустим слух, что настоящим руководителем Триад является… кто? Когда время придет, я отыщу какого-нибудь врага. Затем мы передадим их варварам как настоящих Триад, и вот они уже лишились своих голов. – О да, Тай-Пэн, я без промедления возьмусь за дело.

– Я думаю, так будет лучше для тебя. Потому что так или иначе, но я намерен раздавить этих Триад.

– А я буду помогать вам в этом в полную меру своих сил, – горячо заверил его Гордон. Жаль, что Чен Шень член семьи, в противном случае он был идеальной подставкой в качестве «главы Триад». Совсем чуть-чуть йосса, и я стану следующим после него компрадором «Благородного Дома».

Впрочем, не волнуйся, Дзин-куа поможет тебе найти подходящего кандидата. – Тай-Пэн, вернемся к более важным делам. Что со статьей? Гонконгу конец? Мы теряем целое состояние. Потеря острова станет настоящей катастрофой.

– Действительно, ряд незначительных проблем существует. Но все они будут решены. Гонконг наш навсегда. Скоро это правительство потеряет власть. Не волнуйся. «Благородный Дом» и Гонконг – одно целое.

Все тревоги Гордона Чена растаяли без следа.

– Вы уверены? Этот Каннингтон, его свергнут?

– Тем или иным способом. Да.

Гордон с восхищением посмотрел на отца. Ага, подумал он, значит, даже с помощью убийства. Отлично. Он очень хотел рассказать Тай-Пэну о том, что это он устранил Горта и таким образом спас ему жизнь. Но это может подождать до более важного момента, сказал он себе, переполненный восторгом. – Отлично, Тай-Пэн. Вы чудесно успокоили меня. Я согласен. «Благородный Дом» и Гонконг – действительно одно целое. – Если это не так, то можешь считать себя дохлым утенком, подумал он. Но отныне тебе лучше не появляться на материке. Теперь, когда закрутилась вся эта история с Триадами, путь туда тебе заказан. Это так. Теперь твоя жизнь неразрывно связана с Гонконгом. Этот остров станет твоим дворцом или твоей гробницей. – Тогда нам стоит расширяться, вкладывать в остров как можно больше. Я не пожалею труда, чтобы сделать Гонконг сильным. О да. Вы можете положиться на меня! Спасибо, Тай-Пэн, вы успокоили меня.

– Миледи хотела поздороваться с тобой. Спустишься вниз?

– Благодарю вас. И спасибо за то, что вы предупредили меня об этой смешной, но опасной истории. – Гордон Чен поклонился и вышел.

Все время, пока они беседовали, Струан пристально наблюдал за сыном. Так правда это или нет, спрашивал он себя. Удивление, которое тот выказал, могло быть и подлинным, и во всем, что он говорил, немало здравого смысла. Не знаю. Но если Гордон действительно тай-пэн Триад, тебе придется быть очень хитрым, чтобы поймать его. А что потом?

Струан нашел Скиннера в комнате, где стоял печатный пресс «Ориэнтл Тайме» В комнате было душно и шумно. Он поздравил редактора с тем, как была преподнесена новость.

– Не беспокойтесь, Тай-Пэн, – сказал Скиннер. – Завтра выходит выпуск с продолжением. – Он протянул Струану гранки. – Черт побери, когда наконец кончится это проклятое лето. – Он был одет в свой обычный черный сюртук из плотной ткани и теплые брюки.

Струан прочитал статью. Скиннер не поскупился на сарказм и оскорбительные выпады в адрес министра иностранных дел, особенно упирая на то, что все торговцы должны объединить усилия, завалить парламент петициями и уничтожить Каннингтона.

– Я бы сказал, что после этой статьи некоторые из ребят по-настоящему закусят удила, – одобрительно произнес Струан.

– Я от души надеюсь, что именно так и будет. – Скиннер развел руки в стороны, чтобы унять жгучий зуд под мышками. – Чертова жара! Вы чересчур полагаетесь на судьбу, Тай-Пэн, разгуливая среди ночи в таком виде.

На Струане была только легкая рубашка, полотняные брюки и сапоги из тонкой кожи.

– Вам бы самому так попробовать. Потели бы меньше, и главное – никакой потницы.

– Даже не упоминайте при мне имени этой проклятой болезни. К жаре она не имеет никакого отношения, обычная летняя хворь. Человеку по природе своей свойственно потеть.

– Да, и быть любопытным. В своем письме вы упоминали что-то о странном дополнении к договору Лонгстаффа?.. наместником Чинь-со. Что вы имели в виду?

– Просто один из тех занятных кусочков информации, которые собирает любой газетчик. – Скиннер вытер лицо тряпкой, которая оставила за собой чернильные следы, и сел на высокий табурет. Он рассказал Струану о семенах – Тутовые деревья, камелии, рис, чай, разные цветы.

Струан ненадолго задумался.

– Да, это любопытно, слов нет.

– Лонгстафф не входит в число тех садоводов, о которых я наслышан. Возможно, это была идея Синклера. У него как раз есть склонность к садоводству. По крайней мере, она есть у его сестры. – Скиннер бросил взгляд на китайских рабочих, обслуживавших пресс. – Я слышал, она серьезно больна.

– Я счастлив сообщить, что девочка поправляется. Врач сказал, это было какое-то желудочное расстройство.

– Говорят, Брок появлялся сегодня днем на флагмане.

– Вы очень хорошо информированы.

– Я подумал, не следует ли мне подготовить некролог.

– Иногда ваш юмор… перестает забавлять меня. Пот стекал по отвисшим щекам Скиннера и капал на засаленную рубашку.

– Я и не думал шутить, Тай-Пэн.

– Ну, а я принимаю это как шутку, – небрежно сказал Струан. – Разговаривать о некрологах – плохой йосс. – Он наблюдал, как пресс выдает завтрашние номера газеты. – Мне пришла в голову одна мысль касательно Уэйлена. Лонгстафф назвал старый город Куинз Тауном. Теперь у нас появился новый город. Возможно, Уэйлену следует предоставить честь выбрать для него другое имя. Скиннер весело хмыкнул.

– Это будет для него чудесной приманкой. На каком названии вы остановились, Тай-Пэн?

– Виктория.

– Мне нравится. Виктория, стало быть? Вот так, одним простым жестом, Лонгстафф предан забвению. Можете считать, что такое «предложение» уже сделано. Предоставьте это мне. Уэйлен никогда в жизни не догадается, что это была не его идея. Я гарантирую. – Скиннер с довольным видом поскреб ногтями живот. – Когда я стану владельцем газеты?

– В тот день, когда Корона примет Гонконг как колонию и Договор будет утвержден обоими правительствами. – Струан передал ему документ. – Все это вы найдете здесь. Документ скреплен моей печатью. Конечно, он имеет силу только при условии, что «Ориэнтл Тайме» в то время будет оставаться действующим предприятием.

– У вас есть сомнения на этот счет, Тай-Пэн? – радостно спросил Скиннер. Он ясно видел свое будущее. Десять лет, сказал он себе. Потом я буду богат. Я уеду домой, женюсь на дочери сквайра, куплю небольшое поместьице в Кенте и открою газету в Лондоне. Да, Морли, старина, подумал он, ты прошел долгий путь от грязных переулков Лаймхауса³¹, сиротского приюта, чума его забери, и чистки выгребных ям. Да проклянет Господь тех двух дьяволов, которые дали мне жизнь, а потом бросили меня. – Спасибо, Тай-Пэн. Будьте уверены, я не подведу вас.

– Кстати, вам, возможно, захочется первому опубликовать некую исключительную новость. Хинная корка излечивает малярию Счастливой Долины.

Скиннер на мгновение лишился дара речи.

– О Боже, Тай-Пэн, – с трудом выговорил он, – это не новость, это… бессмертие. – Наконец его прорвало: – Исключительная, вы говорите? Да это самая великая новость в мире! Конечно, – добавил он, хитро прищурившись, – главную роль в этом рассказе сыграет «она»… или «он» – то есть человек, который излечился.

– Пишите, что хотите. Только не касайтесь меня и всех, кто имеет ко мне отношение.

– Никто и никогда не поверит в это, пока люди не увидят выздоровевшего своими собственными глазами. Врачи скажут, что это пустая болтовня.

– Пусть говорят. Их больные будут умирать. Тоже мне знатоки! – жестко сказал ему Струан. – Я верю в это настолько, что вкладываю значительные средства. Купер и я теперь являемся партнерами по доставке и продаже хинной корки. Груз этого лекарства будет в нашем распоряжении через шесть месяцев.

– Я могу это напечатать? Струан коротко хохотнул.

– Я бы не стал говорить вам об этом, если бы хотел сохранить новость в секрете.

Выйдя на Куинз Роуд, Струан почувствовал как на него дохнуло жаром ночи. Луна стояла высоко, она тускло просвечивала сквозь облака, которые почти полностью закрывали небо. Но ореола вокруг нее пока не было.

Он направился вдоль по дороге и не останавливался до самых доков. Здесь он свернул немного в сторону от моря и зашагал по невзрачной улочке, обходя многочисленные рытвины и ямы. Поднявшись по короткой лестнице, он вошел в дом.

– Благослови меня, Господи, – воскликнула миссис Фортерингилл; ровный ряд белых вставных зубов придавал улыбке, расцветшей на морщинистом лице, гротескный вид. Она ужинала в гостиной: копченая селедка, ржаной хлеб и кувшин эля. – Девушки, – крикнула она и позвонила в колокольчик, висевший у нее на поясе. – Я всегда говорю: нет ничего лучше, чем порезвиться с красоткой в жаркую ночь. – Она заметила, что Струан был в одной рубашке. – Это чтобы не тратить лишнего времени на раздевание, Тай-Пэн?

– Я просто зашел повидать… э… вашего постояльца. Она сладко улыбнулась:

– Этот старый плут уже пересидел тот срок, когда был здесь желанным гостем.

В гостиную неторопливо протрусили четыре девицы. На их украшенных перьями просторных шерстяных кимоно темнели влажные пятна, и от них исходил тяжелый запах духов и застарелого пота. Все девушки были моложе двадцати – грубые, крепкие, привыкшие к той жизни, которую вели. Они ждали, кого из них выберет Струан.

– Вам, без сомнения, нужна Нелли, Тай-Пэн, – сказала миссис Фортерингилл. – Восемнадцать лет, здорова телом и темпераментна.

– Благодарю вас, мадам. – Нелли сделала книксен, и ее полные груди вывалились из халата. Это была тяжелая блондинка с глазами древними и холодными, как лед. – Хочешь пойти со мной, Тай-Пэн, милый?

Струан дал каждой из них по гинее и отослал из гостиной.

– Где мистер Квэнс?

– Второй этаж до конца, налево. Голубая комната. – Миссис Фортерингилл посмотрела на него поверх очков: – Времена нынче очень тяжелые, Тай-Пэн. Ваш мистер Квэнс ест как лошадь, а как он сквернословит – это что-то ужасное. Юные леди шокированы. Его счет уже давно просрочен.

– Скажите, откуда вы набираете своих девушек? Глаза старухи тускло блеснули, как мокрая галька.

– Там, где есть рынок, всегда отыщутся и девушки, чтобы обслуживать его, разве нет? Из Англии. Иногда из Австралии. Откуда придется. Почему вы спрашиваете?

– Во что вам обходится каждая?

– Коммерческая тайна, Тай-Пэн. У вас свои секреты, у нас – свои. – Она кивнула головой в сторону стола и сменила тему: – Не желаете перекусить? Селедка прямо из дома, по специальному заказу. Прибыла с пакетботом на этой неделе.

– Благодарю вас, но я уже поел.

– Кто оплатит счет дорогого мистера Квэнса?

– Какая там сумма?

– Счет у него. Я слышала, миссис Квэнс не на шутку расстроена по поводу своего супруга.

– Я обговорю с ним сумму счета.

– Вам мы всегда откроем кредит, Тай-Пэн.

– Девушка Горта умерла? – неожиданно спросил Струан. Старуха вновь превратилась в образец добропорядочности:

– Что? Я не понимаю, о чем вы говорите. В моем учреждении ничего недозволенного не происходит!

В руке Струана блеснул нож, его кончик коснулся дряблых морщинистых складок на шее миссис Фортерингилл.

– Умерла?

– Не здесь, здесь она не умирала. Ее забрали. Ради Создателя, не…

– Так умерла она или нет?

– Я слышала, что умерла, но я тут совершенно ни при чем, я…

– Сколько заплатил Горт, чтобы закрыть вам рот?

– Двести гиней.

– Что случилось с девушкой?

– Не знаю. Клянусь Господом, это святая правда, чтоб мне провалиться! За ней пришли родственники. Он заплатил им сто монет, и они остались довольны. Они забрали ее с собой. Это была всего лишь язычница.

Струан убрал нож.

– Возможно, вам придется повторить эти слова еще раз, в суде.

– Но этот мерзавец мертв, как я слышала, так что теперь и говорить, как будто, нечего. Да и как я могу что-нибудь сказать? Имени ее я не знаю, и трупа ее никогда не видела Вы сами понимаете, как это бывает, Тай-Пэн. Но я поклянусь на Библии перед Броком, если вы это имеете в виду.

– Благодарю вас, миссис Фортерингилл.

Он поднялся по лестнице в Голубую комнату. Ее беленые известью стены приобрели грязно-серый оттенок, в щели задувал ветер. На одной из стен висело огромное зеркало, балдахин большой кровати был украшен малиновым рюшем. На полу рядами стояли картины, они же покрывали оставшееся на стенах пространство; пол пестрел пятнами масляной и акварельной краски. Посреди комнаты стоял мольберт, кругом валялись десятки кистей и баночек с краской.

Аристотель Квэнс храпел в постели. Были видны только его нос и ночной колпак.

Струан подобрал с пола треснувший кувшин без ручки и швырнул его в стену. Кувшин с грохотом разлетелся на крошечные черепки, но Аристотель только глубже забрался под одеяло. Струан взял кувшин побольше и отправил его вслед за первым.

Квэис приподнялся на кровати и открыл глаза:

– Господи, помилуй! Дьявол собственной персоной, клянусь всеми святыми!

Он выбрался из постели и обнял Струана.

– Тай-Пэн, мой любимый покровитель! Я боготворю тебя! Когда ты вернулся?

– Ну, полно, Аристотель, хватит, – сказал Струан. – Я приехал сегодня.

– Говорят, Горт мертв.

– Да.

– Сколько он дал тебе за молчание?

– Ни единого пенни, гнусный скупердяй! Разрази меня Бог, я и просил-то всего сотню.

– Как твои дела?

– Ужасно печально, мой дорогой друг. Сама все еще здесь. О Боже, защити меня! Так что приходится торчать в своей берлоге. Носа не могу высунуть – страшно. – Квэнс вспрыгнул на кровать и, взяв в руки огромную палку, трижды сильно стукнул ею в пол. – Заказываю завтрак, – пояснил он. – Хочешь присоединиться? Ну, а теперь расскажи мне все новости.

– Ты завтракаешь в девять часов вечера?

– Видишь ли, мой милый, когда живешь в борделе, поневоле все начинаешь делать, как шлюха! – Он громко захохотал, потом схватился за грудь. – Кровь Христова, Тай-Пэн, как я ослабел! Ты видишь перед собой лишь тень живого человека, настоящий призрак бессмертного Квэнса.

Струан сел на кровать.

– Миссис Фортерингилл говорила о каком-то счете. Клянусь Богом, я же дал тебе мешок золота!

– Счете? – Квэнс пошарил под подушкой, отшвырнул в сторону недоеденный бутерброд, две книжки, три-четыре кисточки, несколько интимных предметов женского туалета и достал бумагу. Тяжело дыша, он сунул ее в руки Струану: – Посмотри, сколько эта ростовщица требует с тебя.

– Требует с тебя, ты хочешь сказать. – Струан взглянул на сумму: – Господи всеблагой и милосердный! – В счете значилось четыреста шестнадцать фунтов четыре шиллинга четыре пенса и фартинг. Семь с половиной шиллингов в день за стол и постель. Сто семь фунтов за краски, кисти, холст. Самая крупная цифра стояла напротив слов «Различные услуги». – Что, черт возьми, означает эта статья?

Квэнс поджал губы.

– Чес-с-слово, как раз это я сам безуспешно пытался вытянуть из старой карги.

Струан подошел к двери и крикнул вниз:

– Миссис Фортерингилл!

– Вы звали меня, Тай-Пэн? – сладким голосом спросила она, стоя внизу у лестницы.

– Да. Вы не будете добры подняться сюда?

– Я вам понадобилась? – спросила она еще более любезно, входя в комнату.

– Объясните мне, что это за чертовщина? – Струан зло ткнул пальцем в счет: – «Различные услуги» – без малого триста двадцать фунтов!

– А, это… – лукаво ответила она, – Бизнес, Тай-Пэн.

– Что?

– Мистер Квэнс совершенно не выносит одиночества, и эта цифра отражает услуги, оказанные ему как клиенту заведения с тех пор, как он был поручен нашим заботам. – Она презрительно фыркнула носом: – Мы ведем здесь строгий учет. Тут все правильно до минуты.

– Шантаж! – взвизгнула миссис Фортерингилл. – Ах, ты… ты… а я и мои юные леди еще спасали тебя хуже, чем от смерти, да к тому же во второй раз!

– Но триста с лишним фунтов? – изумленно проговорил Струан.

– Все верно до минуты – Господь свидетель. Ему еще нравится рисовать их, а не только… у меня лучший бухгалтер в Азии. Другого бы я и не взяла на работу!

– Это невозможно, – настаивал Струан. Квэнс встал на постели, приложил одну руку к сердцу, а другой указал на женщину.

– От вашего имени, Тай-Пэн, я отказываюсь принимать этот счет! – Он выпятил грудь, как павлин. – Это ростовщичество!

– А-а, вон ты как заговорил? Ну что ж, тогда и я скажу, скажу тебе прямо в лицо, навозная ты куча, старый вонючий прыщ – вон отсюда! И я сегодня же все расскажу твоей жене! – Она круто повернулась и пронзительно крикнула: – Леди!

– Право, миссис Фортерингилл, – осторожно начал Аристотель, – не нужно так горячиться.

Девушки прибежали бегом. На этот раз их было восемь.

– Заберите это и отнесите в мою комнату, – приказала мадам, махнув рукой на краски, кисти и картины. – Никакого кредита, и все это останется у меня, пока счет не будет оплачен до последнего пенни! – Оскорбленно вздернув голову, она вышла.

Квэнс выбрался из постели, путаясь в ночной рубашке:

– Леди! Клянусь Богом, вы ни к чему не притронетесь!

– Ну, будь паинькой, – спокойно сказала Нелли. – Если мадам говорит, что их нужно вынести, значит мы их вынесем, даже если бы тут стоял сам Господь Бог!

– Вот именно, разлюбезный ты наш, – добавила другая. – Наша Нелли сказала все как надо, честь по чести.

– Одну минуту, леди, – вмешался Струан. – Мистеру Квэнсу вручили счет. Это и явилось причиной всего беспокойства. Мисс Нелли, вы… э… ну, вы проводили с ним время?

Нелли уставилась на Струана:

– Вы говорите «время», Тай-Пэн? Да у нашего дорогого мистера Квэнса на это самое «время» такой аппетит, какого во всем Ветхом Завете не сыщешь.

– О да, Тай-Пэн, – со смешком добавила другая. – Иногда ему даже нравится, когда нас две зараз. О, второго такого еще поискать!

– Это я чтобы рисовать, клянусь Богом! – прокричал Квэнс.

– Да полно, будет вам, мистер Квэнс, – сказала Нелли. – Мы же тут все друзья.

– Часть времени он нас рисует, – согласно кивнула еще одна девушка.

– Когда? – спросила другая. – А меня так вот он ни разу не рисовал.

– Ложь, клянусь Богом! – запротестовал Квэнс, поворачиваясь к Струану. Но, увидев выражение лица Тай-Пэна, сник и сел обратно на кровать. – Право, Тай-Пэн, – взмолился он, – не нужно судить так опрометчиво. Что может поделать человек, если он… популярен.

– Ты, верно, из ума выжил, если думаешь, что я стану платить за твой «куэнтус»!

– Что такое «куэнтус»? – возмущенно осведомилась Нелли. – Мы порядочные леди, вот так вот. Самые что ни на есть риспиктабельные. И нам не нравится, когда при нас говорят всякие грязные слова!

– Это просто «время» по-латыни, моя дорогая мисс Нелли, – хрипло пояснил Квэнс.

– О, – сказала она и сделала книксен. – Тогда прошу прощения, Тай-Пэн!

Квэнс схватился за сердце и закатил глаза.

– Тай-Пэн, если ты покинешь меня, мне конец. Долговая яма! Я умоляю тебя, – он сполз с кровати и смиренно встал на колени, – не поворачивайся спиной к старому другу!

– Я оплачу этот счет и заберу все твои картины под эту ссуду. Но это последний пенни. Ты понимаешь, Аристотель? Больше я платить не буду!

– Благослови тебя Господь, Тай-Пэн. Ты настоящий князь.

– О да, – пропела Нелли, бочком пододвигаясь к Струану: – Пойдем, милый. Ты оплатишь счет мадам, и это будет за счет заведения.

– Как насчет меня? – спросила другая. – Правда, Нелли побольше знает всяких штучек.

Они все закивали с улыбкой и выжидательно уставились на него.

– Я бы порекомендовал… – начал было Квэнс, но яростный взгляд Струана заставил его замолчать. – Каждый раз, когда ты так смотришь на меня, Тай-Пэн. я чувствую близость смерти. Одиночество. Неотвратимость рока.

Несмотря на все свое раздражение, Струан рассмеялся.

– Дьявол тебя забери! – Он направился к двери. Но внезапно одна мысль остановила его: – Почему эта комната называется Голубой?

Нелли нагнулась и извлекла из-под кровати ночную вазу. Она была голубого цвета.

– Мадам завела новую моду, Тай-Пэн. В каждой комнате горшок своего цвета. В моей – зеленый.

– А у меня старый позолоченный, весь в трещинах, – сообщила другая, фыркнув носом. – Вовсе как не для леди! Струан безнадежно покачал головой и вышел.

– Итак, леди, – заговорил Квэнс ликующим шепотом, и все девушки замолчали. – Поскольку совесть моя вновь чиста, после завтрака я предлагаю устроить скромный праздник.

– О, чудесно, – воскликнули они и со всех сторон окружили его постель.