Дмитрий Глуховский метро 2034

-         Почему вы считаете, что мы не сможем измениться? – Саше стало обидно.

-         Не все так считают, – Леонид косил на нее глазом. – Некоторые пытаются что-то делать.

-         Не очень-то они стараются, - вздохнула Саша, – раз даже мой старик о них не слышал.

-         Зато кое-кто слышал их самих, - многозначительно обронил он.

-         Ты о… музыке? – догадалась Саша. – Ты – один из тех, кто надеется нас изменить? Но как?

-         Принуждением к прекрасному, - усмехнулся музыкант.

*          *            *

-         Если вы и вправду не знаете всей истории, - говорил Мельник, – готов вам ее поведать. Будете развлекать ей сокамерников, если на Боровицкой я увижу не того… Хантер был одним из лучших бойцов Ордена, настоящим охотником. Чутье у него было просто звериное, и делу он отдавался без остатка. Он и учуял года полтора назад этих черных… На ВДНХ. Неужели и об этом ничего не слышали?

-         На ВДНХ… - рассеянно повторил за ним старик. – Ну да, неуязвимые мутанты, которые читали мысли и умели становиться невидимыми… Я думал, они назывались Темными?

-         Неважно, - отрезал Мельник. – Он первым раскопал слухи, забил тревогу, но тогда у нас не было ни сил, ни времени… Я ему отказал. Был занят другими делами, - он повел культей. – Хантер отправился туда в одиночку. В последний раз, когда с нами связывался, говорил, что эти твари подавляют волю, наводят ужас на все окрестности. А боец Хантер был просто невероятный, прирожденный, один стоил взвода…

-         Знаю, - пробормотал Гомер.

-         И никогда ничего не боялся. Отправил к нам мальчонку с запиской, мол, уходит наверх, разбираться с черными. Если пропадет, значит, угроза страшнее, чем он думал. Пропал. Погиб. У нас своя система оповещения. Каждый живой обязан раз в неделю сообщать. Обязан! Он уже больше года молчит.

-         А что с черными?

-         Мы хорошенько проутюжили всю местность “Смерчами”. От черных с тех пор тоже больше ничего не слышно, - усмехнулся Мельник. – Не напишут, не позвонят… Выходы на ВДНХ закрыли, жизнь там наладилась. У мальчонки этого только случилось помешательство, но его, насколько мне известно, отходили. Живет себе нормальной человеческой жизнью. А вот Хантер… На моей совести.

Он скатился по стальному пандусу с лестницы, распугивая собравшихся внизу монахов-книгочеев, развернулся, дождался запыхавшегося старика, и добавил:

-    О последнем сокамерникам лучше не рассказывай.

Еще через минуту вся процессия добралась наконец-таки до изолятора. Отпирать дверь в обезьянник Мельник не стал; оперся на адъютанта, стиснул зубы и поднялся, приник к глазку. Ему хватило и доли секунды.

-         Не он.

*          *            *

-         Вдохновение, - прошептала Саша.

-         Назови это так, - он развел руками. – Как бы то ни было, это мне не принадлежит, это приходит извне. И я не имею права держать это в себе. Оно… путешествует по людям. Я начинаю играть и вижу, как вокруг меня собираются все эти богатые и нищие, покрытые коростами и сияющие от жира, и злые, и убогие, и великие. Все. И что-то моя музыка с ними делает, от чего они настраиваются на одну тональность. Я как камертон… Я могу привести их к гармонии, хоть ненадолго. И они будут звенеть так чисто… Будут петь. Как это объяснить?

-         Ты хорошо объясняешь, - задумчиво сказала Саша. – Я так сама чувствовала.

-         Я должен попробовать в них это заронить, - добавил Леонид. – В ком-то погибнет, в ком-то прорастет. Я никого не спасаю. У меня нет полномочий.

-         Но почему остальные жители Города не хотят нам помочь? Почему даже ты боишься признаться в том, что делаешь это?

Он молчал, и сохранял молчание до тех пор, пока туннель не уткнулся в станцию Спортивную, такую же зачахшую, блеклую, натужно-торжественную и скорбную одновременно, только еще и низкую, тесную, как бинты на голове, тяжеловесную. Здесь пахло дымом и потом, нищетой и гордыней. К Саше с Леонидом был немедленно приставлен шпик, который околачивался ровно в десяти шагах от них, куда бы они не пошли. Девушка хотела сразу же двинуться дальше, но музыкант осадил ее.

-         Сейчас нельзя. Придется подождать, - он притулился на каменной гостевой скамье, щелкнул замками на футляре.

-         Почему?

-         Ворота могут открываться только в установленные часы, - Леонид отвел глаза.

-         Когда? – Саша отыскала циферблат; если все было верно, оставалось уже меньше половины отмерянного ей времени.

-         Я скажу тебе.

-         Ты опять тянешь! – она нахмурилась, отскочила от него. – Ты то обещаешь помочь, то стараешься задержать меня!

-         Да, - он собрался с духом и поймал ее взгляд. – Я хочу тебя задержать.

-         Зачем?! Чего ради?..

-         Я не играю с тобой. Поверь, я нашел бы, с кем играть, и мало кто стал бы отказываться. Думаю, я влюбился. Надо же, как коряво звучит...

-         Думаешь… Ты этого даже не думаешь! Ты это говоришь, вот и все.

-         Есть способ отличить любовь от игры, - серьезно сказал он.

-         Когда обманываешь, чтобы заполучить человека – это любовь?

-         Настоящая любовь ломает всю твою жизнь, ей плевать на обстоятельства. А игру можно в них вписать…

-         Мне с этим проще, - Саша глядела на него исподлобья. – У меня и не было никакой жизни. Веди меня к воротам.

Леонид тяжело уставился на девушку, прислонился к колонне, отгородился от нее скрещенными на груди руками. Несколько раз набирал воздуха, словно намереваясь дать ей отповедь, но спускал его, так ничего и не произнеся. Потом сник, потемнел и признался:

-         Что это значит? – недоверчиво спросила Саша.

-         Я не могу вернуться на Ковчег. Меня изгнали.

-         Изгнали? За что?

-         За дело, - он отвернулся и теперь говорил совсем тихо, и, даже стоя в шаге от него, Саша разбирала не все. – Меня… оскорбил один человек. Смотритель библиотеки. Унизил при свидетелях. Той же ночью я напился и сжег его библиотеку. Двое погибли от удушья. Смотритель повесился. Жаль, у нас нет казни… Я ее заслужил. Меня просто изгнали. Пожизненно. Обратного пути нет.

-         Зачем тогда ты меня сюда вел?! – Саша сжала кулаки. – Зачем сжег еще и мое время?!

-         Ты можешь попробовать достучаться до них, - пробормотал Леонид. – В боковом туннеле, в двадцати метрах от ворот, есть метка белой краской. Точно под ней, на уровне пола – резиновый кожух, под которым кнопка звонка. Надо нажать три раза коротко, три длинно, три коротко, это условный сигнал для возвращающихся наблюдателей…

Он и вправду остался на станции - помог только Саше выбраться за все три блокпоста и побрел назад. На прощание попытался всучить ей старый автомат, который успел уже где-то раздобыть, но Саша не взяла. Три коротких, три длинных, три коротких… Вот и все, что ей сейчас может пригодиться. И еще фонарь.

А если Города не существует, то бояться и вовсе ни к чему.

Боковой туннель оказался точно там, где обещал Леонид. Отгороженный искалеченной решеткой, в которой Саша без труда нашла достаточно широкую щель, через несколько сотен шагов он действительно заканчивался стальной стеной гермоворот – вечной, непоколебимой.

            Три коротких.