Дмитрий Львович Медведев Черчилль: быть лидером

...

Жестикуляция, важный атрибут выступления, требовала от нашего героя особого внимания. Во время службы в армии Черчилль вывихнул себе плечо.

«Хотя, скорее всего, у меня был подвывих плеча, это травма беспокоила меня всю жизнь, – признавался он. – Она мешала мне в поло, заставила отказаться от тенниса, не говоря уже о том, чтобы стать серьезным препятствием в моменты схватки и борьбы» [210] .

Неудачный взмах рукой, и смещение головки плеча причиняло ему настолько резкую боль, что он мог упасть. Учитывая это, он всегда следил за своими жестами во время произнесения речей, чтобы роковым замахом «не испортить представление» [211] .

Иногда для репетиции использовались менее подходящие места и время. Например, домашний киносеанс. Бормотания Черчилля во время просмотра фильмов частенько доставляли массу хлопот его друзьям и родственникам.

Отдельного упоминания заслуживают репетиции, которые Черчилль проводил в ванной комнате. Сохранилось множество пикантных историй, связанных с этой привычкой британского политика.

– Вы меня звали, сэр? – заглянув как-то в ванную комнату, спросил слуга Черчилля Норман Макгован после того, как с удивлением услышал рокочущий голос из ванны.

– Нет! – раздалось в ответ. – Я разговариваю не с тобой, Норман, я обращаюсь к членам палаты общин! [212]

...

Одной тщательной работой над текстами подготовительный процесс не ограничивался. Черчилль внимательнейшим образом изучал речи великих ораторов прошлого – Оливера Кромвеля, Уильяма Пита, Уильяма Гладстона. Он знал наизусть практически все выступления своего отца, лорда Рандольфа. Штудируя речи своих великих предшественников, Черчилль обращал внимание на стилистику, перенимал секреты убеждения, постигал основы композиции. Он считал, что, как и большинству других ремесел, составлению речей можно научиться.

...

«Способности к риторике не относятся к дару, их можно развивать», – указывал великий политик [213] .

...

Безусловно, Черчилль знал, о чем говорит. Он был шепелявым от рождения, никогда не занимался с фониатром, не проходил практику в элитном Дискуссионном клубе Оксфорда – и тем не менее вошел в число крупнейших ораторов эпохи. Главное, не отчаиваться, не терять веру в себя и, конечно, не забывать о том, что самые крепкие побеги успеха прорастают, сдобренные каплями испарины после тяжелого труда.

...

Концентрация на идеях

По мнению Черчилля, главным признаком неудачных выступлений является отсутствие идей, а иногда и смысла. Он часто подмечал и высмеивал эту особенность. Например, характеризуя члена парламента адмирала Чарльза Бересфорда, Черчилль сказал о нем:

«Он может быть отнесен к числу тех ораторов, которые до того, как начать выступать, понятия не имеют, о чем они будут говорить. Когда они выступают, они не знают, что они говорят. И наконец, когда они заканчивают свою речь, они слабо представляют, что только что донесли до публики» [214] .

...

В другой раз, упоминая горе-ораторов, Черчилль указал на то, что «они готовы пойти на огромные жертвы ради своих убеждений, только они не знают, за что ратуют. Они готовы умереть за правду, только не знают, что есть правда» [215] .

Обращая внимание на отсутствие смысла в речах выступающих, Черчилль не щадил не только рядовых депутатов, но и уважаемых членов британского истеблишмента. В частности, во время дебатов в палате общин в марте 1933 года он следующим образом высказался о премьер-министре Рамсее Макдональде:

«Мы знаем, что он имеет особые способности к тому, чтобы заключить в максимум слов минимум смысла» [216] .

Мастер риторики, Черчилль считал: прежде чем начать выступление, оратор должен четко представлять, что он скажет аудитории, какую идею вложит в умы слушателей и к каким выводам приведет их в конце. Еще в юные годы, работая над эссе «Леса риторики», он вывел формулу, что секрет успешного выступления состоит не столько в демонстрации фактов [217] , сколько в демонстрации идей. Именно поэтому, отвечая на вопрос, «нравятся ли вам слушать чужие выступления», Черчилль с сожалением замечал: «Слишком много публичных выступлений и слишком мало индивидуальных мыслей» [218] .

...

Английский историк Ч. Мастерман дал следующий портрет мыслительной деятельности Черчилля-оратора:

«Идея приходит в его сознание извне. Затем она обволакивает его мозг, набирая силу, как снежный ком. После вихревых порывов риторики он начинает убеждаться в том, что прав, и это дает ему силу отбиваться от каждого, кто его критикует. Он „риторик“ в греческом смысле этого слова, раб слов, при помощи которых его мозг формирует свои идеи. Он отдает свои идеи риторике так, как музыкант отдает свои идеи музыке. Он может убедить себя в почти любой истине, если она начинает стремительное про движение вперед посредством риторической механики».

«Сказанное не означает, что Черчилль брался за любую идею, заботясь лишь о словесном ее оформлении, он не был поверхностным бретером и примитивным демагогом, – комментирует профессор А. И. Уткин. – Но страсть к слову была попросту неотделима от его личности» [219] .

Однажды и сам Черчилль сравнил речь с симфонией: несмотря на несколько частей, в ней всегда есть главная тема, которую композитор слышит задолго до завершения композиции [220] .

Современные исследователи проблем коммуникаций отмечают, что отсутствие смысла в сообщениях является бичом не только публичных выступлений, но и всего межличностного общения. Специалист в области поведенческих теорий профессор Кит Дэвис констатирует: «Неудачное сообщение, написанное на глянцевой бумаге, от увеличения мощности громкоговорителя не станет лучше». По мнению Дэвиса, лейтмотивом успешных коммуникаций должно стать обязательное правило – «Не начинайте говорить, не начав думать» [221] .

...

Профессор Кит Дэвис

Черчилль считал, перед тем как взойти на трибуну, выступающий должен пропустить через себя основные идеи своей речи.

«Прежде чем вдохновить кого-либо, оратор должен вдохновить себя, – указывал он. – До того как заставить публику возмущаться, сердце оратора само должно преисполниться ненависти. Прежде чем вызвать слезы у слушателей, оратор сам должен плакать. Перед тем как убедить, оратор должен сам поверить в то, что собирается сказать» [222] .

...

Черчилль понял эту фундаментальную истину в самом начале жизненного пути. За годы выступлений на публике он довел свое умение выступать до высочайшего мастерства. Даже политические противники Черчилля не могли не признать, что его речи вызывают эмоциональный отклик в сердцах слушателей. «Никто не мог слушать его речи, не будучи тронутым», – признавался лидер левого крыла лейбористов Эньюрин Бевен [223] .

«Хорошее начало»

Древнегреческий философ Платон в одном из своих трудов отметил, что «хорошее начало – половина дела». Публичные выступления не исключение. Не случайно Черчилль всегда придавал большое значение первым минутам перед аудиторией.

Так как британский политик начинал свои выступления? Первое, что он советовал:

«Будьте естественны и совершенно спокойны. Представьте, что вы разговариваете с лучшим другом в спокойной обстановке и обсуждаете то, что вам обоим очень интересно».

Черчилль также призывал «никогда не терять самообладания».

«Чем хуже развиваются события, тем больше воспринимайте происходящее как кукольное представление», – делился он своими секретами [224] .

Оратор не должен пасовать перед аудиторией, не должен бояться прослыть настойчивым.

...

«Действуйте, как копер, – советовал Черчилль будущему королю Эдуарду VIII. – Ударили раз. Отошли, вернулись – снова удар. Не получилось, бейте в третий раз» [225] .

...

И уж тем более не стоит опасаться быть серьезным!

«Не нужно потакать прихотям аудитории: дескать, они это не поймут. Куда они денутся! – считал британский политик. – Раз пришли, пусть слушают!» [226]

...

По словам Черчилля, лучший совет относительно искусства произнесения речей он получил еще на заре парламентской карьеры от члена кабинета министров Генри Чаплина:

«Не торопись. Если тебе есть что сказать, тебя выслушают» [227] .

«Главное – не спешить и не давать себя подгонять», – будет впоследствии учить сам Черчилль [228] . Для себя он выработает привычку не торопиться с началом выступления: лучше выдержать паузу. Этому приему Черчилль научился у Наполеона. Свои выступления перед войсками «император французов» нередко начинал с паузы, которая длилась сорок – пятьдесят секунд. Тяжелая тишина заостряла внимание собравшихся. И когда Бонапарт произносил первые слова, солдаты превращались в слух.

...

Черчилль очень внимательно относился к паузам, считая их эффективным инструментом публичных выступлений. В частности, при ответе на вопрос он советовал немного помедлить: куда полезней сначала сформировать ответ в своей голове и только потом ознакомить с ним окружающих [229] .

Также Черчилль нередко использовал паузу перед ключевыми словами, достигая тем самым эффекта «усиление смысла».

...

«Я сделал паузу, чтобы дать возможность депутатам пропустить сказанное через себя. Когда это произошло, у них открылись рты от удивления!», – признался он об одном из своих выступлений в палате общин [230] .

Этот же прием премьер использовал, когда произносил свою знаменитую речь 4 июня 1940 года. Заканчивая, он сказал:

«Обратимся поэтому к выполнению своего долга и будем держаться так, чтобы, если Британской империи и ее Содружеству наций суждено будет просуществовать еще тысячу лет, люди сказали: „Это был их [пауза!] звездный час“» [231] .

Другой пример. Во время своего выступления перед парламентом Канады (Оттава, декабрь 1941 года) британский премьер также нашел место для эффектных пауз:

«Когда я предупредил французов, что Британия, несмотря на их решение капитулировать, продолжит сражаться одна, французские генералы сказали своему премьер-министру и расколотому кабинету: „Через три недели Англии свернут шею, как цыпленку“. (Пауза) Тоже мне, нашли цыпленка! (Пауза) Тоже мне, нашли шею!» [232]

Вторым правилом «хорошего начала» было отсутствие банальных фраз типа: «Я очень рад выступить перед собравшейся аудиторией....» или «Для меня большая честь выступать перед столь уважаемыми членами общества…»

«Красивые и броские слова в начале выступления – пустота и бессмыслица», – утверждал Черчилль [233] .

...

К тому же подобные фразы могут быть восприняты как лесть, что явно не пойдет на пользу выступающему.

Мастер слова, Черчилль использовал более тонкие инструменты, чтобы приподнять слушателей в их собственных глазах. В этом отношении показателен следующий фрагмент из выступления перед шахтерами в конце октября 1942 года:

«Когда придет день и ребенок спросит своего отца: „Что ты сделал, что останется мне в наследие и что заставит относиться к нашему имени с уважением?“, кто-то ответит: „Я был пилотом“, другой – „Я служил на подводной лодке“, третий – „Я сражался в рядах 8-й армии генерала Монтгомери“. Вы же с таким же чувством гордости скажете: „Мы добывали уголь!“» [234] .

В исключительных случаях Черчилль, отдавая дань традиции, начинал выступление с признательности, однако делалось это в высшей мере искусно. Примером такого начала служат первые строки из знаменитой Фултонской речи, произнесенной в Вестминстерском колледже в марте 1946 года:

«Я рад приехать к вам этим вечером в Вестминстерский колледж и получить от вас ученую степень. Должен признать, что слово „Вестминстер“ мне, так или иначе, знакомо. Мне кажется, я уже слышал его раньше. И в самом деле, ведь именно в Вестминстере я получил бо́льшую часть моего образования в области политики, диалектики, риторики, ну и еще в одном-двух предметах. В любом случае, оба Вестминстера учат схожим или, по крайней мере, родственным предметам» [235] .

По мнению Черчилля, первые фразы играют ключевую роль, поскольку они задают тон всему выступлению, генерируют первый импульс той волны, на которую аудитория настроит свои умы и сердца.

...

«Если тема выступления серьезна, не пытайтесь играть словами или умничать, сразу переходите к главному», – советовал он [236] .

Свое первое выступление на посту главы кабинета 19 мая 1940 года Черчилль начал словами:

«Я выступаю перед вами первый раз в качестве премьер-министра в столь серьезный час, когда стоит вопрос выживания нашей страны, нашей империи, наших союзников и, что самое главное, существования свободы» [237] .

Размышляя над начальной стадией выступлений, Черчилль полагал:

«Чтобы получилось хорошо, надо тщательно разобраться в самой теме и наладить человеческий контакт с аудиторией» [238] .

За годы своей насыщенной выступлениями деятельности он неоднократно убеждался в том, что одним из самых эффективных инструментов установления контакта с аудиторией является юмор. Например, в свое первое выступление перед американским сенатом и палатой представителей в декабре 1941 года он сознательно добавил следующий фрагмент:

«Я не могу не обратить внимания: если бы мой отец был американец, а мать – англичанка, а не наоборот, – я мог бы выступать перед вами, как член Конгресса. В этом случае я выступал бы перед вами не в первый раз, и мой голос был бы вам знаком» [239] .

...

В зале раздался смех. Буквально двумя предложениями Черчилль смог установить контакт с аудиторией.

Стоит ли удивляться, что и в этот раз выступление британского премьера прошло на ура. Личный врач Черчилля лорд Моран, сопровождавший своего пациента во время визита в США, записал в дневнике:

«Сенаторы и конгрессмены стоя выкрикивали одобрительные возгласы и размахивали листками бумаги, пока Уинстон не вышел из зала» [240] .

Сын Черчилля Рандольф, прослушав выступление по радио, отправит своему отцу письмо, в котором назовет его речь «лучшим, что тебе приходилось когда-либо делать». Больше всего Рандольфа поразила манера выступления – «уверенная и четкая» [241] .

Использование метафор

Рассмотрев вопросы, связанные с подготовкой выступлений и вступительными словами, остановимся непосредственно на инструментарии Черчилля, способствовавшем повышению степени убедительности его речей. Одним из приемов являются метафоры и аналогии .

«Я часто стараюсь представить серьезные вещи в виде незамысловатых историй, чтобы они лучше откладывались в памяти» [242] , – говорил Черчилль.

...

По его словам, «удачные метафоры относятся к внушительным оружиям риторики» [243] .

Приведем два примера «удачных метафор» из уст британского политика.

Апрель 1933 года «Я хотел рассказать вам о святом Георгии Победоносце и Драконе. Я тут подумал, как бы эта легенда выглядела в современных условиях.

Святой Георгий приехал бы в Каппадокию [244] . Вместо лошади его бы сопровождал секретариат. Вместо копья он был бы вооружен несколькими расплывчатыми формулировками. Святого Георгия, разумеется, торжественно встретили бы представители местного отделения Лиги Наций. Он предложил бы провести конференцию с участием Дракона. Скорее всего – конференцию за круглым столом, поскольку таковой очень удобен для хвоста Дракона. В процессе обсуждения Георгий заключил бы с Драконом торговое соглашение. Он дал бы Дракону большую сумму денег, взятую у налогоплательщиков Каппадокии. Первая версия договора была бы направлена в Женеву. В конечном счете святой Георгий был бы запечатлен на совместных фотографиях с Драконом (это послужило бы вкладышем к договору)» [245] .

Итак, носорог, открывая заседание, сказал, что использование зубов является примером варварства и должно быть, по всеобщему согласию, категорически запрещено. Рога же, как самое эффективное оружие для обороны, должны быть, разумеется, разрешены.

Буйвол, вол, дикобраз и даже маленький еж – все они сказали, что поддерживают носорога и согласны проголосовать вместе с ним. Однако лев и тигр придерживались другого взгляда. Они выступили в защиту использования зубов и даже клыков, назвав их почтенным оружием, применявшимся издревле. Пантера, леопард, пума и все разновидности кошачьей породы поддержали льва и тигра.

В этот момент слово взял медведь. Он заявил, что и зубы и рога должны быть запрещены и никогда не использоваться в сражениях между животными. Вполне достаточно будет, если во время свары один из обидчиков крепко обнимет своего противника. Никто не должен возражать против этого. Объятия – это так по-братски, что представляет собой важный шаг на пути к мирному существованию. Однако всех животных очень задели слова медведя, а бедная индюшка даже впала в истерику.

Обсуждения стали проходить все более оживленно и агрессивно. Выдвигая свои предложения о мире, животные стали так много думать обо всех этих зубах, рогах и объятиях, что и не заметили, как возненавидели друг друга. К счастью, смотрители зоопарка убедили их разойтись по клеткам. Когда это было сделано, все животные вновь стали дружелюбны друг к другу» [246] .

В процессе поиска удачных сравнений Черчилль вообще любил обращаться к миру животных. В 1948 году, критикуя действия Лейбористского правительства, он заявил: «Они заставляют британского бульдога гоняться за собственным хвостом, пока у него не начнется головокружение, после чего удивляются – почему он не в состоянии прогнать волка от дверей» [247] .

Другая форма метафор и аналогий – хлесткие определения, которые британский политик давал действиям своих противников и коллег. Например, последователей политики умиротворения 1930-х годов он сравнивал с теми, кто кормит крокодила, надеясь, что тот съест их последними [248] . А приезд вождя мировой революции В. И. Ленина в пломбированном вагоне в Россию назвал «колбой с бациллами чумы и тифа, содержимое которой вылили в систему водоснабжения крупного города» [249] .

В 1946 г., когда Черчиллю сообщили, что сменивший его на посту главы кабинета лидер Лейбористской партии Клемент Эттли демонстрирует себя очень хорошо в качестве премьер-министра, Черчилль прокомментировал это следующим высказыванием:

«Мистер Эттли похож на личинку, которая пьет маточное молоко и думает, что это дает ей право быть пчелиной маткой» [250] .

Третья форма метафор, к которой обращался Черчилль, – поучительные истории (иногда из собственной жизни). В этом случае достигалось сразу несколько целей. Во-первых, повышалось внимание слушателей. Увлекательная история или пример из жизни всегда вызывают больший интерес, чем голые факты. Во-вторых, возрастала степень восприятия, поскольку аудитория не просто слушала выступление, а делала это активно , визуализируя в своем воображении описываемые сцены. И наконец, последнее. Использование историй не только позволяло увеличить степень восприятия материала, но и значительно повышало запоминание. Согласно исследованиям психологов, понятный материал (а именно так предстают увлекательные истории) запоминаются легче и сохраняются в памяти дольше, чем их аморфные аналоги.

...

Примером удачного сочетания истории из жизни и яркого, запоминающегося сравнения может служить характеристика, которую Черчилль дал премьер-министру Рамсею Макдональду в январе 1931 года:

«Помню, когда я был ребенком, меня взяли на представление в цирк Барнума, знаменитый своими диковинами и примерами уродства. Больше всего я хотел увидеть экспонат „Бесхребетное чудо“, однако мои родители сочли подобное представление противным и деморализующим для глаз ребенка. Мне пришлось ждать пятьдесят лет, прежде чем я увидел „Бесхребетное чудо“ на скамье в палате общин» [251] .

Современные исследователи относят метафоры к мощнейшему инструменту эффективных коммуникаций.

«Лидеры должны уметь выражать свои мысли в любых ситуациях, владеть профессиональной терминологией и знать контекст текущих событий, – считает профессор менеджмента Оуэнской школы управления в Университете Вандербильта Ричард Л. Дафт. – Рассказывая поучительные истории и обогащая свою речь метафорами, лидер способен оказывать значительное влияние на окружающих. Умение обрисовать ясную картину и создать яркий образ помогает лидерам сплотить последователей. Влияние лидера во многом определяется тем, как подчиненные воспринимают исходящие от него поучительные истории и метафоры, ведь они являются мощным средством воздействия, помогая создать яркие образы и вызвать сильные эмоции. Люди склонны соотносить поучительные истории с собственным опытом и запоминают их лучше, чем прямые распоряжения, голые факты и сухие статистические данные» [252] .

...

Профессор Ричард Л. Дафт

Юмор

Выше уже упоминалось, как при помощи юмора Черчилль установил эмоциональный контакт с аудиторией, выступая в декабре 1941 года в Конгрессе США. Согласно современным теориям эффективного лидерства, юмор относится к «очень действенным инструментам управления». По словам профессора Лондонской школы бизнеса Роберта Гоффи, «при грамотном использовании юмор может стать показателем харизмы лидера» [253] .

...

Профессор Роберт Гоффи

В 1999 году психолог Сигал Г. Барсейд провел в Йельской школе менеджмента исследование, показавшее, что положительные эмоции заразительнее отрицательных. По мнению ученых, «это очень древний механизм, поскольку улыбка и смех укрепляют отношения между индивидами и тем самым способствуют выживанию вида. Лидеры должны сделать простой вывод – юмор помогает быстро установить в коллективе хорошее настроение» [254] .

...

Психолог Сигал Г. Барсейд

Не будучи знаком с этими исследованиями, Черчилль интуитивно понимал, какими огромными возможностями обладает юмор в публичных выступлениях.

«Анекдоты – это блестящие эпизоды из истории палаты общин», – заметил как-то великий политик [255] .

Очевидцы вспоминают, что одно только присутствие на выступлениях Черчилля, щедро одаривавшего публику своим юмором, было волнующим и незабываемым событием. Политический обозреватель The Sunday Telegraph Хью Мэссингхэм описывал это следующим образом:

«Все знали, что вот-вот Уинстон произнесет какую-нибудь шутку. Его собственный смех начинал зарождаться где-то в районе стоп. Ноги начинали немного подергиваться, волна веселья медленно поднималась по его телу. Достигала живота, плеч, головы. В этот момент аудитория замирала в ожидании, не имея не малейшего понятия о том, какая шутка прозвучит. Тем временем веселье подходило к его лицу, губы становились подвижны, словно у ребенка, а густой, сбивчивый голос становился еще более запинающимся. И в этом момент раздавалась вспышка – победоносное, ликующее предложение, полное юмора» [256] .

Речи политика настолько пестрят многочисленными остротами и шутками, что Алан Патрик Герберт, известный юморист, назвал Черчилля «самым выдающимся британским юмористом современности» [257] . К примеру, когда политика спросили, как он относится к предстоящему вторжению немецких войск, тот моментально парировал: «Мы его ждем с нетерпением. Того же ждут и рыбы» [258] .

Черчилль, мастер эпизода, часто использовал свой искрометный юмор в словесных баталиях с политическими оппонентами.

«Я полагаю, выразить нечто столь противоположное истине с большей точностью было бы невозможно», – прокомментировал он выступление Эньюрина Бивена [259] .

«Нет никакой квоты на количество лимфы и желчи. В противном случае, боюсь, министр торговли обнаружил бы, что давно исчерпал отведенный ему лимит», – заявил Черчилль о Стаффорде Криппсе [260] .

«Мне нравится, насколько уверенно уважаемый джентльмен обращается с фактами, – было прокомментировано поведение одного из парламентариев. – Он с ними просто не церемонится» [261] .

О премьер-министре Стэнли Болдуине Черчилль сказал еще более хлестко:

«Время от времени он наталкивается на истину, встает, отряхивается и следует дальше, как будто ничего не произошло» [262] .

Во время выступления в палате общин в сентябре 1943 года Черчилль, отвечавший на критику в СМИ, умело перевел все в шутку, а заодно наглядно продемонстрировал несостоятельность доводов оппозиции:

«Я прошу прощения, если сделаю сейчас небольшое отступление, но та критика, которую я прочел в газетах после моего возвращения утром в воскресенье, напомнила мне одну историю, с которой наверняка знакомы остальные члены палаты. Эта история о матросе, который прыгнул в воду в порту, по-моему, это был Плимут, для того, чтобы спасти тонущего мальчика. Спустя неделю к этому матросу обратилась женщина. Она спросила его: „Вы тот самый мужчина, который спас моего сына в порту?“ Матрос ответил скромно: „Да, мэм, это я“. – „А, – вымолвила женщина, – вы тот, кого я ищу. Где кепка моего мальчика?“» [263] .

Быстрота реакции на реплики аудитории, умение парировать едкие нападки и остроумные ответы снискали Черчиллю огромную популярность. Приведем несколько примеров из его парламентской практики:

Не чужд был Черчилль и самоиронии.

– Уровень жизни сейчас высок, как никогда прежде, – заявил он в одном из своих выступлений. – Мы стали есть больше. – В этот момент он прервал выступление, осмотрел свой круглый живот и с блеском в глазах добавил: – И это очень важно [267] .

Когда на пресс-конференции в Вашингтоне в январе 1952 года одна из поклонниц великого британца воскликнула:

– Разве вам не приятно осознавать, что каждый раз во время вашего выступления зал переполнен?

Черчилль неожиданно ответил:

– Конечно же приятно, но всякий раз, когда я вижу переполненный зал, я повторяю себе – если бы это было не твое выступление, а твое повешение, публики собралось бы в два раза больше [268] .

В риторике шутки над самим собой считаются наиболее эффективными, а самоирония является одним из признаков самосознания, которое, в свою очередь, относится к «первейшей составляющей эмоционального интеллекта» [269] .

...

По словам хорошо знавшего Черчилля полковника Яна Джейкоба, «хотя Уинстон не страдал тщеславием, я не думаю, что ему легко давалось подшучивание над самим собой. Ему удавалось выходить из некоторых ситуаций, нисколько не потеряв своего достоинства. В то время как любой другой человек на его месте просто выглядел бы комичным» [270] .

Будущий премьер-министр Гарольд Макмиллан вспоминал о своем предшественнике:

«Возможно, одной из притягательных черт в нем был его озорной юмор, проявлявшийся везде – в приватных беседах, на совещаниях кабинета, заседаниях палаты общин. Он обладал потрясающим чувством веселья, он мог быстро сменять серьезность на шутки» [271] .

Британский премьер не терял чувства юмора даже в суровые месяцы блица. Когда Брендан Брекен сообщил ему о том, что газеты написали, как в Гайд-парке задержали 75-летнего старика, который в минусовую погоду приставал к молодой девушке с непристойными предложениями, Черчилль ответил:

– Семьдесят пять лет и мороз! Брендан, можешь гордиться, что ты англичанин! [272]

При этом, несмотря на богатое чувство юмора, Черчилля редко можно было увидеть хохочущим от души. Обычно он просто улыбался или негромко смеялся. Не любил он и слушать смешные истории, особенно когда считал их неуместными [273] . И тем не менее все эти факторы не мешали Черчиллю понимать огромное значение юмора в эффективных коммуникациях.

«Мое искреннее убеждение – невозможно иметь дело с самыми серьезными вещами до тех пор, пока не научились понимать самые забавные», – заметил он однажды [274] .

...

Мнемонические техники или чтение по запискам?

Остановимся на аспектах, связанных непосредственно с декламацией текстов. И первый вопрос, который возникает в этой связи, – использовать ли во время выступления «шпаргалки» или говорить нужно исключительно по памяти?

Однозначного ответа на этот вопрос нет. Разумеется, чтение по бумажке значительно ослабляет впечатление от выступления, даже хороший текст теряет в своей убедительности, если сухо зачитывается перед аудиторией. И тем не менее при выборе формы выступления необходимо учитывать особенности личности оратора, в частности умение концентрироваться и способность к запоминанию.

...

Уинстон Черчилль обладал удивительной па мятью. Еще во время учебы в Хэрроу он получил специальный приз, прочитав без единой ошибки 1200 строк из «Песен Древнего Рима» английского историка, поэта и государственного деятеля Томаса Бабингтона Маколея. В марте 1944 года, во время одной из инспекционных поездок по военным базам, политик, которому шел семидесятый год, снова вернется к строкам Маколея. По словам его личного секретаря Джона Колвилла, «хотя это и было немного скучно, память Уинстона совершила выдающийся подвиг» [275] .

На протяжении жизни Черчилль еще не раз удивлял современников своими мнемоническими способностями. Он часто забавлял друзей и коллег декламацией стихов или исполнением песен мюзик-холла времен своей юности [276] . Во время выступления по радио в апреле 1941 года британский премьер процитировал стихи английского поэта Артура Хью Клафа. Когда трансляция подошла к концу, Черчилль позвонил своей старой подруге, дочери Герберта Асквита Вайолет Бонэм Картер:

– Ты слушала мое выступление? – спросил он.

– Конечно, Уинстон, – ответила пожилая женщина. – В Англии все слушают, когда ты выступаешь.

– Ты узнала стихи? – неожиданно спросил Черчилль.

Разумеется, она узнала. Именно эти строки молодая Вайолет прочитала Черчиллю тридцать пять лет назад, во время одной из их первых встреч летом 1906 года.

– Это было просто удивительно, что он помнил эти строки столько лет! – не скрывая удивления, воскликнет леди Бонэм Картер, рассказавшая этот случай в августе 1964 года [277] .

В середине 1950-х годов Черчилль обратился к сэру Дэвиду Ханту с просьбой найти у Аристофана цитату, в которой говорилось, что «качества, не обходимые для написания комедии и трагедии, одинаковы, гений-трагик должен быть и гением комизма». Хант полагал, что подобная цитата содержится у Платона. «Огни Черчилля стали гаснуть», – по думал он и обратился к справочнику. Каково же было его удивление, когда в диалоге «Симпозиум», содержащем вымышленный диалог между Платоном и Аристофаном, нашелся означенный фрагмент.

– Когда вы в последний раз читали это произведение? – спросил он у Черчилля.

– Почти шестьдесят лет назад, в 1896 году, – последовал ответ [278] .

Случались и более комичные эпизоды. Известный актер Ричард Бартон (который помимо таких выдающихся фигур, как Генрих VIII, Томас Бекет, Иосип Броз Тито, Рихард Вагнер, сыграл и Уинстона Черчилля) рассказывал, как во время спектакля «Гамлет» он обратил внимание на шепот, доносившийся с первых рядов. Прислушавшись, Бартон обнаружил, что кто-то цитирует вместе с ним строки великого драматурга. Увидев в кресле самого Уинстона Черчилля, актер был еще больше удивлен.

«Я попытался декламировать текст быстрее, потом – медленнее. Мы сделали небольшие сокращения. Все равно. Черчилль, как ни в чем не бывало, повторял все слово в слово. Он знал текст наизусть. Уинстон, по-моему, помнил текст дюжины пьес Шекспира. Обычно он не выдерживал просмотра больше одного акта. Когда после первого акта занавес упал, я специально посмотрел в смотровую щель и увидел, как Черчилль встает с места. „Вот так! – сказал я про себя. – Мы его потеряли“».

Во время антракта в гримерную к Бартону постучали. Это был Черчилль.

– Прошу прощения, лорд Гамлет, – вымолвил он без малейшего стеснения, – можно я воспользуюсь вашим туалетом? [279]

И все же, несмотря на феноменальную память, Черчилль не выступал без заметок. Причиной тому стал один эпизод, случившийся в начале его карьеры, в 1904 году. Двадцать второго апреля Черчилль, принимая участие в дебатах о профсоюзах, выступил с одной из своих самых радикальных речей этого периода. Он говорил больше сорока пяти минут:

– Это входит в обязанности правительства – удовлетворять интересы рабочего класса, поскольку нет оправданий…

В этот момент Черчилль неожиданно запнулся, потеряв нить рассуждений. Он попытался продолжить:

– Это входит в их обязанности – удовлетворять избирателей…

Снова пауза, и снова неудачная попытка:

– Это входит в их обязанности… Что…

Черчилль взял листок, лежавший позади него на скамье, но так и не смог найти продолжения. Тогда он стал шарить по карманам – безрезультатно.

Отчаявшись, он бросился в последнюю атаку:

– Это входит в их обязанности – удовлетворять избирателей…

Поняв, что дальше продолжать не имеет смысла, он сказал лишь:

– Я благодарю уважаемых членов, что они выслушали меня.

После чего, бормоча что-то себе под нос, с позором сел на место [280] .

Позже Черчилль признается, что «это было неожиданное и полное затмение. Дело было даже не в том, что я не смог найти нужных слов, чтобы выразить свои мысли – у меня никогда не было проблем со словами, – проблема заключалась в том, что я не знал, о чем я собираюсь сказать» [281] .

Из этого фиаско Черчилль сделает выводы. Отныне у него всегда под рукой будут конспекты речей. Политик использовал специальные листки размером 8×4 дюйма, в которых содержались тезисы выступлений и ключевые фразы.

...

Одновременно с использованием заметок Черчилль разработал и собственную систему чтения текста. В молодые (как, впрочем, и последующие) годы он находился под сильным влиянием американского оратора и государственного деятеля Бурка Кокрана. На всю жизнь он заполнил его слова:

«Никогда, никогда, никогда не позволяй словам слетать с твоих уст, в то время как твой взгляд направлен вниз» [282] .

Всякий раз, даже пользуясь записями, Черчилль произносил речь, глядя в аудиторию.

Анализируя манеру выступления великого британца, профессор Университета Южного Колорадо Джеймс Хьюмс, спичрайтер президентов Эйзенхауэра, Никсона, Форда и Рейгана, назвал применяемую Черчиллем технику « смотри – остановись – говори ».

«Сначала вы смотрите в текст, запоминаете из него несколько слов и строк, поднимаете голову, затем делаете паузу и, глядя в зрительный зал, декламируете прочитанный текст», – поясняет профессор Хьюмс.

По его словам, очень важно «делать паузу после того, как подняли голову, поскольку большинство ораторов начинают говорить, делая движение головой вверх, тем самым создавая впечатление, что они просто читают текст» [283] .

В качестве примера возьмем фрагмент выступления Черчилля из Фултонской речи:

«От Штеттина на Балтийском море до Триеста на Адриатическом море

( пауза )

железный занавес опустился на континент» [284] .

Профессор Хьюмс подчеркивает, что не нужно бояться делать паузы во время выступлений.

«Не забывайте, что паузы – это мощнейшее оружие во время чтения текста, – объясняет он. – Пауза может показаться вам целой вечностью, но для слушателей она длится всего микросекунду, именно ту микросекунду, которая акцентирует внимание, играет на предвкушении и помогает лучшему усвоению услышанного материала» [285] .

...

Профессор Джеймс Хьюмс

Дикция, мимика и жесты

Несмотря на международную славу мастера публичных выступлений, Черчилль не был прирожденным оратором. И в первую очередь это объяснялось его физическим недостатком – шепелявостью. Любого другого это могло бы смутить и навсегда отбить желание выходить на трибуну, но только не потомка герцога Мальборо. Часами проговаривая многочисленные скороговорки типа The Spanish ships I cannot see since they are not in sight , Черчилль смог значительно улучшить дикцию. Но и это еще не все. По словам его сына Рандольфа, он использовал остаточные явления врожденного дефекта для «создания собственного, характерного и неповторимого, стиля публичных выступлений» [286] .

В своем эссе «Леса риторики» Черчилль следующим образом описывал формулу « дефект – эффект »:

«Иногда легкое, едва заметное заикание или какой-либо другой физический недостаток могут оказать добрую услугу, приковывая внимание публики» [287] .

...

Шепелявость, хотя и едва заметная, была далеко не единственным «снарядом» в патронташе нашего героя. Черчилль был мастером мелких штрихов и иногда одной только интонацией мог передать мысль, вызвать нужный настрой. В этом отношении очень характерно произношение слова «нацисты» – Nazis . В его устах оно звучало, как Nahrzzees . По словам историка Уильяма Манчестера, Черчилль сознательно прорабатывал столь идиосинкразическую транскрипцию, чтобы на слух восприятие всего, что связано с нацизмом и Гитлером, звучало настолько вульгарно и противно, насколько это возможно [288] .

В начале 1950-х годов американский политик и дипломат Эдлай Стивенсон спросил Черчилля, с кого он брал пример, формируя собственный стиль публичных выступлений.

«Моей моделью был Бурк Кокран, именно у него я научился, как покорять многотысячную толпу, – ответил он. – Кокран научил меня использовать каждую ноту моего голоса, как будто это гигантский орга́н» [289] .

За годы тренировок Черчилль научился филигранной технике управления собственным голосом. Для него голос действительно был музыкальным инструментом, играя на котором он достигал потрясающих успехов в повышении убедительности своих речей.

...

«Хотя его голос не был особенно приятным, в нем чувствовалась какая-то сила, от него веяло одновременно и властью, и искренностью, – отмечает Томас Монтальбо. – Уинстон совмещал яркие ораторские приемы с неожиданными обращениями к интимной и разговорной традиции. Он мог рычать, как лев, и ворковать, как голубок. Каждая смена темпа, каждая драматическая пауза, каждый цветистый прием – все это тщательно готовилось и репетировалось» [290] .

Один из мифов, связанный с фигурой британского премьера, утверждает, что в разгар Второй мировой войны речи Черчилля читали актеры. Впервые подобные откровения появились в книге Дэвида Ирвинга «Война Черчилля» в 1987 году. В частности, Ирвинг писал:

«Четвертого июня 1940 года после радионовостей по Би-би-си транслировалось выступление британского премьера. Вся нация была потрясена этим выступлением, не зная, что Черчилль отказался выступать перед микрофоном. Вместо него это сделал диктор Би-би-си из „Детского часа“ Ягненок Ларри».

Также Ирвинг отметил, что данный случай был далеко не единственным [291] .

Настоящее имя Ягненка Ларри – Норман Шелли. Именно из его уст Ирвинг и услышал эту историю. Однако можно ли доверять Шелли? Принимая во внимание тщательность, с которой Черчилль готовил свои выступления, а также огромное значение, которое он придавал им, напрашивается вывод, что нет. К аналогичному выводу приходят и подчиненные нашего героя, тесно общавшиеся с ним в военные годы. В частности, его личный секретарь Джон Колвилл замечает:

«Если бы кто-нибудь читал в 1940 году выступления Черчилля вместо него, я был бы в курсе, поскольку сам неоднократно присутствовал во время выступлений» [292] .

А что же следует из анализа фактов? То же самое. Во-первых, 4 июня 1940 года трансляции выступления Черчилля по радио не было. Во-вторых, Ирвинг утверждал, что брал интервью у Нормана Шелли в декабре 1981 года. Но это было невозможно, поскольку Шелли скончался в августе 1980 года. И наконец, последнее – исследователи аудиозаписи подтверждают, что на пленках звучит голос самого Уинстона Черчилля [293] .

Одновременно с интонацией и мимикой Черчилль умел великолепно обыграть свое выступление.

«Как великий актер, возможно последний такого масштаба на сцене истории, Черчилль декламировал врезающиеся в память строки в величественной, полной достоинства и лишенной суеты манере, – писал английский философ сэр Исайя Берлин. – Его выступления – это великие публичные декламации, обладающие всеми качествами великолепия и роскоши» [294] .

...

Философ сэр Исайя Берлин

Британский политик любил цитировать знаменитые слова Шекспира – «Вся жизнь театр, а люди в нем – актеры» [295] . И когда, как не во время публичных выступлений, почувствовать себя настоящим актером, выступающим в свете рампы перед зрителями? Представляя свой первый бюджет в апреле 1925 года, министр финансов Уинстон Черчилль, прежде чем начать выступление, достал бокал, бутылку со светло-коричневой жидкостью, напоминающей виски (на самом деле это был чай), налил ее в бокал и со словами: «Прежде чем поправить бюджет, я должен поправить свое самочувствие», – выпил содержимое [296] . Палата общин была покорена, что лишний раз доказывает – «хорошее начало», юмор и умелая постановка сцены способны принести лидеру успех.

Стилистика

Огромное значение вышеперечисленных факторов в фундаменте успешного выступления – владение искусством драматической паузы, умение филигранно использовать интонацию, талант сглаживать острые углы остроумными фразами – не должны принижать роль самого выступления. В завершение этой главы мы рассмотрим речи британского политика в двух плоскостях и попытаемся определить, почему, даже при прочтении, они до сих пор продолжают волновать умы и сердца.

Делясь секретом композиции текстов, великий британец однажды признался:

«Каждая речь – это стих, без рифмы и метра» [297] .

Обращает на себя внимание, как наш герой записывал свои речи. Лорд Галифакс сравнивал их с псалмами [298] . Возьмем, к примеру, знаменитое выступление в палате общин 4 июня 1940 года:

...

От исхода этой битвы зависит существование христианской цивилизации. От ее исхода зависит жизнь самих англичан, так же как и сохранение наших институтов и нашей империи.

Очень скоро вся ярость и могущество врага обрушатся на нас. Гитлер знает, что он должен будет либо сокрушить нас на этом острове, либо проиграть войну.

Если мы сумеем противостоять ему, вся Европа может стать свободной и перед всем миром откроется широкий путь к залитым солнцем вершинам.

Но если мы падем, тогда весь мир, включая Соединенные Штаты, включая все то, что мы знали и любили, обрушится в бездну нового Средневековья, которое светила извращенной науки

сделают еще более мрачным и, пожалуй, более затяжным.

...

Английский писатель и юморист сэр Алан Патрик Герберт, слушавший это выступление в зале палаты общин, свидетельствует:

«Случалось, что меня трогали и спектакли в театре, и службы в церкви, но никогда эмоции не были настолько глубоки. Эти известные фразы тут же оставались в истории, едва слетая с уст Уинстона» [300] .

...

Сэр Алан Патрик Герберт

Удивительное владение языком позволяло Черчиллю даже сухие финансовые отчеты сделать привлекательными. На его выступления в бытность министром финансов в палате общин собирался аншлаг.

«Черчилль умел освежить сухую атмосферу элементами умного легкомыслия и юмора», – восхищался Стэнли Болдуин [301] .

...

Стэнли Болдуин

Правильные слова

В 1963 году Уинстон Черчилль первым после генерала Жильбера де Лафайета получил звание Почетного гражданина Соединенных Штатов Америки. В своем торжественном обращении к великому британцу (теперь – американцу) президент Дж. Ф. Кеннеди процитировал слова корреспондента CBS News Эдварда Мюрроу – слова, ставшие классическими в жизнеописании нашего героя:

«Черчилль мобилизовал английский язык и послал его в бой!» [302]

...

Эдвард Мюрроу

Не в последнюю очередь успех речей британского оратора определялся именно качеством его текстов.

«Изумительные метафоры, ирония, парадокс и едкие остроты, тщательно продуманные, но при этом не тяжеловесные конструкции предложений, ритм и каденции, неожиданные акценты короткими и острыми фразами – все это говорит о том, что мы имеем дело с гением», – замечает почетный секретарь и архивариус Общества Черчилля в Ванкувере Дерек Джонстон [303] .

Аналогичного мнения придерживались и современники великого человека.

«Литературная составляющая его речей – это особая тема, – констатирует журналист Генри Гамильтон Файф. – Уинстон – мастер слова. В его речах нет неуместных повторов, пустого хвастовства и неряшливых фраз» [304] .

...

Журналист Генри Гамильтон Файф

И это притом, что за Черчиллем закрепилась репутация высокопарного автора!

Однако и здесь Черчилль смог выработать собственный, неповторимый стиль, обеспечивший ему бессмертие в анналах мировой истории.

«Такое ощущение, что Уинстон никогда не стеснялся обыгрывать простые и непреложные истины, которые были общеизвестны и у других авторов сошли бы за трюизмы, – считает Вайолет Бонэм Картер. – Это был его уникальный дар, который ему никогда не изменял. Кроме того, Уинстон не боялся использовать величественный стиль. Многие из моих придирчивых и суровых друзей клеймили его, как излишне „напыщенный“, „краснобайский“ и „высокопарный“, но на самом деле в красноречии Уинстона не было ничего надуманного, ложного или искусственного. Таков был обычный и естественный слог его речи. Его мир был построен и очерчен эпическими линиями. Это был тот язык, на котором он говорил» [305] .

Какую полезную для себя информацию современные лидеры могут почерпнуть из опыта нашего героя? С чего следует начинать работу над текстом?

Уинстон Черчилль считал, что работа над текстом начинается с подбора слов:

«Знание языка определяется умением ценить слова».

...

По его мнению, «нет более важного элемента в риторике, чем умение использовать подходящее слово, способное полностью выразить чувства и мысли выступающего» [306] . Нужные слова встают на свои места, словно «монеты падают в прорезь автомата» [307] .

Сам Черчилль отдавал предпочтение коротким, как правило, односложным словам.

«Некоторые легкомысленно полагают, что впечатление от выступления можно произвести, используя многосложные слова, – говорил он. – Однако короткие слова, как правило, более древние» [308] – и как следствие, более понятные и легче запоминаемые.

...

Безусловно, это замечание Черчилля нельзя рассматривать без учета особенностей английского языка, который изобилует односложными словами, а в качестве примера вспомним знаменитую фразу: «Кровь, труд, слезы и пот» ( blood , toils , tears and sweat ).

«Лично я люблю односложные слова», – признавался Черчилль, который возвел использование односложных слов в ранг искусства [309] .

Министр иностранных дел лорд Галифакс вспоминал, как в июле 1940 года он должен был выступать по радио после трансляции речи Гитлера, в которой содержалось предложение о заключении перемирия. Прекрасно отдавая себе отчет в важности выступления, Галифакс решил проконсультироваться с премьер-министром.

«Мои доводы, возможно, и не были столь оригинальны, – говорит глава Форин-офиса. – Я хотел акцентировать внимание на том обстоятельстве, что, каких бы успехов Гитлер ни достиг в Европе, до тех пор, пока он не разгромит британский военно-морской флот, армию и военно-воздушные силы, он не сможет решить своих проблем. Я заметил Черчиллю, что это звучит немного неуклюже. Уинстон подумал некоторое время, несколько раз прогулявшись взад-вперед по длинной комнате. После чего произнес: „А почему бы не сказать следующим образом – до тех пор, пока он не уничтожит могущество Британии?“ ( unless that man can sap the might of Britain ) Именно так я и поступил. Но какой это великолепный образец владения языком – большинство слов односложные» [310] .

Использованием правильных слов в нужных местах дело не ограничилось, Черчилль пошел значительно дальше. Развив свою систему, он добавил к ней такие элементы, как контраст, рифма и повторение [311] .

Рассмотрим их по порядку. Начнем с контраста .

...

Для усиления эффекта, британский политик сознательно строил некоторые фразы так, чтобы в одной строчке встречались антонимы.

Например: «Развязав войну между настоящим и прошлым , мы потеряем будущее » [312] .

Или: «Есть только один достойный ответ поражению – это победа !» [313]

Или: «Правительство представляет собой странный парадокс – оно решительно в своей нерешительности , оно непоколебимо в своих колебаниях , оно твердо в стремлении быть нетвердым , оно хочет остаться крепким , демонстрируя расплывчатость , оно могущественно в своей беспомощности » [314] .

Отдельного упоминания достойна уже успевшая стать канонической фраза после победы при Эль-Аламейне в ноябре 1942 года: «Это еще не конец , это даже не начало конца, скорее всего, это конец начала » [315] .

Гораздо более тонким инструментом было использование внутренней рифмы . Как и большинство талантливых людей, Черчилль пробовал себя не только в прозе. Сохранилось несколько поэтических этюдов великого британца. В основном это были небольшие зарисовки «по случаю». Например, в 1926 году Черчилль написал менеджеру издательства Thornton Butterworth Гарольду Бурну:

...

Without delay

I want the page proofs day by day

On January 4

A leave this shore

Nor will you catch me any more [316] [317] .

В письме к Рузвельту накануне Ялтинской конференции он также зарифмовал строки:

...

From Malta to Yalta

Let nobody alter [318] [319] .

Ниже приводятся три фрагмента внутренней рифмы из выступлений нашего героя. Принимая во внимание особенности языка, цитаты приведены в оригинале:

«From Stettin in the Baltic to Trieste in the Atlantic , an iron curtain has descended across the Continent» [320] .

«Out of intense complexities , intense simplicities emerge» [321] .

« Humanity , rather than legality , must be our guide» [322] .

В некоторых случаях для повышения убедительности Черчилль использовал повторы отдельных слов.

«Если вы разрушите свободный рынок, вы создадите черный рынок» [323] .

«Мы создаем наши жилища, потом жилища создают нас» [324] .

«Жить – значит чувствовать, чувствовать – значит жить» [325] .

Одними из лучших образцов повторяемости служат два выступления Черчилля 1940 года. Первое от 13 мая:

«Вы спрашиваете, какова наша цель? Я могу ответить одним словом: победа – победа любой ценой, победа, несмотря на все ужасы; победа, независимо от того, насколько долгим и тернистым может оказаться к ней путь; без победы мы не выживем» [326] .

Второе от 4 июня:

«Мы будем сражаться во Франции, мы будем сражаться на морях и океанах, мы будем сражаться с еще большей уверенностью и энтузиазмом в воздухе! Мы защитим наш остров! Мы будем сражаться на пляжах, на местах высадки, на полях, на улицах, на холмах, мы никогда не сдадимся!» [327]

Повторяющиеся слова «победа… победа…» и «мы будем сражаться» словно молоток вбивают мысль в головы слушателей, превращая речь в мантру.

Памятные фразы

Черчилль вошел в мировую историю и как автор множества памятных фраз, сыгравших не последнюю роль в популяризации его личности. Еще в начале парламентской карьеры он понял, что в некоторых случаях достаточно всего одной фразы, чтобы выступление осталось в памяти слушателей.

В феврале 1906 года Черчилль убедился в этом на собственном опыте. Занимая пост заместителя министра по делам колоний, он выступал с речью в палате общин по вопросу эксплуатации китайских рабочих в Южной Африке:

«Вполне возможно, что подобные трудовые договоры не удовлетворяют всем потребностями и их нельзя назвать идеальными. Но также, по мнению правительства Его Величества, их не следует называть и рабством, без опасности произнести терминологическую неточность » [328] .

Принято считать, что, используя этот оборот – terminological inexactitude , – Черчилль заменил им более вульгарное для стен британского парламента слово «ложь». Однако это не совсем так. Молодой политик действовал тоньше.

«Это было бы совершенно невозможно с точки зрения грамматики – заменить в контексте глагол „лгать“ словами „терминологическая неточность“, – заметил он по этому поводу спустя почти тридцать лет. – Я использовал этот оборот совсем не для замены слова „лгать“. Эти слова были направлены против тех, кто часто обращается к термину „лгать“. Они должны были продемонстрировать им, что есть множество других способов выразить свои мысли» [329] .

Выражение «терминологическая неточность» не только обратила на себя внимание присутствующих в тот день на заседании депутатов, но и золотыми буквами прописалось в истории британского общества и британского парламента [330] . За прошедшие сто лет депутаты Вестминстера использовали его более ста раз. Обращался к нему и сам автор, что было весьма характерной для него практикой. Многие его фразы периода Второй мировой войны, ставшие каноническими и разошедшиеся на цитаты, появились отнюдь не в период противостояния Гитлеру. Например, во время выступления в Брэдфорде Черчилль сказал:

«Я повторю вам слова, которые говорил тридцать лет назад: „Вместе вперед, и пусть великие принципы, которые мы отстаиваем, послужат доказательством наших действий“».

Аудитория не знала (а Черчилль посчитал нужным не упоминать об этом), что тридцать лет назад, когда он произносил те же слова, он призывал атаковать Ольстер [331] .

Или – в 1940 году:

«Нет причин отчаиваться, что война приняла такой оборот. Мы переживаем тяжелые времена, и, быть может, нам придется перенести еще больше бед, прежде чем наше положение улучшится. Но если мы будем стойкими и не испугаемся испытаний, то и на нашу улицу придет праздник. В этом я нисколько не сомневаюсь».

Черчилль произносил это и ранее – 25 лет назад, в далеком 1915 году [332] .

Не менее интересная судьба у знаменитой фразы, прозвучавшей в августе 1940 года:

«Никогда еще в истории войн столь многие не были обязаны столь немногим» [333] .

Шестнадцатого августа 1940 года в небе над Британией произошло одно из самых ожесточенных сражений между королевскими ВВС и люфтваффе. Черчилль лично наблюдал за ходом сражения из пункта командования истребительной авиации. Вечером по пути в Чекерс его сопровождал заместитель по Министерству обороны генерал-майор Гастингс Исмей. Черчилль был угрюм и молчалив.

– Не разговаривай сейчас со мной, – сказал он. – Я еще никогда не был так потрясен.

Двое мужчин ехали молча, прокручивая бой в голове. Вдруг Черчилль неожиданно наклонился вперед и произнес:

– Никогда еще в истории войн столь многие не были обязаны столь немногим.

Позже Исмей напишет:

«Эти слова тут же отложились в моей голове, и я их несколько раз повторил жене, когда вернулся домой. Черчилль, по-видимому, также запомнил эти слова» [334] .

Исмей не знал, но для нашего героя подобный оборот был не в новинку. В различных вариациях обыгрывание «многие – немногие» встречается по крайней мере в пяти выступлениях и сочинениях Черчилля в период с 1899 по 1910 год [335] .

После окончания Великой войны – а именно так в первые четыре десятилетия XX века называли Первую мировою войну – Черчилля попросили придумать надпись для мемориала французским солдатам. Он предложил:

«В войне – ярость.

В поражении – неповиновение.

В победе – великодушие.

В мире – добрая воля» [336] .

...

В поражении – неповиновение.

В победе – великодушие.

В мире – добрая воля».

Предложение политика было отвергнуто.

«Вся проблема в том, что наш мозг состоит из двух полушарий, только одно из которых является доминирующим, – прокомментировал он. – Именно поэтому мы все пишем либо правой, либо левой рукой. Если бы мы были созданы должным образом, мы одинаково хорошо владели бы обеими руками в зависимости от обстоятельств. Так же и с войной. Тот, кто одержал победу, редко в состоянии добиться достойного мира, тот же, кто может заключить мир, никогда не выиграет войну» [337] .

...

Но сам Черчилль придуманную им фразу не забыл. Немного изменив первую строку: «В войне – решительность», он вставит эти девять (не считая предлогов) слов в свой шеститомный труд «Вторая мировая война». И назовет их «моралью этого произведения».