Дорогой Варлам Тихонович! Мысленно я продолжаю наш разговор и потому обращаюсь к бумаге. Стержень нашей беседы состоит, мне кажется, в том, что в нашем обществе литература

Дорогой Юлий Анатольевич!

Если Вы хотите заниматься стихами серьезно, повседневно — все равно, в качестве любителя или профессионала, полупрофессионала — “хоббиста”. или исследователя, — Вам нужно знать хорошо — прочувствовать всячески, а не только продумать, что стихи — это дар Дьявола, а не Бога, что тот — Другой, о котором пишет Блок в своих записках о “Двенадцати” — он-то и есть наш хозяин.

Отнюдь не Христос, отнюдь.

Вы будете находиться в надежных руках Антихриста. Антихрист-то и диктовал и Библию, и Коран, и Новый завет. Антихрист-то и обещал воздаяние на небе, творческое удовлетворение на Земле.

В стихах до самого последнего неизвестно — с Дьяволом Вы или с Богом. До последнего дня жизни Вашей Вам это не будет известно.

И дело туг не в общих разочарованиях, что ли.

Вас будет тыкать в грязь ежедневный земной пример: не спускать с небес, а водить по уровню земной поверхности, от которой никакие стихи не спасут. Не надо свергать с небес, чтобы убедиться в земной грязи.

Поэтому для пользы Вашей Вам нужно как <можно> меньше отдавать души стихам.

В стихах нет правды, нет жизненной необходимости!

Тут дело не в земных идеалах. Идеал Ганди был таким, что никаких небес не надо. Если все выполните Вы здесь. Но Ганди — философ, политик. Своих высоких истин он достиг без стихов. Все это — замечания чрезмерно общего характера. На практике стихи не принесут Вам радости. Всегда в стихах очень много: повелительность, императивность, чужое вмешательство в каждый Ваш день. Чужое не в смысле какого-то личного давления, а в смысле каких-то чужих книг, чужих идей, бессилия собственного, мизерности.

Теургическому направлению всегда будет мешать отсутствие личных примеров, а стало быть, и теургическое <избрание> тоже от Дьявола.

Знаний стихи не дают никаких: ни души, ни истины, ни истории.

<В.Т. крайне раздражало стихописание Ю.А.Шрейдера: “никакой Бог не сделает Вас поэтом”, писал он в письме, которое я не публикую. - И.С.>

Ю.А. Шрейдер — В.Т. Шаламову
4-9-75

Дорогой Варлам Тихонович!

Докладываю Вам о том, что из Вашего материала я сделал пока две статьи. Одна — чуть больше листа для нашего издания о гармонии согласных (в приложении мое письмо к Вам). Другая отдана перепечатываться — всеобщий язык. Это либо к нам, либо в философский сборник, либо в Тарту: я уже говорил с Лотманом об этой возможности. Ваши материалы я показал большому поклоннику Ваших стихов — Сереже Гиндину. Это мой ученик — лингвист и стиховед.

Очень трудно мне ответить на Ваше письмо от 1-го сентября. Оно обнажено — трагично, и ответить на него можно лишь с той же серьезностью самообнажения. А ведь даже, когда говоришь “последнюю правду”, всегда остается несказанной “еще более последняя...”

Ведь я не могу принять Ваше письмо только как благостную попытку отговорить меня от занятий стихами под тем, либо иным соусом. Я ведь не ищу от этого удовольствия или вкуса славы. Скорее, Ваше письмо — попытка сказать горькую метафизическую правду о поэзии, о ее искусительском, дьявольском начале. О существовании этого начала — колдовства, сразу идущего в руки дара прельщать стихами — я знаю. Ваш опыт несравненно больше, поэтому горше. Да и сравнивать мой дар с Вашим было бы неуместно. Правда, в поэзии величиной надо, вероятно, считать не сам дар (он либо есть, либо его нет), но результат воплощения этого дара. Поэтому хотя ничего сравнимого с Вашими стихами я не сделал, но право на разговор с Вами у меня, мне представляется, есть... Этого права меня может лишить только безответственность, будь я ее проявляю в этом разговоре.

Именно из боязни безответственности я не пытаюсь ничего оспаривать, даже в тех Ваших фразах, которые внутренне принять не могу. Все равно в них вложено нечто глубоко Вами пережитое сердцем и умом.

Разница между нами в том, что у меня есть уютный уголок-наука, где легко уйти в имитацию духовной деятельности, где нет выбора, а есть только детерминированное следование логике. В стихах (это Вы глубоко верно заметили!) нет обязательности — ни онтологической, ни логической. Этим-то они и тянут, и прельщают, и спасают, и не знаю что... Опять же Вы правы, что это до самого конца понять нельзя. Хотелось бы думать, что про Антихриста Вы не правы в буквальном смысле, но уж больно он во многие вещи встревал. А в метафорическом смысле тут все как по-писаному.

Спасибо Вам огромное за письмо и память. Очень хотелось бы получить те стихи, что Вы обещали. Желаю Вам получить что-нибудь радостное от Крыма.

Ваш всегда

Ю. Шрейдер

В.Т. Шаламов — Ю.А. Шрейдеру
Ялта, 5 октября 1975 года

Дорогой Юлий Анатольевич!

Мои надежды на Ялту оправдались. Стихотворный автоматизм работает на полный ход, и моя тетрадь заполняется, как и раньше. Написал даже “под шумок” один небольшой рассказ.

Я взял с собой, на всякий случай, если случилась бы задержка в пере — две книжки. Одну — “Структурализм”, со статьями Якобсона, “Лингвистика и поэтика” и “Кошки” Бодлера, которых я не читал и решил прочесть на досуге.

“Структурализм: за и против” — полное его название.

В справочном материале есть, конечно, и Ваша фамилия с соответствующими реверансами.

Вторая книжка — избранное Есенина, подобранное В.Базановым.

Кроме личного вкуса составитель имеет и какое-то объективное основание. Издание повторяет все сборники Есенина, которые он издавал сам, начиная с “Радуницы” (1916), и, конечно, включает полностью и “Москву кабацкую” в том виде, в каком она вышла при жизни Есенина, за исключением “Сыпь, гармоника. ..”. Почему уж исключают это превосходное стихотворение, сохраняя все остальные, — мне непонятно. Лиричность его велика, велика и связь с Блоком (унижение, например). Само по себе издание “Москвы кабацкой” было компромиссным. Не таким его планировал автор. Увидел воочию базановский подбор есенинских стихов — вот что мне пришло в голову: в своей краткой работе о звуковом луче в стихах Есенина — начать прямо с “Миколы” — первого стихотворения первого сборника.

В лапоточках — словно тень

Ходит милостик Микола

Мимо сел и деревень”.

Ялта нравится мне гораздо больше, чем Коктебель. Уровень жизни и географии другой. И не в том дело, что Коктебель — село, а Ялта — город с веселым шумом большого курорта, и в чем-то ином.

Лечебные преимущества Коктебеля отступают как бы в сторону перед любым ялтинским пляжем. И то, чем лечит Коктебель, Ялта может превзойти, между прочим, не хвалясь собственной лечебностью, ибо главное в Ялте — шум, свет и плюс к тому лечение повыше Коктебеля.

Море здесь не зеленое, как в Коктебеле, а синее, но волны не менее лечебны. В солнце — одно и то же. Пляжи здесь не угнетают, а приводят в восторг такого горожанина, как я.

Воздух двадцать градусов, надо — 28—30. Было и за 32.

Писательский дом в Судеском переулке, не в коктебельской гостинице. Это — старый курорт, приспособленный именно к писательским делам. До всяких служб к писательским делам XIX века. Вся обслуга ориентирована на одиночество, на покой, на бесшумность. Аллеи Судеского переулка — неисчислимы. И притом это в трех, ну в 5 минутах от моря, от набережной, пляжа, от шума огромного южного города.

Троллейбусы здесь очень к месту. У меня не было ни одного приступа стенокардии. Здешние горные рельефы я, прошедший хорошую горную школу, одолеваю легко. К сожалению, на длительный ремонт закрыт музей Чехова. Жаль, мне хотелось сравнить с Московским домом-комодом.

Ялта, Судеский пер., д. 7

Дом творчества Литфонда Союза писателей

У меня большая комната с верандой на лучшую, восточную сторону. Солнце будит меня тем же способом, что и на Васильевской.

Желаю Вам всякого добра и счастья.

Татьяне Дмитриевне мой самый сердечный привет.

Ваш В. Шаламов.

В.Т. Шаламов — Ю.А. Шрейдеру

14—16 октября 1976 г.

Дорогой Юлий Анатольевич.

В Вашем последнем письме выражено опасение за состояние моего вестибулярного аппарата в связи с неожиданным вторжением в царство Аэрофлота. Здесь в Ялте, у меня есть и время и желание объяснить Вам все мои авиационные перипетии.

Сама поездка (два часа в воздухе) перенесена мною лучше, чем любой поезд (чего, впрочем, я и ждал). Я ведь много летал еще в конце 20-х годов на гидроплане Берзина на Северном Урале.

Позднее я встречал (как корреспондент) тогдашних знаменитостей авиации Линдберга и Поста [Линдберг Чарлз (1902-1974) — американский летчик. Пост Уайли (1898—1935) — американский летчик, в 1933 г. совершил первый кругосветный перелет в одиночку на самолете “Вега” фирмы “Локхид”. В 1935 г. провел испытания высотного скафандра на 9100 м. В том же году погиб вместе с писателем У.Роджирсом на Аляске при попытке совершить перелет через Северный полюс на гидроплане]. Тогда же был сформулирован общий авиационный закон (вечный ли? — не отвечу), а именно:

Закон был верен со стопроцентной точностью для:

1) двадцатых годов;

2) тридцатых годов;

3) сороковых годов;

4) пятидесятых годов, в которые я проделал на Дугласе рейс Якутск — Иркутск в ноябре 1953 г. и больше в воздухе не бывал.

Семидесятые годы я провел без общения с Аэрофлотом, но и не боясь его.

Моя нынешняя поездка доказала: 1) что я легко переношу самолет при полной разбитости вестибулярного аппарата (не переносящего такси).

Нынешняя поездка доказала, что полный бардак в воздухе сохранился, законы действуют тут те же, что и в двадцатых годах или во времена челюскинской экспедиции. Я ведь глух — радио не слышу.

Бардак проявлялся в том, что наш рейс (во Внукове) был тут же отменен без всяких ограничений <нрзб>, и я попал в дом Чехова лишь на другой день. А другой день была суббота, и мне пришлось ждать до понедельника, ждать директора, который и разрешил все мои проблемы и перевел из приемного покоя (вроде известной Вам больницы № 59).

Плюс был в том, что я был один (а не среди шести тяжелобольных), а с понедельника директор тут же перевел в тот номер, в котором я и жил в прошлом году (№ 7) — терраса, где можно загорать не хуже, чем на пляже. Переписал мою путевку (с 3 по 29) на 24 по 19 октября. Врач медпункта во Внукове сказал мне так: “Мы постараемся компенсировать Вам на земле все, что Вы потеряли на небе”. И действительно Аэрофлот по “Скорой помощи” меня отправил на самолет, а в самом скором был опять на борту, помог доставить до автобуса на Ялту до следующего рейса, купил мне билет. А шофер автобуса сделал так же уже в Ялте и так меня подвезли в Дом творчества. Но уже было поздно — темно, а главное — приезд уже кончился. Я никого не застал. Окунулся. От пятницы остался только душ, чем я, конечно, и воспользовался с радостью. Поэтому поговорка насчет бардака сохранила свое грозное значение в Аэрофлоте и по сей день. Я уже купил билет — земной поезд ночной. Конечно, здесь есть своя касса для земли и неба.

Ваш В.

Выписываю очередные стихи.

Жгу в несметном количестве всякие супер и гиперлеса.

И — используя только казенные бланки,

Не рассчитываю на чудеса.

Этим смелым огнем привлекаю вниманье

Мирозданья — природе шагая наперекор.

Я хочу пониманья, а не состраданья.

В этом Крымском рассвете под страшною тяжестью гор

Пусть не спорит со мной академик Опарин

Аргументом живого пера.

Академик Опарин — сам мыслящий парень.

И поймет, где игра, а где не игра.

Не хочу я дышать атмосферой Венеры.

И разреженность Марса мне больше к лицу.

В марсианскую я окунусь атмосферу,

Приближаясь к Земному концу.

Я веду переписку с одной марсианкой.

Жгу в несметном количестве всякие гипер и суперлеса.

И используя только казенные бланки,

Не рассчитываю на чудеса.

Дорогой Юлий Анатольевич.

Поздравляю Вас и всю Вашу семью с Новым годом. Желаю здоровья, успеха. Мое новогоднее поздравление имеет сверхсрочный характер. Дело в том, что в “Советском писателе” идет моя очередная книжка, на которую я уже подписал договор. Книжка называется “Точка кипения”. Текст (листа на 3) там есть, но, конечно, есть возможность и обновить его. Словом, мне нужна та тетрадь с “развертывающимся конвертиком”, которая лежит у Вас. Я за ней приеду в любой день, час, указанный Вами. Прошу я и другое — выбрать из писем, что ли, все мои стихи ялтинского периода. Сроки тут жестче жесткого. Все это будет сдано раньше, чем новый американский президент приступит к своим обязанностям.

За приятное известие о “стихотворной гармонии” благодарю и Вас, и Сергея Гиндина.

Я — в полосе удачи. Поэтому из трех облигаций 3%-ного займа, которые у меня были, одна — выигрывает, правда не двести тысяч рублей, как Левенталь (Вы, наверное, знаете эту ошеломляющую цифру 1913-го, предвоенного года), а сорок рублей. Но учитывая все психологические нюансы, я обрадован не менее Левенталя.

Звоните, как только у Вас будет время, на любой час вызывайте меня еще в этом старом новом году.

Ваш В. Шаламов.

В.Т. Шаламов — Ю.А. Шрейдеру
Ялта, 25 октября 1977

Дорогой Юлий Анатольевич.

Я хочу сообщить именно Вам и именно из Ялты, что погода здесь исправилась — в тот самый миг, когда я всовывал <письмо> в узкую щель почтового ящика на ялтинском почтамте, я не отношу себя к сторонникам всяких телепатических решений, но четыре дня полного ялтинского солнца мне обеспечены. Я глубже понял прошлогодний выговор от начальственной врачихи. “Не упускать этих трех дней, что Вам положены по путевке. Не может быть и речи об отказе от таких путевок. В Ялту добирайтесь хоть ползком”.

Стихи пишутся, как говорится, нормально.

Завтра — 26, конец путевки. Но я не уеду отсюда, а уйду пешком — в направлении лучшего для меня транспорта — троллейбуса. В здешних газетах я нашел (к юбилею спутника или Гагарина) беседу конструктора лунохода “Почему колеса, а не гусеницы”. Оказывается, при последнем просмотре (колеса — гусеницы).

Королев сказал: “Надо послать такой аппарат, который не надо будет подправлять рукой”. Я помню был просто поражен, что восьмиколесный луноход пущен, так сказать, назад — к катку, к бревну, который катил неандерталец, надежность дали именно колеса, а уж древнее колес... на свете ничего нет.

Книжку мою “Точку кипения” вручил вчера здешней библиотекарше.

Шлю привет Татьяне Дмитриевне, Сереже и Маше.

Ваш В. Шаламов.

В.Т. Шаламов — Ю.А. Шрейдеру
29-1-78 Васильевская

Дорогой Юлий Анатольевич.

Я хотел бы знать точно, будет ли Людмила Владимировна [Зайвая Людмила Владимировна — женщина, рекомендованная Ю.А.Шрейдером для уборки комнаты В.Шаламова. Однако делала это она хоть и за вознаграждение, но крайне редко, на что жалуется В.Т.] убирать у меня или нет.

Адрес ее я не знаю, связаться с ней не могу.

Прошу Вас лично ответить мне открыткой, письменно да или нет.

У меня — грязь не уменьшилась ни на йоту.

Я живу в коммунальной квартире, где подобные законы, выполняются с сугубой четкостью.

Привет Т. Д.

Прошу поспешить с ответом.

В.Ш.

Юлий Анатольевич.

Людмила Владимировна исчезла, “взяв на память” томик Марины Цветаевой и фото Осипа Мандельштама. Передаточная надпись есть только на книжку.

Исчезла, не вынеся даже собственного мусорного ведра, которое принесла с собой. Исчезла, как в Бермудском треугольнике (см. “Правда” за 7 янв. сего года). Прошу Вас принять меры к розыску Л.В. Мне такое сотрудничество не улыбается.

Приношу свои <извинения>.

Ваш В. Шаламов.

Даже не сделает сюрприз к 8 м<арта>.

Очень прошу помочь.

Анастасия Федоровна, Эльвира Сергеевна ЦДЛ — II этаж. Ирина Петровна Евтушенко [Надпись сделана рукой Ю.Шрейдера. Видимо, это лица, с которыми Шаламов поручил связаться Шрейдеру, а также с Московской организацией СП СССР. “Евтушенко Ирина Петровна” — возможно, записано неправильно — надо “Ирина Павловна”].

Дорогие Т<атьяна> Д<митриевна> и Ю<лий> А<натольевич>.

Я получил путевку в Ялту с 3 сентября по 26 и уезжаю поездом 33 в 1.45 ч. дня.

Прошу меня проводить из дома, это из-за моих ушей — звуковой <ряд> реконструкции службы движения для меня просто непосилен.

Я вчера был почти рядом с Вашим домом, но зайти не успел из-за всяких справок, которые я собирал.

Дорогие Татьяна Дмитриевна и Юлий Анатольевич!

На этот раз из-за крайне холодных ветров — холодных в физическом смысле, удалось сделать гораздо меньше, чем я рассчитывал.

Но Ялта есть Ялта, и я справился со своей задачей в конце концов.

Книжку свою новую я им привез, но до сих пор не вручил — решил сделать это в день отъезда, чтобы не показаться нескромным.

Как только я приехал в Симферополь, на вокзале ко мне подошел человек и сказал:

— Это не Вас ли в прошлом году привозили на медицинском самолете?

— Меня.

— Идите вот сюда и садитесь в этот автобус.

Так я попал в свой дом творчества, еще до обеда и поел ранее 2 часов, ранее всех формальностей. Настроение у меня было превосходное. Но дожди, дожди.

Шлю привет Сереже и С.Н.Гиндину.

Ваш В. Шаламов.