– «Истоки и динамика развития городской культуры Испиджабского округа»

В свое время В.М. Массон, изучая истоки городской культуры Средней Азии, писал: «Новые материалы со все большей убедительностью показывают, что истоки процесса урбанизации Средней Азии, по крайней мере для южных ее районов, следует искать в памятниках эпохи бронзы. С нашей точки зрения, можно говорить о двух эпохах в урбанизации Средней Азии – древневосточный (конец III – середина I тыс. до н.э.) и античный (III в. до н.э. – IVв. н.э.)» [16, с.6].

В.М. Массон определил хронологию начального этапа урбанизации, анализируя материалы памятников эпохи бронзы южных районов Средней Азии (Намазга-Депе, Алтын-Депе, Яз-Депе, Сапаллитепе и др.) и выявил их древневосточные корни. Отметим, речь шла тогда о территории бассейна Амударьи. В изучаемом районе нами были открыты поселения эпохи боронзы. Эти памятники, несомненно, являются первой ступенью в процессе урбанизации Испиджабского округа.

Поселение бронзового века обнаружено во время исследования могильника раннежелезного века Бургулюк-2, расположенного в 40 километрах к юго-востоку от Сайрама у одноименного урочища северо-западных склонов хребта Каржантау¹.

Исследователи кулусайской культуры поздней бронзы, выделенной на территории горных районов северного Тянь-Шаня, отмечают определенную закономерность в выборе места обитания, которое характеризуется расположением поселений на грани лесной зоны и альпийских лугов [17, с.121].

В этой связи обживание предгорных склонов Каржантау с богатыми лесными запасами в эпоху поздней бронзы вполне закономерно, и место для данного поселения, в некоторой степени, схоже с поселениями Кулусайского типа. Керамика здесь найдена только во фрагментах, она формована без применения гончарного круга ленточным способом или выдавливанием из кома глины, кострового обжига. В качестве отощителя использовался толченый ракушечник, гипс и реже – мелкий песок. Венчики всех типов сосудов нередко украшались поперечными насечками (ногтевой орнамент) или линиями, а поверхность – гребенчатым, линейным и штампованным орнаментом, нанесенным по сырому тесту в виде елочки, реже – зигзагом. Поверхность большинства сосудов тщательно до блеска затиралась или намеренно залащивалась. По имеющимся формам всю посуду можно разделить на следующие типы: котлы, горшки, чаши.

Керамика подобного типа была распространена в XII-IX вв. до н.э. в Южном Зауралье, в Казахстане, в северных районах Средней Азии. Схожая посуда извлечена при строительстве Ташкентского канала, где она определяется эпохой начала железного века [18, с.10-16]. Близкие формы, мотивы орнамента и способы его нанесения относятся к кулусайской культуре и представлены на поселениях Асы и Тургень в Заилийском Алатау [17, с.115, рис.5,28, 29, 47]. Очень близкое сходство имеет керамика этого поселения с керамикой кайракумской культуры Ферганы, выявленной в свое время Б.А. Литвинским [19].

Вместе с тем, керамика поселения Бургулюк имеет отличительную особенность: отсутствие рельефного пояска в нижней части горловины и жемчужного орнамента, характерного для позднебронзового времени. При этом в отдельных случаях венчик больших сосудов оттянут наружу, имея форму треугольника, который почти всегда орнаментируется насечками. Техника орнаментации сосудов состоит из гладкого и гребенчатого штампа, прочерченных линий и углублений. Большинство сосудов формованы дощечкой, следы которой наблюдаются на поверхности керамики. У некоторых сосудов верхнее основание венчиков приплюснуто во время формовки. В найденном комплексе имеются образцы, характерные по своему обжигу для сакской керамики, что может служить основанием для датировки керамики из поселения IX в. до н.э. или X-VIII вв. до н.э.

Некоторые горшки имеют сильно раздутое тулово и переход к тулову от прямой шейки. Подобной формы сосуды встречены и среди комплексов Асы и Тургень Заилийского Алатау, где такая структура объясняется исследователями влиянием среднеазиатских комплексов [17, с.118]. В то же время некоторые формы и орнаментальные мотивы бургулюкской керамики (особенно оформление закраины венчика) имеют сходство с керамикой из поселения Теренкара, открытого на северной окраине города Алматы, где она датируется IX-VIII вв. до н.э. [20, с.261,268].

Из всех этих комплексов керамика поселения Бургулюк ближе всего соответствует керамике кайракумской культуры. Это, на наш взгляд, подтверждается аналогичными формами посуды и отсутствием у обоих комплексов валиков под венчиком, чего нельзя сказать о других проанализированных комплексах. Но у кайракумской культуры мало керамики с насечками, которые у бургулюкской встречаются повсеместно. В то же время керамика поселения Теренкара имеет аналогичные насечки по венчику. Б.А. Литвинский, открывший кайракумскую культуру, определил ташкентский оазис как периферию этой культуры, за которой на востоке до Семиречья включительно начинается другая группировка племен степной бронзы [19].

Несомненно, керамика поселения Бургулюк Испиджабского района синхронна с памятниками Заилийского Алатау, низовий Сырдарьи, Хорезма поздней бронзы, где она датируется XI-VIII вв. до н.э., и представлена комплексами Кулусай, Теренкара, Тагискен, Тазабагъяб, Амирабад, Суярган, Кайракум.

Следует отметить, что изученное нами в урочище Бургулюк поселение по своим археологическим характеристикам, несомненно, связано с памятниками степной бронзы последнего этапа. Материалы памятника, безусловно, относятся к андроновской культурной общности. Однако, вместе с вышеописанной керамикой, на поселении было найдено некоторое количество венчиков котлов более южного происхождения. Они схожи с посудой бургулюкской культуры Ташкентского оазиса, которая, в свою очередь, связана с памятниками расписной керамики юга Средней Азии.

К примеру, комплекс керамики поселения Теренкара, выявленный Ф. Григорьевым в окрестности Алматы, помимо плоскодонной горшковидной формы посуды, характерной для финального периода бронзового века, содержал и круглодонные сосуды с росписью красной краской в виде зигзагов и треугольников, имеющих аналогии в материалах расписной керамики Средней Азии.

По мнению В.И. Сарианиди, истоки чусткой культуры Ферганы и культур соседних с ней районов уходят своими корнями к археологическим комплексам типа Тиллятепе Афганистана и Хоросана. Он считает, что южносреднеазиатские и североафганские памятники представляют собой общекультурное единство, выраженное как в материальной культуре, так и в монументальном зодчестве. Основной ареал распространения культуры расписной керамики В.И. Сарианиди определяет от оконечности Каспийского моря и предгорий Копетдага до Ферганской долины включительно [21, с.40-42].

Несколько по-иному этот вопрос трактует Х. Дуке, исследовавший бургулюкскую культуру Ташкентского оазиса. По его мнению, переход племен степной цивилизации андроновского круга к оседлому образу жизни не мог не сказаться на культуре местного населения, что привело к трансформации культуры степных племен и образованию бургулюкской культуры [22, с.80-89].

Признание этого тезиса правомерно, так как в последующие периоды повсеместно наблюдается отсутствие материалов, явно тяготеющих к андроновской общности или же характеризующих переход последней к иным культурам. Этот факт и наводит на мысль об изменении в целом традиций керамического производства. Примечательно, что в изучаемом районе так же, как и в Ташкентском оазисе, где была обнаружена бургулюкская культура, не найдены до сегодняшнего дня погребальные памятники позднего и финального периода бронзового века как бургулюкского типа, так и степного облика. Подчеркнем: позднего и финального периода.

Возможно, отсутствие могильников этого периода как в Ташкентском оазисе, так и в Испиджабском историко-культурном районе, объясняется, в первую очередь, самим обрядом захоронения племен этой эпохи, который мог существенно отличаться от более раннего времени, имея способы кремации или выставления трупов. Это было время формирования зороастрийской культово-ритуальной практики в Средней Азии, когда туранцы и иранцы Авесты переходят повсеместно к выставлению своих усопших и очищению их костей.

Поселение эпохи позднебронзового периода, изученное нами в урочище Бургулюк Испиджабского округа, несомненно, совпадает по своим хронологическим рамкам с первым этапом бургулюкской культуры Ташкентского оазиса. Его хронологические рамки, судя по аналогиям, колеблются в следующей хронологической шкале: XII-IX вв. до н.э. или XI-VIII вв. до н.э. Но в конце позднебронзового периода произошли значительные перемены, и рядом с изученным поселением появляется дом округлой формы.

На наш взгляд, культура древнего Испиджаба развивалась синхронно с ближайшим соседним историко-культурным районом Ташкента. При этом возникает вопрос о конкретных путях соприкосновения и взаимодействия культур населения Испиджабского района с соседними районами в последующие эпохи.

Политическая и этническая история региона, позже зафиксированная в письменных источниках, указывает на расселение в районе среднего течения Сырдарьи племен сакской конфедерации, и следующий этап культорогенеза Испиджабского района связан с сакским этническим компонентом. Вопрос о расселении саков и их политической истории имеет обширную литературу, в содержании диссертации использованы материалы по изучению бассейна средней Сырдарьи, собранные В.В. Григорьевым, С.П. Толстовым, К.А. Акишевым, Б.И. Вайнберг и др.

В исследуемом районе расположены многочисленные курганные могильники, тяготеющие по всем своим признакам к культуре саков. Эти памятники, хотя и напрямую не связаны с возникновением оседлой цивилизации соседних районов, позволяют ближе узнать культурогенез племен сложивших в регионе основу городской культуры. Именно их ближайшие потомки сыграли решающую роль в урбаногенезе районов Испиджаба, Шаша и Семиречья.

В изучаемом районе нами исследовано два могильника, относящиеся ко времени раннего железного века. Первый – Бургулюк-2 – перекрывал поселение эпохи бронзы. Он состоял более чем из 20-ти подкурганных захоронений и к настоящему времени изучен полностью. Могильник Бургулюк-4 находился в одном километре восточнее могильника Бургулюк-2 и изучен лишь частично.

Могильник Бургулюк-2 находился на возвышенности небольшого водораздела. В западной, наиболее высокой части расположен самый большой (высота 1,35 м, длина в диаметре 18 м) курган. К нему с востока цепочкой примыкает остальная курганная группа, где насыпи имеют в диаметре размеры от 12 до 4 м, высоту – 0,4-0,5 м.

В центре главного кургана вскрыта погребальная камера, ориентированная на север-юг. В ее сооружении использовалось дерево, возможно, в качестве перекрытия погребения. Захоронение неоднократно было ограблено. Остальные погребения могильника совершены на древней дневной поверхности или с небольшим углублением в материк. Ямы овальные или круглые, стенки ям выложены камнем или монументальными плитами. Все захоронения еще в древности были разграблены, однако по останкам костяков, зафиксированных в некоторых могилах in situ, удалось реконструировать черты погребального обряда. Все погребения (кроме центрального – на север) вытянуты на спине черепом на запад с небольшим сезонным отклонением. В некоторых курганах находятся по два костяка, уложенных головой друг против друга в широтном направлении. Часто в курганах головы умерших приподняты, как бы лицом к восходу солнца. Под ними зафиксирован слой чистой золы и охры.

Поиски аналогии материалам могильника привели нас в мир культуры кочевников Южного Урала, Северного Прикаспия и Приаралья.

Керамический комплекс могильника представлен, в основном, битой, реже – целой посудой. Среди них необходимо отметить горшки и фляги. Горшки имеют грушевидную или близкую к ней форму. Схожие горшки встречаются среди комплекса Чирик-рабата. С.П. Толстов, изучавший эти материалы, отмечает, что близкие параллели горшкам с Чирик-рабата найти трудно, но какое-то сходство имеют горшки нижнего Поволжья и Южного Приуралья IV-III вв. до н.э. [23, с.152]. Позже Б.И. Вайнберг и Л.М. Левина, детально сопоставляя находки с материалами Чирик-рабата, отметили, что эти горшки имеют наиболее близкие аналогии среди сакских памятников низовья Сырдарьи VII-V вв. до н.э., сарматской и савроматской культуры Поволжья и Приуралья, а также среди керамики комплекса Джетыасар-1 [24, с.56].

На основе всего комплекса мы датируем могильник Бургулюк-2 IV-III – или – III-II вв. до н.э.

Совершенно другой обряд захоронения был встречен в могильнике Бургулюк-4, где все захоронения осуществлены в грунтовых могилах с широтной ориентацией. Некоторые курганы имели подкурганную (около 1 м от дневной поверхности) кольцевую выкладку. Во всех курганах найдено по два сосуда. Сооружение могильной конструкции и сам обряд погребения проходил в несколько этапов. Первоначально в яме, выкопанной в материке, разводили огонь. Далее обгорелую поверхность покрывали глиняной обмазкой. Затем на дно ямы укладывали покойника и покрывали циновкой (?). Справа от ямы на уровне бедер устанавливали два сосуда с погребальной пищей. Ближе к голове клали часть туши барана, где, в основном, использовались ребра и позвоночник животного. После засыпки могилы сооружалась каменная насыпь.

Данный могильник, несомненно, является родовым некрополем, где совершались фактически одновременные захоронения. Однако, керамика могильника состоит из двух совершенно разных комплексов посуды, отличающихся по качеству и технологии изготовления. Первый тип – различные по размеру круглодонные миски, круглодонные кувшины, выполненные ручным ленточным способом. Такая посуда характерна для керамики скотоводческих племен Центральной Азии. Она имеет обширную географию и хронологические рамки. Эта посуда широко бытовала в сако-усуньское время, где она датируется казахстанскими исследователями III-II вв. до н.э. [25, с.265-266]. Из близких аналогий отметим материалы могильника Кенсай, расположенного на северных склонах Каратау, датируемого А.Г. Максимовой III в. до н.э. – I в. н.э. [26, с.100-106]. Некоторые исследователи кувшины могильника со схожей формой называют кринкообразными сосудами. Они широко встречаются среди керамики сако-усунь Семиречья и датируются в вышеуказанных хронологических рамках [25, с.102-104]. Более удревненную дату имеют схожие сосуды могильника Южный Тагискен, Уйгарак Приаралья, где они датированы VII-V вв.до н.э. [27, с.40,354]. В комплексах памятников куюсайской культуры данная посуда найдена в ее раннем этапе и датируется VII–серединой VI в. до н.э. [28, с.117,118,394]. Схожие по форме сосуды мы находим также среди комплекса чирикрабатской культуры [24, с.362].

Второй тип керамики имеет совершенно иную форму, состав теста и способ изготовления. Эти сосуды тяготеют к материалам античных урбанизированных оазисов Средней Азии V-VI вв. до н.э., где известны в позднеахеменидское время и типологически восходят к поздним вариантам керамики цилиндро-конических форм, широко распространенных к югу от бассейна Сырдарьи, в Хорезме, Согде и еще южнее.

Их близкие аналогии хорошо стратифицированы и достаточно подробно описаны в литературе. Эта посуда, несомненно, импортного происхождения. Она имеет иную фактуру и выполнена в других технологических условиях. Посуда изготовлена на гончарном круге быстрого вращения из чистой светло-коричневой глины, в изломе светло-оранжевого цвета с высветленной поверхностью.

Кубки из курганов могильника морфологически находят параллели среди аналогичных кубков комплекса Яз-II – 650-500 гг. до н.э. [29, с.183-184,353], но в данном случае сосуды эти имеют сглаженный в разрезе профиль, без подчеркнутых ребер и валиков, что указывает на их более молодой возраст. Близкие формы этим кубкам мы находим среди комплексов чирикрабатской культуры V- II вв. до н.э. [24, с.362].

Другой кубок, имеющий сферическую форму, встречается в керамическом комплексе Самарканда конца IV вв. до н.э. [30, с.203] и в комплексе Чирикрабат-2 [24, с.362].

И, наконец, широкие миски с профилированным венчиком имеют аналогии в материалах чирикрабатской культуры [24, с.362], Хорезма раннекангюйского времени IV-I вв. до н.э. [31, с.447; 32, с.129,138]. Все это указывает на активные культурно-экономические связи саков правобережья Сырдарьи с Согдом и Хорезмом в середине первого тысячелетия до н.э.

Как видим, весь комплекс находок могильника Бургулюк-4 имеет хронологические рамки в пределах V-II вв. до н.э, за исключением цилиндро-конической посуды, у которой период бытования, судя по Среднеазиатским аналогиям, занимает более узкие хронологические рамки, что позволяет нам уверенно датировать могильник Бургулюк-4 концом или последней четвертью IV в. до н.э., так как позже подобной формы керамика в Согде уже не производится: там начинается эпоха эллинизма, сопровождавшаяся радикальной сменой технологии и типологии гончарной посуды. Этот период связан со временем вторжения войск Александра Македонского в Согд, где, согласно источникам, завязалась кровопролитная битва войск Александра со Спитаменом и поддержавшими его сакскими племенами.

В какой-то мере наши выводы согласуются с результатами исследований, проведенных на могильнике Беткайнар, где учеными было установлено существование культурной связи между саками Семиречья и Греко-Бактрии [33]. Связь Испиджаба и Согда этого периода продолжается уже в самых нижних слоях городища Шымкент.

Следует отметить особенности погребального обряда могильника Бургулюк-4. Обряд погребения с использованием огня характерен для многих памятников сакского, скифосарматского круга и имеет широкую географию и хронологические рамки. Если же коснуться непосредственно долины реки Сырдарьи и Приаральского региона, то нужно отметить, что учеными обряд очищения огнем фиксируется здесь, начиная с эпохи бронзового века.

В то же время следует отметить, что в могильнике Бургулюк-2 наблюдаются явные признаки, имеющие корни в мире сарматов. Во-первых, все могилы сконцентрированы возле главного кургана, в котором, несомненно, был захоронен родоначальник. Во-вторых, центральный курган имеет впускные захоронения, расположенные вокруг первоначального, что характерно для обряда памятников сарматского круга. В-третьих, подавляющее большинство захоронений осуществлено практически на древней дневной поверхности. Налицо наличие огненного ритуала, также характерного для этой культуры.

Безусловно, миграция сарматских племен из традиционного района обитания на юг и юго-восток имела многоэтапный характер и длилась, надо полагать, не один век, что и привело к определенному синкретизму погребального обряда племен изучаемого нами могильника. Поэтому материалы некрополя Бургулюк-2 нельзя сопоставлять с этническими сарматами в прямом смысле этого слова. В них есть лишь элементы (параллели) сарматской культуры, свидетельствующие о былых контактах, где в то же время наличествуют признаки культуры саков.

В этой связи материалы могильника Бургулюк-4, изученного нами, позволяют сделать вывод о том, что северные склоны Каржантау до Шашского оазиса включительно в IV-III вв. до н.э. были периферией сакских скотоводческих племен, имевших единый этно-культурный массив с саками Семиречья. Именно эти племена создали базис, на котором в Семиречье возникает государство Усуней, а на средней Сырдарье – Кангюй, известные по письменным источникам со II вв. до н.э.

Большинство ученых единодушны в том, что коренные земли государства Кангюй находились на Сырдарье. Исследуемый же нами Испиджабский историко-культурный район, несомненно, входил в эти земли. Необходимо учитывать и тот факт, что некоторые исследователи считают тождественным Кангхи Авесты с Кангюем Чжан Кянья и Кангом «Шахнаме» [34, с.177].

Канг, Кангдез или же Кандждех известен по средневековым арабоязычным письменным источникам. В частности, по ал-Идриси, он расположен в 2-х днях пути от Испиджаба.

Г.В. Птицын сопоставил Канг «Шах-наме» с Кангюйем китайских письменных источников. Более сложным, по его мнению, является отождествление Сиявушгирда. Приводя рассказ о создании города Сиявуша в поэме «Шах-наме», Г.В.Птицын подводит к мысли, что подобный город, если таковой существовал, должен был находиться поблизости от владыки Турана-Афрасиаба [очевидно, его столицы] и, на наш взгляд, справедливо [35, с.307-308].

Вопрос этот рассматривался С.Г. Кляшторным, у него и указана подробная библиография данной темы. С.Г. Кляшторный считает, что Фирдоуси так же, как и ас-Са'алаби, сохранил авестийскую традицию. Ученый утверждает, что нельзя делать на этом основании прямые выводы о локализации авестийской Кангхи на том месте, где ее определяет Фирдоуси. Сопоставив многочисленные сведения из различных письменных источников, он определил Кангу Фирдоуси на месте Отрарского оазиса при впадении реки Арысь в Сырдарью [34, с.164-170].

С мнением С.Г.Кляшторного трудно не согласиться, так как прямых указаний в Авесте на место нахождение Кангхи нет. Там лишь сказано: «Канха – пресвятая» [36, с.36-37], без конкретной географической привязки. На этот счет имеются полярные взгляды: горы Канхи локализуются в Иране, в Ташкентской области и Южно- Казахстанском Каратау [37, с.109].

И все же, на сколько реальны географические сведения «Шах-наме»? Наше желание ответить на этот вопрос объясняется упоминанием в данном источнике Испиджаба, который был вовлечен в события, описанные в поэме.

Фирдоуси жил во второй половине X века, поэтому нельзя не согласиться с мнением Ф.И.Шмидта, что Фирдоуси: «…был поэтом, а не историком, он мог отразить в своем произведении только то, что было при нем, что он сам видел» [35, с.295]. Если имеются какие-то исторические реалии, переданные Фирдоуси в поэтической форме, то они касаются той эпохи, к которой был причастен поэт.

С.Г. Кляшторный, обосновывая месторасположение Канга «Шах-наме», пишет: «… положение Канга – города и области – определяется совершенно четко: к северу от Испиджаба, на его границах; «река Канга» – Сырдарья, носящая в поэме и другое название – Гульзаррийун. Само имя река Канга образовано по типу названий река Шаша, река Ходжента » [34, с.166-167].

В тексте Ибн Хордадбеха о реке Кангар говорится следующее:  «….воды по ту сторону Джайхун   реки Балха: из других великих рек наподобие Джайхуна   Ашар (Хашарт), а это река, называемая Канкар, расположенная вблизи владения Шаш; река, называемая Турк; река, называемая Суйават; река, называемая Таразаб; и др., по которым плывут большие суда в страну тюрок, вплоть до пределов ас-Сина; все эти реки текут с востока на запад [3, с.178]¹.

Что же касается реки Ашар (Хашарт), которая называется Канкар, то в текстах Ибн Хордадбеха эта река пишется как ashart , где начальное h и конечное t являются реконструкцией. Дело в том, что в тексте Ибн Хордадбеха написание названия реки дано неполно. Название реки [Х]ашар[т], которое читают большинство исследователей, в том числе и Н.Велиханова, на самом деле состоит из четырех букв. После пропуска идет неясное написание первой буквы, которая не читается, затем идут согласные ш и р, финальная согласная дается без диакритических знаков, что способствует появлению нескольких вариантов для прочтения слова [3, с.178].

Тем не менее, большинство исследователей причисляют [Х]ашар[т] к самой Сырдарье, когда собственно из текста сочинения Ибн Хордадбеха – «…из других великих рек наподобие Джайхуна   Ашар (Хашарт)…» – ясно следует, что речь идет о самостоятельных других реках. Доказательством чему служит следующий список рек по тексту Ибн Хордадбеха: Турк, Суйават, Таразаб, переданный вместе с [Х]ашар[т]. Итак, по нашему мнению, [Х]ашар[т] – река, которая называлась также Канкар, находилась вблизи страны Шаш и не была Сырдарьей. Тогда возникает вопрос, о какой реке вблизи страны Шаш писал Ибн Хордадбех?

Испиджаб граничит с севера не с округом Отрар, а с другим округом и крупным городским центром, имя которому – Кенджида. Мы убеждаемся, что Канха «Шах-наме» – реально существовавший географический объект, и он тождествен Гунюй/Кунгуй Сюань-цзана, который локализован нами на месте городища Жуантобе. При этом раскладе река Канга однозначно не Сырдарья, а Арысь (!), так как Жуантобе – Кунгуй – расположен в долине Арыси. Это обстоятельство поясняет и тождество [Х]ашар[т] и Канкар Ибн Хордадбеха. В обоих словах наличествует гидронимический элемент ар, рассмотренный нами ранее при локализации Арсубаникета. Нетрудно увидеть в слове Ашар Ибн Хордадбеха гидроним Арысь, где, как нам кажется, легко заметна метатеза – Ашар~Араш(с). Гидроним же Канкар, несомненно, образовался по названию населенного пункта Канк (Гунюй/Кунгуй), расположенного в его долине. Если элемент ар здесь выступает в значении вода, то Канкар – это название реки города Канга (Канха), которое является синонимом названию Ашар.

В Испиджабском историко-культурном районе расположены земледельческо-скотоводческие поселения, возникновение большинства из которых исследователи относят к рубежу нашей эры и связывают с государством Кангюй. Эти поселения, бесспорно, относятся к отрарско-каратауской культуре. Нами в исследуемом районе изучено три из них: поселение Кайтпас-1, поселение Бургулюк-1, Бургулюк-2, поселение Улыктобе. Они являются второй ступенью в урбанизации Испиджабского округа и генетически связаны с последующими этапами становления городской культуры. Среди этого списка выделяются поселения Кайтпас-1, Бургулюк-1,2, которые, по своим топографическим признакам, по классификации некоторых исследователей, относятся к округлому (овальному) тобе. Из этого списка выпадает Улыктобе, имеющее иную топографию.

Однако вопрос генезиса данных поселений остается открытым, хотя их изучение уже имеет свою историю, в связи с чем в работе характеризуются труды по этому вопросу А.Н. Бернштама, Е.И. Агеевой, Г.И. Пацевича, Т.Н. Сениговой, Л.М. Левиной, Н.П. Подушкина, А.Н. Подушкина и др.

Следует отметить, что во всех изученных нами поселениях (Кайтпас-1, Бургулюк-1,2, Улыктобе) в предматериковом уровне имеются зольниковые слои. К примеру, на поселении Кайтпас-1 они прослеживаются на несколько десятков метров от основания памятника, чего нельзя сказать о поселениях Бургулюк-1,2, Улыктобе, где зольники располагаются в пределах поселения.

Керамика из этих слоев поселения по составу теста, технике изготовления, формам четко разделяется на две группы и хорошо фиксируется стратиграфически. В целом керамика первой и второй группы имеет некоторое сходство. Первая группа непосредственно выявлена из «зольникового» слоя и, несомненно, связана с первым периодом обживания. Например, в поселении Кайтпас-1 имеются некоторые отличия в первой группе керамики, выраженные, прежде всего, в преобладании лепной сероглиняной посуды, наличии лепной круглодонной чаши, имеющей аналогии среди материалов сако-усуньской керамики в комплексах Шаш-1,2.

Эти же особенности имеются и у поселения Бургулюк-1,2, где в керамике первой группы, наряду с круглодонной миской, тяготеющей к комплексам бургулюкской культуры Ташкентского оазиса, имеется сероглиняная керамика несколько иной формы и технологии изготовления. К ним относится кухонная посуда, представленная донцами. Аналогичные донца зафиксированы на городище Шаштепе, где они отнесены к комплексу Шаш-II и приняты исследователями за импорт из левобережья Сырдарьи [38, с.44-45].

На поселении Улыктобе по нижнему горизонту обнаружены в большом количестве вьючные фляги. Прямые аналогии им мы находим в материалах могильника Бургулюк-2, где они сопоставлены нами с флягами чирикрабатской культуры и датированы III-II вв. до н.э. Эта дата была подтверждена находкой бусины спиралевидной формы, известной по материалам Центрального Казахстана еще с эпохи бронзового века [39, с.186,189]. Аналогии этой бусине обнаруживаются среди комплексов джетыасарской [40, с.226,341-343] и чирикрабатской культур [24, с.59,364], античных государствах Северного Причерноморья [49, с.239,347]. Исследователи отмечают их и в комплексах Сарматов прохоровской культуры и уверенно сопоставляют их бытование с эпохой эллинизма, что соответствует III-I вв. до. н.э.

Миски из «зольниковых» слоев поселения Кайтпас-1, Бургулюк-1, Бургулюк-2 изготовлены на матерчатом шаблоне с добавлением песка. По внешней стороне черепок имеет следы лощения и коричневый оттенок. Следует отметить, что подобные круглодонные миски широко представлены среди материалов бургулюкской культуры Ташкентского оазиса и в комплексах Шаш-1,2, где они также сопоставляются учеными с сако-усуньской керамикой [42, с.66-70].

Аналогии сероглиняной посуды из этих поселений мы находим в ма-териалах джетыасарской культуры, где они также отнесены к первому этапу. Л.М.Левина датировала керамический комплекс Джетыасар-I рубежом н.э. и III-IV вв., но тут же оговорилась, что находки позднеримского времени с городища Джетыасар-№11 (монета и бронзовый трехлопастной наконечник стрелы «прохоровского» времени) дают возможность опустить нижнюю шкалу хронологии комплекса последними веками I тысячелетия до н.э. [43, с.64]. Она также отметила, что посуда этого периода в основном сероангобированная.

Если рассматривать эволюцию ранних поселенческих структур Испиджабского округа в контексте генезиса начального этапа каунчинской культуры, то, в первую очередь, необходимо разобраться в самой хронологии этой культуры. Проблема датировки каунчинской культуры и её отдельных этапов имеет несколько вариантов, описанных в работах по этому вопросу Г.В. Григорьева, А.И. Тереножкина, Ю.Ф. Бурякова, Л.М. Левиной, М.И. Филанович и проанализированных в нашем исследовании.

Необходимо отметить, что датировка перехода бургулюксой культуры и перерастание ее в каунчинскую на примере комплексов Шаш-II и Шаш-III подтверждается в какой-то мере и материалами исследованных нами памятников.

Синхронизация комплексов городища Шымкент, являющаяся на сегодня единственно полной стратиграфической колонкой в исследуемом нами районе, с комплексами изученных поселений (Кайтпас-1, Бургюлюк-1,2, Улугтобе и др.) говорит о том, что в них имеются как формы местной керамики, так и керамики из Приаральского региона. Весь комплекс материалов поселения и сопоставление их с материалами могильников позволил датировать керамику первой группы из этих поселений III-I вв. до н.э. Этому периоду, очевидно, соответствует и время функционирования нижнего культурного слоя описываемых памятников, принимаемых исследователями за «стойбища». Здесь мы также должны отметить, комплекс Шым-1, являющийся комплексом эпохи первоначального зарождения поселения на месте городища Шымкент и соответствующий по нашей хронологической колонке раннекангюйскому периоду, который, несомненно, является синхронным периоду первого обживания вышеотмеченных поселений, датирован нами второй половиной III в. до н.э. – I в. до н.э. Материалы комплекса Шым-1, наряду с местной архаической керамикой, содержат, экземпляры фрагментов посуды эллинизированной культуры Согда и свидетельствуют о развитии гончарства городского типа.

В то же время мы должны отметить, что комплекс Шым-1, несомненно, синхронен комплексу Шаш-II и Шаш-III в колонке Шаштепе и соответственно является, подобно Ташкентскому оазису, переходным к отрарско-каратауской культуре. Но здесь мы должны уточнить, что в исследуемом нами районе еще не обнаружены памятники, предшествующие этому переходному этапу. Такие памятники были выделены М.И.Филанович в соседнем историко-культурном районе по комплексу Шаш-I, где он несет в себе ярко выраженные черты (землянки, полуземлянки, керамический комплекс и т д.) завершающей стадии бургулюкской культуры В наших же комплексах он выражен, в первую очередь, круглодонными чашами аналогичными шашским.

Резюмируя исследования, проведенные по нижнему уровню на поселениях Кайтпас-1, Бургюлюк-1,2, Улугтобе, городище Шымкент и др., и анализируя материалы, найденные учеными на схожих археологических объектах Южного Казахстана, Ташкентского оазиса и др., нужно отметить, что описание генезиса начального этапа отырарско-каратауской культуры еще имеет ряд вопросов и, в первую очередь, стратиграфического плана.

Однако на сегодняшний день мы можем сделать следующий вывод: в формировании начального (переходного) этапа складывания поселенческих структур Испиджабского историко-культурного района играл заметную роль как местный, так и пришлый компонент. Местный был представлен сако-усуньским автохтонным компонентом. Причем по материалам могильника Бургюлюк-4, влияние согдийского компонента в керамическом производстве наблюдается уже начиная с V-IV в. до н.э. В то же время явно присутствует в комплексах могильника Бургулюк-2 III-II вв. до н.э. прохоровский компонент, который наличествует синхронно в материалах Шашского историко-культурного района. В это время мы отмечаем появление керамики Согда в комплексе Шым-1 в городище Шымкент, чего не наблюдается в материалах Ташкента, но фиксуруется в нижних слоях городища Канка.

Как видно из вышесказанного, начальный этап генезиса отырарско-каратауской культуры необходимо изучать в контексте формирования каунчинской культуры Ташкентского оазиса и джетасарской культуры в целом. Поэтому совсем недавно предложенный казахстанскими учеными тезис «Сырдарьинская историко-культурная общность» [44, с.164,168] следует признать как своевременный.

Итак, нижние слои изученных нами памятников соответствуют периоду перехода от «стойбищ» к поселениям и занимают временной отрезок III в. до н.э. – I в. до н.э. Как показали наши наблюдения, в определенный момент среди этнических групп – насельников этих жилищ происходят значительные перемены, и на месте этих «стойбищ» не позднее I в.до н.э.появляются глинобитные сооружения. Это явление наблюдается практически на всех памятниках Средней Сырдарьи, и не только.

Несомненно, такое могло происходить вследствие прихода в исследуемый регион других этнических групп, например, из Согда и района Приаралья. Из Приаралья это, возможно, связано с движением чирикрабатцев, сопоставляемых с даями (дахами), параллели культуры которых мы отмечаем и в наших материалах. Это в какой-то мере согласуется и с хронологическими рамками чирикрабатской культуры, которая прекращает свое существования к началу II в. до н.э. по причине изменения гидрографического режима дельты Сырдарьи [45, с.260-264].

В целом условия стратиграфического залегания комплексов на изученных нами памятниках позволяют определить нижнюю шкалу – I в. до н.э. – хронологии первого этапа отрарско-каратауской культуры. Эта хронология не противоречит нынешним устоявшимся датам и характеристике основных ее этапов и соответствует комплексу Шым-2 городища Шымкент. Здесь она синхронизируется с керамикой второй группы изученных нами поселений и относится к Кангюйскому периоду – I в. до н.э. – III в. н.э.

Керамика комплекса Шым-2 имеет все классические черты отрарско-каратауской культуры первого этапа, она находит многочисленные аналогии в памятниках долины реки Арысь (Караултобе, Каратобе, Алтынтобе и др.), где основным ее признаком является преобладание грушевидных форм, станкового горизонтального рифления, наличие ниже венчика посуды рельефного валика. В качестве декора использовались ангобные потеки вишневого и коричневого цвета и др.

Отметим, что описанная керамика зафиксирована на городище Шымкент в линзе гончарно-производственных отходов. В этой связи вряд ли можно говорить, что керамика второй группы поселения Кайтпас-1, Бургулюк-1,2 была изготовлена там же, так как Шымкент в это время, очевидно, выступает в качестве городского центра, снабжавшего сельскую округу керамической продукцией. Данные поселения имеют малые размеры и расположены у родников, в отличие от городища Шымкент и Мартобе, Улыктобе, Каратобе и др., которые питаются от магистральных каналов. Последние имели выраженную систему фортификации, где нижние изученные нами слои находятся внутри крепостных стен.

Этому комплексу было посвящено немало работ, на анализе которых мы подробно останавливаемся в тексте диссертации. Здесь мы лишь отметим, что в материалах комплекса Шым-2 можно различить керамику, которая находит аналогии среди керамики Согда. К ним относятся большие глубокие чаши, называемые некоторыми исследователями тарелками. Они отмечены нами в комплексе Шым-2 и Мартобе. Эта посуда выполнена из хорошо отмученного теста, в отдельных случаях имеет декор в виде рифления и перегиб борта и закраины вовнутрь. Аналогии этим чашам мы находим среди стратиграфической колонки II-I вв. до н. э. Самаркандского Согда [30, с.204] и в других памятниках правобережья Амударьи.

Имеющийся по венчику сосудов этого периода профилированный валик, в большинстве своем с треугольным сечением, также, на наш взгляд, имеет свои истоки. Мы наблюдаем его в более раннее время среди комплексов керамики Хорезма и чирикрабатской культуры. В Хорезме, например, валик под венчиком хумов, фляг, чаш фиксируется среди комплекса раннекангюйской керамики, датируемый М.Г. Воробьевой IV в. до н.э. – I в. н.э. [46, С.93,99]. Если в Хорезме валик под венчиком хумов выражен ложбинкой, то на памятниках долины Арыси валик на хумах отсутствует, сохраняя традицию изготовления ложбинки, отделяющей горловину от венчика и выполняемой гончаром большим пальцем руки по сырому тесту.

Еще большую преемственность в особенностях этого декора мы находим среди комплексов чирикрабатской культуры [24, С.362]. Найденные в комплексах Шым-1 и поселения Кайтпас-1 крупные чаши также служат свидетельством этому. Подобные чаши встречаются в комплексах Каунчи-I [43, с.181]. Близкие формы встречаются на городище Кой-Крылган-кала [47, с.315], где они датируется IV-III вв. до н.э. Чаши с подобным профилем встречаются и в Хорезмском оазисе [46, с.93]. По-видимому, истоки приемов их изготовления находились в указанных районах.

По стратиграфической колонке Ташкента, комплекс Шым-2 синхронен Каунчи- II/а и Шаш-IV с датировкой – I-III вв.н.э. [48, с.143].

Следующий комплекс, Шым-3, выявлен, главным образом, в раскопе-2, где он датируется III-IV вв. Данный комплекс синхронен с началом второго этапа отырарско-каратауской культуры.

В этом комплексе преобладает керамика, в основном, имеющая темно-коричневое покрытие с лощением и декором в виде прорезанных по сырой еще поверхности сосуда геометрических орнаментов. Посуда со схожим приемом орнаментации и технологией изготовления найдена в материалах городища Шаушукумтобе [43, с.147]. Л.М. Левина, анализируя эти материалы, пришла к выводу, что керамика Шаушукумтобе, несомненно, принадлежит к комплексу каунчинской культуры. Однако орнаментация керамики Шаушукумтобе, начиная с нижнего горизонта, не характерна для других памятников Ташкентского оазиса. По мнению ученого, истоки декора керамики уходят в джетыасарскую культуру низовья Сырдарьи [43, с.146,149]. Г.И. Пацевич разделил культурные слои городища Шаушукумтобе на два хронологических периода – III-V вв. и VI-VIII вв. [49, с.90], по которым комплекс Шым-3 более соответствует первому.

Отметим также, что этот комплекс синхронен комплексу Шаш-V Ташкента, где джетыасарские элементы настолько явственны, что позволяют судить об определенных этнических передвижениях в среднесырдарьинском регионе [48, с.146].

В III в., в связи с экологическим кризисом, когда в степях насту­пила засуха, кочевые племена Центрального Казахстана, Южной Сибири, Восточной Европы под эгидой гуннов двинулись на юг, запад и юго-запад. Так началось «Великое переселение народов», вследствие которого в III-IV вв. в Согде отмечается сильное влияние культур среднего и нижнего течения Сырдарьи, каунчинской, отрарско-каратауской и джетыасарской. Таким образом, бассейн Сырдарьи и ее культурный комплекс вошли важнейшим составным компонентом в раннесредневековый этнокультурный комплекс Согда.

Следующий комплекс Шым-4 фиксирует дальнейшее развитие отрарско-каратауской культуры в изученном районе и датируется IV-VI вв. Материалы комплекса в основном выявлены в раскопе-2 по уровню XV-XVI ярусов. Он синхронизируется с материалами первой хронологической группы раскопов-1,3 городища Шымкент. Там эти материалы имеют более широкие хронологические рамки, продолжая бытовать в последующем комплексе городища. В этом комплексе мы наблюдаем, как подтреугольный в сечении валик под венчиком, разделенный от основания венчика ложбинкой, распространенный повсеместно в первом этапе отрарско-каратауской культуры, начинает вырождаться. У некоторых экземпляров он вовсе исчезает, оставляя в память о своем присутствии только лишь ложбинку.

В комплексе Шым-4 мы наблюдаем активное влияние на керамическое производство Испиджабского района Ташкентского оазиса, его каунчинской культуры, что указывает на тесные историко-культурные связи населения исследуемого региона с соседями. Данный комплекс хронологически полностью синхронен с комплексом Каунчи-II/Б, Шаш-V по колонке Шаштепе.

Комплекс Шым-5 датируется по колонке Шымкента – VI-VIII вв., соответствуя эпохе раннего средневековья и финального этапа отрарско-каратауской культуры. Материалы комплекса синхронизированы с отдельными находками первой хронологической группы раскопов-1,3 Шымкента.

Многие формы керамики предыдущего комплекса продолжают бытовать. Появляются чашевидные курильницы и курильницы на ножках, бипротомные роговидные подставки и пирамидальные. В качестве декора широко используются пальцевые вдавления. Одной из отличительных особенностей в декоре керамики данного комплекса является наличие ложбинки, отделяющей тулово от горловины, которая, как правило, находится по основанию ручки. Данный прием орнаментации более характерен для керамики Согда [50; 51] и Шаша [42, с.82] VII-VIII вв. Комплекс Шым-5 синхронен комплексу Шаш-VI и Мингурюк-I,II Ташкента.

Если в предыдущем комплексе наблюдается активное влияние каунчинского фактора, то теперь заметно усиленное вторжение культурных традиций керамического производства Согда, несмотря на то, что регион находится под владычеством тюркских каганов. В то же время в исследуемом районе появляются древнетюркские каменные изваяния и тюркские поминальные комплексы в виде оград. Поминальные ограды фиксируются в могильнике Бургулюк-2.

В этот период Шымкент становится известным по сообщениям Сюань-цзана как Нуджикет и центр крупного региона. Города Южного Казахстана в это время имеют округлую в плане топографию, повторяющую, по сути, прежнюю топографию поселений Сырдарьинской историко-культурной общности.

Комплекс Шым-5 завершает хронологические рамки отрарско-каратауской культуры и как бы является переходным от раннего средневековья к развитому, когда происходят качественные перемены в градостроительстве Испиджабского округа. Это был период политической борьбы арабского халифата с тюрками, выступавшими под флагом китайской империи за главенство на территории Средней Сырдарьи. Борьба заканчивается победой арабов и их религии, вследствие чего в последующие времена происходят активные перемены не только в политической жизни, но и в материальной культуре региона, повлекшие за собой появление совершенно новых городов, с другой инфраструктурой и топографией.

Изучение стратиграфии шахристана городища Сайрам вкупе со случайными находками, сделанными в разное время на территории городища, дали материал не ниже IX в., который залегал непосредственно в культурном слое над материком.

Во всех комплексах керамика средневекового периода выделена в особую группу, названную нами эпохой саманидов и караханидов. Подобное эпохальное разделение не случайно. В письменных источниках имеется дата – 992 г., когда Богра хан Харун совершил поход в Мавераннахр, а перед этим захватил Испиджаб. С этого времени город вступает в эпоху караханидов, т.е. с конца X – начала XI вв. [52, с.507].

К какому выводу приводит изучение керамических комплексов городища Сайрам? Высказанное А.Н. Бернштамом и А.Г. Агеевой мнение о том, что городище не имеет керамики «согдийского облика», то есть предшествующей саманидской и караханиндской эпохи, оправдалось. Но это утверждение не является свидетельством того, что город Испиджаб находился в другом месте. Изучение всей территории, прилегавшей к шахристану и ее керамических комплексов весьма показательно. Они подтвердили наш вывод о том, что город Испиджаб отождествляется с городищем Сайрам. Однако этот вывод делает актуальным вопрос о возникновении самого города Испиджаб. Памятники археологии, прилегающие к Сайрамскому городищу (Мартобе, Улугтобе, Каратобе), имеют поселенческую структуру. Эти поселения относятся к первому этапу отрарско-каратауской культуры, и их возникновение датируется концом первого тысячелетия до нашей эры. Соответственно в хронологической шкале Испиджаба появляется большая лакуна – от начала I тыс. н.э. до IX в.н.э.

Из сообщений письменных источников можно сделать следующий вывод: Нух ибн Асад захватил не город Испиджаб, а округ, а точнее – историко-культурный район, который имел название Испиджаб, чему, несомненно, предшествовали политические события, происходившие накануне похода Нух ибн Асада. По этому поводу ибн ал-Асир пишет, что Нух ибн Асад в 838-839 гг. завоевывает Касан и Ураст, расположенные в Фергане и нарушившие мирный договор. Следом он взял Испиджаб [8, с.187]. Сведения о покорении Касана и Ураста имеются у ал-Белазури и приписываются Нух ибн Асаду.

Из контекста понятно, что поход был осуществлен не случайно, а в карательных целях против тюрков, ибо было сказано, что они нарушили мирный договор. Несомненно, тюрки Испиджаба и Шаша играли в этом не последнюю роль, в связи с чем мы считаем, что Нух ибн Асад после карательного похода против тюрков был вынужден построить пограничную крепость, которой и явился город Испиджаб. Иными словами, Нух ибн Асад основал крепость Испиджаб и окружил стенами прилегающую территорию посевов, где, видимо, позже складываются рабады. Или город Испиджаб был основан накануне похода Нух ибн Асада. Как бы то ни было, топография города Испиджаб, упомянутая у ал-Белазури, соответствует действительности и выражена в топографии городища Сайрам.

Между тем, полностью отрицать отсутствие заселенности на месте города Испиджаба до его строительства нельзя. Хотя бы незначительные поселенческие структуры по логике вещей должны были существовать. Подобное положение дел характерно не только для Испиджаба этого периода, но и для других городов смежных историко-культурных районов, например, Бинкета. Так, О.Большаков полагал, что раннесредневековый Бинкет находился на месте средневекового Ташкента. Однако археологические исследования, проведенные на территории Ташкента, показали, что Бинкет не имеет слоев ранее Х века. Раннесредневековый Бинкет находился в другом месте и отождествляется с более ранним городищем Мингурюк [53, с.63-69; 48, с.188-189].

По материалам стратиграфических раскопов выясняется, что рабады Испиджаба сложились уже в Х веке. Скученность застройки наблюдается ближе к шахристану и фиксируется большим количеством культурных напластований (раскопы-3,5,7). Чем дальше от центра и ближе к окраине, тем меньшую плотность имеют культурные слои (раскопы-4,6,8). Рабады Испиджаба при этом развивались вдоль магистральных каналов, существующих и поныне на территории поселка Сайрам.

Разведка, проведенная на площади около 10 км в широтном направлении от центра поселка Сайрам, повсеместно выявила наличие подъемного материала в виде поливной и неполивной керамики Х-XII вв., находящей свои прямые аналоги во всех восьми раскопах, произведенных на территории Сайрама. Ближе к окраине города рабады, очевидно, имели домостроения усадебного типа, так как отдельные находки подъемного материала прослеживаются узкой полосой в широтном направлении от окраины поселка на расстоянии до трех-четырех километров и опять же вдоль арычной системы. На месте скопления керамики в профиле грунта имеются небольшие возвышения 20-50 см. Подобные развитые рабады с домостроениями усадебного типа имели место в Шаше и Таразе в саманидское и караханидское время. [42, с.150-151; 48, с.162; 54, с.62].

Бывшие территории рабадов, ныне не занятые под постройки, повсеместно имеют насаждения и возделанные участки. То же самое наблюдается и по левобережью Сайрамсу, напротив поселка – на участке около пяти километров вдоль реки и шириной почти в один километр. Материалы раскопа-6 показали, что на левобережье рабады начинают развиваться с XI века, то есть с караханидского времени и, очевидно, выходят за пределы внешней стены. Опорным материалом в утверждении данного мнения служат рисунки внешней стены Сайрама, сделанные М.Е. Массоном и, судя по полученным археологическим материалам, не оставляющие никакого сомнения, что она была построена в IX веке при Нух ибн Асаде.

В ходе археологических работ удалось уточнить время и причины угасания рабадов Испиджаба. Особенно отчетливо это зафиксировано в раскопе-8, датированном нами XI-XII вв. Создается впечатление, что рабады в спешном порядке были оставлены, и поэтому многие предметы, как это имело место в раскопе-8, оказались брошенными. Ситуация, в которой были оставлены предметы, находит объяснение в письменных источниках. По этому повод Якут ал-Хамави в своем географическом словаре при описании города Испиджаб, сообщает, что Хорезмшах Мухамед за несколько лет до вторжения монголов завладел Мавераннахром и уничтожил царство Ханидов (Караханидов). Когда из ханидов, защищавших свои территории, не осталось никого, он приказал разрушить пограничные крепости, разграбить города и выселить их жителей.

К.М. Байпаков и Ф.П. Григорьев отмечают, что топографию городища Сайрам по планировке, протяженности валов и привязке к местности повторяют городища Тараз и Актобе в Семиречье, на основании чего они относят этот тип памятников, вслед за П.Н. Кожемяко, к городищам с длинными стенами [54].

По этому поводу П.Н. Кожемяко, полностью опираясь на работы П.П. Иванова и М.Е. Массона, приходит к выводу, что городища с длинными стенами Семиречья, в частности, Чуйской долины ведут свое начало именно с города Испиджаб, то есть повторяют топографию городища Сайрам. Этому в целом не противоречат и находки, сделанные на тех памятниках, где П.Н. Кожемяко проводил свои исследования [55, с.183].

Соглашаясь с высказываниями вышеназванных ученых, мы должны отметить, что прообраз городищ с длинными стенами мог находиться немного южнее, в Шашском оазисе. Им является город Бинкет, современник по археологическим материалам Испиджабу. Он локализован на месте Ташкента. У него, по письменным источникам, был рабад протяженностью около фарсаха с двумя рядами стен. В то же время мы не исключаем, что эти города могли возникнуть синхронно, в одно время, независимо друг от друга. Архитектура длинных стен диктовалась условиями жизни контактной зоны и политикой Саманидского государства.

Исходя из вышесказанного, можно заключить, что город Испиджаб первоначально возник как форпост в середине IX в. Освобожденный от налогов, говоря современным языком, он получил статус свободной экономической зоны. Этим и объясняется быстрый рост рабадов, которые свидетельствуют о миграции населения Маверенахра из Бухары, Нахшаба, Самарканда с целью организации колоний в стране тюрков.

Городская культура и экономика Испиджаба в период караханидов получает наивысший расцвет. Рабады Испиджаба, развиваясь, выходят за внешние стены. Городская знать строит в предгорной альпийской зоне ставки, усадьбы. Одна из них открыта и изучена нами у поселка Екпинды урочища Бургулюк, где была найдена баня-хамам, являющаяся на то время частью загородной резиденции крупного вельможи, не исключено, что самого владетеля Испиджаба. Она датирована нами по обнаруженному керамическому комплексу концом X в. – началом XI в. и, что самое интересное, несет в себе все специфические черты структуры бани-хамам, являясь классическим и достаточно ранним ее образцом [56].

В период могольского заваевания происходят кардинальные перемены в городской культуре региона. Угасают рабады Испиджаба (Сайрама), Нуджикета (Шымкента). Прекращают свое существование города Бадухкет (Тортколтобе), Дахкет (Жыланбузган), Манкет (Булакковал), Хурлуг (Мазараттобе), Джумышлагу (Каратобе) и др.

С послемонгольского времени шахристан Сайрама и Шымкента имел плотную застройку, где мы наблюдаем, как культурные слои последующих эпох в виде множества мусорных ям прорезают нижние культурные напластования. Слабо выражена в культурных слоях памятников джагатаитская эпоха. В тимуридскую эпоху в городской культуре региона наблюдается подъем, который синхронен с другими городами Южного Казахстана (Отрар, Туркестан, Сузак).

Значительный экономический подъем наблюдается в период казахских ханств ХVI-ХVII вв., когда Касымхан получает ключи от Сайрама [57, с.223]. В период же кокандского ханства – конец XVIII-XIX вв. наблюдается упадок, выраженный в керамическом производстве, который возможно был вызван массовым импортом русской фабричной продукции, хорошо фиксируемый в раскопов Шымкента и Сайрама. В то же время отмечается подъем в развитии культовой архитектуры Сайрама.