Е. А. Федосов полвека в авиации записки академика d p о ф а

Глава V

После череды смены маразматических генсеков, начиная от позднего Брежнева, Черненко, больного Андропова, приход М. С. Горбачева был воспринят обществом положительно, особенно в связи с его «апрельским» выступлением, когда был провозглашен курс на перестройку экономики, научно-техническую революцию и наукоемкое производство.

Постановление ЦК КПСС и Совета Министров о подъеме машиностроительного комплекса в стране особенно было близко нам, авиастроителям. Правда, мы при этом потеряли своего министра: Иван Степанович Силаев был назначен вице-премьером, отвечающим за машиностроение, возглавив специальное бюро по машиностроению при Совете Министров. Премьером в то время был Н. И. Рыжков, с которым у Силаева плохо складывались отношения. Само назначение Силаева было довольно драматичным. В последние годы жизни министр обороны Д. Ф. Устинов, отвечающий как член Политбюро и за оборонную промышленность, всячески поддерживал И. С. Силаева и, как мне рассказывал впоследствии бывший при Устинове начальник оборонного отдела ЦК КПСС И. Ф. Дмитриев, планировал назначить его секретарем ЦК по «оборонке», так как после ухода с этого поста Романова место было вакантно. Но после смерти Д. Ф. Устинова и с назначением М. С. Горбачева положение резко изменилось. На Политбюро рассматривались различные кандидатуры. Вызвали И. Ф. Дмитриева и спросили его мнение. Он сослался на мнение Д. Ф. Устинова, на что Горбачев среагировал репликой: «А что, неплохая кандидатура». Но решение не было принято. После этого Горбачев, впервые после назначения,

296

Когда при подготовке Постановления ЦК КПСС и СМ СССР по машиностроению возник вопрос, кто возглавит эту работу, Зайков назвал фамилию Силаева. Кандидатура была поддержана. Мне кажется, что Зайков сделал ловкий ход, вытеснив Силаева из «оборонки». «Оборонка» — это знаменитая «девятка» оборонных министерств, на которой держалась не только вся программа выпуска вооружений и военной техники, но и в ней были сосредоточены все наукоемкие технологии того времени. Наверное, правильнее было бы проводить некоторую конверсию оборонного производства, подгружая его гражданской продукцией, тем более что 60% объемов «оборонки» и так было связано с выпуском гражданского продукта. Так или иначе, но Силаев был «брошен» в совершенно чуждую ему среду гражданского машиностроения, где царили совершенно другие методы работы. Это в конце концов привело к возникновению трений между Силаевым и рядом директоров машиностроительных предприятий, которые были достаточно близки Н. И. Рыжкову.

Вслед за машиностроительным комплексом как из рога изобилия посыпались постановления по сельскому хозяйству, энергетике и другим отраслям народного хозяйства. Практически каждое утро, открывая страницы «Правды», я находил очередное постановление ЦК КПСС и СМ СССР. Невольно закрадывалась мысль, а на какие «шиши» все это делать? Разве страна способна сразу поднимать все направления народного хозяйства? Была явно забыта заповедь о том ключевом звене, вытянув которое, можно вытянуть и всю цепь.

Все это не преминуло быстро сказаться. Экономику стало лихорадить. Постановления остались на бумаге. Тогда заговорили об «ускорении». Что это такое? Для нас это было совершенно не ясно. Сплошные лозунги и эмоции. Газеты, партийные съезды, бесконечные совещания — все призывали нас перестраиваться и «ускоряться». Мне кажется, что Горбачев и все его окружение не представляли механизмов перестройки. Теперь, спустя более десяти лет, особенно отчетливо понимаешь всю беспомощность политического руководства того времени. России явно не повезло с лидером. Тем более обидно, что в Китае, значительно более отсталой в экономическом отношении стране, но с близкой политической и экономической системой, был также взят курс на перестройку. Но там этот процесс шел последовательно, без ломки экономических отношений, а с наращиванием новых форм, в том числе и рыночных. При этом никто

297

не призывал к ломке политической системы. СССР в то время по объемам производства был второй державой мира, обладая значительным экономическим и ресурсным потенциалами. Начальные условия у нас для перехода к рыночным методам управления народным хозяйством явно были более предпочтительными, чем у Китая. Однако история распорядилась иначе. Невольно задумаешься о роли личности в истории.

Кооперативы быстро адаптировались к этой системе. Они заключали договора с предприятиями, нередко довольно «липовые», получали по договору деньги по безналичному расчету и быстро их обналичивали. При этом не исключалась и сделка с директором предприятия об «откате» наличных в его карман. Таким образом была выброшена в оборот большая масса денег, ничем не обеспеченная. Особенно поднаторели в этом процессе комсомольские организации, создавая так называемые молодежные инженерные центры в форме кооперативов.

Помню, ко мне пришел секретарь нашей комсомольской организации и, согласно некоему постановлению Фрунзенского райкома комсомола, потребовал заключить с инженерным молодежным центром договор о выполнении ряда работ. Я предложил включиться нашим комсомольцам в работы, связанные с опытным производством, где явно не хватало людей. На это предложение я получил довольно резкий отказ. Он потребовал заключить договор по основной тематике. «Но позвольте, по основной тематике вы получаете зарплату и при этом вычленить какие-то вопросы из коллективного процесса, в котором участвуют не только комсомольцы, просто невозможно», — ответил я и отказался заключать договор. Он посмотрел на меня с явным сожалением, как на человека, который не понимает сути современной политики.

Спустя несколько месяцев он, придя ко мне с заявлением об увольнении, вынул из кармана пиджака внушительную пачку денеж-

298

ных купюр, помахал перед моим носом и произнес: «Вот видите, Евгений Александрович, как делают деньги. Вы их не заработаете и за год».

Но дело было сделано. Мне кажется, что многие олигархи и «новые русские» начали составлять свои большие состояния не с «ваучеризации», не в связи с залоговыми аукционами, а именно с кооперативного процесса. Конечно, не все кооперативы паразитировали на теле государства, были и честные предприниматели. Ко мне обратился один из моих заместителей с просьбой дать поручительство перед Фрунзенским райисполкомом на регистрацию кооператива «Темп». Организовал его В. Яковлев — сын Егора Яковлева, который возглавлял в то время Центральное телевидение. Мы поддержали этот кооператив, дав ему в аренду несколько персональных компьютеров. Кооператив оказывал информационные услуги, распространяя справочную информацию по различным бытовым вопросам, и пользовался успехом у москвичей. Через год или два В. Яковлев пришел ко мне на прием и предложил лично мне или институту, в порядке благодарности за поддержку кооператива, купить акции по первичной цене газеты «Коммерсантъ», которую он в этот момент создавал. Мне при моем «совковом» мышлении даже в голову не могла прийти мысль о возможной выгоде от этого предложения. Я отказался, говоря, что это не бизнес для института. Когда В. Яковлев через несколько лет продавал газету «Коммерсантъ» Б. Березовскому за миллионы долларов, то я понял, насколько мое поколение далеко от рыночного мышления. Но это — некоторое лирическое отступление от темы.

Вскоре М. С. Горбачев, видя, что перестройка «буксует», выдвинул тезис, что вина за это лежит на «красном» директорском корпусе и поэтому необходимо «демократизировать» управление предприятиями, создать Советы трудовых коллективов и ввести выборность директоров. Этот тезис был типично популистским, особенно в тот момент, когда в стране нарастала волна недовольства политикой Горбачева. Единоначалие на производстве — это вовсе не продукт тоталитарного коммунистического режима, а особенность организации производственного процесса. Во всех демократических странах, в которых господствует либеральная модель экономики, единоначалие на производстве не нарушается. Директор назначается собствен-

299

Очень много сильных директоров и руководителей производства — золотые кадры нашей экономики — «сгорели» в этой ненужной и ложной демократизации в сфере управления производством. Коснулось это и нас, авиационников. Я уже говорил, что практически был «выброшен» этим процессом один из талантливейших наших генеральных конструкторов — академик, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственных премий, участник ликвидации последствий чернобыльской аварии Марат Николаевич Тищенко. ОКБ им. М. Л. Миля так до сих пор и не может оправиться от потери. Та же участь постигла и Алексея Андреевича Туполева: он практически был отстранен от руководства коллективом. Впоследствии этот процесс затронул и наш ведущий институт ЦАГИ, где руководителей всегда назначали, как правило, из ведущих ученых, академиков в области аэромеханики. Это было традицией, начиная с Жуковского и Чаплыгина.

Итак, мы вступили в девяностые годы на фоне бурных процессов перестройки и начала демократических преобразований. Особенно мне запомнился процесс избрания депутатов в Верховный Совет на базе альтернативных выборов.

Я лично никогда свою директорскую деятельность не связывал с политической и руководствовался чисто профессиональными интересами. Но когда начался процесс выдвижения кандидатов в Верховный Совет, ко мне пришел наш секретарь парткома А. К. Агапеев, кстати, очень хороший специалист, который и до сих пор трудится в нашем коллективе, и сказал: «Евгений Александрович, у нас в институте группа «демократов» ходит по лабораториям и явочным порядком проводит голосование по выдвижению кандидатом от института в Верховный Совет товарища Нуйкина». — «А кто такой Нуйкин?» — спросил я. — «А это какой-то сподвижник О. Адамовича из Института кинематографии». — «Так причем здесь наш институт? Пусть его и выдвигает коллектив, который его знает», — ответил я. — «Партком так и считает, но процесс в институте уже идет и остановить его можно только выдвинув своего кандидата. Партком считает, что достойная кандидатура, которая пользуется авторитетом и может быть противопоставлена Нуйкину, это вы».

300

Я стал отказываться, мотивируя тем, что я совершенно не стремлюсь в Верховный Совет и что это несовместимо с моей основной деятельностью, особенно сейчас. Но Агапеев настойчиво меня уговаривал. В конце концов я согласился, имея в виду, что у меня остается возможность взять самоотвод на окружном собрании избирателей.

Эта была довольно немногочисленная, но очень активная группа демократически настроенных наших сотрудников. Все они были «заражены» процессом политической борьбы. А поскольку в институте не было повода для политических баталий, то выборы кандидата в депутаты создали этот повод.

И началось! Институт практически на две недели отключился от основной работы. Мне пришлось выступать перед различными группами коллектива более пяти раз. Наши «демократы» обратились ко мне, чтобы я дал разрешение на посещение института Нуйкину, который не имел допуска к секретной работе, и режимные службы не имели права пропускать его на территорию института. Но отказать Нуйкину — значит показать свою слабость. Разрешение было дано.

Нуйкин выступал перед переполненным залом, который вмещал более 1000 человек. Выступление его транслировалось по внутренней системе радиовещания. Он показал себя достаточно искушенным демагогом, умеющим играть на настроениях людей. Да это и не удивительно, ведь он и был работник идеологического фронта и впоследствии возглавлял группу писателей «Апрель», являющуюся идеологическим центром правых политических сил в нашей стране.

В результате в нашем коллективе произошел определенный раскол по политическим взглядам. Нуйкин выступил с концепциями, как теперь называют, «правого» движения. Я защищал «левые» идеи, отстаивая прежде всего государственность, но признавая, что монополия коммунистической партии влечет застой в идеологическом плане. Я ссылался на В. И. Ленина, который говорил, обрисовывая политическую обстановку в 1917 году: «В России есть много буржуазных партий, но все они по существу являются единой партией буржуазии, преследуя одну и ту же конечную цель». Так и в наше время, говорил я, ничего зазорного не будет, если будет несколько партий «левого» направления, преследующих единую цель — построение социалистического общества. Путей к этой цели может быть несколько, и монополизация этого процесса со стороны КПСС вызвана прежде всего историческими факторами построения СССР. Борьба мнений и политическое соревнование в интересах развития госу-

301

Все кончилось тем, что на итоговую конференцию трудового коллектива были выдвинуты делегаты от отдельных подразделений института после проведения тайного голосования внутри подразделения за того или иного кандидата. Если выигрывали голосование сторонники Федосова, то на конференцию посылались делегаты с наказом голосовать за меня. Если выигрывали сторонники Нуйкина, то делегаты должны были голосовать за него. В результате тайного голосования на конференции, на которой ни я, ни Нуйкин по просьбе делегатов не присутствовали, Нуйкин проиграл: соотношение голосов было приблизительно 60 процентов за меня и 40 процентов за него.

Впоследствии Нуйкин в печати обосновывал свой проигрыш какими-то интригами парткома, но описанная ситуация говорит сама за себя.

В процессе этой политической борьбы я окончательно удостоверился, что авторитет партийной организации в институте очень низок. Многие партгруппорги отстранились от участия в избирательном процессе, и, естественно, рассчитывать на партийную организацию было бессмысленно. Я опирался прежде всего на своих соратников по научной работе, которые знали меня не как директора, а как научного руководителя и человека.

Впоследствии на окружном собрании избирателей, где должны были окончательно выдвигать одного кандидата, я сидел в президиуме собрания рядом с Нуйкиным, среди более десятка претендентов. Он был все же выбран — от Московского зоопарка и треста парикмахерских Фрунзенского района. Почему он не избирался от своего коллектива, где работал, так и осталось тайной.

На окружном собрании нам было предоставлено время в пределах пяти минут на изложение своих программ. Я, естественно, постарался выступить весьма «бледно», чтобы этим и закончить свое участие в политической борьбе.

В результате из всех претендентов был избран кандидатом в депутаты А. Н. Ярошенко из НАМИ, который впоследствии сыграл значительную роль в выдвижении Б. Н. Ельцина.

Он представлял какой-то благотворительный фонд, который впоследствии финансировал первую поездку Ельцина в США и страны Европы. Сегодня он работает торгпредом России в Париже.

Странно прошли тогда выборы в Верховный Совет и в Академии наук. Вернее, я бы сказал, нелегко. Президент АН СССР академик Г. И. Марчук сказал, что как общественная организация, Академия может тоже выдвинуть своих кандидатов. Но чтобы все это действо

302

Собрались утром. Начались споры о регламенте. Первым на трибуну поднялся академик Сахаров, который сказал, что мы не имеем права подвергать сомнению фамилии людей, выдвинутых коллективами. Ну, вроде, правильно... И он предложил провести следующую градацию: давайте, дескать, выдвинем своих претендентов, сопоставим их список с тем, что получили от институтов и, тем самым, определим какую-то группу кандидатов в депутаты, которые не вызывают сомнения ни у кого. В нее должны попасть практически все, кого выдвинули институты, мы ведь не имеем права им не верить.

Во вторую группу, по его мнению, должны были войти кандидаты, выдвинутые Президиумом, которые не вызывают у членов Президиума сомнения, но за них голосовать все же придется. Ну, а в третью — люди с какой-либо «червоточиной», которые вызывают у собравшихся сомнения, но путем обсуждения и голосования и из них надо выбрать лучших. В общем, он предложил какую-то тройную систему голосования. Всем это очень не понравилось, вариант Сахарова отмели, и пошли традиционным путем: вначале обсуждение всех кандидатов, а потом — голосование. Но процесс обсуждения затянулся, поскольку количество кандидатов исчислялось несколькими десятками.

И тут Марчук совершил крупнейшую ошибку. Когда подошло время обеда, он объявил перерыв и сказал, что проголосуем после того, как пообедаем. Мы часа на два разъехались кто куда. Но академики — в основном люди преклонных лет, и некоторые из них в зал решили не возвращаться. Надо было снова провести регистрацию и учесть их отсутствие при голосовании. Но Марчук использовал список зарегистрировавшихся утром, и поэтому тех, кто не вернулся, — а их было где-то около 20 человек — отнесли автоматически в графу голосовавших «против всех». И в результате некоторые из «демократов» не прошли в кандидаты в депутаты. Я, например, голосовал за Сахарова, но те 20 голосов, которые засчитали «против всех», сыграли свою роль, и Сахаров не прошел, так же как и ряд его единоверцев. Таким образом, Президиум, по сути дела, продемонстрировал нелояльность к демократам и выступил против коллективов инсти-

303

тутов. Перед зданием Президиума собралась политическая демонстрация — невесть откуда появились флаги, транспаранты... Поднялась вся демократическая общественность Академии наук, мы оказались какими-то ортодоксами, которые не приемлют новых веянии жизни и выступают против Сахарова, против демократии... А произошло все из-за ошибки Марчука, который, как мне кажется, просто не продумал свои действия. И Президиум попал в нелепое и трудное положение. Конечно, особо остро это почувствовалось из-за того, что в кандидаты не прошел именно Сахаров, который был уже политиком всероссийского масштаба. Ему сразу стали предлагать провести его по каким-то выборным округам, но Андрей Дмитриевич стоял на том, что должен быть избран Академией наук. Пришлось собирать выборщиков Академии — всех академиков и членов-корреспондентов, а также представителей институтов.

Может быть, тем самым он хотел, чтобы вместе с ним в Верховный Совет прошла еще какая-то определенная группа людей, не знаю... И вот — вторые выборы. На сцену выходит Президиум АН СССР в составе наших выдающихся академиков, затем следует, так сказать, разрыв во времени и пространстве — и появляется Сахаров. Я почему-то сразу вспомнил документальные кадры, в которых снято появление Сталина. Эта же картина, точь-в-точь, повторилась в выходе Сахарова. Весь зал встает, звучат бурные овации... Не знаю, как у кого, а у меня этот эпизод вызвал какое-то неприятное чувство: к чему это противопоставление себя Президиуму АН, в котором собраны люди, ни в чем не уступающие тому же Сахарову? В результате вторых выборов его избрали, так же, как и ряд других «демократов первой волны». Многие, как они говорили, голосовали за них, опасаясь, что иначе эти кандидаты не пройдут, и на Академию снова обрушится вал несуразиц, которых она совершенно не заслуживает. Я, кстати, и второй раз голосовал за Сахарова, отдавая дань ему как ученому с мировым именем. Но все же меня до сих пор не покидает ощущение того, что он не совсем точно оценивал складывающуюся в те годы экономическую и политическую обстановку...

Вообще же в научной среде о Сахарове имелись разные мнения, но большинство академиков сходилось на том, что если бы он держал себя не столь политически ангажированным, то сторонников

304

Вся эта избирательная кампания оставила у меня какое-то смутное впечатление, что «демократический» процесс кем-то очень искусно управляется, а всякое противодействие блокируется. Когда я обратился к секретарю Фрунзенского райкома КПСС с просьбой помочь мне в борьбе с Нуйкиным, мотивируя, что во Фрунзенском районе сосредоточены все идеологические центры КПСС, а я всего лишь технократ и не могу на равных бороться с работником идеологического фронта, то получил невразумительный ответ, что им запрещено вмешиваться в этот процесс. Это было совершенно непонятно. Со стороны людей, подобных Нуйкину, шла активная атака на позиции КПСС, а партия отказывалась от борьбы.

В дальнейшем эти смутные подозрения у меня только усилились, особенно в так называемом деле ГКЧП.

Обычно 18 августа у нас в стране отмечается День авиации. Эта традиция идет еще с тридцатых годов, когда в Тушине в этот день проводились воздушные парады. Но в последние годы парады не проводились, а проходило торжественное заседание авиационной общественности в театре Советской Армии. Обычно это событие организовывалось на уровне горкома партии, руководства ВВС и министерств гражданской авиации и авиационной промышленности. Я получил приглашение в президиум этого заседания, вместе с генеральными конструкторами и руководителями головных институтов. Когда мы разместились во втором и третьем рядах президиума, сидящий рядом со мной Р. А. Беляков обратил внимание, что в первом ряду президиума сидит все руководство страны в первых лицах. Это был практически весь будущий ГКЧП в полном составе. Почему такое внимание к нам? Заседание прошло стандартно, за исключением выступления какого-то молодого лейтенанта от ВВС, который произнес что-то вроде клятвы верности партии и правительству. Все это было несколько необычно.

Утром 19 августа я по телевизору прослушал объявление об организации Государственного Комитета по чрезвычайному положению в стране и вводу войск в Москву.

Я ехал с дачи и при въезде в Москву со стороны Ленинградского шоссе увидел группировку БМП и танков, которые стояли на обочине. В институте я вызвал секретаря парткома и председателя профкома и высказал мнение о том, что институт — это не место для политических эксцессов и что собирать коллектив, а это было время массовых отпусков, и проводить какие-либо обсуждения сложившейся обстановки не следует. Затем я лично составил текст приказа-обращения к коллективу, где было сказано, что власть в институте сосре-

305

доточена у администрации и профсоюзного комитета, деятельность парткома приостанавливается. Далее я попросил коллектив сохранять спокойствие и выдержку. В стране политический кризис, и решать его надо политическим путем, для этого есть Верховный Совет и правительство. В институте проводить политические дискуссии нецелесообразно. Если кто-то хочет участвовать в акциях у Белого дома, это его право, но при этом надо иметь в виду, что там сосредоточены войска и может пролиться большая кровь.

Где-то во второй половине дня позвонил М. Н. Тищенко и обратился за необычным советом. Ему позвонили из Московского управления КГБ и предложили выделить вертолет с экипажем для того, чтобы вывезти Б. Н. Ельцина из Белого дома, так как поступило сообщение, что к Москве приближается воздушно-десантная дивизия из Пензы, вызванная Язовым. Марат Николаевич спрашивал моего совета, на каком типе вертолета остановиться — на Ми-8 или Ми-24. Я посоветовал, естественно, Ми-24, так как он был бронирован от пуль калибра 12,7 мм, а все танки, которые были в районе Белого дома, имели пулеметы этого калибра. Но в случае отказа одного из двигателей вертолет Ми-24 не мог бы продолжать полет. Ми-8 мог летать и на одном двигателе. Тищенко согласился со мной. Однако менее чем через час он перезвонил и радостно сообщил, что по сведениям, которые он получил от того же управления КГБ, все танки и БМП, введенные в Москву, не имеют боеприпасов, так что он готовит Ми-8. А спустя еще какое-то время пришло сообщение, что командующий ВДВ генерал Грачев остановил дивизию в Кубинке. К вечеру стало ясно, что ГКЧП позорно провалился, и к обеду 21 августа все средства массовой информации громогласно об этом заявили. Началась вакханалия победы. К несчастью, она была омрачена гибелью трех человек под колесами БМП в туннеле между площадью Восстания и Смоленской площадью.

Мне все это казалось странным. Зачем вводить войска и бронетехнику в Москву без боеприпасов? Почему московское управление

306

Впоследствии, в 1993 году, Ельцин действительно штурмовал Белый дом, и танки стреляли прямой наводкой и отнюдь не холостыми зарядами. А в августе 1991 года все это было похоже на грандиозный спектакль или на чудовищную глупость со стороны руководства ГКЧП.

Однако произошло то, что произошло. Я высказываю только свое мнение. Дальше события развивались молниеносно: возвращение Горбачева из Фороса, запрет и роспуск КПСС, Беловежское соглашение о ликвидации СССР, создание Союза Независимых Государств на базе бывших республик СССР. Наиболее нелепым казался, конечно, распад единого славянского ядра: России, Украины и Белоруссии. Казалось, что произошло какое-то умопомрачение у руководителей этих республик, которые продемонстрировали полное незнание истории создания российской государственности. Но самое поразительное было то, что все это поддержал Верховный Совет СССР, который поспешил самораспуститься, а Верховный Совет Российской Федерации ратифицировал Беловежский сговор. Мне вспомнились слова Деникина и Врангеля, которые после разгрома белого движения в Гражданской войне 1918 года, обращаясь к потомкам в своих мемуарах, отметили историческую заслугу большевиков в том, что они в основном сохранили Великую Россию.

Современные большевики, переодевшись в национальные одежды, полностью развалили великую державу, совершенно не считаясь с мнением ее народов. Спустя некоторое время стало ясно, что во главе всех этих процессов стоял аппарат ЦК КПСС во главе с членом Политбюро А. Н. Яковлевым и при очень сомнительной и непонятной роли Горбачева.

Большинство властителей в новых государствах принадлежали к когорте работников партаппарата КПСС, да и большинство олигархов и «новых» русских в прошлом принадлежали к партийной либо комсомольской элите. На глазах всего народа активные сторонники политики КПСС превращались в лютых ее врагов. Начались призывы к «охоте на ведьм», правда, вскоре приостановленные, так как это явно могло затронуть и их самих. Народ был обманут.

Мне по долгу службы приходилось довольно тесно соприкасаться с партийным аппаратом, и я был свидетелем его морального и идейного разложения. Этот процесс стал заметным уже после смерти Сталина, хотя основная причина была в однопартийности. Когда у правящей партии нет оппонента в лице политического противника, она отрывается от своих корней, вырождается и в конечном счете приводит к тоталитарному режиму.

307

Я был членом КПСС с 1955 года, вступив в нее после окончания комсомольского возраста и уже работая в НИИ. Это был естественный процесс для моего поколения. В начальных классах школы — вступление в октябрята, потом в пионеры, затем в комсомол. Вступая в члены КПСС, я ни минуты не сомневался в этом шаге и не думал ни о какой последующей карьере. Я был аспирантом и мечтал о чисто научной работе в среднем звене, не выше руководителя лаборатории. Родители мои были беспартийные, большинство родственников тоже. Но в нашей чисто интеллигентской семье никогда не было диссидентских настроений. Отец был начальником лаборатории в Институте мерзлотоведения АН СССР, а мать — учительницей географии. Отец умер от туберкулеза в 1943 году, когда мне было 14 лет, и мы с матерью жили довольно бедно на ее жалкую учительскую зарплату. Отец матери в царской России был военным и имел чин полковника, два ее брата воевали на стороне белых и были расстреляны большевиками, родные сестры были репрессированы в 1938 году как жены «врагов народа» и отсидели в лагерях до 1953 года. Так что восторгаться политическим режимом в нашей семье не было причин. Но партия отождествлялась с вертикалью власти в государстве, а в моем окружении всегда был культ высокого патриотизма.

Кстати, в засорении партаппарата карьеристами были повинны и мы, директора предприятий. У нас в институте была большая партийная организация, более 1000 человек, партбюро института имело права райкома, и секретарь должен был быть освобожденным.

308

Обычно его кандидатуру по требованию райкома партии должен был подобрать директор. От меня требовали, чтобы это был человек с достаточным авторитетом, из ведущих научных работников и не старше тридцати лет.

Конечно, ни один более или менее уважающий себя научный работник не соглашался уйти с основной, любимой, интересной и творческой работы на работу секретаря парткома. Это означало, по существу, дисквалификацию, особенно в нашей бурно развивающейся отрасли. Согласия можно было добиться только от человека достаточно средних возможностей, который понимал, что ему в науке «не светит», а партийную карьеру построить можно. Он давал согласие. Так в партаппарат попадали середняки, «троечники». Они-то и образовывали среду, из которой рекрутировался руководящий эшелон государства. Эта среда состояла из различных «кланов» и «команд» того или иного партийного босса. Они вечно интриговали друг против друга, ведя подковерную борьбу: то «приднепровская» команда, то «свердловская», то «ленинградская», и этому не было конца. Противно было смотреть на всю эту камарилью. Поэтому среди народа партаппарат не пользовался уважением. Все держалось на страхе.

Но я не могу «бросить камень» в партийных специалистов, которые отвечали за обороноспособность страны. Например, очень хорошо работал аппарат Военно-промышленной комиссии Совмина СССР. Он был немногочисленным — всего около ста человек, но квалификация этих людей была настолько высокой, что они координировали работу тысяч НИИ, КБ, организаций и предприятий девяти министерств. Между этими отраслями постоянно шло «перетягивание одеяла» на себя, и нужно было обладать большим талантом, чтобы интересы «девятки» примирить без ущерба для дела.

Мне долго пришлось работать с Николаем Сергеевичем Строевым, который вел авиационное направление, а до этого многие годы был начальником ЛИИ им. М. М. Громова. Он прекрасно знал все этапы создания летательных аппаратов и, будучи человеком осторожным, вдумчивым, никогда не принимал скоропалительных ре-

309

шений, досконально не разобравшись в вопросе и не выслушав всех, кто был причастен к нему. Может, эта позиция со стороны выглядела немного консервативной, но всегда себя оправдывала — ошибок Строев почти не совершал, так же как и другие его коллеги.

Однажды мне тоже пришлось писать постановление правительства о развитии авиационного вооружения. Я «создал» первый вариант, согласовал его на всех уровнях вплоть до министра П. В. Дементьева и принес в ВПК к Борису Николаевичу Ворожцову, который курировал нашу тематику. Он прочитал мой документ и сказал, что это бред какой-то. И начал мне показывать, где я ошибся. Пусть во многом это были чисто бюрократические «закавыки» — где-то неточная формулировка, нечетко срок указан, размыта ответственность, — но я понял, что каждую эту нечеткость надо исправлять, поскольку иначе начнутся кривотолки и породят безответственность тех, кто должен будет это решение выполнять.

Поэтому мне пришлось переписать документ заново, пройти еще раз цепочку согласований вплоть до министра и снова принести его Ворожцову. Он, прочитав мое творение, опять меня обругал, но теперь речь уже шла о стилистике и грамматике. В общем, после третьего моего варианта он сказал:

— Ну, тебе ничего поручить нельзя...

И начал цветными остро отточенными карандашами исправлять текст, убирая и добавляя целые абзацы. Вот тут я понял, что такое государственный чиновник. Ворожцов живет этим делом, и его «чиновничество» — высшего класса. Это человек, который привык готовить документ государственного значения. А в нем недопустимо малейшее противоречие или двусмысленность.

Мне пришлось многие годы наблюдать за работой чиновников высших эшелонов, начиная с аппарата сталинской эпохи, потом хрущевской, брежневской, горбачевской, ельцинской эпох. И должен

310

отметить, что шла неумолимая их деградация. Недаром сейчас слово «чиновник» приобрело чуть ли не ругательный оттенок. А это — трагедия государства, потому что неточно сформулированное постановление, решение правительства или другой высокой инстанции потом обязательно скажется в производстве необоснованно большими затратами, срывом сроков и т. д. Создание грамотного документа —это искусство, и к сожалению, оно потеряно в России к началу нового тысячелетия. И сейчас ей остро не хватает именно грамотных, классных, профессиональных бюрократов — людей, умеющих важнейшие задачи загонять в рамки точных документов.

311

У американцев эта система построена совсем по-другому. Не буду подробно ее описывать, но в США вопросами оборонного строительства занимаются на равных и гражданские лица, и военные. Здесь руководству России, думаю, есть смысл поучиться у нашего бывшего соперника. Американское Министерство обороны очень сильно отличается от нашего... К тому же у нас в Министерстве обороны сейчас нет ни одного руководителя, который прошел бы путь создания хотя бы одного поколения современной военной техники. Их просто вырывают из какого-то цикла ее создания и возносят на соответствующие посты.

О каких же качественных решениях по тем или иным проблемам вооружений можно вести речь, если эти люди не прошли нужных школ?

Молниеносный развал Советского Союза в какой-то мере объясняется тем, что партаппарат предал свои бывшие идеалы, предал рядовых членов и в конце концов «троечники» развалили великую державу. В стране же не нашлось здоровых сил, чтобы противостоять этому. Большинство народа было обмануто «демократическими» лозунгами. Безусловно, страна требовала перемен. Переход на цивилизованную современную рыночную экономику был бы благом для нее, но для этого не надо было разваливать государство. От этого развала пострадали народы бывшего Советского Союза. Выиграла только кучка бывшей партийной элиты и криминалитет.

С приходом к власти правительства Гайдара начался великий грабеж народного достояния. В короткий срок через «ваучеризацию», залоговые аукционы, создание торговых бирж, образованных на фондах Госснаба и стратегических запасах страны, сколачивались баснословные состояния олигархов, для чего в цивилизованных капиталистических странах требовался упорный труд не одного поколения предпринимателей. Но страна продолжала работать. Ресурсные отрасли даже увеличили объемы производства газа и нефти — почти исключительно на экспорт. Доллары, которые хлынули в страну, пошли на оплату массы товаров, в основном импортных. Полки магазинов быстро наполнились, пропали очереди, все забыли про дефицит. При взгляде на витрины магазинов, на рыночные ларьки, заполненные низкокачественными товарами от «челноков», создавалось впечатление изобилия. Повсюду возникали банки, офисы каких-то быстро рождающихся и также быстро разваливающихся

312

Президент Ельцин уверял, что надо потерпеть год-другой — и мы достигнем уровня жизни, как в передовых странах Запада с рыночной формой экономики. Россия бешеными темпами катилась в капитализм. Тогда родилось меткое высказывание, не помню, чье, но суть такова: «Все, что нам говорили на лекциях по марксизму про капитализм, оказалось чистой правдой. А все, что говорили про социализм, — ложью». Действительно: первичное накопление капитала пошло на криминальной основе; общество резко расслоилось на богатых и бедных; богатые становились все богаче, а бедные — беднее. Создавалось впечатление, что правительство Гайдара черпало методы строительства капитализма в России не из опыта, скажем, скандинавских стран или стран Юго-Восточной Азии, а из главы «Краткого курса истории КПСС», посвященной описанию капитализма, где красочно поданы все негативные явления капиталистического общества.

На фоне всех этих процессов буйно расцветала коррупция среди чиновничества, особенно там, где чиновник был причастен к распределению бюджетных денег.

Одним из первых шагов правительства Гайдара, как я уже отмечал, была ликвидация системы отраслевого управления. Дескать, предприятия из государственной формы собственности должны перейти в акционерную, войти в рынок, который и будет регулировать развитие производства. Получение прибыли будет главным регулятором. Вот такое примитивное, истинно марксистское понимание рыночной экономики. Никто из правительства не удосужился разобраться, что же на самом деле происходит в мировой экономике в конце XX столетия? А в мире происходили глобальные сдвиги.

Прежде всего шел процесс концентрации капитала вокруг наукоемкого производства. Современные технологии в области получения новых конструкционных материалов и сплавов, радио- и оптоэлектроники, микроэлектроники, компьютерные и информационные технологии требовали больших капитальных вложений. Отдельные, даже достаточно крупные предприятия уже были неспособны вложить необходимые средства в наукоемкое производство. Начался процесс интеграции. Так, еще сравнительно недавно в США был не один десяток авиационных фирм, в том числе весьма крупных. Но в

313

В то же время параллельно шел и процесс дезинтеграции. Создавались фирмы малые и средние, ориентированные на узкие, но достаточно наукоемкие технологии. Как правило, в основе лежал тот или иной технологический процесс.

Очень характерен пример «Боинга». Эта фирма не только выпускала дальние и средние магистральные самолеты гражданской авиации, но и обеспечивала их послепродажное обслуживание на всем жизненном цикле, обучение технического и летного состава авиакомпаний-перевозчиков, создание во всех международных аэропортах соответствующих центров технического обслуживания и ремонта, организовывала единую систему управления воздушным движением своих самолетов, систему ближней навигации, службы обслуживания пассажиров и багажа и много других функций, которые в целом можно охарактеризовать как техническое оснащение всего транспортного процесса перевозок людей и грузов.

Конечно, эта единая техническая система воздушного транспорта была ориентирована в первую очередь на самолеты фирмы «Боинг». И таким образом по существу сам «Боинг» стал формировать для себя рынок гражданских самолетов, а не какой-то стихийный рынок востребовал (или не востребовал) самолеты фирмы «Боинг». В этом главный результат. Рынок стал формироваться новыми технологиями, а не наоборот. Эта стратегия бизнеса фирмы «Боинг» потребовала со стороны его менеджеров очень глубокого планирования и организации соответствующих производств под транспортный процесс.

314

Оглянемся назад и посмотрим, как было построено управление в СССР. Существовали Министерство авиационной промышленности, Министерство гражданской авиации и соответствующие отделы Госплана. Эти управляющие структуры СССР практически проводили ту же работу, которую проводят в настоящее время менеджеры «Боинга». Концентрация капитала, интеграция производств во всем современном мире строится вокруг крупных мегатехнических систем, которые вышли за рамки национальной экономики, стали по существу транснациональными. В этом основа современной глобализации.

То же произошло и с ликвидацией Министерства гражданской авиации. Единая структура «Аэрофлота» разделилась на более чем триста авиакомпаний, многие из которых не способны купить современный лайнер, не могут развивать техническое обслуживание, обучение персонала и т. д.

Аэропорты, которые в СССР представляли единый технический комплекс, распались на отдельные фирмы: одна обслуживает пассажиров и багаж, другая продает билеты, третья заправляет топливом самолеты и т. д. Аэропорт, по существу, представляет из себя лишь «голое» здание и летное поле. Подобная дезинтеграция служб аэропортов приводит к снижению безопасности полетов, не позволяет развивать техническую инфраструктуру, порождает безответственность и т. д.

Итак, если во всем мире в области воздушных перевозок идут процессы интеграции вокруг единого транспортного комплекса, то в России такой комплекс, уже существовавший в СССР, полностью разрушен, разделен на слабые мелкие предприятия.

Результатом всех этих необдуманных, прикрытых дешевой демагогией якобы рыночных реформ экономики, явился, по существу, распад рынка воздушных перевозок. Этому способствовало и резкое падение пассажиропотока. Существующие тарифы доступны только обеспеченным людям. Если до 1990 года воздушный транспорт страны перевозил более 100 миллионов пассажиров в год, то в 1992 году пассажиропоток упал более чем в четыре раза. Особенно это сказалось на местных и региональных маршрутах. Люди «глубинки» больше не могут себе позволить роскошь полета на самолетах.

Авиационная промышленность в конце 80-х годов заканчивала разработку нового поколения гражданских самолетов: новый даль-

315

ний магистральный Ил-96 должен был заменить парк Ил-62М и Ил-86; новый средний магистральный самолет Ту-204 шел на замену Ту-154, Ту-154М, а 100-местный новый самолет Ту-334 должен был заменить Ту-134, Як-42, Ан-24. Но обрушившийся рынок гражданской авиации не позволил заводам приступить к широкомасштабному производству новых самолетов. Такие гиганты, как Ульяновский авиационный комплекс, Воронежский, Самарский авиационный завод, практически остановились. А ведь эти заводы — градообразующие предприятия. Тысячи людей остались без работы, местный бюджет не получает налоговых отчислений. Возросла социальная напряженность в названных городах, да и в других, где были предприятия-смежники этих авиационных гигантов.

Правительство же... поддержало западные фирмы, обеспечив их льготами на таможне, тем самым еще больше осложнив положение российской авиационной промышленности. Любое национальное правительство поддерживает своего производителя и создает условия для укрепления внутреннего рынка. Российское правительство действовало прямо наоборот: поддержало западных конкурентов и разрушило внутренний рынок авиационной техники. И все это называлось строительством рыночных форм экономики России.

Не абсурд ли все это?

Не лучше обстояло дело и в секторе строительства боевой авиации. Этот сектор полностью зависит от военной части бюджета. А в результате «шоковой» экономики Гайдара она сократилась более чем в десять раз. Причем если в СССР на содержание армии шло не более 30 процентов военного бюджета, а 70 — на строительство и закупку вооружений и военной техники, то в 1992 году содержание армии «съело» весь военный бюджет. На строительство вооружений выделено было не более 20 процентов, а закупка вооружений практически прекратилась. За десять минувших лет было закуплено менее 10 самолетов.

Научно-исследовательские центры, опытно-конструкторские бюро по существу перестали финансироваться. И даже те жалкие суммы, которые планировались на НИОКР, не выплачивались месяцами. Начался отток молодых кадров из оборонных предприятий. Все эти процессы очень болезненно сказались и на нашем институте.

316

С распадом СССР филиалы в Грузии и на Украине, естественно, вышли из состава ГосНИИАС и стали самостоятельными организациями. Наш подмосковный филиал, который, по существу, был полигоном, занимал более 10 000 гектаров лесного массива (это почти 1/3 площади всей Москвы), имел развитую инженерную инфраструктуру в виде системы энергоснабжения, подъездных железнодорожных путей, шоссейных дорог, системы охраны периметра полигона и отдельных испытательных площадок. Филиал имел и жилищный фонд в виде поселка «Белозерский», где проживало более 13 тысяч жителей, в основном, сотрудники филиала и их семьи. Содержать такое хозяйство, да еще в условиях практически полного прекращения финансирования было чрезвычайно сложно. При этом к отдельным «лакомым» кускам полигона потянулись жадные руки приватизаторов. Ловкие дельцы из Госкомимущества, которым в этот момент руководил А. Б. Чубайс, выпустили ряд решений о приватизации лабораторий и стендов отработки жидкостных ракетных двигателей. На этих площадках проводилась отработка плазменных горелок, построенных на базе ЖРД, которые применялись для расконсервации нефтяных и газовых скважин. Дело в том, что при бурении скважин часто обрывался бур и закупоривал скважину. Скважина консервировалась и рядом начинали бурить новую. Наши инженеры предложили специальную плазменную горелку, которая опускалась в скважину и выплавляла застрявший бур. Мы имели ряд договоров с нефтяниками и газовиками по расконсервации скважин. Вскоре вскрылись тревожные факты. Оказывается, все работающие скважины находятся на строгом учете и идут в зачет по обязательным поставкам нефти и газа. Законсервированные скважины, естественно, в зачет не входят. Но если скважину расконсервируют, то добываемая через нее нефть или газ идут сверх обязательных поставок и не облагаются соответствующими налогами. Нефте- и газодобывающие предприятия получают при этом большую прибыль за сверхплановые поставки. Факт расконсервации скважины фиксировался наличием договора и актами на проведение соответствующих работ ГосНИИАС. Ловкие махинаторы стали скрывать некоторые работающие скважины, представляя их законсервированными. Рас-

317

чет был прост: получить липовый акт о расконсервации — и качать ту же нефть уже как сверхплановую, получая соответствующую «прибыль». Но акты подписываются при проведении реальной работы, а не виртуальной. Договориться с государственным институтом, естественно, было невозможно. Поэтому и возник план: приватизировать лабораторию, проводящую эти работы, захватить ее в собственность и фабриковать нужные акты.

Однако Госкомимущество в лице заместителя Чубайса господина Мостового подписало соответствующие решения о приватизации. Пришлось обращаться в Прокуратуру и Арбитражный суд. Около года длилась тяжба с Госкомимуществом, в результате Арбитражный суд поддержал нас.

Местные власти Воскресенского района Московской области также «положили глаз» на земельные угодья полигона. Уж очень хорошие земли для дачных участков. Единственно правильным решением в сложившейся ситуации было выделение нашего филиала в самостоятельное казенное предприятие, что и произошло в 1994 году. Определяющую роль в этом сыграл начальник филиала Л. К. Сафронов. Наш филиал получил название Государственный научно-исследовательский полигон авиационных систем (ГосНИПАС).

Произошли изменения и в Москве. В связи с резким уменьшением объема работ и их финансирования пришлось укрупнить структуру института, объединив ряд лабораторий и отделений. Некоторые направления были ликвидированы. В результате структурной перестройки провели сокращение численности сотрудников. Но сокращение шло больше естественным путем, так как зарплата была низкой, да и выплачивалась нерегулярно.

Институт имел много специалистов в области электроники, компьютерной техники, программистов высокого класса. Это была в основном молодежь. Они очень быстро нашли себе места во вновь создаваемых коммерческих структурах, где им платили не менее семисот или тысячи долларов в месяц. Некоторые сотрудники организовали свое собственное дело и весьма преуспели в этом. Так, довольно известная сеть магазинов в Москве по продаже электронной

318

Также известна сеть магазинов «Микродин», созданная сотрудниками ГосНИИАС. В дальнейшем «Микродин» на какое-то время даже стал собственником крупнейших предприятий нашей промышленности: завода ЗИЛ, Норильского медно-никелевого комбината, завода по производству авиационных двигателей «Пермские моторы». Но удержать эти гиганты в своих руках «Микродин» не сумел. ЗИЛ был выкуплен московской мэрией, Норильский комбинат и «Пермские моторы» оказались под контролем Онэксимбанка и его руководителя Потанина.

После всех процессов реструктуризации число сотрудников ГосНИИАС сократилось до 2000, основная масса работала на московской площадке и небольшое количество сотрудников — в экспедиции в Ахтубинске. Но эти оставшиеся составляли основное научное кадровое ядро института. Это был костяк из очень квалифицированных людей, прошедших хорошую многолетнюю школу создания авиационных комплексов от самолетов первого поколения МиГ-15, МиГ-17, Су-9, Ту-16 до самолетов четвертого поколения МиГ-29, Су-27,Ту-160, МиГ-31. Средний возраст работающих достиг 49 лет, а совсем недавно он был на уровне 30—35 лет. Но мы сохранили все наши базовые кафедры, аспирантуру, продолжал функционировать Ученый совет. Институт жил, сохраняя свою научную направленность. Но в дальнейшем нужно было искать новые источники финансирования.