Е. И. Тимонин, д и. н., профессор, действительный член Академии гуманитарных наук, академик

В 1912 г. в миссии 26 станов, 2 женских и 1 мужской монастыри; 1 женская община, 71 школа, 2 учительских школы¹⁶⁴. Служащих 145 человек: 1 архимандрит–начальник, помощник начальника, 3 протоиерея, 32 священника, 7 диаконов, 26 псаломщиков, 65 учителей, 8 учительниц, 1 фельдшер и 1 фельдшерица¹⁶⁵.

Деятельность выдающихся русских просветителей давала положительный результат на Алтае. Здесь шел усиленный процесс создания миссионерских школ: если в 1864 г. на Алтае существовало 10 школ, то в 1886 – 28, в 1898 – 50, в 1914 – 75 и в 1916 - 84 школы, где обучалось 3297 детей (из них алтайцев – 971 мальчик и 363 девочки). Учителями в них были в основном алтайцы, закончившие Бийское катехизаторское училище (открыто в 1883 г.). Школьники в процессе обучения также приобщались к основам православной культуры, изучали славянское и гражданское чтение, письмо, арифметику, пение и закон Божий.

В Алтайскую миссию входили два округа: Бийский и Кузнецкий. В Бийском округе, кроме центрального стана, находилось 20 отделений¹⁶⁶.

Таблица 6

Новокрещенные в Алтайской миссии в 1912 г.¹⁶⁷

К 1916 г. Алтайская духовная миссия насчитывала 31 стан, 434 селения, 3 монастыря (Николаевский и Тихвинский – женские и Благовещенский – мужской), женскую общину в Чемале, 40 церквей и 55 молитвенных домов. В 1874 г. было Высочайше утверждено постановление Св. Синода об открытии в Алтайской миссии собственной типографии и цензуры.

Начальниками миссии с 1900 г. были епископы: Сергий (1900–1901), Макарий (1902–1904), Иннокентий (1905–1910)¹⁶⁸.

Таким образом, за полвека своего существования Алтайская духовная миссия стала образцом для подобных российских заведений: имела собственную цензуру, типографию, не испытывала недостатка в средствах. Миссионерами Алтая была разработана алтайская национальная письменность, основы единого литературного языка. Конечно, миссия, прежде всего, представляла христианскую церковь, продолжая ее традиции. Но вместе с тем она была частью общегосударственной политической машины, и все ее деяния четко вписывались в весьма разветвленную самодержавную структуру. Следует отметить, что зачастую Русская Православная Церковь в Сибири и на Алтае сталкивалась с рядом трудностей: нехваткой подготовленных специалистов для проповеди православия и отсутствием продуманных организационных форм миссионерской работы¹⁶⁹.

Немало интересных и понастоящему талантливых людей вышло из Алтайской миссии. Один из них,- Михаил Васильевич Чевалков, телеут, первый алтайский писатель, известный далеко за пределами Алтая. Он был возведен в сан протоиерея и находился на службе в миссии более 45 лет, окрестил 1098 человек. Ему принадлежат многие интересные и оригинальные произведения, самое значительное из которых – «Памятное завещание», где в форме биографического повествования излагаются случаи из жизни автора, его воспоминания о Макарии (Глухареве) и собственный путь к вере.

Нужно отметить и первых интеллигентов из числа алтайцев, таких, как И. М. Штыгашев, алтайский писатель и миссионер, художник Г. И. Чорос-Гуркин, когда-то работавший в Улалинской иконописной мастерской. Их творчество, несмотря на влияние русской православной культуры, не стало менее самобытным. Принятие православной веры не способствовало отказу от древних народных традиций. На стыке двух религиозных мировоззрений родилось новое, способствующее расширению и обогащению культурного сознания. За счет подобного синтеза миссионерскую деятельность необходимо рассматривать под иным углом зрения, не идя на поводу у вульгарного атеизма не признающего и полностью отрицающего важность религиозного и духовного просвещения.

Не случайно миссия на Алтае была высоко оценена и правительством, и общественностью XIX в.¹⁷⁰. Вклад миссионеров в культуру народов Алтая невозможно оспаривать, хотя до сих пор раздаются голоса о том, что миссионерство якобы способствовало колониальной политике самодержавия, ограничиваясь формальным исполнением православных обрядов. На наш взгляд, вся беда в том, что государство перекладывало на себя многие церковные функции, которые служили как бы «прикрытием» имперских притязаний, а потому история взаимоотношений церкви и государства в XVIII–XIX вв. – это история непонимания и разобщения, несмотря на единство целей.
*** *** ***

Подводя итог миссионерской деятельности православной церкви в Западной Сибири среди мусульманского населения края, хотелось бы отметить:

• 
  православная церковь долгие годы не могла даже помыслить об агитации среди татарского населения, поскольку ей противостояла хорошо отлаженная система исламского духовенства. Коренное татарское население исповедовало ислам, считая его своей верой, а православие - верой русских. В то же время ряд мусульман принимали православие добровольно, воспринимая христианское учение от русских поселенцев, у которых находились в работниках или иной зависимости;
  
• 
  первые попытки миссионерской деятельности предпринимаются лишь в 60-е годы XIX в. на южных рубежах епархии среди степняков (казахов), которые, на взгляд местных духовных властей, были менее привержены исламу;
  
• 
  инициатива открытия миссии на юге епархии исходила не от местных духовных властей, а из столицы. Местное духовенство не было готово к подобной деятельности, а поэтому всячески уклонялось от решительных шагов в этом направлении;
  
• 
  опыт открытия миссионерской школы по инициативе епископа Авраамия оказался неудачным. Деятельность ее продолжалась не более года;
  
• 
  конкретные шаги по открытию миссионерских станов на юге епархии стали возможны благодаря финансированию в 1894 г. из центра. Самих миссионеров пришлось приглашать из Казани. Необходимо отметить и вклад Казанской духовной академии, давшей ряд специалистов из числа крещенных татар, которые, хорошо владея татарским языком, повели активную миссионерскую работу в сибирском регионе. Но число таких специалистов было слишком мало, хронически не хватало средств для их плодотворной работы;
  
• 
  среди западносибирских татар миссионерская деятельность довольно слабая началась лишь в начале XX в. опять же силами приезжих миссионеров, но желаемых результатов она не принесла;
  
• 
  важную роль в развитии миссионерства играла Тобольская духовная семинария, в которой было введено преподавание татарского языка и готовили миссионеров для работы в районах, где преобладало мусульманское население. В семинарию принимались дети из новокрещенных семей с целью их дальнейшей службы в этих районах. И, наконец, именно учителям Тобольской семинарии принадлежит заслуга в выпуске одного из первых в России русско-татарского словаря. В этом сибиряки намного опередили своих коллег из Казани.
  

Идеологический раскол в обществе назревал давно, и никоновские реформы лишь высветили и четко обозначили число противников и сторонников «нового-старого», и борьба меж ними затянулась не на одно столетие, приняв самые крайние формы противостояния.

Совершенно верно писал А. С. Пругавин: «Возникнув на религиозной почве, раскол, под влиянием общественных условий того времени, вскоре же осложнился политическими и социальными элементами»¹⁷¹.

При царе Алексее Михайловиче по отношению к старообрядцам было разработано специальное «Уложение», согласно которому всех противников официальной церкви можно было подвергать преследованию, заключению под стражу вплоть до смертной казни.

А. В. Карташев указывал: «Собранный в том же 1682 г. патр. Иоакимом большой церковный собор одобрил и привел в действие целую систему репрессий против старообрядчества, которая явила собой картину решительного гонения на него. Тут впервые в жизни русской церкви и государства применена была система и дух Западной инквизиции»¹⁷². Государственным указом 1685 г. предписывалось всех староверов «бить кнутом и казнить смертью».

Реформы Петра были встречены в старообрядческой среде крайне негативно, что подтверждается рождением массы мифов и легенд о царе-антихристе. Первоначально Петр I придерживался позиции веротерпимости, исключающей преследование раскольников и предлагалось «с противниками церкви с кротостию и разумом поступать по апостолу – бых беззаконным, яко беззаконен, да беззаконных приобрящу, и не так, как ныне, жестокими словами и отчуждением»¹⁷³. В 1702 г. был принят Манифест, согласно которому предоставлялась возможность всем и каждому «жить по совести человеческой … пещись о блаженстве души своей»¹⁷⁴. Но такое благодушие продолжалось очень недолго. С подачи Феофана Прокоповича в Духовный регламент было помещено следующее определение отношения официальной церкви (считай, государства) к старообрядцам: «Лютые неприятели, и государству и государю непрестанно зло мыслящие»¹⁷⁵. В начале 1716 г. появился указ «О хождении на исповедь повсягодно, о штрафе за неисполнение сего правила», направленный прежде всего против старообрядцев¹⁷⁶. Тогда же было велено переписать всех раскольников с тем, чтоб обложить их двойным подушным окладом¹⁷⁷.

Преемники Петра I продолжили борьбу с расколом «ложным и непотребным», используя прежние методы. Екатерина I указом от 7 июля 1725 г. ограничила торговую и финансовую деятельность старообрядцев, потребовав «раскольников ни к каким сборам и в купчины отнюдь не выбирать и не определять». Не признавались совершенные старообрядцами таинства (крещения, венчания, отпевания), за которые взимался штраф и виновные подвергались судебным преследованиям. В результате чего многие старообрядцы бежали в безлюдные места: на Керженец, в Стародубье, на остров Ветку, двинулись на Урал и в Сибирь, где селились обособленно, практически без связи с внешним миром. Их общины не допускали сношения с властями, что позволило им на протяжении многих десятилетий выживать, не отказываясь от собственных убеждений. Но вместе с тем эти общины, не связанные меж собой единоначалием, постепенно отдалялись одна от другой и в результате не смогли создать своей единой церкви. По этому поводу сибирский митрополит Игнатий (Римский-Корсаков) верно подметил, что «каждый расколоучитель проповедовал свою ересь», а преосвященный Феофилакт выразился еще более афористически: «Что мужик, то вера, что баба, то устав».

Фактически с самого начала церковного раскола власти столкнулись с непримиримой оппозицией в лице сторонников «древнего благочестия», требования которых со временем переросли из религиозных в политические. Размах движения раскольников несопоставим по масштабам с прежними народными выступлениями. К тому же оружие, избранное оппозиционерами, оказалось столь мощным и действенным, что правительство долго не могло найти меры противодействия, используя различные способы нейтрализации раскола - от увещеваний до смертной казни. Этим оружием оказались массовые гари, прокатившиеся по всей стране неудержимой волной и унесшие жизни десятков тысяч человек.

К мысли о самоубийстве ради «вечного блаженства» старообрядцы пришли практически в первые годы начала раскола (1667-1668 гг.). Но лишь через несколько лет от призывов они перешли к практическим действиям, запалив первые гари на Волге и русском Севере. Семен Денисов в своей «Истории о отцах и страдальцах соловецких»¹⁷⁸ и Иван Филиппов в «Истории Выговской пустыни» пишут о соловецких старцах Игнатии, Гермогене, Иосифе и других, по инициативе которых начались массовые самосожжения в Беломорском крае. Именно соловецкие монахи-старообрядцы в челобитной к царю Алексею Михайловичу в 1668 г. первыми высказали мысль, что после 1666 г. в мире царствует антихрист, и потому необходимо очищение огнем для сохранения бессмертной души. Идею самосожжения подхватил и теоретически оформил талантливый и непримиримый лидер раскола протопоп Аввакум, которого по праву и можно считать главным идеологом этих бесчеловечных актов. Он призвал из Пустозерской тюрьмы своих последователей идти на смерть, объяснив, что в отличие от самоубийц, «сожегшие телеса своя, души же в руце Божии предавшие, ликовствуют со Христом во веки веком самовольные мученики».

П. Н. Милюков начало самосожжений относил к 1672 г., отмечая, что протопоп Аввакум радовался, что «русская земля освятилась кровию мученическою», «доброе дело содеяли самовольные мученики» и называл такое самосожжение «блаженным изволом о Господе». Он призывал: «В огне то здесь небольшое время потерпеть. Боишься пещи той? Дерзай, плюй на нее, не бойся! До пеши страх, а егда в нее пошел, тогда и забыл вся»¹⁷⁹. По мнению П. Н. Милюкова самосожжения начались «под двойным влиянием правительственных преследований и ожидаемой кончины мира». По его данным «с начала раскола и до конца 1690-х гг. никак не меньше 20-тысяч человек покончили самоубийством. Количество жертв в отдельных «гарях» доходило до 2.5 тысяч»¹⁸⁰.

Но иначе подходит к толкованию данного вопроса Н. М. Никольский, который по поводу самосожжений в России считал, что «первые самосожжения, идущие примерно с 1675 г., возникли стихийно и вне всякой связи с преследованиями правительства; раскольники горят «самоохотно»¹⁸¹. По его мнению, первая официальная запись о самосожжении относится к 1676 г., когда началась массовая агитация и призывы со стороны ревнителей раскола к самосожжению, благодаря чему многочисленные гари вспыхнули в Новгородском и Олонецком крае, а так же на Тоболе, где зачинщиком выступил священник Дометиан, он же чернец Данила, и томский обыватель Василий Шапошников.

Для того чтоб провести анализ такого сложного явления, как русский раскол и его крайние проявления, - самосжигательство, самоуморение, самоутопление и самозаклание, - необходимо выяснить, когда возникло это явление и причины, побудившие идти в огонь последователей данного учения. В советской и российской историографии сложилась устойчивая точка зрения, что раскол в православной церкви есть явление уникальное и самобытное, возникшее как протест, спровоцированный властями, и в дальнейшем вылившееся в добровольное жертвенное мученичество за веру, а попросту говоря, в тысячи самоубийств.

Данное убеждение строится на указе царевны Софьи 1685 г., после которого началось преследование раскольников, приведшее к гибели тысяч русских людей, по большей части женщин, стариков и детей. Но в последние годы появились ряд работ, в частности Натальи Михайловой, выражающих кардинально противоположную точку зрения. Так, Н. Михайлова считает, что массовые самоубийства раскольников есть повторение обрядности, зародившейся у древних сектантов времен становления христианства. К ним относят: «монтанистов», «донатистов» и «циркумциллионеров». Монтанисты известны тем, что когда «в 724 г. император Лев Исаврийский издал указ, принуждавший монтанистов принимать Православие, и тогда некоторые из них сожгли себя заживо со своими молитвенными домами»¹⁸². Их секта, подпадающая по современной классификации к разряду гностических сект, была основана в Малой Азии в III веке Монтаном, бывшим жрецом богини Кибелы, культ которой основывался на поклонении Великой Матери (у славян - Матери сырой земли). В их секте практиковались самосожжения в ожидании скорого конца света. Донатисты и циркумциллионеры, раскольники IV века, считали себя ревнителями благочестия и повсюду затевали мятежи, за что подвергались преследованиям императора Константина. Среди них практиковались обряды самосожжения, утопления и стремление к различным видам мученичества. При этом они ссылались на слова апостола Павла: «...предам тело мое, во еже сжещи е» (1 Кор. 13, 3), опуская то место, где говорится о том, что любые духовные дары и внешние жертвы не имеют пользы, если «любви не имею» (1 Кор. 13, 1–3).

Идеи самоистребления плоти могли проникнуть на Русь задолго до ее крещения и подспудно существовать в различных сектах манихейско-хлыстовской ориентации. Проявлялись они во время празднования культа славянских языческих богов (Ярилы, Купалы, Семика, Врумалии и др.), о которых говорится в «Стоглаве» как о повсеместных обычаях «простой чади»¹⁸³. Не надо забывать, что у язычников-славян существовал обычай при погребении главы семьи сжигать вместе с ним живых жен умершего. Немаловажную роль в проповедях идеологов раскола играло богомильское учение о явлении на землю антихриста и скором конце света. Но следует заметить, что ни в Священном Писании, ни в трудах идеологов церкви не говорится, что христиане должны добровольно умерщвлять самих себя и своих детей.

Ряд авторов объясняет подобные формы самоубийства как «вынужденные формы протеста», когда доведенные до отчаянья действиями властей простые граждане не видели иного выхода, как покончить с собой, призвав к тому всех родных и близких. За точку отсчета берется указ 1685 г., с выходом которого началось массовое преследование ревнителей «старой веры». Но это далеко не так. Самоубийства приняли массовый характер задолго до появления вышеназванного указа, принятие которого было вызвано прокатившимися по стране гарями и иными видами самоубийств. Д. И. Сапожников приводит данные о 117 самосожжениях за период с 1667 г. по 1784 гг. Автор «Сводного старообрядческого Синодика» А. Н. Пыпин доказывает, что уже в 1660-е годы в Вязниковском уезде выступил с проповедями «чернец» Капитон, призывающий первоначально к постничеству как к главному условию спасения души, а затем и к самосожжениям. Результатом его проповеднической деятельности стало массовое самосожжение в Нижегородском уезде 2000 человек, произошедшее в 1672 г. «Сожигатели» обычно возводили специальные строения без окон, где закрывались, а один из зачинщиков поджигал их. Таким образом, за довольно короткий срок эпидемия массовых самоубийств и бунтов охватила огромную территорию от Поволжья до Урала и Западной Сибири, что и привело к принятию известного указа 1685 г., который был издан через 13 лет после первых сообщений о массовых самосожжениях. К концу XVII в. число сгоревших в целом по стране достигло 9 000 человек. И это лишь по зарегистрированным властями случаям.

В Сибири раскольнические идеи появились далеко не сразу. В 1654 г. в Тобольск по распоряжению царя Алексея Михайловича был сослан протопоп Аввакум, когда Тобольской епархией управлял архиепископ Симеон (с 1651 по 1663 гг.). Им были введены в сибирских храмах «единогласное пение» и новый исправленный церковный служебник 1656 года. В Тобольске Аввакум служил в одной из городских церквей по старинным канонам. Как сам он писал в своем «Житии», когда в Сибирь пришли исправленные богослужебные книги, он ходил в те храмы, где служба велась по-новому, а затем поносил как священников, так и самого патриарха. Но фактов распространения им идей раскола в Сибири не зафиксировано.

Первым истинным проповедником раскола в Сибири стал старец Иосиф Истомин, расстриженный из монашества и сосланный в 1660 г. из Казани в Енисейск. О себе он сообщал, что происходил из армян, переселившихся в Россию во время царствования Михаила Федоровича. Тогда же он принял православие, а в 1660 г. в Казани принял монашество. После церковной реформы патриарха Никона он выступил как ярый защитник двуперстия и других старых канонов, что и стало причиной лишения его монашеского сана и ссылки в Енисейск. В Сибири он старался при каждом удобном случае склонять местное население к отказу от посещения церкви и исполнения основных церковных обрядов. Затем он стал призывать к «пагубе огненной», заменяющей крещение водой¹⁸⁴. Но ни одного факта самосожжения среди сибиряков на тот период зафиксировано не было. После 24 лет нахождения в Енисейске в 1684 г. Иосиф был вызван митрополитом Павлом в Тобольск в Знаменский монастырь, где он «тайно начал изрыгать яд своей ереси и учить приходящих в монастырь: да творять на себе крест святый двемя персты». В Знаменском монастыре он прожил десять лет и умер в 1693 г., по преданию раскаявшись перед смертью.

Идеи раскола довольно легко и с необычайной быстротой распространились в Сибири. Появились последователи «старой веры»: бродячий старец Авраам Жидовин, тюменский поп Дометиан, бывший казачий атаман Яков Лепехин из Верхотурья, Василий Шапошников из Томска, Тарасий из Березова и Антоний Чупалов из Тобольска и др.

Все они, странствуя по городам и селам, учили, что настало царство антихриста и скоро последует кончина мира; что православные иерархи предались антихристу. Они призывали «ни в церковь ходить, ни духовный чин почитать, никакой святыни принимать, а можно и без святыни обходится … и спешить креститься вторым неоскверняемым крещением от огня»¹⁸⁵.

На первых порах сибирские митрополиты не могли принять действенных мер по пресечению распространения подобных, по сути дела, антиправительственных проповедей. Направленные на поимку раскольничьих проповедников отряды зачастую возвращались ни с чем, с одной стороны не так легко было обнаружить и выявить тех на бескрайних просторах от Урала до Енисея; с другой – местное население, традиционно выступавшее оппозиционно власти, охотно укрывало учителей раскола или направляло их в глухие заимки и зимовья. Постепенно в сибирской глубинке сложились старообрядческие убежища, скиты, которые со временем превратились в идеологические центры раскола. Об их местонахождении хорошо знали жители соседних поселений, но предатели в их среде встречались крайне редко, поскольку круговая порука являлась одним из основополагающих законов сельской общины.

Местные власти были немало удивлены, обнаружив в 20-е годы XVIII в. «на огромном пространстве от Уральских гор до Томской тайги и Кузнецкого уезда многочисленные тайные убежища старообрядцев, укрывающие беглецов»¹⁸⁶. Все пустыни имели собственные названия, которые пошли или от их географического местонахождения: «тавинская», «ировская», «теврийская», «аремзянская», или от имени их основоположников: «сергиевская», «якимовская» и т. п. Гнезда раскола закрепились и в центральных сибирских городах: в Тюмени, Таре, Томске.

Меры, которые предпринимали представители официальной церкви, заключались главным образом в направлении по приходам разъяснений о недопустимости впадения в раскол, лживости учения, а так же в увещевании. Пойманных «расколоучителей» доставляли в Тобольск. Но год от года в Сибири объявлялись все новые проповедники «старинного благочестия» и все большее количество прихожан впитывало их идеи, отказывалось посещать православные храмы, бежало в леса, устраивая там общины с собственным толкованием христианского учения. У властей не хватало сил и средств для борьбы с этим явлением. Но в целом обстановка в Сибири какое-то время оставалась хотя и взрывоопасной, но не приводящей к явным конфликтам меж властными структурами и сторонниками раскола. Это длилось до тех пор пока в разных местах не вспыхнули старообрядческие гари, уносящие жизни от нескольких десятков до тысячи неповинных жизней. Тут уже власти были вынуждены принимать самые решительные меры по наведению порядка.

В Сибири раскольники заявили о себе, начав с поджогов православных храмов и административных зданий. Так, 25 апреля 1686 г. в Тюмени ими было подожжено пять православных церквей, а также приказная изба, гостиный двор и несколько десятков домов православных прихожан. Когда через год, 27 марта 1687 г., в Тюменском уезде в с. Каменке к пасхальной службе в Покровской церкви из близлежащих деревень собралось около 400 человек, то во время службы местные последователи «древнего благочестия» подпалили храм с нескольких сторон, заложив при этом двери, в результате чего погибло около 250 человек¹⁸⁷. А 26 апреля 1687 г. в Тобольске раскольники подожгли церкви: Ильи Пророка, Спасскую, Знаменья Пресвятой Богородицы и Михаило-Архангельскую, а также гостиные ряды и татарскую слободу.

К числу первых агитаторов, призывавших сибиряков принять крещение огнем, а попросту, сгореть, ряд исследователей относят тюменского священника Дометиана. Не приняв церковных нововведений, он бросил свой приход и семью, принял постриг у некоего бродячего старца Иоанна и стал зваться Даниилом. Затем он поселился в лесу, и к его избушке потянулись жители из соседних селений за духовными наставлениями. Всех их Даниил призывал для спасения души принять «второе крещение» огнем. Когда об этом стало известно тобольскому митрополиту Павлу I, то он направил к раскольникам для увещания нескольких человек из числа духовенства. Но на все уговоры священников Даниил и его последователи отвечали «многими хулами на святую церковь, на царя и на архиереев». Тогда из Тобольска был послан отряд солдат, чтоб силой принудить раскольников разойтись. Военных поддержало множество местных жителей из соседних сел, у которых среди готовящихся к поджогу было много знакомых и родственников. Но раскольники закрылись и кричали собравшимся: «Да не погубят себя в безумии своем, но да изыдут каждый в свой дом и да покаются пред Богом»¹⁸⁸. Затем они подожгли строения и сгорели заживо. Спасти никого не удалось. По некоторым данным в гари погибло 2 700 человек!

В то же время друг и последователь Дометиана, - Василий Шапошников, вел агитацию среди жителей Томска, призывая их: «Отступайте от святыя церкви и не ходите в нее на минуту, потому что всякий, посещающий православныя храмы, оскверняется и бывает антихристу раб». В «Летописи Сибирской», выпущенной в типографии Н. И. Новикова, сообщается по поводу сибирских гарей конца XVII в.: «В 1687 г. в Верхотурском уезде в лесу около Киргизской слободы сгорело 100 человек. В том же 1687 г. в Тюменском уезде на реке Тегенке в 50 верстах от Тюмени сгорело до 300 человек, при чем из окон выскочили два старца и две старицы, которые и были взяты прибывшими на пожарище солдатами. В том же 1687 г. на р. Пышме Куровской слободы в д. Боровиковой в доме одного раскольника сгорело до 150 человек. В 1688 г. в Тобольском уезде Коркинской слободы в деревне на Юмаче в своих домах сгорело мужчин, женщин и детей до 50 человек»¹⁸⁹.

Н. А. Абрамов приводит сведения о приостановлении властями самосожжений, ссылаясь на некую рукопись, хранящуюся в библиотеке Тобольской семинарии, а также на «Окружные послания» Сибирского и Тобольского митрополита Игнатия (Римского-Корсакова): «В 1687 г. командированным из Тобольска в Верхотурский уезд соборному ключарю Иоанну Васильеву, боярскому сыну Афанасью Ушакову и подъячему Стефану в Киргизской слободе, на Юрмаче, удалось вразумить и разогнать по домам до 350 человек, совсем уже приготовившихся к смерти»¹⁹⁰.

Первое десятилетие XVIII в. прошло для Западной Сибири относительно спокойно. Не было зафиксировано сколько-нибудь заметных гарей или иных публичных выступлений сторонников раскола. Это можно объяснить тем, что после митрополита Игнатия (Римского-Корсакова) сибирская кафедра два года управлялась Димитрием (Туптало) из Москвы. Прибывший в Тобольск в 1702 г. Филофей (Лещинский) все силы и старания приложил на обращение в православие северных инородцев и, возможно, именно поэтому не зарекомендовал себя как ярый борец с расколом. Но первоначальные его планы и замыслы дают основания думать, что владыка Филофей имел твердые и довольно жесткие, если не сказать жестокие, установки от царя, с которым, по некоторым сведениям, он лично встречался. Об этом говорит его «Челобитная», отправленная Петру I в 1703 г., где он предлагал «церковных раскольников, отступивших от святыя церкви и в упрямстве необратно стоявших, истрябляти, а прочих церковных же раскольников, где явятся, всякими наставлениями приводить до соединения святыя церкви, а не покоряющихся, домы их разграбляти на Великаго Государя, а их смерти предавати»¹⁹¹. Так весьма решительно был настроен новый сибирский митрополит «дома разграбляти», а «их смерти предавати». Но Петр охладил его пыл, приказав смерти предавать не всех раскольников, а лишь тех, кто «собрав людей, сожигали, а сами уходили, и таким ворам … хотя и покаются, самих, без всякой пощады, во страх иным, таким же ворам, сжечь»¹⁹² [26].

Уйдя на покой, митрополит Филофей много внимания уделил строительству и укреплению Тюменского Троицкого монастыря, который он видел как оплот в борьбе с расколом, о чем и писал в своем завещании: «Для раскольников, которых наиболее в Тюмени, будет архиерееви, брату нашему где притулитися».

В первой четверти XVIII в. вновь вспыхнули костры самосожжений в разных уголках Сибири: в конце 1721 – начале 1722 гг. в деревне Ировой Абацкой слободы, несколько гарей в Ишимской волости¹⁹³. Тогда же близ Коркиной слободы в д. Зыряновой, в заимке раскольника Ивана Смирнова, сгорело несколько человек, собравшихся из разных деревень; близ Адбатской слободы в д. Выревской подожгли себя также несколько человек «самоохотно»; в 1724 г. в Тюменском уезде за р. Пышмой собралось 190 человек, из которых сгорели 145; в 1743 г. в Белоярской крепости Кузнецкого уезда (в 16 верстах от Барнаула) сгорело 18 человек¹⁹⁴.

Такую активность Н. Н. Покровский объясняет произошедшим в 1722 г. Тарским бунтом, после которого начались следствие и розыск всех его участников, затянувшиеся на много лет¹⁹⁵. Причина бунта заключалась в том, что по петровскому указу от 5 февраля 1722 г. все российское население должно было присягнуть не названному по имени и еще не назначенному наследнику, которого затем определит император себе в преемники. Жители города Тары посчитали, что им предстоит присягнуть не кому-нибудь, а самому антихристу, который уже тайно овладел престолом, и от присяги отказались. Многие участники противоправительственного тарского выступления и даже сочувствующие им были казнены, отправлены в тюрьмы и ссылку.

Несомненно, тарские события оказали важную роль на возобновление сибирских гарей первой четверти XVIII в., но гораздо сильнее подействовал на сибирских раскольников указ Св. Синода от 17 мая 1722 г. о налагавшемся на духовенство обязательстве нарушения тайны исповеди и сообщении полученных на исповеди сведений гражданским властям в случаях политических преступлений, к которым относили и уход в раскол¹⁹⁶. Надо полагать, что те, кто узнал каким-то образом об этом распоряжении, увидев в том нарушение одного из главных таинств, отвернулись от церкви, примкнув к оппозиции.

К тому же продолжалась запись раскольников в двойной подушный оклад, о чем в Тобольск был направлен указ от 26 июня 1721 г. с требованием скорее закончить эту перепись¹⁹⁷. Это мероприятие вызвало стойкое несогласие идейных руководителей старообрядческих сибирских центров (скитов). В случае принудительных мер к ним они обещали прибегнуть к старому испытанному способу - гарям «Аще вы нас погоните, и мы живы в руки вам не дадимся: береста и смолье и дрова и солома и пороху с пуд приготовлено»¹⁹⁸.

Один из «скитских старцев» даже предложил устроить публичный диспут с митрополитом Тобольским и Сибирским Антонием (Стаховским) (1721-1740)¹⁹⁹. Митрополит, в свою очередь, опираясь на выдержки из Писания, составил так называемое «Пастырское послание», направленное в те районы, где раскольники проявляли наибольшую активность и отказывались записываться в двойной оклад. В нем он разъяснял, что запись не противоречит основам христианской веры и не несет в себе принятия записавшихся в «антихристово царствие». Но его увещевания мало подействовали на противников официальной церкви. Волна самосожжений вновь прокатилась по всей Сибири, причиной чего явились действия гражданских властей, пытавшихся силовыми методами воздействовать на раскольников при записи их в двойной оклад.

Следует признать, что церковные власти принимали на тот момент весьма пассивное участие в противодействии расколу, ограничиваясь обычными увещеваниями и посланиями. Не сохранилось документальных свидетельств о доносах духовенством сведений о принадлежности к расколу их прихожан, которые они могли получить во время исповеди. Косвенные данные свидетельствуют, скорее, о противоположном. Об этом говорят донесения митрополита Антония от 18 февраля и 20 августа 1723 г. в Св. Синод, в которых он сообщает о полном отсутствии в Сибири раскольников, которые якобы сгорели в последних гарях. Несомненно, что при этом он опирался на сведения полученные от духовенства с мест²⁰⁰. И нет причин скептически относиться к этим сведениям, подозревая сибирское духовенство в вымогательстве взяток с укрывавшихся от переписи раскольников, о чем, ничуть не сомневаясь, говорит ряд авторов²⁰¹.

Этот факт подтверждают официальные данные за 1726 и 1732 гг., когда по всей Западной Сибири было выявлено не более пяти последователей старообрядчества²⁰². Позднейшее появление за Уралом раскольников различных толков и направлений следует относить их бегству из Центральной России после разгрома главных раскольничьих центров, таких, как Керженец и др.

Но есть основания полагать, что некоторая часть старообрядцев попросту не показали властям своей принадлежности к расколу. Особенно много так называемых «потаенных раскольников» скрывалось на Урале на заводах Демидовых, которые всячески покрывали их и не выдавали во время проводившихся переписей. Во время проведения II ревизии в 1738 г. на Урал для увещевания наиболее упорных раскольников из Тобольска митрополитом Антонием были направлены вначале архимандрит Иосиф (Зенкевич), а затем протопоп И. Соболев, которым удалось склонить к переходу в православие довольно значительное число уральцев. К тому же, Св. Синод внес в Сенат предложение о содержании всех отказавшихся принять официальное вероисповедание под стражей при заводах, поскольку «от них крайняя и неминуемая будет опасность, что многия из правоверных простых людей … от их злаго учения будут последователи»²⁰³. Но правительство, «пойдя на поводу» у уральских промышленников, предлагаемую Синодом меру пресечения сочло лишней.

Большинство исследователей сибирского раскола в своих работах обвиняют православную церковь в насильственных методах, карательных мерах, малоэффективности их действий и прочих грехах. Но Св. Синод и правительство шли на крайние меры (аресты, заключение в монастыри, ссылка) лишь в исключительных случаях. Да и какая власть могла позволить откровенные противоправные действия «пятой колонны», что могло привести к прямому неповиновению и вооруженным конфликтам? Если быть объективным, то ни одно государство не могло потерпеть открытого противодействия своей политике, подстрекательства мирных обывателей к бегству в леса, неуплате налогов, к самоубийствам.

О неготовности церковных властей преследовать раскольников в первой половине XVIII в. говорит ряд фактов. Так, когда по распоряжению В. Н. Татищева в 1735-1736 гг. нескольких сотен раскольников из уральских скитов отправили для заключения в сибирские монастыри, то церковь оказалась не готова выполнять роль тюремщиков. С молчаливого согласия настоятелей и монастырской братии заключенные вскоре благополучно разбежались²⁰⁴. Таким образом, упрекать церковь в открытых гонениях на раскольников и приписывать ей полицейские и карательные функции мы считаем неправомерным.

В то же время правительство Анны Иоанновны продолжало борьбу с расколом, что подтверждал сенатский указ от 16 апреля 1737 г. об усилении деятельности обеих ветвей власти в этом направлении²⁰⁵. Но малейшие неосторожные действия гражданских властей вели к серьезным последствиям, выливавшимся в очередные самосожжения, как это случилось в 1739 г. в деревне Новая Шадрина Белоярской слободы Кузнецкого уезда, когда сгорело около 300 человек. Кузнецкий воевода Шапашников за неумелые действия, приведшие к поджогу, был отстранен от должности. Зато в числе живых оказался главный зачинщик гари Семен Шадрин.

Считаясь со сложной обстановкой в Сибири, императрица Елизавета Петровна даже освободила от традиционной присяги при ее вступлении на престол всех сибирских старообрядцев²⁰⁶. Однако светские власти на местах на свой страх и риск все же попытались привести к присяге всех и каждого, что вызвало массовый отказ от нее и бегство в леса приверженцев раскола. Вскоре власть показала, что не собирается отменять петровские законы, направленные на борьбу с расколом. 18 октября 1742 г. и 19 февраля 1743 г. Сенат принял соответствующие указы, подтверждающие прежние²⁰⁷. В свою очередь Св. Синоду предписывалось усилить «за таковыми раскольниками надзирании»²⁰⁸