Эдвард Эдингер «Эго и Архетип» часть I индивидуация и стадии психологического развития

ЕВ. ЭМЕРСОН

В современную эпоху широко распространенное ощущение бессмыс­ленности составляет один из симптомов отчуждения. Многие пациенты обращаются к психотерапии не по поводу ясно выраженного расстрой­ства, а потому, что чувствуют, что жизнь не имеет смысла. Внимательный психотерапевт непременно обратит внимание на то, что эти люди испыты­вают на себе пагубные последствия не только неудовлетворительных пе­реживаний детства, но и переворота, вызванного переходным периодом культуры. По-видимому, мы проходим период коллективной психологиче­ской переориентации, сопоставимый по масштабу с периодом возникно­вения христианства на руинах римской империи. Упадок традиционной религии сопровождается увеличением числа свидетельств об общей психи­ческой дезориентации. Мы утратили ориентиры. Христианство представ­ляет собой систему великих символов, которая, по-видимому, утратила спо­собность определять все обязанности людей или удовлетворять их высшие потребности. Это привело к повсеместному распространению ощущения бессмысленности и отчуждения от жизни. Еще не известно, появится ли новый коллективно-религиозный символ. А тем временем те, кто сознают эту проблему, самостоятельно ведут поиск жизни, полной смысла. Для них индивидуация превращается в путь жизни.

Я употребляю здесь слово "смысл" в специальном значении. Вообще го­воря, различают два различных употребления этого слова. Чаще всего оно относится к абстрактному, объективному знанию, которое передается с по­мощью знака или изображения. Так, например, слово "лошадь" обозначает определенный вид четвероногих животных; красный свет светофора озна­чает остановку. Эти абстрактные, объективные смысловые значения переда­ются с помощью знаков. В то же время существует и другой вид смысла, а именно субъективный, живой смысл, способный утверждать жизнь. В этом значении мы употребляем слово, когда описываем глубоко волнующее пе­реживание как нечто значимое, полное смысла. Такое переживание не не­сет абстрактный смысл, по крайней мере, на начальном этапе; напротив, оно передает живой смысл, который имеет аффективную окраску и позво­ляет нам установить органическую связь с жизнью в целом. Сновидения, мифы и произведения искусства способны передавать это значение субъ­ективного, живого смысла, который совершенно отличается от объектив­ного, абстрактного смысла. Неразличение этих двух различных употребле­ний слова "смысл" приводит индивида к постановке вопроса, на который невозможно ответить, потому что здесь спутаны абстрактно-объективный смысл и субъективно-живой. На вопрос можно ответить, если дать ему бо­лее субъективную формулировку: "В чем состоит смысл моей жизни?"

Проблема смысла жизни тесно связана с ощущением личностной иден­тичности. Вопрос "в чем состоит смысл моей жизни?" почти полностью совпадает с вопросом "кто я такой?" Несомненно, последний вопрос имеет субъективный характер. Адекватный ответ можно получить только изнутри. Поэтому мы говорим: смысл можно найти в субъективности. Но кто ценит субъективность? Когда мы употребляем слово "субъективный", мы обычно говорим или подразумеваем только субъективное, словно субъективный эле­мент не имеет значения. С начала упадка религии у нас отсутствует адек­ватное коллективное одобрение интровертной, субъективной жизни. Про­блемы западного общества исподволь побуждают индивида искать смысл жизни во внешнем, в объективности. Независимо от того, что составляет цель—государство, корпоративная организация, материальное благополу­чие или получение объективных научных знаний, поиск смысла человече­ской жизни неизменно осуществляется там, где его нет—во внешнем, в объек­тивности. Единственная, особая, неповторимая субъективность индивида, составляющая подлинный источник смысла человеческой жизни и не под­дающаяся объективной, статистической оценке, оказывается тем негод­ным камнем, который был отвергнут строителем нашего современного ми­ровоззрения.

Даже большинство психиатров, которым положено лучше других раз­бираться в проблеме, содействуют укреплению доминирующей установки, при которой умаляется значение субъективности. Несколько лет назад я ознакомил группу психиатров с работой о функции символов. Затем один из участников дискуссии высказал замечание по поводу этой работы. Одно из его основных возражений состояло в том, что я охарактеризовал символ так, словно он представляет собой нечто реальное, почти живое. Я действительно дал такую характеристику символу. Это замечание отра­жает общее отношение к психическому и к субъективности. Принято счи­тать, что психическое не имеет собственной реальности. Субъективные об­разы и символы рассматриваются лишь как отражения окружающей обстановки индивида и его межличностных отношений или лишь как осу­ществление инстинктивных желаний. Г.С. Салливан высказал крайнюю точку зрения, а именно: идея неповторимой, индивидуальной личности есть заблуждение! Так сам, не желая того, знаменитый психиатр становится сторонником коллективистской психологии масс.

Современный человек крайне нуждается в открытии реальности и цен­ности внутреннего, субъективного мира психического, в открытии симво­лической жизни. По этому поводу Юнг говорит следующее:

Человек нуждается как в мире символов, так и в мире знаков. Символы и знаки необходимы, но их не следует путать друг с другом. Знак указы­вает на смысл известного предмета. По определению, язык является сис­темой знаков, но не символов. С другой стороны, символ является образом или изображением, которое указывает на нечто, в принципе неизвест­ное, на некую тайну. Если знак передает абстрактно-объективное значе­ние, то символ передает субъективное, живое значение. Символ обладает субъективным динамизмом, способным привлекать к себе внимание ин­дивида и вызывать восхищение. Символ представляет собой живую, орга­ническую сущность, которая выполняет роль передатчика и трансфор­матора психической энергии.

Символы являются продуктами спонтанной деятельности архетипической психики. Символ невозможно изготовить, его можно только открыть. Символы выполняют роль носителей психической энергии, поэтому их необходимо рассматривать как нечто живое. Они, сознательно или бессоз­нательно, передают эго жизненную энергию, которая обеспечивает инди­вида поддержкой, руководством и мотивацией. Архетипическая психика постоянно создает устойчивый поток живых, символических образов. При обычных обстоятельствах такой поток образов сознательно не восприни­мается; исключение составляют состояния сна и бодрствующей фантазии, когда понижается сознательный уровень внимания. Тем не менее, у нас есть основания полагать, что даже в состоянии полного бодрствования поток сим­волов, заряженных действующей энергией, продолжает свое движение, ос­таваясь незамеченным для эго. Символы просачиваются в сферу эго, по­буждая его идентифицировать себя с ними и неосознанно отреагировать их. Существует и иная возможность: символы перетекают во внешнюю среду посредством проекций, побуждая индивида участвовать во внешней деятель­ности и восхищаться внешними объектами.

2. КОНКРЕТИСТСКИЕ И РЕДУКТИВНЫЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ

Взаимосвязь между эго и символом имеет очень важное значение. Вообще говоря, существует три возможные модели взаимосвязи между эго и симво­лом или, что то же самое, между эго и архетипической психикой:

1. Эго отождествляет себя с символом. В этом случае символический образ реализуется в конкретном переживании. Эго и архетипическая психика едины.

2. Эго отчуждается от символа. Хотя символическую жизнь и невоз­можно разрушить, тем не менее, в данном случае она существует на бо­лее низком уровне, за пределами сознания. Символ сводится к знаку. Ее загадочные, настоятельные требования воспринимаются лишь как эле­ментарные, абстрактные факторы.

3. Третья возможность остается искомой. В этом случае эго, существу­ющее отдельно от архетипической психики, открыто и восприимчиво для воздействия символических образов. Становится возможным диалог между эго и возникающими символами. В этом случае сам символ спо­собен выполнять свою функцию, осуществляя роль передатчика и транс­форматора психической энергии при полном участии сознания. Указанные взаимосвязи между эго и символом приводят к двум возмож­ным заблуждениям, которые я называю конкретистскими и редуктивными. При конкретистском заблуждении, которое характеризуется большей при­митивностью, чем редуктивное заблуждение, индивид не способен отли­чать символы архетипической психики от конкретной, внешней реально­сти. Внутренние, символические образы воспринимаются как реальные внешние факты. Примерами такого заблуждения могут служить анимисти­ческие верования первобытных людей, галлюцинации и бред психотиков, различные предрассудки. К этой категории заблуждений относятся смешан­ные сочетания психической и физической реальности, например, в практи­ческой алхимии, астрологии и многочисленных современных знахарских культах. Этому заблуждению подвержены религиозные люди, которые оши­бочно соотносят символические религиозные обряды с конкретными фактами и принимают свои личные или узко ограниченные религиозные убеждения за всеобщие и абсолютные истины. Опасность поддаться кон-кретистскому заблуждению возникает тогда, когда мы поддаемся искуше­нию применить символический образ к внешним, физическим реальностям с целью манипулирования этими реальностями в наших интересах. Сим­волы оказывают целесообразное и эффективное воздействие только тогда, когда они обеспечивают изменение нашего психического состояния или сознательной установки. Их воздействия неоправданны и опасны, когда они применяются к физической реальности магическим путем.

При редуктивном заблуждении совершается противоположная ошибка. В этом случае упускается из виду значение символа, который ошибочно воспринимается только как знак для обозначения некоторого известного содержания. Основу редуктивного заблуждения составляет рационалисти­ческая установка, в соответствии с которой позади символов просматри­вается их "реальный" смысл. Этот подход сводит все символические образы к элементарным, известным факторам. Он опирается на предположение, что не существуют ни подлинная тайна, ни существенно неизвестное, вы­ходящее за пределы познавательных способностей эго. С этой точки зрения, не существует настоящих символов—существуют только знаки. Для тех, кто придерживается таких убеждений, религиозные символы свидетельст­вуют о невежестве и первобытных предрассудках. Редуктивному заблужде­нию подвержены и психологи-теоретики, которые рассматривают сим­волизм как первобытную, дологическую деятельность архаического эго. Мы впадаем в это заблуждение, когда рассматриваем наши субъективные реакции и образы с позиций абстрактного, статистического подхода, уме­стного в сфере естественной науки и физической реальности. Это заблуж­дение диаметрально противоположно ранее рассмотренному заблужде­нию, при котором субъективно-символический образ использовался для манипулирования физическими реальностями, осуществляя тем самым насилие над ними. Здесь абстрактно-объективный подход, уместный в ис­следовании внешней реальности, применяется к бессознательной психике для управления ею. Этот подход осуществляет насилие над автономной реальностью психического.

Как и во всех вопросах, касающихся личности, конкретистские и редук­тивные заблуждения невозможно устранить с помощью разумных увещева­ний. В действительности их можно рассматривать как две последователь­ные стадии развития личности. Состояние идентификации между эго и бессознательными символами приводит к конкретистскому заблуждению. Такое состояние характерно для начальной стадии развития эго, его можно наблюдать у первобытных людей и детей. Редуктивное заблуждение про­истекает из состояния отчуждения между эго и символизмом бессознатель­ного. Такое состояние характерно для дальнейшей стадии развития; быть мо­жет, в нем проявляется необходимая реакция на предыдущее состояние идентичности между эго и бессознательным. На этой стадии развитие эго требует умаления бессознательного и силы его символических образов. Тем не менее, эго и бессознательное остаются пребывать в состоянии разобщения, которое рано или поздно преодолевается, чтобы предоставить ин­дивиду возможность достичь целостности.

Конечная цель юнгианской психотерапии состоит в обеспечении осозна­ния символического процесса. Для осознания символов, прежде всего, необ­ходимо знать, как ведет себя символ на бессознательном уровне. Все бесче­ловечные обряды и ритуалы дикарей, невротические симптомы и извращения можно понять, если мы будем ясно представлять, как функционирует символ на бессознательном уровне. Основное предположение состоит в следую­щем: бессознательный символ переживается, а не воспринимается. Дина­мизм бессознательного символа воспринимается только как желание или стремление к какому-то внешнему действию. За этим стремлением образ не просматривается. Чисто психологический смысл не просматривается по­зади движущей силы символического образа, во власти которого оказался ин­дивид. Отождествленное с символическим образом эго превращается в его жертву, обреченную на конкретное изживание смысла символа, вместо его сознательного осмысления. Динамизм символа рассматривается и воспри­нимается лишь как вожделение или стремление к власти в той мере, в какой эго отождествляется с архетипической психикой. Это позволяет понять раз­личие между глубинной психологией Юнга и всеми остальными психоло­гическими теориями. До сих пор только Юнг и его последователи были спо­собны понять символ, а следовательно, и архетипическую психику, в которой проявляется символ, поскольку он действует, когда эго идентифицировано с ней. В тех случаях, когда Юнг видит сверхличностную архетипическую психику, Фрейд видит ид (оно). Этот ид служит карикатурой на человеческую душу. Архетипическая психика и ее символы наблюдаемы в той мере, в какой они проявляются, когда эго идентифицировано с ними. Ид представляет со­бой бессознательное, которое рассматривается как инстинкт, без учета об­разов, лежащих в основе инстинктов. Редуктивная интерпретация образов в их соотнесенности с инстинктами определяется пределами рассмотре­ния образов. В сущности, символическому образу отказано в праве иметь независимую реальность. Фрейдовский подход к бессознательному необ­ходимо понять, поскольку практически все школы современной психиатрии разделяют его мнение в той или иной форме. Ни один психиатр не будет отрицать, что инстинктивные потребности реально существуют, но почти все психиатры единодушно отрицают жизнь и реальность символических образов в себе и для себя.

В современной психологии получила широкое распространение точка зрения, согласно которой бессознательная психика, мотивируемая только инстинктами, в принципе чужда духовности, культуре и деструктивно воз­действует на символическую жизнь. Степень приверженности этому под­ходу определяет невозможность развития осмысленной внутренней жиз­ни. Разумеется, существует множество инстинктивных побуждений. Но символический образ, выполняющий роль передатчика и трансформа­тора психической энергии, поднимает инстинктивное побуждение на иной уровень, очеловечивает, одухотворяет и окультуривает грубую жи­вотную энергию. Инстинкт заключает в себе свой тайный смысл, кото­рый обнаруживается только посредством восприятия образа, присущего инстинкту.

Один из способов обнаружения скрытого образа состоит в использо­вании аналогий. Как отмечает Юнг, "создание ...аналогий освобождает ин­стинкт и биологическую сферу в целом от воздействия бессознательных содержаний. Отсутствие символизма, однако, создает перегрузку в ин­стинктивной сфере". В качестве примера использования метода ана­логий я хотел бы упомянуть одного пациента, который на бессознатель­ном уровне находился во власти яркого символического образа. Пациент вынужден был изживать этот образ в качестве симптома до тех пор, пока не смог исследовать его на сознательном уровне. Поскольку более мас­штабные явления легче исследовать, чем менее масштабные, я рассмотрю пример, так сказать, выпукло очерченный, благодаря тому, что в нем отра­жается симптом психопатологии. Я имею в виду случай трансвестизма, при котором молодой человек испытывает сильное побуждение носить женскую одежду. Когда молодой человек стал носить женскую одежду, его отношение к себе претерпело коренное изменение. Обычно он страдал от застенчивости, неполноценности и бессилия. Но когда он стал носить ка­кой-то предмет женской одежды, который можно было скрыть от взоров посторонних, он почувствовал уверенность в своих силах и сексуальных возможностях. Что же означает такой симптом? Пациент изживал бессоз­нательный символический образ. Поскольку симптоматические образы та­кого рода имеют тот же источник, что и сновидения, мы можем исследо­вать их так, как мы исследовали сновидения, применяя метод амплификации. Тогда мы можем спросить себя, как необходимо рассма­тривать ношение женской одежды? Какие можно найти общие мифологи­ческие параллели?

В книге V "Одиссеи" описано странствие Одиссея между островами Калипсо и феаков Схерии.*1 Во время этого странствия Посейдон поднял страшную бурю, которая привела бы Одиссея к гибели, если бы богиня моря Ино не пришла ему на выручку. Она велела ему снять одежду и плыть к острову, добавив: "Вот тебе мое покрывало. Оберни его вокруг груди. Оно заколдовано. Ты будешь вне опасности, пока носишь его. Как только твоя нога ступит на остров, брось его как можно дальше в море". Покрывало Ино является архетипическим образом, который скрывается за симптомом трансвестизма. Покрывало олицетворяет поддержку и сдерживание, обес­печиваемые материнским архетипом для эго во время опасной активации бессознательного. В период кризиса целесообразно воспользоваться той поддержкой, которой воспользовался Одиссей; но как только минует кри­зис, покрывало необходимо возвратить богине.

Еще одну параллель можно провести с жрецами Великой Матери в древ­нем Риме и Малой Азии. После посвящения жрецы носили женское платье и отращивали длинные волосы в знак служения Великой Матери. Следы этого жреческого трансвестизма существуют и по сей день в одежде като­лических священников, которые находятся на службе у Матери Церкви. Эти параллели показывают, что в основе влечения трансвестита лежит бессоз­нательная потребность в поддерживающем контакте с женским божест­вом—материнским архетипом. Это один из способов символического рас­смотрения симптома. Разумеется, упоминая образ божества, мы используем символ, поскольку невозможно дать точное определение божеству или сверхличностной силе. В таких случаях используется не знак, обозначаю­щий нечто известное и понятное на рациональном уровне, а символ, отра­жающий тайну. В случае успеха такой метод интерпретации может приве­сти пациента к символической жизни. Появляется возможность замещения симптома, окрашенного чувствами бессилия и вины, символом, который полон смысла, обогащает жизнь и воспринимается на уровне сознания, вместо бессознательного, компульсивно-симптоматического изживания.

Рассмотренный случай показывает, как можно трансформировать симп­том в символ посредством осознания его архетипических основ. Каждый симптом проистекает из образа какой-либо архетипической ситуации. На­пример, многие симптомы тревоги имеют в качестве архетипического кон­текста борьбу героя с драконом или ритуал инициации. Многие симпто­мы чувств разочарования и обиды воспроизводят архетипическую встречу Иова с Богом. Приобретение способности распознать архетип или симво­лический образ за симптомом тотчас трансформирует переживание. Этот процесс нередко протекает довольно болезненно, но он имеет смысл. Вме­сто изолирования страдальца от родных и близких, теперь он объединя­ется с ними в более глубокой гармонии. Он ощущает себя равноправным уча­стником в коллективной деятельности, т.е. в трудном развитии человеческого сознания, которое началось во мраке первозданного болота и неизвестно, где закончится.

Настроения и эмоциональные состояния также способны раскрыть свой смысл, если найден соответствующий символический образ. Возьмем, к примеру, человека, который испытывает раздражение. Все получается не так, как ему хочется, но он не в состоянии ни отреагировать аффект, ни вы­теснить его. Наконец, он взмолился о понимании смысла своего состоя­ния. Ему тотчас пришел на ум образ трех человек в печи, раскаленной огнем. Об этом эпизоде упоминается в Книге Пророка Даниила. Он прочитал дан­ный фрагмент в Библии, и в процессе размышления о нем раздражение ис­чезло. В третьей главе Книги Пророка Даниила упоминается указ Навуходо­носора, согласно которому все люди должны по сигналу пасть и поклониться золотому истукану. Седрах, Мисах и Авденаго отказались поклониться золотому истукану. Тогда Навуходоносор исполнился ярости и велел бросить их в печь, раскаленную огнем. Но Седрах, Мисах и Авденаго остались не­вредимы, причем в огне был виден четвертый муж, и вид четвертого был "подобен сыну Божию".

Упомянутый образ устранил раздражение, потому что смысл настрое­ния нашел в нем символическое отражение. Царь Навуходоносор олице­творяет своевольную, властную фигуру тирана, который присваивает себе права Бога и исполняется ярости, когда ему не воздают почести, подобаю­щие божеству. Кроме того, он олицетворяет эго, отождествляемое с Само­стью. Его ярость синонимична огненной печи. Отказавшись придать лич­ностной мотивации сверхличностное значение, Седрах, Мисах и Авденаго добровольно отдают себя во власть огня фрустрации Навуходоносора. Этому соответствует способность пациента отказаться от идентификации с аффектом и вместо этого терпеливо сносить его, чтобы, в конечном счете, найти смысл этого аффекта в сфере активного воображения. Четвертый персонаж, который появляется в печи, "подобно сыну Божию", олицетворяет сверхличностный, архетипический элемент психики, актуализированный в опыте. В качестве четвертого элемента он несет с собой смысл, облегче­ние и целостность.

Приведенный пример служит иллюстрацией к высказыванию Юнга. По поводу своей встречи с бессознательным он пишет следующее:

"Я жил в состоянии постоянного напряжения... В той мере, в какой мне удавалось трансформировать эмоции в образы, т.е. находить образы, которые скрывались в эмоциях, я чувствовал себя спокойнее и уве­реннее".

Индивид воспринимает превратности судьбы как симптомы в той мере, в какой он не осознает символическую сторону жизни. Симптомы отра­жают состояния тревоги, которые не поддаются нашему контролю и, по существу, бессмысленны, не имеют ни ценности, ни значения. Фактически симптомы представляют собой символы, деградировавшие в результате редуктивного заблуждения эго. Симптомы невыносимы потому, что они не имеют смысла. Можно смириться почти с любым затруднением, если мы можем распознать его смысл. Оно бессмысленно и поэтому представ­ляет для человечества величайшую опасность.

Наша бодрствующая жизнь состоит из ряда настроений, чувств, идей и актуальных потребностей. Мы проходим через последовательные пси­хические состояния, которые можно сравнить с бусинами, нанизанными на одну нить. В зависимости от нашей сознательной установки, мы воспри­нимаем эти четки жизни либо как последовательность бессмысленных симптомов, либо, благодаря символическому пониманию, как ряд нуминозных встреч эго и сверхличностного психического. Наши радости и огорчения являются симптомами, если они не имеют символического смысла. Индийские мудрецы признавали справедливость этого утвержде­ния в своей теории Майи. Согласно этой теории, между радостями и огор­чениями, которые служат симптомами жизни, существует неразрывная связь. Для освобождения от болезненных симптомов необходимо освобо­диться от приятных симптомов. С точки зрения аналитической психологии, стремление индийцев к освобождению от актуальности радостей и огор­чений равнозначно поиску символической жизни. Нирвана не предпола­гает бегство от реальности жизни. Напротив, она предполагает раскрытие символической жизни, способной освободить человека от "ужасного скре­жета повседневной жизни", которая есть не что иное, как чередование бес­смысленных симптомов.

3. СИМВОЛИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ

В определенной форме символическая жизнь составляет предваритель­ное условие психического здоровья. Без символической жизни эго отчуж­дается от своих сверхличностных истоков и становится жертвой, так ска­зать, космической тревожности. Сновидения нередко позволяют исцелить отчужденное эго, передавая ему ощущение его истоков. Приведем пример такого сновидения. Сновидица пыталась разрешить проблему отчужде­ния эго от Самости. Она стала жертвой глубоких чувств депрессии, ник­чемности и бессмысленности своей жизни и способностей. Тогда ей при­снился следующий СОН:

Это сновидение произвело на сновидицу сильное впечатление. Она вос­приняла сновидение как нечто исцеляющее. Получил ответ вечный вопрос о смысле ее жизни. Но в чем состоял ответ? Пробудившись, она не могла сразу вспомнить, что говорил старец. Затем она неожиданно вспомнила древне­еврейскую легенду, которую она однажды прочитала в какой-то книге. Тут-то она и поняла, что священнослужитель (раввин), в сущности, говорил с ней об этой легенде. В легенде говорилось следующее:

Сновидение, вызвавшее в памяти сновидицы прекрасную легенду, слу­жит замечательным примером функционирования оси эго-Самость, кото­рая позволяет эго осознать свои истоки и смысл и пробудить симюлическую жизнь. Фигура старца, священнослужителя (раввина) олицетворяет то, что Юнг называл архетипом мудрого старца. Он является духовным руководи­телем, носителем мудрости и исцеления. Я рассматриваю его как персони­фикацию оси эго-Самость. Сочетая в себе священнослужителя и раввина, он объединяет две различные религиозно-символические традиции, хотя рас­сказанная им история не относится к какой-либо конкретной религиозной системе. Тема предродовых истоков эго является архетипическим образом, для которого можно найти немало примеров. Например, существует тео­рия Платона о предродовых идеях, которая подробно изложена в "Федоне". Согласно этому мифу, любое учение есть воспоминание предродового зна­ния, которое является врожденным, но было забыто. С психологической точки зрения это означает, что архетипические формы человеческого опыта предсуществующи или априорны; они ожидают воплощения в биографии оп­ределенного индивида. В явном виде платоновская теория воспоминания нередко встречается в сновидениях. Человеку может присниться, что он уча­ствует в значительном событии, которое, как он смутно помнит, произошло раньше и теперь осуществляется в соответствии с каким-то ранее разрабо­танным планом. Приведем описание такого сновидения:

Эта очаровательная легенда содержит прекрасное описание психоана­литической теории происхождения и развития сознательного эго. Эго рож­дается как дитя царской, небесной семьи. Рождение эго соответствует пер­воначальному состоянию идентичности эго с Самостью или архетипической психикой. Из первоначального рая его отправляют с поручением. Это соот­ветствует необходимому процессу сознательного развития, которое приво­дит эго к разлуке со своей первоначальной матрицей. По прибытии в чу­жую страну оно забывает о поручении и засыпает. Эта ситуация соответствует отчуждению эго от Самости и состоянию бессмысленного существования. Письмо от родителей пробуждает спящего и напоминает о поручении. Его жизнь вновь обрела смысл. Восстановилась связь между эго и его сверх­личностными истоками. Я бы сравнил это событие с пробуждением симво­лического сознания.

Между этой историей и сновидением, в котором фигурировал священ­нослужитель (раввин), существует интересная параллель. В сновидении сновидица, выслушав слова мудрого старца, отмечает: "Беседуя со мной, он позволил мне соприкоснуться с чем-то таким, что я когда-то давно знала, еще до своего рождения". Аналогично этому в "Гимне Жемчужине" герой, прочитав письмо, отмечает: "Я читал слова письма так, словно они были написаны в моем сердце". В каждом из этих случаев индивид получает на­поминание о чем-то таком, что он когда-то знал, но забыл—о своей пер­вородной природе.

В "Гимне Жемчужине" пробуждение вызвано с помощью письма. Мно­гообразие характера этого письма свидетельствует о том, что оно является подлинным символом, смысловую насыщенность которого не способен вместить в себя один конкретный образ. Оно—письмо, но оно является и в виде орла. Кроме того, письмо является голосом, который превращается в священную речь. Когда настало время отправиться в обратный путь, письмо претерпело еще одну метаморфозу и превратилось в путеводный свет. Встре­чая в сновидениях образ, претерпевающий множество таких превраще­ний, можно с уверенностью сказать, что мы имеем дело с динамическим символом, который обладает особой притягательностью. Таким символом в рассматриваемой легенде служит образ письма-орла-голоса-света. Письмо является средством связи на расстоянии. Орел, названный в тексте царем птиц, напоминает о том, что птицы всегда считались посланницами Бога. Од­нажды мне довелось работать с психотическим пациентом, который сооб­щил мне, что он получал послания от Бога. На мой вопрос, каким образом он получал эти послания, пациент ответил, что послания ему доставляли птицы. Кроме того, птицы наводят на мысль о голубе, символе Святого Ду­ха, который выполнял роль связующего звена между Богом и человеком (рис.33 и 34)- Голос напоминает индивиду о зове или призвании. В этой теме неизменно находит отражение переживание пробуждения, которое приво­дит индивида из сферы личных забот в мир более значимой судьбы. В каче­стве светильника, указующего путь, письмо можно сопоставить со звездой Вифлеемской, которая привела людей к месту рождения Христа, т.е. к ме­сту проявления многогранности, символизирует ось эго-Самость, линию связи между эго и архетипической психикой. Осознание этой оси приво­дит к пробуждению и трансформации личности. При этом раскрывается новая грань смысла, которая придает важное значение субъективности.

В оде Вордсворта "Знаки бессмертия" содержится другой пример архе­типической темы предродового происхождения души (здесь приводится бо­лее подробная цитата):

Наше рождение есть лишь сон и забвение:

Душа, появляющаяся с нами, звезда нашей жизни

Обитает в иных местах

И пришла издалека.

Не в полном забвении

И не в абсолютной наготе,

Но в облаках славы исходим мы от Бога,

И Он есть наша обитель:

Те небеса, что в детстве окружают нас!

Тени темницы начинают смыкаться

Над головой растущего мальчика.

Но в радости он созерцает свет;

Жрецом Природы остается юноша,

Который с каждым днем

Все дальше удаляется от востока.

В пути его сопровождает дивное видение.

Мужчина видит его постепенное угасание

И растворение в свете обычного дня.

На этой стадии герой Вордсворта прибывает в Египет, забывает о своей миссии и погружается в сон. Он не получает письма, способного пробу­дить его от сна, но его одолевают предчувствия: ...И в тихую погоду, вдали от моря Наши души созерцают бессмертное море, Которое привело нас сюда, Способные тотчас отправиться к нему, Чтобы увидеть детей, резвящихся на берегу, Услышать голос могучих волн... Благодаря человеческому сердцу, которым мы жиьгм, Благодаря его нежности, радостям и страхам Самый жалкий цветок способен вызвать во мне мысли, Которые нередко лежат слишком глубоко, Чтобы выразить их в словах. В последних двух строках содержится косвенное указание на символи­ческую жизнь.

Ось эго-Самость находит отражение в сновидениях. Каждое сновидение можно рассматривать как письмо, отправленное в Египет, чтобы разбудить нас. Если мы и не способны прочесть письмо, то, по крайней мере, мы обя­заны вскрыть его и попытаться прочесть. Мне рассказали о человеке, кото­рый презрительно относится к анализу и интерпретации сновидений. Он проанализировал свои сновидения и пришел к заключению, что сновидения вообще не имеют никакого смысла. Они вызваны физическими ощущени­ями, которые испытывает индивид в постели, например, обернув ноги про­стынями или лежа на руке. Здесь необходимо обратить внимание на сны, которые снились человеку с такой сознательной установкой. Ему снился ряд повторяющихся кошмаров. Ему снилось, что он стоит по колено в трясине и постепенно погружается в нее, не будучи в состоянии даже пошевелиться. Иногда ему снилось, что он—слепой, а иногда, что он—паралитик.

Образы сновидений нередко указывают непосредственно на функцио­нирование оси эго-Самость. Это относится и к сновидению, в котором фи­гурирует священнослужитель (раввин). Мне повстречались несколько сно­видений, в которых используется образ острова, нуждающегося в системе связи с материком. Приведем пример такого сновидения:

В этом сновидении представляется значимым возражение соседей про­тив омерзительности телефонного кабеля. В сущности, суждения сновидца о ценностях основаны на эстетических соображениях. Для того чтобы при­знать ценность нового способа связи с материком, т.е. с архетипической психикой, сновидец должен освободиться от тирании эстетизма, которая не признает никаких ценностей, кроме своих собственных. Это свидетель­ствует о том, что встреча с осью эго-Самость и символической жизнью осу­ществляется посредством низшей функции, т.е. с помощью самой слабой ча­сти личности. Осознать нечто, запредельное для эго и поддерживающее нас, можно только через понимание и признание нашей слабости.

Приведем еще одно сновидение, в котором содержится замечательный пример оси эго-Самость и ее нуминозного воздействия. Этот сон приснился пациенту за год до начала анализа, когда он испытывал сильные страдания. Несмотря на продолжительность и трудность психотерапии, сон предвещал успешное завершение лечения этого пациента:

"Я стою на крыше помещения, полностью окруженного водой. Над водой звучит прекрасная музыка. Музыка доносится от четырех мудрецов, которые стоят в утлых челнах. Каждый их них движется по направ­лению одной из четырех сторон света. Они одеты в пышные одеяния и движутся по воде в голубовато-серой дымке рассвета. Я осознаю, что музыка, которую несет каждый из мудрецов, характеризует на­правление света, откуда движется мудрец. Эти четыре качества му­зыки сливаются в единое звучание, которое произвело на меня столь сильное впечатление, что спустя три года я написал о нем. Четыре мудреца поднимаются по лестницам, расположенным в каждом углу помещения. Я испытываю чувство величайшего благоговения и волне­ния. Это чувство слабеет, когда они поднимаются на крышу. Их при­сутствие волнует меня. Я понимаю, что они пришли, чтобы подгото­вить меня к выполнению какой-то работы. Я должен спуститься по лестнице и выполнить какое-то задание, которое требует продолжи­тельного сосредоточения и усердия. По возвращении я вижу, что чет­веро мудрецов отправились в обратный путь в своих утлых челнах. Хотя я испытываю разочарование, музыка кажется мне еще более восхитительной и даже торжествующей. У меня возникает ощуще­ние, что я успешно выдержал испытание. Затем я замечаю, что на том месте, где стоял каждый мудрец, теперь стоит каменный исту­кан, который, хотя и абстрактно, олицетворяет не только сущность мудреца, но и все то, что заключает в себе культура того направле­ния света, откуда он пришел. У меня появилось чувство благодарности за то, что я могу доказать, что они были там. Затем я обратил внимание на четырех мудрецов, каждый из которых возвращался в утлом челне к своему направлению света. Музыка стала более величественной. И вновь я с особенной ясностью услышал, как личности каждого из четырех направлений света таинственно сли­ваются в "сверхмузыкальном" звучании. День прояснился, и меня окру­жила насыщенная голубизна. В конце сна у меня появилось ощущение небывалого здоровья".

Я не собираюсь останавливаться на личностных аспектах этого сновиде­ния, но, тем не менее, я хотел бы рассмотреть его лишь в той мере, в какой оно иллюстрирует функцию оси эго-Самость. Драма сновидения разыгрыва­ется на крыше помещения, которая представляет собой разновидность плат­формы, поднятой над водой. На каждом из четырех углов крыши установле­на лестница. Это напоминает мне древнеегипетское представление о боге Атуме. Его олицетворяла мировая возвышенность, поднимавшаяся из перво­зданного океана. По мнению Кларка, этот символ первозданной возвышен­ности "вскоре был формализован и превратился в возвышение с пологими или изношенными сторонами или в платформу со ступенями на каждой стороне. ...Вероятно, эту идею воплощали в себе ступенчатые пирамиды".8 Здесь уместна аналогия и с вавилонским зиккуратом, священной возвышенностью, по четырем сторонам которой располагались ступени, которые вели к платформе. Наверху платформы располагалась усыпальница Мардука (рис. 35). Вершина священного возвышения считалась центром мира, местом, где проявлялась божественная творческая сила, и местом встречи Бога и человека. Эти же идеи связаны и с пирамидами индейцев племени Майя

Образ мудрецов, приносящих дары, напоминает мне историю о рожде­нии Иисуса и трех волхвах. Тема принесения даров встречается в мифе о рождении героя, который, мы могли бы добавить, также является мифом о рождении эго.9 Но какое значение имеет появление четырех мудрецов вме­сто трех? Существует легенда о том, что, когда родился Иисус, к нему должны были прийти не три, а четыре мудреца из четырех стран мира, но четвер­тый задержался и не поспел вовремя прийти. Существование четырех му­дрецов, появляющихся с четырех сторон света, соотносится с символизмом мандалы и указывает на то, что мудрецы олицетворяют функцию Самости или психической всеобщности. Поэтому мудрецы символизируют четвероякую ось эго-Самость. Они являются посланниками и носителями даров, ко­торые прибывают из заморской страны, чтобы восстановить связь с эго. Здесь уместно напомнить о сновидении, в котором священнослужитель (раввин), подобно мудрецу, помог сновидице установить связь с ее сверх­личностными истоками.

Я хотел бы обратить ваше внимание на символизм света в этом сно­видении. Сновидение начинается на рассвете. Рассвет становится свет­лее, когда мудрецы достигают крыши. В кульминационный момент снови­дения рассвет достигает еще большей яркости. Свет олицетворяет со­знание. У всех народов мира существуют мифы о творении, в которых описывается создание света. Такие мифы указывают на создание эго, ко-

9 Точнее говоря, герой олицетворяет влечение к индивидуации, с которым взаи­модействует эго. которое олицетворяет свет сознания, возникший из мрака бессознатель­ного. Аналогично этому, рассвет является ежедневным рождением света солнца и поэтому может быть использован в качестве образа, символи­зирующего рождение сознания. Таким образом, мы можем рассматривать данное сновидение в его соотнесенности с ростом или развитием сознания сновидца. Эта интерпретация соотносится и со смысловым значе­нием мудрецов, неотъемлемым атрибутом которых является мудрость. В психологическом смысле мудрость есть свет. Мудрецы являются носи­телями света сознания.

Еще одна особенность сновидения состоит в том, что каждый мудрец оставляет после себя свое изображение—истукан, который олицетворяет то направление света, откуда пришел мудрец, и служит материальным свидетельством реальности его посещения данного места. Это очень ин­тересно. По-моему, здесь находит отражение символический процесс как таковой. Архетипические силы, олицетворяемые мудрецами, приносят в качестве даров для эго свои изображения, символы, которые напоминают индивиду о его сверхличностных связях. Функционально эти изображе-i шя соответствуют письму, орлу и путеводному свету в "Гимне Жемчужине". Они передают символический смысл, выполняя роль связующих звеньев между эго и архетипической психикой.

Слово "символ" происходит от греческого слова "симболон", в кото­ром объединяются два корневых слова: сим в значении "вместе" или "с", и болон в значении "то, что было отброшено". Отсюда основное значение слова симболон: "то, что было сведено вместе". В первоначальном упо­треблении в греческом языке символы обозначали две половины пред­мета (например, палочки или монеты), которые торговцы оставляют у себя в качестве залога для установления в дальнейшем личности предъя­вителя одной половины по отношению к владельцу другой половины. Этот термин соответствует нашему слову "бирка", о которой в полном из­дании словаря Вебстера сказано следующее: "У торговцев существовал обычай после нанесения меток или зарубок на учетную дощечку предъяв­лять количество поставленных товаров и раскалывать дощечку вдоль че­рез метки так, чтобы половинки точно соответствовали друг другу. Про­давец оставлял себе одну половинку, а покупатель—другую". Таким образом, первоначально символ представлял собой половинку, указывающую на недостающую часть предмета. Соединение половинок позволяло восста­новить первоначальный, целостный предмет. Этот процесс соответствует нашему пониманию психологической функции символа. Символ приво­дит нас к недостающей части целостной личности. Он позволяет нам ус­тановить связь с нашей первоначальной всеобщностью. Символ устраняет нашу расщепленность, отчужденность от жизни. Поскольку целостная личность значительно больше, чем эго, символ реализует нашу связь со сверхличностными силами, которые составляют источник нашего суще­ствования и смысла нашей жизни. Поэтому необходимо относиться с должным почтением к субъективности и способствовать развитию сим­волической жизни.