Эллюль, Жак. Политическая иллюзия. Пер. В. В. Лазарев
жүктеу/скачать 1.49 Mb.
|
| В наше время обычная реакция на возрастание власти государства, расширение сфер его проникновения и на автономную сущность политических отношений состоит в том, что к гражданину предъявляется требование осуществлять эффективный контроль над государством. Гражданина надо заставить различными путями и средствами отрешиться от пассивности и взять в свои руки былой контроль над ситуацией. Многие предчувствуют трудности на этом пути, но не считают это дело вовсе безнадежным. В большинстве случаев это представляется возможным, если начать действенно контролировать политических деятелей, или попытаться придать новый смысл всеобщему избирательному праву, или новую значимость совещательному процессу, или ввести особое устройство демократии, которое можно назвать, скажем, организованной демократией. Коротко тезис звучит так: все зависит от способности гражданина и способа его включенности в политичес-
кую жизнь. Величайшее зло, способное попустительствовать безудержному всесилию государства, — это, согласно приведенному рассуждению, аполитичность гражданина. Считается, что гражданин, если он образован и наделен знанием о своих правах и обязанностях, может в конечном счете установить свою власть над государством1. Это, на мой взгляд, покоится на идеалистическом (от слова "идеал") понимании человека и на старом взгляде на государство2. Я не стану здесь пускаться в обсуждение проблемы человеческих способностей вообще, столь часто выдвигаемых на первый план, а остановлюсь только на особой проблеме нашего времени: как может современный человек эффективно контролировать государственную власть, когда люди по существу не имеют времени для получения информации по всем вопросам, даже если бы она была доступна им в необходимом объеме. Контролировать государство — значит иметь полный доступ ко всем его делам. Быть гражданином при таких 1 Это отличается от того, что было подвергнуто анализу на предшествующих страницах, т.е. оттоймысли, что индивид может быть ограничивающим фактором для государственной автономии. Здесь же вопрос стоит о контроле гражданина над государством. Множество статей по проблеме контроля над государственной властью, которые появились во Франции с июля по сентябрь 1962 г., до референдума, в большинстве своем ограничивались старыми идеями о контроле парламента над высшим исполнительным органом, о защите свободы путем передачи законодательной власти в руки ассамблеи и т.д. На этот счет мало было сказано такого, что свидетельствовало бы о действительном понимании (авторами) современного государства. 2 Шумпетер ясно показывает в своей критике традиционного учения о демократии, что народ не способен контролировать государство. См.: Capitalism, Socialism, Democracy. N.Y., 1950. Ch. XX. условиях — значит отдавать все свое время гражданским обязанностям. Греки и римляне хорошо это понимали. Несомненно, было бы очень желательно, чтобы политическая деятельность стала основной функцией человека в нашей грядущей новой цивилизации, основанной на свободном времени. Но эта цивилизация досуга — дело не завтрашнего дня, и, кроме того, мы можем, достигнув ее, почувствовать огромное разочарование. Даже если обещаемый досуг будет предоставлен, человек доброй воли, получивший в свое распоряжение свободное время, может оказаться не в состоянии воспрепятствовать обстоятельствам, которые все увереннее утверждают себя в политической области. Это не столь податливые вещи, какими нам хотелось бы их видеть. Вера гражданина в свою способность контролировать политический механизм есть результат нереалистических воззрений или отсутствия практического опыта столкновений с государственной властью. Когда встает вопрос о контроле над государством, мы сразу же убеждаемся, что бытующий ныне взгляд на политические силы устарел: человек все еще придает огромное значение общественным устройствам и конституциям, стремлению к юридическим обоснованиям и к установлению справедливой власти и эффективного контроля. Все эти вещи, конечно, имеют определенное значение, но они никогда не смогут привести к действительным изменениям. Еще меньше они способны воздействовать на развитие государства. Это не значит, что современное демократическое государство есть то же самое, что и авторитарное государство. Власть закона имеет значение. Некоторые из предлагаемых реформ действительно интересны. Но все, что я читал или слышал о контроле гражданина над политической властью, основано на давно вышедшем из моды взгляде на государство: нам предлагают иллюзию, которая, как и всякая иллюзия, таит в себе смертельную опасность. ПОЛИТИЗАЦИЯ В наши дни уже стало банальностью повторять: все имеет политическое значение. Нам совсем недавно напомнили, что политизация "осуждается как официальными моралистами, так и порядочными людьми"1. Но что такое политизация? Нам раскрыли две ее стороны: политизация обусловлена важностью и частотой проявлений идеологической полемики; и она ознаменована тенденцией интерпретировать все социальные проблемы в соответствии со схемами и приемами, преднаходимыми в политическом мире. Без сомнения, эти две характеристики являются частью феномена политизации, но они слишком ограниченные и частные для того, чтобы, опираясь на них, дать полное описание политизации. Совершенно верно, один из этих аспектов политизации в нашем обществе — это обилие идеологических дебатов, принципиальных раз- 1 Bourricaud F. Esquisse d'une theorie de l'autorite. P.: Plon, 1961. P. 326. ногласий, систематической аргументации по определенным направлениям. Но политизация проникла также и в страны, где идеологические дебаты не занимают важного места; более того, мы должны спросить, почему эти идеологические споры обострились и как люди относятся к вопросам политики, а не просто к тому или иному политическому учению? Вместе с тем, несомненно наблюдается тенденция рассматривать все социальные проблемы в системе приемов и методов политики, т.е. в полемике, на конференциях и т.д. Но это слишком узкий и ограниченный взгляд на политизацию, потому что сначала еще следует убедиться, что все проблемы стали в наше время политическими. Речь идет об использовании уже принятых политических методов при рассмотрении вопросов, которые, на первый взгляд, не представляются политическими. Дело в том, что эти вопросы затрагивают теперь и область политики, и политические методы способны помочь их разрешению, потому что они стали частью и предпосылкой политических отношений'. Существенный элемент, который должен быть принят во внимание, если мы хотим понять феномен политизации в целом, — это наличие если не причины, то по крайней мере движущей силы этого явления. Это факт роста влияния самого государства. Государственный акт регулирует постоянно растущее количество областей, сфер. Средства государственного воздействия постоянно умножаются и совершенствуются. Их важность возрас- 1 Мы не указали здесь на высокий жизненный уровень в сельском хозяйстве, который открыл возможность для развития подлинной демократии, установления устойчивого управления и развития социально-политических механизмов. тает. Все это идет рука об руку с неизбежной централизацией и с тотальной организацией общества силами государства. Национальное государство является наиболее важной реальностью в наше время. Это значительно более фундаментальный фактор в нашем мире, чем экономическая реальность. Теперь государство направляет экономику. Конечно, государство должно принимать во внимание экономические факторы. Экономика не пассивный баланс в руках своевольного и капризного правителя. Но правитель, сведущий в экономических механизмах, определяет экономику в значительно большей степени, чем экономика — государственную политику. Государство не просто надстройка. Марксов анализ пригоден только для XIX в., когда появление неподконтрольной, бурно развивающейся экономической силы отмело слабое, либеральное, с нечетко очерченными рамками государство в тень и подчинило его. Но сегодня главным социальным феноменом является государство, становящееся все более всеобъемлющим, все более прочным, повсюду стоящим во главе угла. Конечно, Ленин хорошо знал, что всякая революция должна носить политический характер, но в своем последнем письме (в "Завещании") он признавал, что для него возникновение, развитие и утверждение советского государства — примечательны и вызывают тревогу. Не в результате кризиса, не случайно и не из-за неблагоприятно складывающихся обстоятельств при разрешении высочайших задач возникало такое положение, что советское государство никогда не прекращало усиливаться, несмотря на мнимое ослабление власти со времен Хрущева. Только марксистские ортодоксы способны все еще цепляться за догму об "отмирании государства"; в наше время ясно, что забота советского государства о делах всякого рода администрирования ни в коем случае не означает отмирания государства; напротив, это означает превращение его в абсолют. Это развитие могло иметь место только в результате потребности человека в комфорте, что и является целью всякой пропаганды. Укрепляя свое могущество, советское государство не осуществляет своего особого предназначения. Советское общество не эволюционирует по особым законам, и переход к социализму не изменил общих социально-политических направлений развития. То, что мы наблюдаем в советском обществе, является общей чертой развития государства в нашем мире — разрастание и структурализация. Конечно, мы знаем обо всех различиях между советским государством и американским государством, британским или французским государством. Налицо юридические и конституциональные различия, различия в деятельности и в стремлениях. Они, конечно, есть, но они незначительны по сравнению со сходствами, особенно с общей направленностью развития. Гораздо больше различий между характером американского государства в 1910 и в 1960 гг. (несмотря на то, что оно конституционально оставалось одним и тем же), чем между ним и советским государством (несмотря на конституциональные различия этих государств). Идея о том, что государство стало самостоятельным феноменом — наиболее важным в нашем обществе, — все же признается и некоторыми марксистами, как это видно из хорошо известного анализа появления третьего класса (бюрократии, номенклатурных кадров, технических руководителей), класса тех, кто представляет собой реальную политическую силу. Тот факт, что эта политическая сила волей судьбы породила свой особый класс, служит, пожалуй, наиболее ярким доказательством победы государства над обществом1. И в наши дни индивид, скованный по рукам и ногам политическими силами, представляется куда более серьезным и решающим фактором, чем экономическое отчуждение. Замена политического рабства рабством экономическим — это в наше время ходячая мошенническая перестановка. Теперь величайшей проблемой оказался гражданин, зажатый в тиски политической властью. В известном смысле мы можем чувствовать себя спокойно, потому что здесь мы возвращаемся к хорошо знакомым проблемам, всегда обсуждавшимся в политических и философских кругах. Как должны строиться отношения человека с государственной властью? Призовите на помощь Платона и Монтескье. Грозит ли индивиду опасность быть поглощенным государством? Обратитесь к Гоббсу и Руссо. Но я хочу подчеркнуть, что, кроме обычных рассуждений о природе власти (которой уделяется в наше время недостаточное внимание), следует помнить и об уникальности нашей ситуации. Проблема в новых условиях изменилась, и политическая философия прошлого здесь нам плохой помощник. Мне представляется, что существует целая промежуточная область (и она еще слишком мало исследована) между тем, что изучают представители политической науки, которые зачастую ограничиваются поверхностным анализом событий, и областью чисто политической мысли (я готов назвать ее политичес- 1 Djilas M. The new Class. N.Y., 1957. кой метафизикой), остающейся сравнительно устойчивой. Я попытаюсь держаться в границах этой промежуточной области. Итак, рост государственной машины — это первый момент. Второй момент, который обусловливает и детерминирует политизацию общества, — это все более и более активное участие индивидов в политической жизни. Этот рост политической активности является докт-ринальным ответвлением демократии — разного рода упорядочивания в тех или иных республиканских государствах; благоприятная демографическая ситуация, приближающая массы к постам власти; средства ускоренной коммуникации; развитие образования; наконец, тот факт, что государственные решения все в большей мере касаются каждого, а государство не чувствует подтверждения своей правозаконности иначе, как пользуясь явно выраженной поддержкой со стороны народа. Таковы предпосылки и симптомы этой возрастающей партици-пации'. Все эти формы довольно очевидны и признанны. Но один отвергаемый факт следует подчеркнуть. Признается, что, начиная с XVIII в., степень участия индивидов в политической жизни возрастает. Но хотя это в общем и признается (до XVIII в. степень такого участия была очень низкой на Западе), все же опускается дополнение к этому положению, а именно: за редким исключением, политические отношения сами по себе и в глазах людей играли до того времени незначительную роль. Учитывая тот факт, что именно мы подробно судим о всех в политических делах, такое положение кажется невероятным. Ellul J. Propaganda. New York, 1964. Chap. IV. Как можем мы допустить, что в те, прошлые века политические отношения не были предметом интереса, страстного увлечения, а отсутствие широкого участия в них населения — далеко не столько результат автократического характера господствующих режимов, сколько следствие безразличия к этому самой публики? Тем не менее оказывается, что политические отношения веками, за редким исключением, порождали мало активности, оставались делом специалистов в особой области или игрою королей, которая затрагивала крайне ограниченный круг людей. Подлинно политическими революциями были дворцовые перевороты, и когда они случались, то массы редко становились чем-либо большим, нежели дополнением или театральной декорацией. Как бы то ни было, даже если это высказывание не вполне верно, все же деятельное участие масс в политических делах является новым феноменом. Мыслить обо всем как о политическом, маскировать все употреблением этого слова (наряду со ссылками на мыслителей, начиная от Платона и др.), отдавать все в руки государства, апеллировать к государству при всяких обстоятельствах, подчинять проблемы индивидуальности групповым проблемам, полагать, что каждый поднялся на уровень политических отношений и достаточно зрел, чтобы заниматься ими, — вот факторы, характеризующие политизацию современного человека, и как таковые они заключают в себе миф. Миф в таком случае обнаруживает себя в верованиях и в результате вызывает почти религиозную страсть. Мы не можем представлять себе общество иначе, как управляемое вездесущим и всемогущим государством. То, что раньше расценивалось как утопический взгляд на общество, где государство исполняло роль мозга, оказалось в настоящее время не только идеологически признанным, но и основательно внедрилось в глубину нашего сознания. Действие вразрез с ним привело бы нас к радикальному разладу с целым направлением нашего общества — такого наказания мы, пожалуй, не заслуживаем. Мы больше не в силах даже помыслить общество, в котором политическая функция (правительственной власти) была бы ограничена внешними средствами: мы пришли к монистической идее власти, которая предотвращает появление всякой иной власти. Мы не можем даже помыслить общества с автономными "промежуточными" или с уклоняющимися от общего курса направлениями деятельности группами. Признание главной роли политических отношений — вот одно из общих социологических предположений, разделяемое всеми и все шире распространяющееся по миру. Мы считаем естественным, что все без остатка должно быть подчинено власти государства; нам бы казалось необычным, если бы какая-нибудь деятельность избегала этой подчиненности. Государство, все более и более активно вторгающееся буквально во все отношения, — вот ситуация, соответствующая нашей убежденности, что дело должно обстоять именно таким образом. Всякая попытка какого-нибудь предприятия, университета или благотворительного заведения оставаться независимым от государства кажется нам анахронизмом. Государство есть непосредственное воплощение общего благосостояния. Государство есть великий распорядитель, великий организатор, центр, из которого проистекают все разумные, уравновешенные, беспристрастные, т.е. справедливые решения. Если случайно мы обнаруживаем, что эти решения не таковы, мы впадаем в глубокую печаль, до того мы захвачены этим представлением о совершенстве государства. По обыденным представлениям, в нашей социальной организации не может существовать никакого иного центра решений. Повторяю: показательным и решающим является не сам факт присутствия государства в центре жизни каждого из нас, а наше внутреннее и личное признание этого как факта. Мы верим, что для того, чтобы в мире сохранялся порядок, государство должно обладать всеми полномочиями. Напротив, мы обнаруживаем довольно курьезный подход некоторых представителей социальной психологии, которые рассматривают каждый феномен власти, на любом уровне, во всяких группах и каким бы образом он ни проявлялся, как только казус, образцом которого служит государство. Если в группе появляется лидер, или если в семье отец диктует свою волю, или если эксперт оказывает давление на корпорацию, то феномен власти выносится за пределы его собственного контекста, а затем вновь концептуально подводится под авторитет государственной власти, так что всякое проявление власти оказывается микрокосмом центральной власти. Отводя в своих сердцах место государству и политической деятельности, мы приходим к интерпретации истории, которая рассматривается прежде всего как история политическая. Долгое время принимались во внимание только события, касающиеся империй и народов, только войны и завоевания, только политические революции. Несомненно, что такая концепция истории устарела, — она была заменена другой концепцией, признавшей важное значение политических и административных структур. Для нас общество начисто лишено реальности вне его политических институтов, и эти институты выше и значительнее всех прочих (даже несмотря на то, что экономическая и социальная история признают важность иных факторов). Прежде всего мы не в силах избежать странного мнения, согласно которому история в конечном счете — всего лишь функция государства. Только там, где есть государство, история заслуживает своего названия. Времена Меровингов так темны только потому, что государство бездействовало. "Средние века" — это просто промежуточный этап, этап без названия, только потому, что средневековье протекало между двумя — римским и монархическим — периодами процветания государства. Между ними и разыгралась эта плачевная интерлюдия, на которую историк должен смотреть как на бесформенное общество, потому что оно не управлялось сверху, не было ни воодушевлено единой волей, ни организовано воедино центральной властью. К счастью, короли восстановили государство железной рукой. Франция вновь обрела достоинство, и превосходство реставрации сразу же резко бросается в глаза при сравнении с беспорядочной раздробленностиью Священной Римской империи. Конечно, будучи демократами, мы против монархического абсолютизма Людовика XIV. Но втайне он нас восхищает, потому что он был Государством. И мы глубоко разочарованы в де Голле, потому что он обещал создать, но не создал централизованное, неделимое, сильное государство, настолько сильное, чтобы хватило бы одного только созерцания его могущества, без демонстрации этой силы; безусловную власть прочного государства, которая вселяла бы в нас гордость и душевное спокойствие. Сколько раз мы читали и слышали о мероприятиях, которые призваны придать в конце концов государству необходимый ему авторитет власти! А мы бедные, заброшенные дети, которые, видимо, уже не помнят, какими средствами и какой ценой это достигается! Это чаяние, это бессознательное стремление наделить государство высшими полномочиями незамедлительно приводит нас к признанию, что теперь все — дело государственное. Снова и снова как свидетельство абсурдности какого-либо протеста встает вопрос: "Но в конечном счете есть ли что-нибудь, что нельзя было бы назвать политическим?" Конечно, если мы станем рассматривать общество как целое, составленное из мертвых частей, лишенных самостоятельного значения, играющих деятельную роль только в стройной системе и обретающих жизненность только от стимулов верховной политической силы, то мы должны признать справедливость предложенного ответа. Для нас, современников, это очевидно. Однако следует знать, что все это построено на предрассудке, предположении и предвзятом мнении. То, что мы видим здесь, есть результат процесса политизации в нас самих, проникновение в наше сознание "истины", будто бы в конечном счете политический процесс управляет жизнью каждого из нас. В результате нам приходится признавать всякий вопрос политическим. А те вопросы, которые не являются таковыми, должны быть политизированы, потому что склад нашего ума подсказывает нам, что в конечном счете все — политическое. Это не только укоренилось в умах масс, но точно так же признается и оправдывается мыслителями нашего времени. Например, Толкотт Пар-сонс говорит: "Политические отношения служат центром объединения всех аналитических элементов социальных систем, и не только их"1. Если искусство не входит сюда составной частью, то только потому, что мы его не замечаем. Чтобы различить его яснее, нужно только отважиться приписать политический смысл или политическое значение искусству, заставить художника почувствовать, что его усилия тщетны, если он не "нанят" или не изображает голубей на плакатах, которыми можно заклеить все стены. Это постоянное слияние политических отношений с обществом является новым феноменом в истории. Конечно, было насколько образцов и в прошлом: империя ацтеков, Египет, может быть, в этом ряду можно назвать Китай и с некоторой натяжкой — Рим. Но обращаясь к прошлому, мы должны сделать две важные оговорки: в те времена государство не имело средств для претворения в жизнь своих намерений. Масса людей не отдавала добровольно (или, можно сказать, онтологически) свою совесть и идеологию государству. Если и существовала религия, санкционированная государством, то религия государства (поклонения государству), как правило, отсутствовала. В былые времена человек мог рассматриваться как существо, судьба которого — быть включенным в структуру и в коллективную жизнь своего общества, в искусство, науку, религию и т.д. Теперь он больше не считается "привязанным по необходимости", однако лишь до тех пор, пока результаты его деятельности непосредственно име- 1 Parsons Т. The Social System. Glencol, 1951, p. 126. ют политическое значение1. Участие в неполитической деятельности, которая тем не менее вполне определенно является общественной деятельностью, лишается в глазах людей всякой ценности. Поэт, творчество которого не затрагивает недостатки или достижения, немедленно будет обвинен в возведении воздушных замков. Сегодня мы предпочитаем Эсхилу политические пьесы Аристофана. Как сказала известная и крайне политизированная французская актриса Симона Синьоре, "Мы хотим выполнять свою миссию в мире". В этом общем русле политизируются также и ценности. Как сказал Жан Барете, все ценности приобретают в наших глазах политическое значение (фактически — политическое содержание). Свобода? Мы вприпрыжку спускаемся с высот туманнейших метафизических споров к понятию политического устройства, а отсюда — к 1 Термин "политическое" должен пониматься здесь в ограниченном смысле, т.е. по отношению к государству, и не просто к любой власти или к какой-нибудь социальной деятельности. Определение Макса Вебера превосходно и стало классическим: "Политика есть лидерство политического аппарата, называемого государством, или какое-либо влияние, распространяемое в этом направлении". И я согласен с Вебером, действительно государство социологически можно определить только через его специфическое средство, каковым служит сила. Ясно, что сила — не единственное орудие государства, но она остается исключительно ему присущим специфическим средством. Определение, данное Франсуа ГЪгелем и Альфредом Кроссером в книге "Политика во Франции", также приемлемо: "Не что иное, как совокупность поведенческих моделей и институтов, регулирующих общественные отношения, помогает создавать власть, контролировать деятельность посредством этой власти и. наконец, предпринимать попытки заменить тех, кто стоит у власти" (Goguel E. Crosser A. La Polltique en France. P.. 1964). жүктеу/скачать 1.49 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|