Эрик-эммануил шмит фредерик

Десятая картина

ФРЕДЕРИК (другим). На сей раз можно расходиться, больше не будет.

ФРЕДЕРИК (Мадмуазель Жорж, шепотом). Останься.

МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (наслаждается, слушая зал). Еще хлопают.

ФРЕДЕРИК (спокойно). Пусть дозреют, пусть дозреют.

ЖОРЖ (краснея). Неужели? Извините меня, голубчик, я это сделала не нарочно.

ФРЕДЕРИК. Скажи-ка мне, Дюжи, не влюблен ли ты часом?

Дюжи заливается краской. Жорж тоже.

ЖОРЖ. Ах, я начинаю стареть, молодость внушает мне страх.

ГАРЕЛЬ. Как прошел спектакль?

БЕРЕНИКА. Замечательно.

ФРЕДЕРИК. Но где ты был?

ГАРЕЛЬ. Ах, друзья мои, я вынужден был вам изменить и пойти в Порт-Сен-Мартен. Но, признаюсь, что не жалею об этом: Бокаж меня растрогал до слез.

ФРЕДЕРИК (с гримасой). Бокаж?

ГАРЕЛЬ. Да, великий Бокаж.

Фредерик как будто не очень заметил, что восхваляют его соперника.

ДЮЖИ. Забавно, что вы о нем говорите. Как раз вчера я видел, как он проезжал в своем экипаже.

ФРЕДЕРИК. Это и есть лучшая его роль.

ГАРЕЛЬ. Ну, как продвигается дело с нашим продолжением «Постоялого двора «Адре»?

ФРЕДЕРИК. Завтра «Робер Макер» будет готов. Я дал Му де Звону переделать конец.

МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (настроена пессимистически). Безнадежное предприятие. Он глуп, как пробка.

ФРЕДЕРИК. Под пробкой нередко таится отличное шампанское.

Все смеются. Гарель уходит. Фредерик с любовью смотрит на Беренику.

ФРЕДЕРИК. Вы только взгляните на мой любовный грех, она еще восхитительней, когда смеется.

ЖОРЖ. Что правда, то правда. Но если бы у меня была такая внешность, я бы никогда не сумела сделать карьеру.

БЕРЕНИКА. Вы не имеете права так говорить, Мадмуазель Жорж, вечно вы себя недооцениваете и бичуете, а я, напротив, считаю…

ФРЕДЕРИК. Нет, Жорж хочет сказать, что красота в театре даже мешает. Ибо прекрасная внешность способна рассказать нам лишь одну историю, одну-единственную.

ЖОРЖ. В любом случае после нескольких лет игры лицо актера больше не имеет черт, оно становится песком, на котором пишут и стирают свои судьбы разные персонажи. (С симпатией смотрит на Беренику). Я вами восхищаюсь, деточка, вы меня трогаете, но ведь и вы восхищаетесь мной. А если бы я была вами, то оказалась бы ужасной лентяйкой и никогда бы не сделалась этой старой хрычевкой Жорж. (Берет себя в руки). Ладно, хватит о театре (Поднимается). Дюжи, не поможете ли мне немного распустить корсет?

ФРЕДЕРИК (посмеивается). Разве у тебя нет одевальщицы?

ЖОРЖ. Она еще больше небрита, чем он.

БЕРЕНИКА. Я счастлива.

ФРЕДЕРИК. Зачем ты мне это говоришь?

БЕРЕНИКА. Затем, что ты собирался меня об этом спросить.(Снова целуются). Я приготовила нам любовную трапезу. Быстрее переодевайся!

ФРЕДЕРИК. Почему в первый день ты утаила от меня, что твой отец барон де Ремюза?

БЕРЕНИКА. Мне казалось, что присутствие Министра внутренних дел помешало бы созданию пьянящей атмосферы нашего романа. (Целуются). Мне хотелось, чтобы ты увидел во мне женщину твоего круга и не испугался.

БЕРЕНИКА. Почему Антуан всегда идет впереди Мадмуазель Жорж и стучит своей палкой?

ФРЕДЕРИК. Он считает, что в качестве камергера театра должен оказать эту честь королеве театра; но лично я полагаю, что он просто проверяет прочность пола на ее пути.

Оба смеются. Береника встает.

БЕРЕНИКА. Я пойду зажигать свечи. Не задерживайся.

МУ ДЕ ЗВОН. Вы еще здесь, господин Леметр? Я тороплюсь передать вам последние реплики «Робера Макера».

ФРЕДЕРИК. Браво, Му де Звон. Какая стремительность!

МУ ДЕ ЗВОН. У вас будет время выучить их к завтрашнему дню?

ФРЕДЕРИК. Вы прекрасно знаете, что ваша проза легко заучивается наизусть.

МУ ДЕ ЗВОН (предпочитает не настаивать). Представьте, мы очень подружились с Альфредом де Виньи. Мы с ним пьем чай. Говорим о литературе, об искусстве. Знаете, мне его жаль. (Отвечая на удивление Фредерика). Да, он ведь так трудно пишет. И с такими муками.

ФРЕДЕРИК. Милый мой Му де Звон, не все обладают вашей обескураживающей легкостью. Чтобы снести яйца, некоторым курам приходится в кровь разодрать себе задницу…а другим это – все равно что пукнуть.

Му де Звон не знает, как ему следует воспринимать сказанное Фредериком, но Фредерик не оставляет ему времени для размышлений.

ФРЕДЕРИК. До свидания, дорогой друг. Представляю, как вы устали. Ступайте же умиротворить свой гений на подушках мадам де Звон. До свидания.

РЕМЮЗА. Господин Фредерик Леметр.

ФРЕДЕРИК (холодно). Я ждал вашего визита. И страшился его.

РЕМЮЗА. Мне он тоже неприятен.

ФРЕДЕРИК. Садитесь, господин…как я должен вас называть? Господин Министр или господин Отец?

РЕМЮЗА. Надеюсь, что отцу не придется обращаться к министру.

ФРЕДЕРИК. В самом деле, это было бы не изящно. (Это замечание барону неприятно). Мы могли бы подняться ко мне в уборную, но здесь мне уютнее. (Пауза). Я слушаю вас.

РЕМЮЗА. Само собой разумеется, я не стану спрашивать у вас новости о моей дочери.

ФРЕДЕРИК. Не спрашивайте. Потому что новости хорошие, и ответ привел бы вас в ярость

РЕМЮЗА. Послушайте, Леметр, я сразу приступлю к делу: вашу связь следует немедленно прекратить.

ФРЕДЕРИК. Полностью с вами согласен.

РЕМЮЗА. Простите?

ФРЕДЕРИК. Скандал, скандал! Ваша дочь, безупречным воспитанием приготовленная к замужеству, принадлежащая к уважаемой семье (сам король оказывает ей честь своим вниманием!), ваша дочь, молодость и девственность которой составляют бесценное достояние вашей светской жизни и карьеры, -и вдруг теряет социальную выгоду вступая в скандальную, почти адюльтерную связь с неровней – ни по возрасту, ни по положению…

РЕМЮЗА (крайне удивлен). Вы, стало быть, согласны!

ФРЕДЕРИК. Как же иначе! Если дочери аристократии начнут испытывать чувства и вести себя, как прачки, какие же моральные правила останутся хотя бы у тех же самых прачек? Сначала анархия, а потому, не дай бог, и война.

РЕМЮЗА. Значит, вы положите конец этой связи с моей дочерью.

ФРЕДЕРИК. Именно так.

РЕМЮЗА. Вы не любите ее больше?

ФРЕДЕРИК. Я? Не люблю? Вы шутите… Скорее круг превратится в треугольник, чем я перестану ее любить. Но вашу точку зрения я понимаю.

РЕМЮЗА. Ну, ну, тем лучше. Ах, мой дорогой Фредерик. Я и не рассчитывал встретить в вас такое понимание, я…

Колеблется. Потом подает Фредерику руку, тот радостно ее принимает.

ФРЕДЕРИК. Вы полностью можете мне доверять…(Делает паузу, потом с наслаждением произносит)…дорогой батюшка.

ФРЕДЕРИК. Эта связь дала мне уверенность в себе, но продолжаться долее она не может. (Барон отступает). Дорогой барон, прошу у вас руки вашей дочери.

РЕМЮЗА. Вы бредите.

ФРЕДЕРИК. Мы любим друг друга.

РЕМЮЗА. Плевать я хотел.

ФРЕДЕРИК. Она счастлива со мной. И будет счастлива.

РЕМЮЗА. Никто вас об этом не просил.

ФРЕДЕРИК. А она?

РЕМЮЗА. Она не знает, чего хочет.

ФРЕДЕРИК. Так спросите ее!

РЕМЮЗА. Господин Леметр, прекратите играть. Неужели вы полагаете, что я дам свое согласие на этот брак?

ФРЕДЕРИК. Ни секунды не сомневаюсь, что не дадите. Но мы обойдемся и без согласия.

РЕМЮЗА. Я велю вас арестовать.

ФРЕДЕРИК. Велите! Мы никогда не сможем договориться, барон. Вы представитель порядка, вы занимаетесь браками; я же занимаюсь любовью, а любовь – вне закона, это опасный зверь, барон, он сталкивает тех, кто не должен был бы ни встретиться, ни тем более соединиться.

РЕМЮЗА. Или отказ, или камера.

ФРЕДЕРИК. Неужели вы думаете, что ваши угрозы меня остановят? Вы недооцениваете вашего зятя, папочка.

РЕМЮЗА (громко). Господа, пожалуйте сюда!

Немедленно появляются двое полицейских.

РЕМЮЗА. Арестуйте господина Фредерика Леметра.

ФРЕДЕРИК. Который час?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Половина двенадцатого.

ФРЕДЕРИК. Половина двенадцатого? Отлично. Я следую за вами.

РЕМЮЗА. Что такое? Что должно произойти в половине двенадцатого? Господа, верните мне арестованного.

РЕМЮЗА. С чего это вдруг вы спросили о времени? (Фредерик молчит). Когда тебя арестовывают, не принято спрашивать, который час.

ФРЕДЕРИК.А я вот спрашиваю.

РЕМЮЗА. Что за этим кроется?

ФРЕДЕРИК. Вы и в самом деле желаете узнать? Отошлите этих двоих. (Барон делает полицейским знак удалиться). И велите им прежде меня развязать.

Барон вздыхает, но выполняет требуемое. Полицейские освобождают Фредерика от пут и уходят. Фредерик и Барон остаются одни.

РЕМЮЗА. Надеюсь, что вы не воспользуетесь этим?

ФРЕДЕРИК. В злодейских целях? Вы меня опередили, преимущество на вашей стороне (Пауза). Если в полночь я не встречусь с некой особой, завтра утром все газеты опубликуют объявление о моей свадьбе с Мадмуазель Береникой де Ремюза. В результате Париж будет хохотать, получив чуть спустя известие о моем аресте! Министр внутренних дел оказывает поддержку обезумевшему от горя отцу: сие даст повод для пространных комментариев.

РЕМЮЗА. Черт возьми!

ФРЕДЕРИК. Утешьтесь! Зубоскальство больше не убивает насмерть, иначе Париж превратился бы в кладбище.

РЕМЮЗА. Я заставлю журналистов молчать!

ФРЕДЕРИК. Но удастся ли вам заставить молчать вашу дочь? (Подходит, улыбаясь). И потом, сдается мне, что вы недооцениваете противостоящего противника, господин министр внутренних дел. Да, у вас в руках власть, зато меня осеняет слава. Вас боятся, меня боготворят. Народ обожает любовные истории и потешается над поруганными отцами, как и над одураченными мужьями…заранее ясно, на чьей стороне он будет.

РЕМЮЗА. Ну и отменный же вы мерзавец!

ФРЕДЕРИК. Ну…не станете же вы держать в зятьях кого попало, папочка!

Барон де Ремюза еле сдерживается, чтобы не ударить Фредерика тростью.

РЕМЮЗА. В конце концов, господин Леметр, я взываю к вашей чести и здравому смыслу. Дочь моя не может выйти за вас замуж.

ФРЕДЕРИК. А что, собственно, требуется супругу? Две руки, чтобы ласкать и защищать, много любви в сердце и малая толика денег в кармане? Всё это у меня есть.

РЕМЮЗА. Вы не нашего круга.

ФРЕДЕРИК. Нет ничего позорного в круге, которому принадлежу я.

РЕМЮЗА. Каково ваше происхождение?

ФРЕДЕРИК. Я рожден от женщины, мне этого довольно.

РЕМЮЗА. А ваш отец?

ФРЕДЕРИК. Я никогда его не знал, всё, что от него осталось, это я.

РЕМЮЗА. Поймите же, что в подобных условиях…

ФРЕДЕРИК. Если вы имеете в виду мою незаконнорожденность, то эта проблема существует только для меня, для меня одного. Вам же вполне достаточно моего происхождения от мужчины и женщины. Неизвестно, какая кровь течет в моих жилах? Так в этом и состоит отличие людей из народа от аристократов. Моя кровь не знает, откуда течет. А ваша носится со всеми своими гербами, генеалогией, летописями, и вам приходится нести ответ за целые поколения рвачей, бандитов, убийц и узурпаторов! Я же этим преимуществом не обладаю, у моей крови – короткая память!

РЕМЮЗА. Но посмотрите на себя: вы со мной одного возраста!

ФРЕДЕРИК. Омолодитесь, и я последую вашему примеру! (Пауза более тягостная). Господин де Ремюза, да, я вашего возраста, то есть возраста отца Береники. И если она влюбилась в столь зрелого мужчину, то произошло это потому, думается мне, что этот зрелый мужчина дает ей, и во всей полноте, ту нежность и любовь, которую от отца прежде она не получала!

РЕМЮЗА. Я вам запрещаю!

ФРЕДЕРИК. Со мной она наверстывает потерянное. И тут я вынужден вас поблагодарить.

Барон де Ремюза надевает перчатки и собирается уйти.

РЕМЮЗА. Возможно, я был плохим отцом, сударь, но поверьте, что как раз сегодня я очень старался вести себя как хороший отец. Напрасно вы полагаете, что я думаю лишь о приданом, дворянстве, выгодном браке, нет, я думаю также о счастье Береники. Она должна была выйти замуж за герцога Йоркского. Я прекращаю всякое преследование и желаю только побеседовать с моей дочерью, без особой надежды на успех, разумеется. И, стало быть, я вам ее оставляю, господин свободный человек. Но прежде, чем я уйду, позвольте мне задать вам один-единственный вопрос.

ФРЕДЕРИК. Да?

РЕМЮЗА. Сколько времени длятся обычно ваши любовные увлечения?

РЕМЮЗА (почувствовав, что преимущество на его стороне). Я не сомневаюсь, что в начале каждой связи вы совершенно убеждены, что нашли женщину вашей жизни. Натуры страстные как правило подвержены этому заблуждению: они принимают интенсивность чувства за его неизменность. Вам кажется, что в настоящем уже созрело и грядущее, но на самом деле во всем вам важнее всего вы сами и ваши сиюминутные желания. Так скажите же мне, господин Леметр, сколько времени длится обычно ваша любовь? «До гробовой доски», конечно. Вы ведь жертва клише…Сколько же?

ФРЕДЕРИК. Невозможно сравнивать Беренику с женщинами, которых я знал прежде.

РЕМЮЗА. Разумеется, Береника от них отличается. Но вы-то сами? Сильно ли переменились? (Пауза, Фредерик не отвечает). Когда вы говорили, что у вашей крови короткая память, вы были правы, сударь. Я бы только добавил, что эта кровь, забывчивая и беспамятная, течет слишком стремительно, слишком буйно и яростно, чтобы послужить созданию чего бы то ни было прочного, спокойного и здравого. Это бурный поток, прорывающий плотины, разрушающий все на своем пути, но ничего не созидающий. (Пауза). Так сколько же длится ваша любовь?

РЕМЮЗА. Вы употребляете столько усилий, доказывая, что истина – в силе. Так подумайте об этом в следующий раз, когда будете произносить при Беренике слово «всегда», ибо для нее это означает действительно «навсегда», а для вас подразумевается лишь «сегодня». До свидания, господин Леметр.

ЖОРЖ. Я пришла с тобой проститься, милый мой Фредерик. (Пауза). Малыш везет меня в Италию.

ФРЕДЕРИК. А как же завтрашняя премьера Робера Макера?

ЖОРЖ. Я договорилась с Гарелем. Мою роль возьмет Красотка, она уже ее выучила. Для тебя, во всяком случае, это прямая выгода.

ФРЕДЕРИК. Ты права.

ЖОРЖ (После паузы). Малыш меня боготворит.

ФРЕДЕРИК (Как сомнамбула). Я страшно рад за тебя, старушка моя.

ЖОРЖ. Мне не следовало соглашаться на Италию. Там вроде бы постоянно яркое и горячее солнце. Боюсь, как бы мой малыш не рассмотрел меня как следует.

ФРЕДЕРИК. Оставайся в тени.

ЖОРЖ. Все мои шляпы я окутала газом, он будет видеть меня через четыре слоя муслина (Улыбается). Но я все равно очень довольна.

ФРЕДЕРИК. Путешествие в Италию стоит недешево, как вы с этим справитесь?

ЖОРЖ. Я продала брошь–подарок императора. (Вздыхает). Это была последняя драгоценность, доставшаяся мне от Наполеона. Теперь я бедна.

ФРЕДЕРИК. Ты счастлива, моя старушка?

ЖОРЖ. У него такая упругая кожа. Как у младенца. И запах молодого мужчины исходит от его рук и бедер, когда мы занимаемся любовью. Я ведь не знала страсти, которую изображала и о которой говорила на сцене; теперь она снова вошла в мою жизнь.

ФРЕДЕРИК. Знаешь, ведь ты помолодела.

ЖОРЖ. Не помолодела, но перестала стареть. (Грустно улыбается). Вот уже несколько лет я нарочно толстею, не крашусь, не занимаюсь собой. Когда я поняла, что не могу больше выдавать себя за молоденькую девушку, мне захотелось ускорить течение жизни.

ФРЕДЕРИК. Почему?

ЖОРЖ. Я предпочитала быть самой юной среди старух, нежели самой старой среди молодых. (Направляется к двери). Знаешь, он хочет меня. (Пауза). Всё время.

ФРЕДЕРИК. Жорж! Сколько времени длится моя любовь?

ФРЕДЕРИК. Пожалуйста, ответь мне.

ЖОРЖ. Не знаю, я не историк. (Размышляет). Год…Самое большее полтора…До новой весны или до нового лета твоя любовь обычно не доживала.

ФРЕДЕРИК. А как ты думаешь, Жорж, возможно ли мне однажды полюбить …навсегда?

ЖОРЖ (Разражается смехом). Что это за детский лепет? Что ты такое рассказываешь? Роль что ли повторяешь?

ФРЕДЕРИК. Жорж! «Навсегда»! Возможно ли это вообще?

ЖОРЖ (Жестко). Мы комедианты, Фредерик, то есть самые здравомыслящие люди на земле, потому что мы знаем то, что другие скрывают даже от себя. Мы знаем, что ничего собой не представляем, что никто не имеет определенного характера, а выбирает его себе в зависимости от ситуации; мы знаем того, чего ни один философ не знает. Например, что можно думать одновременно о разном; можно сказать «я тебя люблю» и заметить прыщик на носу у предмета, или сказать «ненавижу тебя» и подумать, что пора сменить старые туфли на новые. Мы знаем, что небо изменчиво, что разрушается даже камень, что через три секунды мы будем чувствовать совершенно не то, что чувствуем теперь, что от смеха до слез – одно движение бедра; мы знаем непостоянство, рассеянность, прерывистость людей и вещей; знаем, что «навсегда» – это только желание, а «никогда» – только вздох.

ФРЕДЕРИК. Жорж, ты приводишь меня в отчаяние. Я хотел бы любить Беренику.

ЖОРЖ. Боюсь, что любовь всегда останется лишь желанием любви.

Уходит.

ЗАТЕМНЕНИЕ

Одиннадцатая картина
Фойе театра Фоли-Драматик


Пипле в баре готовит коктейль. Вбегает Береника с газетами в руках

БЕРЕНИКА. О, Пипле! А где Фредерик?

ПИПЛЕ. Он на минуту вышел в театральную лавочку. Я готовлю ему горячее вино. Мне показалось, что он нервничает. Должно быть из-за премьеры «Робера Макера». Ему так хочется, чтобы у продолжения был такой же шумный успех, как у «Постоялого двора Адре».

Береника раскладывает газеты на стойке бара.

БЕРЕНИКА. Посмотри, что пишут газеты.

ПИПЛЕ (с удивлением читает). Вы с Фредериком женитесь!

БЕРЕНИКА. Как я посмотрю!

ПИПЛЕ (Почесав в затылке). Оригинальный способ сделать предложение!

БЕРЕНИКА. Ты женишься на мне!

ФРЕДЕРИК. Я?

БЕРЕНИКА. Так написано в газетах.

ФРЕДЕРИК. Тому, что написано в газетах, следует доверять.

Береника смеется от счастья. Пипле пользуется моментом, чтобы незаметно удалиться.

ФРЕДЕРИК. Ты рада?

БЕРЕНИКА. Очень. (Пауза). Но я, естественно, предложения не принимаю.

ФРЕДЕРИК. Что ты сказала?

БЕРЕНИКА. Я не хочу выходить за тебя замуж.

ФРЕДЕРИК. Береника!

БЕРЕНИКА. Мы не должны подвергать себя ни малейшему принуждению, никаким внешним влияниям. Ты любишь меня только потому, что любишь, и каждое утро вновь принимаешь это решение – любить меня..

ФРЕДЕРИК (обеспокоен). Но брак поможет защитить любовь.

БЕРЕНИКА. Защитить от чего? От кого? Если кончится любовь, всё закончится вместе с ней.

Фредерику не хочется это слышать.

ФРЕДЕРИК. Ты слишком доверчива со мной. А я ведь только актер, то есть последний из людей, коим стоит оказывать доверие. Я не умею распознать, играю я или лгу, искренность – необходимая часть моей профессии. Я постоянно за собой наблюдаю. Знаешь ли ты, что на похоронах моей матери, у меня выдался удачный крик боли? Так вот, сразу же вслед за тем я уже анализировал его и искал способ воспроизвести при случае…Я – чудовище, Береника.

БЕРЕНИКА. Я тебя не слушаю.

ФРЕДЕРИК. Мне всегда жилось легко, потому что, кроме моего искусства, ничто не имело для меня особого значения. В кульминационный миг романа с женщиной, в постели или в схватке мне свойственно отстраняться от происходящего, чтобы сказать себе: я изучаю. Посему я никогда не испытываю особой жалости к другим актерам. Видя плачущую Красотку, я говорю: она работает над тоской при расставании. Слыша, как Жорж стонет под натиском чресел Дюжи, я думаю: она изучает феномен наслаждения. Стоит мне вообразить собственное горе в минуту, когда ты меня оставишь, тотчас подумаю: ну что ж, буду изучать отчаяние. У актеров время жизни совпадает с моментами профессиональных оценок.

БЕРЕНИКА. Со мной ты переменишься.

ФРЕДЕРИК. Измениться невозможно.

БЕРЕНИКА. Нет никакого смысла представлять, что будет, когда я тебя брошу, потому что я не уйду никогда.