Эрик-эммануил шмит фредерик
жүктеу/скачать 466.5 Kb.
|
|
Полицейские снова с сомнением смотрят на сундук. Фредерик падает на колени. ФРЕДЕРИК. Умоляю, спасите меня от следующего рогоносца. НАЧАЛЬНИК СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ. Речь идет не о рогоносце, но о заговорщике, посягнувшем на особу короля. ФРЕДЕРИК (скептически). Не верю в это ни минуты. НАЧАЛЬНИК СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ ( ему смешно). Мы следим за ним с того самого момента, как он сбежал из подвала, где мы устроили засаду. ФРЕДЕРИК (скептически и с дрожью). Но зачем ему было прятаться именно здесь? Нет, нет! Он явился ради меня, не сомневаюсь в этом! (Бросается к двери, чтобы помешать полицейским уйти). Я боюсь! Останьтесь! НАЧАЛЬНИК СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ. Послушайте, мы не можем терять время понапрасну. ФРЕДЕРИК. А я? Вы полагаете, что я готов потерять жизнь понапрасну? НАЧАЛЬНИК СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ. Думайте что вам угодно!
НАЧАЛЬНИК СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ. Здесь его тоже нет. Заблокируйте все выходы из театра. Окружите зал! Трое полицейских выходят. ФРЕДЕРИК (провожает их, трусливо канюча). Господа, господа, а как же я? Я! Не оставляйте меня одного! НАЧАЛЬНИК СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ (С презрением). Когда подумаю, что и моя супруга принимает вас за героя…Вы же просто можете запереться, трусишка!
ФРЕДЕРИК. Уж в этом можешь не сомневаться! Закрывает дверь на задвижку. Пипле открывает сундук. Дают Максимилиану отдышаться. ПИПЛЕ. Черт побери, мы в любом случае пропали! Раз выйти из театра невозможно, они его найдут! ГОЛОС ПОМРЕЖА. На сцену! Дамы и господа, на сцену! Представление начинается через две минуты! ПИПЛЕ. Мой сын! Они его расстреляют. ФРЕДЕРИК (с улыбкой). Мы в театре, старина, а твой Максимилиан слишком красив, чтобы умереть в первом акте. (Понизив голос). Вот что, делай, как я тебе скажу...
Картина третья Сцена театра ««Фоли-Драматик»» во время спектакля «Двадцать лет или Жизнь неудачника» Спектакль мы видим из кулис: изнанку декораций, актеров в профиль или со спины. Вдалеке ощущается темная бездна зрительного зала. По краям сцены за входами и выходами актеров следят двое жандармов, одновременно наблюдая за ходом спектакля. С колосников машинист сцены посыпает сцену осенними листьями. Позднее другие машинисты включат в действие лист железа, с помощью которого изображается гром, ветродуй, машину для запуска снега и пр. То есть все театральные эффекты выставляются напоказ. Представление идет к концу. На сцене Мадмуазель Жорж (Розалия) целует в лоб Паризо (Этьен), стоящего на коленях. ПАРИЗО (в роли Этьена) Ах, этот поцелуй. За все мне утешенье. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (в роли Розалии). Голубчик мой. ПАРИЗО (в роли Этьена). Он позволит мне забыть о двадцати годах, проведенных в сырой и темной семинарии, об унижениях, которым подвергали меня святые отцы, о насмешках друзей и муках преследования…О двадцати годах, проведенных в ожидании любви…невозможной любви. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (в роли Розалии). И вот она пришла, Явилась, наконец. И никогда не было более великой любви, чем моя. Фредерик в роли Ноблекура, одетый в мундир генерала Империи, быстро выходит на сцену и начинает кричать на Паризо-Этьена. ФРЕДЕРИК (в роли генерала Ноблекура). Несчастный! На сей раз, я тебя застал с поличным, прямо в объятиях жены моей! И доле обмана я не допущу! Фредерик в роли Ноблекура достает револьвер и стреляет в Паризо-Этьена. Громкий звук выстрела, вздох ужаса в зрительном зале. Паризо-Этьен замертво падает на землю. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (в роли Розалии). Несчастнее ты сам! Ведь это был твой сын! ФРЕДЕРИК (в роли генерала Ноблекура). Что я слышу? МАЛДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ-РОЗАЛИЯ. Смотри! За правым ухом у него родинка, как у всех в роду Ноблекуров!
ФРЕДЕРИК-НОБЛЕКУР. Что я слышу! Он, стало быть, не был твоим любовником? Тот человек, которому ты по ночам писала, которого осыпала поцелуями при полном свете луны, тот человек, который носил на груди медальон с твоим портретом… МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ-РОЗАЛИЯ…тот человек был сыном нашим! Тем ребенком, что потеряли мы в снегах России, и думали, что он погиб от хлада. О, наш Эт ьен!
МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ-РОЗАЛИЯ (приступая к долгому плачу). Ах, если бы я… ФРЕДЕРИК-НОБЛЕКУР (прерывая ее монолог, внезапно восклицает с пафосом). Пусть гроб нам принесут! МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (удивлена, вполголоса). Ты что, сейчас идет мой текст. ФРЕДЕРИК-НОБЛЕКУР. Да, да, пусть принесут немедля гроб нам. (Вопит). Для сына моего! Для бедного ребенка, едва лишь двадцать лет исполнилось ему!
ФРЕДЕРИК-НОБЛЕКУР (обращаясь к трупу). Хотел бы сам тебя я поместить в последнюю твою кроватку, о, мой сын, которого не довелось мне знать, которого в своих руках я не сжимал с любовью, которому не смог я улыбнуться. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (шепотом, в ярости). Весьма занятно изображать из себя мебель. Что мне делать? ФРЕДЕРИК-НОМБЛЕКУР (шепотом). Плачь! (Продолжает с благородной интонацией). Да, лишь однажды, только лишь однажды, пусть даже слишком поздно, я поступлю с тобою, как отец. Наклоняется, чтобы приподнять Паризо-Этьена, который отчаянно сопротивляется. ПАРИЗО (шепотом) Этого в пьесе нет. ФРЕДЕРИК (шепотом). Не сопротивляйся, кретин! ПАРИЗО (шепотом). Не хочу залезать в этот сундук. Я боюсь темноты. ФРЕДЕРИК (шепотом). Не мешай, или я начну тебя щекотать.
ФРЕДЕРИК-НОБЛЕКУР (с лирической интонацией). Тебе лишь двадцать лет. И в жизни ты познал лишь одиночество и горе. От матери твоей и от отца тебя отринула судьба, война и снеги. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (шепотом). Что я здесь делаю? ФРЕДЕРИК (шепотом). Плачь, я тебе сказал! Мадмуазель Жорж немедленно испускает горестный вопль, потрясая зрительный зал. Фредерик кладет Паризо в сундук. ПАРИЗО (кричит). Но…тут уже кто-то есть Фредерик быстро затыкает ему рот саваном. ФРЕДЕРИК (быстро, шепотом) Молчи! Торопливо закрывает крышку, чтобы скрыть шум борьбы. ФРЕДЕРИК-НОБЛЕКУР (с тремоло в голосе). Вот каково волнение отца и горе: как будто голос сына слышу я! (Целует гроб). О! Если бы ты рядом был Этьен, я б сделал из тебя достойного и честного субъекта – солдата ли, жандарма иль в полицию отправил бы служить…Родители гордились бы тобой. ДВА ЖАНДАРМА (достают в кулисах носовые платки). Какая дивная пьеса! ФРЕДЕРИ-НОБЛЕКУР. Не бойся. Скоро встретимся с тобою. Взгляни, мой сын, что сделает теперь отец твой. Достает из кармана пузырек и выпивает его. Мадмуазель Жорж-Розалия вырывает из его рук пузырек и восклицает: МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ-РОЗАЛИЯ. Это яд! ФРЕДЕРИК-НОБЛЕКУР.Да, это яд. И через две минуты, мой милый сын, достигну я тебя в обители для мертвых. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (изображает недомогание). О, слишком много горя .Я больше не могу, я выдержать не в силах, я… ФРЕДЕРИК-НОБЛЕКУР (шепотом). Подожди, не падай в обморок сразу. (На публику).Но, прежде, чем умру, в последнюю минуту жизни, хотел бы долг отцовский я исполнить. Найдется ль кто-нибудь, чтоб гроб отсюда вынести и до Бульвара с почетом донести? Мне б так хотелось отдать последний долг тому, кого убил я собственный рукой. В последнюю прогулку проводить! Ну! Ну же! Кто-нибудь! Кто сердце сохранил! (Поворачивается к кулисам). Эй, жандармы! Сюда!
Пипле и Помреж неожиданно выталкивают жандармов на сцену. Те даже не успевают понять, что происходит. Они быстро засовывают в карманы свои носовые платки и страшно смущены своим присутствием на сцене и необходимостью принимать участие в разыгравшейся драме. ФРЕДЕРИК-НОБЛЕКУР (строго). Смирно! Загипнотизированные авторитетом Фредерика жандармы вытягиваются в струнку. ФРЕДЕРИК-НОБЛЕКУР. Ну, молодцы, вы слышите меня? ОБА ЖАНДАРМА. Да, мой генерал. ФРЕДЕРИК-НОБЛЕКУР (снова впадая в лирику). О, стражи порядка! Стражи мира! Ангелы! Горячие сердца! О, сыновья, которых было лестно иметь и мне! Друзья мои, возьмите гроб сей и отнесите его немедля на Бульвар.
МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (для публики корчась в предсмертных муках, но подтрунивая над Фредериком). Ты этого хотел, мой друг. У каждого своя игра. (Громко). А… ФРЕДЕРИК-НОБЛЕКУР (публике, отбирая реплику у звезды). Ах, я умираю! МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ ( поддает жару). Я умираю. Неожиданно Фредерик снова изображает предсмертные конвульсии. ФРЕДЕРИК-НОБЛЕКУР. Ах! МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (та же игра). Ах! ФРЕДЕРИК (та же игра) Ах! МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (та же игра) Ах! Идет конкурс предсмертных хрипов, каждый из двух актеров хочет испустить дух последним. Кончается тем, что Фредерик зажимает рукой рот у распростертой Мадмуазель Жорж . ФРЕДЕРИК. Она мертва. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ. Ммм… ФРЕДЕРИК (Сквозь зубы). Замолкни, умираю я. (Оборачивается к залу и испускает предсмертный крик). А…
ФРЕДЕРИК. Я думал, ты умерла. Подает ей руку, она поднимается и заносит над ним руку для удара. Но в этом момент занавес поднимается, и оба грациозно раскланиваются перед публикой, расточая ей улыбки. Занавес опускается. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ. Что это на тебя нашло? ФРЕДЕРИК. Потом всё объясню. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ. За сорок лет карьеры не видела ничего подобного. ФРЕДЕРИК. Жорж, ты слишком расслабилась: выдаешь свой возраст! На сей раз ей удаётся его стукнуть. Но снова дают занавес, и они снова грациозно раскланиваются перед публикой. Занавес опускается. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (стукнув его веером). Я начала с пяти лет, в роли Луизон в «Мнимом больном»! ФРЕДЕРИК. Пять лет! А на сцене ты сколько лет? Она снова его стукнула. Занавес поднимается. Они раскланиваются. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (сквозь зубы) Мерзкая рожа! ФРЕДЕРИК (та же игра) Комедиантка! Затем Фредерик удаляется, подав труппе знак выйти на поклоны вместе с Жорж. Он же зовет Антуана. ФРЕДЕРИК. Антуан, всё прошло хорошо? АНТУАН. Да. Жандармы вынесли сундук из театра. Чтобы отблагодарить их за услуги, Пипле поставил им выпивку, а жена его в это время выпустила Максимилиана. Фредерик испускает вздох облегчения Он снимает свой парик, и в этот момент к нему подбегает элегантный и очень подвижный человек. ГЕРЦОГ ЙОРКСКИЙ. Браво, друг мой! Браво! ФРЕДЕРИК (удивлен). Герцог Йоркский! Раскланивается с герцогом. ГЕРЦОГ ЙОРКСКИЙ. Милый мой Фредерик. Всякий раз, уезжая из Парижа, я увожу с собой самые прекрасные воспоминания о вас, и всякий раз, возвращаясь и снова оказываясь в театральной ложе, спрашиваю себя: будет ли он соответствовать уровню моих воспоминаний? И вы этот уровень превосходите. ФРЕДЕРИК. Ах, если бы мне приходилось иметь дело лишь с моими призраками…
Сцена четвертая Уборная Фредерика Леметра в ««Фоли-Драматик»» ФРЕДЕРИК. Как дела в Англии? ГЕРЦОГ ЙОРКСКИЙ. Без меня гораздо лучше. Мои путешествия влекут за собой поразительный эффект: как только я перестаю получать газеты, Англия погружается в летаргический сон. По возвращении достаточно получаса, чтобы ввести меня в курс всего, что произошло за целый месяц. И мне всегда любопытно, какие же темы находят журналисты, пишущие в мое отсутствие. ФРЕДЕРИК. Хотелось бы мне быть английским актером. ГЕРЦОГ ЙОРКСКИЙ. Это очень лестно. Но почему? ФРЕДЕРИК. По причине вашего климата. Здесь солнце и жара опустошают зрительные залы. ГЕРЦОГ ЙОРКСКИЙ (смеется). Тогда как у нас… ФРЕДЕРИК…. Дождь и туман создали публику Шекспира.
ГОЛОС ПОМРЕЖА. Мадмуазель Жорж! Мадмуазель Жорж!. ФРЕДЕРИК (кричит из-за двери). Антуан, пришли мне Пипле! ГОЛОС ПОМРЕЖА. Хорошо, господин Фредерик. ФРЕДЕРИК (герцогу). Я считаю вас коренным парижанином. ГЕРЦОГ ЙОРКСКИЙ. И вообразите, я влюбился в истинно французскую красоту. ФРЕДЕРИК. Всерьез? ГЕРЦОГ ЙОРКСКИЙ. Всю серьезность смягчает только моя врожденная фривольность. Нынче утром я просил руки. У отца, естественно. Отцы всегда первыми получают признания в любви. ФРЕДЕРИК. Уверен, что ваше предложение было принято благосклонно. ГЕРЦОГ ЙОРКСКИЙ. Лучше не бывает. Остается получить согласие девушки. ФРЕДЕРИК. Не стоит беспокоиться, вы его получите. ГЕРЦОГ ЙОРКСКИЙ. Посмотрим. Странно, но во второй половине дня девушка куда-то исчезла. ФРЕДЕРИК. Очевидно, ей захотелось посоветоваться с какой-нибудь старой тетушкой или юной подружкой…Я в ее ответе не сомневаюсь. Надеюсь, что вы меня ей представите. ГЕРЦОГ ЙОРКСКИЙ (смеется). Вы человек опасный, и я покажу вам ее лишь с обручальным кольцом на пальце. Прощайте же, дорогой друг, прощайте и еще раз браво. Уходит, входит Пипле ФРЕДЕРИК (тихо) Ну что? ПИПЛЕ. Он вне опасности. Мы отвели его к моему кузену, который живет на окраине Парижа, на Монпарнасе. Никому в голову не придет искать его так далеко. ФРЕДЕРИК. Отлично! ПИПЛЕ. Господин Фредерик, то, что вы сделали, было грандиозно! ФРЕДЕРИК. Как всякий вечер, старина, как всякий вечер. Тихо! Не надо благодарить меня за то, что у меня такие же взгляды, как и у тебя.
Входят министр внутренних дел барон Ремюза и граф Пийеман, сухонький маленький старик с искривленной ступней. ФРЕДЕРИК (удивлен). Господин министр внутренних дел. РЕМЮЗА. Добрый вечер, дорогой мой Леметр. ФРЕДЕРИК. Ваш визит – большая честь для меня. Мне следует радоваться или беспокоиться? РЕМЮЗА (ему забавно). Вы знакомы с графом Пийеманом, нашим Инспектором театров? ФРЕДЕРИК (кланяется). Разумеется. ПИЙЕМАН. Добрый вечер, дорогой и великий артист. РЕМЮЗА. К сожалению, мы не можем сказать никаких комплиментов по поводу сегодняшнего вашего выступления, поскольку вместе с Пийеманом были на совещании в Министерстве. Теперь высокопоставленные чиновники заканчивают свой рабочий день так же поздно, как и актеры… (Пауза). Как мне рассказывали мои люди, странные вещи происходили в театре сегодня вечером. ФРЕДЕРИК. Вы имеете в виду бандита, который вторгся в «Фоли-Драматик»? РЕМЮЗА. Увы, это досадно. Но он таинственным образом сумел ускользнуть из рук моих людей. (Пристально смотрит на Фредерика). По их мнению, подобная вещь могла случиться только при содействии сообщников. ФРЕДЕРИК. Они утверждают это, чтобы оправдать собственную неудачу. РЕМЮЗА. Но в этом театре полно республиканцев. ФРЕДЕРИК. Их, как вы говорите, «полно» по всей Франции, а, следовательно, и здесь. РЕМЮЗА. Однако, вы дерзки. ФРЕДЕРИК. Это одно из качеств, которые мне приписывают. РЕМЮЗА. А принадлежность к республиканцам? ФРЕДЕРИК. Это удел лишь богатых. Аристократ Ремюза не может отказать себе в удовольствии оценить загадочные ответы Фредерика. Они смотрят друг на друга. И знают, что ни один не выйдет за пределы дозволенного. ПИЙЕМАН (заискивающе красноречив). Дорогой друг, но вы же не хотите сказать, что такой артист, как Господин Леметр, может быть в этом замешан? В нем всё – искусство, и с головы до пят – ничего, кроме искусства. Он – живое воплощение искусства. РЕМЮЗА. Я лишь хотел напомнить господину Леметру, что наша полиция не дремлет. ФРЕДЕРИК. Это заметно. Нынче можно играть без публики, но без жандармов – никогда . РЕМЮЗА. Театр меня беспокоит. ПИЙЕМАН (по-прежнему медоточив по отношению к Фредерику). Нет, не театр как таковой, господин Министр, но именно эти театры, театры на Бульваре Тампль. (Фредерику). Кстати, понять не могу, как это актер вашего таланта может себя укрывать на недостойных подмостках, ваш гений заслуживает сцены Комеди-Франсез. ФРЕДЕРИК. И что я на ней выигрываю? ПИЙЕМАН (подумал, что Фредерик не расслышал). Я сказал – Комеди-Франсез. ФРЕДЕРИК (тоже втолковывает, как глухому). Что бы я там выиграл? ПИЙЕМАН (задыхаясь) Но…но… уважение. ФРЕДЕРИК. Их сотни, там, на улице, они ждут меня, чтобы поблагодарить; бывает, что подхватывают и несут на руках. ПИЙЕМАН. Я говорил об уважении людей света. ФРЕДЕРИК. Светские дамы приходят в Комеди-Франсез демонстрировать свои брильянты, но плакать и смеяться идут на бульвар. РЕМЮЗА. Ну, ну, дорогой мой Леметр, граф Пийеман прав: если бы вы перешли в Комеди-Франсез, то расстались бы с вашим чудовищным репертуаром. Нельзя не заметить, что каждый вечер с шести часов вечера до полуночи, на всем протяжении Бульвара Тампль, во всех, без исключения театрах свершается, по меньшей мере, сотня преступлений, тридцать дуэлей, и двадцать насильственных смертей. Похищается не менее десяти девственниц, пять из которых подвергаются насилию. Кинжалы предателей пронзают камзолы, а шпаги героев – самих предателей. На дне кубков плещется яд… Не говоря уже о благородных отцах, сердца которых не в силах сопротивляться мерзостям недостойных отпрысков их, и о героях-любовниках, умирающих, оттого что их разлюбили! И каждый вечер потоками течет кровь, и топор обрушивается на плаху. ФРЕДЕРИК (ему смешно). Кровь из черничного сока, а плаха из картона. РЕМЮЗА. Тем не менее! ФРЕДЕРИК (ему смешно). Так ведь это Бульвар преступлений. ПИЙЕМАН. Бульвар дурного вкуса, прежде всего. ФРЕДЕРИК. Что такое плохой вкус? Гримаса на наших лицах в отношении вкуса, не совпадающего с нашим. (Открывает окно в уборной). Слышите, господин Министр, этот гул Бульвара, гул народа, вы слышите это волнение, эту жизнь, ее нетерпение? Вот уже сорок лет подряд народ низвергает королей и министров, потому что ему холодно, голодно, он разрушает тюрьмы, сочиняет новые песни, хочет хлеба , хочет зрелищ. Его слышно повсюду – на улице и в театре. Отдаете ли вы себе отчет, господин Министр, в том, что пришлось ждать Революции, чтобы у народа появились, наконец, собственные театры? До 1791 года только королевские театры – Комеди-Франсез, Итальянская Комедия и Опера – имели право ставить пьесы. Прошло слишком мало времени для того, чтобы народ обрел свободу в театральном репертуаре. ПИЙЕМАН (с отвращением). В каком таком репертуаре, Бог мой? Всё это ужасающий галдеж, вонючие и крикливые мелодрамы. ФРЕДЕРИК. Бульвар – дитя Революции. Отражение ее шума, ее ярости. Он жесток и полон энтузиазма, грандиозен и смешон, он верит не в случай, а в добро, верит в его торжество и требует смерти предателям. ПИЙЕМАН. Допустим! Но о чем свидетельствуют все эти крики и широкие жесты? О том, что они находят удовольствие в отвратительном, больше не о чем. ФРЕДЕРИК. Классическая трагедия представляется слишком уж скромной и вялой в глазах тех, кто познал нищету и угнетение, прошел через стрельбу и баррикады, видел человеческие головы, надетые на пики, трупы расстрелянных в канавах, взметнувшийся над королем нож гильотины, а совсем недавно, во время эпидемии холеры, – телеги с грудами мертвых тел. В Париже смерть становится будничным зрелищем, господа, и ей необходимо найти свое место на подмостках. ПИЙЕМАН. Несмотря на все ваше красноречие, вы не найдете поддержки у людей образованных. ФРЕДЕРИК. Образованные люди всегда чуть-чуть отстают в своем развитии, потому что используют сложившиеся ранее идеи и обладают устаревшими вкусами. Среди нашей публики каждый второй – неграмотный, это так, но как раз эти непросвещенные люди способны воспринимать новое без предрассудков. Ведь именно Бульвар первым приютил немецких поэтов-романтиков, именно здесь только что открыли Шекспира и обрадовались ему. ПИЙЕМАН. Послушайте, милый мой Фредерик, скажу без экивоков, что я воспользовался каретой Господина Ремюза, чтобы увидеть вас и спросить напрямую, почему бы вам не сыграть в Комеди-Франсез пьесу, которую я вам предложил?
РЕМЮЗА (очень вежливо). Замечательное произведение. ФРЕДЕРИК (как эхо). Замечательное. ПИЙЕМАН. Так вот, Комеди-Франсез только что приняла ее к постановке, и я предлагаю вам войти в этот великий дом, чтобы сыграть роль Ореста. РЕМЮЗА. Ну как, дорогой мой Леметр, что вы на это скажете? Я считаю идею блестящей. ФРЕДЕРИК. Я? В Комеди-Франсез? И пайщики согласились? ПИЙЕМАН. Вряд ли они могут мне отказать. ФРЕДЕРИК (веселится). Не сомневаюсь, господин Инспектор театра. ПИЙЕМАН. Ну,… каков же ваш ответ?
РЕМЮЗА. Запишите сегодняшнее число, мой дорогой Пийеман, потому что впервые сегодня мы лишили Фредерика Леметра дара речи. ФРЕДЕРИК (внезапно). Я не могу принять это предложение. ПИЙЕМАН. Как! Комеди-Франсез распахивает перед вами двери… ФРЕДЕРИК. Нет, дело в вашей пьесе. Я не могу согласиться играть в «Оресте и его лире» (осторожно пытается объяснить). Пьеса очень хорошая, но я не стану ее играть. Во-первых, потому что она написана вами, господин Инспектор театра, и могут подумать, будто, играя вас, я хочу купить ваше расположение. Во-вторых, потому… ПИЙЕМАН. Потому, что? ФРЕДЕРИК. Потому что…потому что…она звучит неважно. ПИЙЕМАН. Что? Трагедия, написанная александрийским стихом? Две тысячи правильных классических александрийских стихов! ФРЕДЕРИК. Верю, что настоящих, господин Граф. Такие поэты, как вы, точны, как счетная линейка. Но зачем писать в стихах? ПИЙЕМАН. Но не хотите же вы, чтобы я писал в прозе! ФРЕДЕРИК. Женщина прекрасна, когда она обнажена, господин Инспектор театра, корсет может улучшить осанку, добавить статности, но уж, конечно, не красоты. Так же и в языке: стихи его упорядочивают, но не добавляют гармонии, привносят ритм, но не жизнь, позволяют войти в высшее академическое общество, но не в сердце. (Пауза). И потом, к чему выбирать в герои богов, полубогов, принцев и принцесс? ПИЙЕМАН. Но так делали величайшие драматурги! ФРЕДЕРИК. Однако не это сделало их великими. Вы продолжаете потчевать себя страданиями королей и королев: это экзотично, не спорю. У вас правители, которые ничем не управляют, народ изгнан со сцены и помалкивает, сердечные драмы превращают Дворец и Сенат в будуары! Я же веду свою историю от Мольера, сударь, от его фарсах, сыгранных на дорогах Франции, от Сганареля и Гро Рене, от представлений в сараях во время дождя, заливающего поля, там я родился, сударь. Из скандалов вокруг «Тартюфа», из запрета «Дон Жуана», из провала «Мизантропа»! Нет у меня воображения, я хочу, чтобы мне говорили обо мне, о моих заботах, о моем времени! Вы творите в мраморе, но ни я, ни моя публика, мы в мраморе не живем. ПИЙЕМАН. Однако, вы заговариваетесь! Критиковать мою трагедию, написанную античными стихами! Фредерик больше себя не сдерживает и взрывается гневом. ФРЕДЕРИК. Липовыми стихами! ПИЙЕМАН (ошеломлен). Что? ФРЕДЕРИК. Ваша трагедия напоминает самую глупую и самую уродливую продукцию Сент-Антуанского рынка: фальшивую мебель Людовика Х1У или Людовика ХУ, из слишком красного и слишком сильно залакированного вишневого дерева. Сделано сегодня…но как будто давно! Старое…но новое! В то время как народ изобретал Революцию, вы изобрели академизм. И отныне в искусстве столько же реакционеров, сколько и в политике. РЕМЮЗА (обеспокоен этим взрывом гнева). Милый мой Леметр, вы заходите слишком далеко, как мне кажется. ФРЕДЕРИК. А мне вовсе не кажется. Стихи ваши правильные, как вы говорите, но не живые. Персонажи ваши благородны, но никак не оторвутся от пыльных страниц латинского сочинения. Читать вас можно, закрыв нос носовым платком и вооружившись метелкой! ПИЙЕМАН. Сударь, я рискну, быть может, обратиться к прозе, когда исчерпаю, полностью исчерпаю свой талант в стихах! ФРЕДЕРИК. Тогда начинайте сейчас же, дорогой друг! ПИЙЕМАН (пронзительно кричит). Я вас ненавижу, сударь! ФРЕДЕРИК. А я вас не люблю. РЕМЮЗА. Господа, прошу вас умерить ваш пыл! ФРЕДЕРИК. Я говорю, что думаю, хотя, возможно и ошибаюсь. (Пийеману). Вы уже контролируете репертуар, но, надеюсь, все же не собираетесь ввести цензуру? ПИЙЕМАН (не раздумывая). Для таких, как вы, да, собираюсь! РЕМЮЗА (ему неловко). Ну, ну, Пийеман, успокойтесь! ПИЙЕМАН (обезумев от ярости). Предупреждаю вас, Фредерик Леметр, что с завтрашнего дня мой отдел с особым вниманием будет относиться к предлагаемым вами в репертуар произведениям. Вы получите разрешение играть лишь самые скверные, самые гнусные, самые бездарные пьесы! ФРЕДЕРИК. О! Значит мне предстоит сыграть собрание ваших сочинений! ПИЙЕМАН. Ваша карьера закончена, дитя мое, я обрекаю вас на рухлядь, на глупые роли, вы станете знаменем дурацкой пьесы. ФРЕДЕРИК. Вы знаете в них толк, я вам доверяю. ПАЙЕМАН (на последнем дыхании). Не будь я калекой, я бы вызвал вас на дуэль, и вы бы мне за это ответили. ФРЕДЕРИК (глядя на его череп) О каком увечье вы изволите говорить? РЕМЮЗА. Мой дорогой Пийеман, такой сцене здесь быть не следовало, и вы не должны были ввергать себя в подобное состояние из-за отказа наглеца. В конце концов, речь ведь идет о театре, не более того. ПИЙЕМАН. Я разрушу его карьеру! Я его уничтожу! Он даже статистом не останется! Будет продавать чеснок на бульваре! РЕМЮЗА. Ладно, пошли, дорогой друг, уходим. (Фредерику, достаточно сухо). Господин Леметр, боюсь, что дерзость ваша, даже если она делает из вас большого артиста, толкает вас на поведение безрассудное. В ваших устах звучат опасные идеи. Знайте, что мы берем вас на заметку. ПИЙЕМАН (визгливо). Это он! Уверен, что он помог убийце сбежать. Он – сообщник! Республиканец! Опасный республиканец, по глазам вижу! ФРЕДЕРИК (протягивает руки к Ремюза). Господин Министр, арестуйте меня! Я виновен: не хочу играть пьесу этого господина!
РЕМЮЗА. До свидания, Леметр. Следите за собой. Уходит. Оставшись один, Фредерик хохочет. Входит Пипле, он приносит большую чашку, из которой идет пар. ПИПЛЕ. Принес вам отличного бульона. Жена моя хотела подняться сама, чтобы вас поблагодарить, но в ее состоянии, право же,…она боится лестниц. ФРЕДЕРИК. Как, Пипле? Ты опять обрюхатил свою женушку! ПИПЛЕ. На самом деле, я хотел вовсе не этого… Скажем так: это следствие. ФРЕДЕРИК. Сколько помню, всегда вижу эту мужественную госпожу Пипле беременной по самое горло. ПИПЛЕ (с обожанием). Так она красивее всего. ФРЕДЕРИК. Мне всегда казалось, что навстречу мне идет живот, а к нему сзади прикреплена женщина. Так что, Пипле, когда нам ждать новенького республиканца? ПИПЛЕ. В январе. Мне бы хотелось, чтобы это произошло 21 января, в день смерти Людовика ХУ!, это принесет ему удачу. Назовем мы его Робеспьером (Пауза). Можно мне впустить девушку, которая хочет вас видеть? ФРЕДЕРИК. Давай!
БЕРЕНИКА. Вы мне в этой пьесе понравились. ФРЕДЕРИК. Пьеса отличная. Надо всегда отделять главное от случайного. (Пауза). А мои коллеги? БЕРЕНИКА. На них я меньше обращала внимания. ФРЕДЕРИК. Она – прелесть. БЕРЕНИКА. Не считая Мадмуазель Жорж, разумеется, которая в своем регистре звучит превосходно. ФРЕДЕРИК. «В своем регистре»…она прелесть. (Пауза). А Красотка? БЕРЕНИКА. Очень хорошенькая. И порою попадает в тон. ФРЕДЕРИК. «Порою»… она прелесть. (Пауза). А молодые? Эти якобы первые любовники, которые ни в чем не первые и недолго остаются любовниками? БЕРЕНИКА. Их я просто не заметила. ФРЕДЕРИК. Она – прелесть. (Пауза). Ну а я? Я? Вы обо всех сказали, кроме меня. БЕРЕНИКА. Вы заставили меня плакать. ФРЕДЕРИК. Она – прелесть. (Пауза, внезапно, с беспокойством). Но ведь вы и смеялись тоже? БЕРЕНИКА. Да, очень, само собой разумеется. ФРЕДЕРИК (громовым голосом). Само собой разумеется, но я-то об этом ничего не знаю, вы мне не говорите! (Пауза). Хорошо ли вы сидели? Приятная ложа, правда? Вы в ней бывали? БЕРЕНИКА. Нет. Он весело на нее смотрит. Она пытается скрыть легкое замешательство БЕРЕНИКА. Кстати, большое спасибо. Мне никогда не приходилось смотреть спектакль так близко. Он хохочет. ФРЕДЕРИК. Ну, так я беру вас под свое крыло и буду заниматься вашим обучением. БЕРЕНИКА. Но… ФРЕДЕРИК. Надо работать, дитя мое, не теряя времени. (Приближается к ней, соблазнитель и соблазненный одновременно). Вы слишком красивы, барышня. Трудно поверить, что при такой внешности вы умеете играть комедию. БЕРЕНИКА (краснеет). Ну… ФРЕДЕРИК. Предупреждаю. Если я вам устрою дебют, все скажут, что вы…моя новая любовница. Береника хохочет, потом берет себя в руки и опускает глаза. БЕРЕНИКА. Но я не прочь. ФРЕДЕРИК (тронут) Чтобы сказали? БЕРЕНИКА (нежно). Чтобы в это поверили. (Пауза. Фредерик смотрит на нее с волнением. Осмелев, она добавляет). Нет дыма без огня… ФРЕДЕРИК (восхищен, шутливо). Только не зовите пожарников! (Снимает туфель и протягивает ей). Держите. БЕРЕНИКА. Что это? ФРЕДЕРИК. Чтобы меня найти. Приходите в пятницу в «Фоли-Драматик», примерьте эту туфельку всем особам мужского пола, и тот, кто сможет ее надеть, да, тот единственный, кому удастся ее натянуть, будет мужчиной, которого вы ищете.
ФРЕДЕРИК. Не хотите ли немножко посидеть? Мне нужно переодеться во Фредерика Леметра. Подождете? БЕРЕНИКА. Да. ФРЕДЕРИК (восхищен). Она меня уже ждет. Уходит в туалетную комнату. В этот момент в дверь стучит граф Пийеман и, не дожидаясь ответа, входит. ПИЙЕМАН (громким и решительным голосом). Вы прекрасно понимаете, что у меня не было ни малейшего желания сюда возвращаться, но мне не хочется, чтобы стихи мои оставались в руках столь гнусного существа. Обнаружив Беренику, испускает возглас удивления. Ее присутствие графа как будто напугало. ПИЙЕМАН. Как? Мадмуазель Береника? БЕРЕНИКА. Тише! Умоляю вас. ПИЙЕМАН. Но что вы здесь делаете?
ПИЙЕМАН. И одна? В уборной этого монстра? БЕРЕНИКА. (успокоившись). Сделайте милость, забудьте о том, что видели меня. ПИЙЕМАН. Разве это возможно? (Галантно кланяется). Мадмуазель, я вас не видел за кулисами «Фоли-Драматик» в эту среду 18 января 1832 года. БЕРЕНИКА (нападает). Я же, в свою очередь, никогда не получала воспаленных любовных писем, которые вы посылали мне всё лето. (Он выпрямляется, обеспокоен). Ведь я их никогда не получала, правда? ПИЙЕМАН (он бледен). Никогда. БЕРЕНИКА. Это такая же правда, что меня здесь нет? ПИЙЕМАН. Вас здесь нет. БЕРЕНИКА (направляясь к выходу). До скорой встречи. Очень рада была вас не увидеть. ПИЙЕМАН (уходит вслед, бормоча). Я также, мадмуазель, я также. Уборная некоторое время остается пустой. Фредерик в вечернем костюме выходит из туалетной комнаты ФРЕДЕРИК. Я провожу вас домой? Обнаруживает отсутствие Береники. ФРЕДЕРИК. Ага! Птичка улетела. (Потирает руки). Хороший знак. Завтра она вернется. ЗАТЕМНЕНИЕ Сцена пятая Сцена «Фоли-Драматик» во время репетиции Озабоченный Гарель с синяком под глазом беседует в помрежем ГАРЕЛЬ. Катастрофа, Антуан, страшная и непоправимая катастрофа! АНТУАН. Ваш глаз, господин Гарель? ГАРЕЛЬ. При чем тут глаз! Я понять не могу. Ветер поменял направление. Министерство занимается ловлей блох. Все наши пьесы театральный отдел отверг, все, кроме одной. АНТУАН. А с глазом что? ГАРЕЛЬ. Оставь меня в покое! Я с тобой о театре говорю. Мы не можем поставить ничего из задуманного. Имеем право только на новую пьесу, только на нее.
ГАРЕЛЬ (злобно, Фредерику). А я-то думал, что вы с графом Пийеманом в прекрасных отношениях. ФРЕДЕРИК. Хуже не бывает. Но не бери в голову, дружище Гарель, у меня такой зуд на игру, что ничто мне помешать не сможет. Какой же шедевр нам позволили сыграть? ГАРЕЛЬ. «Постоялый двор Адре». ФРЕДЕРИК. Ай-ай-ай… ГАРЕЛЬ. Я дал автору нашего либреттиста, стало гораздо лучше. ФРЕДЕРИК. Сделать что-нибудь на пустом месте, из ничего – только Господу по плечу. ГАРЕЛЬ (протягивает ему рукопись). Держите. ФРЕДЕРИК. Пробегу глазами. А, кстати, о глазах, как у тебя дела? ГАРЕЛЬ (уклончиво). Отлично, отлично. ФРЕДЕРИК. Можешь до репетиции оставить мне сцену? ГАРЕЛЬ. Я распоряжусь. Уходит. АНТУАН (глядя ему вслед). Не захотел мне сказать, кто ему поставил фингал. ФРЕДЕРИК. Мне это известно. Представь себе, что директор наш настолько скуп, что на протяжении двадцати лет вытирает ноги о коврик соседа. А вчера сосед как раз в этот момент открыл свою дверь. Ссора. Гарель всё отрицает. Крик. Скандал. Фингал.
ФРЕДЕРИК. «Постоялый двор Адре». Посмотрим…Уже с первой страницы видно: никакого стиля, дальше незачем и читать, да и заниматься этим не стоит. Может, в этой писанине найдутся живые персонажи? (проговаривает вслух первые фразы). Нет, этого тоже не имеется, как и стиля. Некоторые недостатки в письменном тексте еще простительны, но не в тексте актера. (Продолжает листать рукопись). Стрекоза и муравей… С чего бы это он заговорил о стрекозе и муравье?…(Садится, улыбается и начинает читать наизусть). «Попрыгунья стрекоза лето красное пропела…» (Мечтательно). Это был мой первый успех…(Читает тихонько для себя): Попрыгунья стрекоза лето красное пропела Оглянуться не успела, Как зима катит в глаза…» В глубине сцены, в другом, чем прежде, свете становится виден мальчик, читающий эту басню Лафонтена своей матери. Мать рассеянно смотрит в открытую книгу, лежащую на гладильном столе, не переставая при этом энергично заниматься своей работой прачки. ФРЕДЕРИК-РЕБЕНОК (заканчивает): До того ль, голубчик, было В мягких муравах у нас Песни, резвость всякий час, Так что голову вскружило. -А, так ты?… - Я без души лето целое пропела - -Ты всё пела, это дело,
МАТЬ. Очень хорошо! ФРЕДЕРИК-РЕБЕНОК. В последний раз учитель поставил мне десять из десяти. Он сказал, что я правильно уловил тон. МАТЬ. Важнее то, что хорошо понимаешь саму историю. Ты кому отдаешь предпочтение, стрекозе или муравью? ФРЕДЕРИК-РЕБЕНОК. Стрекозе. МАТЬ. Стрекоза – идиотка. Отец твой был как она…хорошо зарабатывал, но ничего мне не оставил…(Сухо). Кроме тебя… ФРЕДЕРИК-РЕБЕНОК. Кем был папа? МАТЬ (в дурном расположении духа). Прекрати беспрерывно задавать вопросы. Ты меня утомляешь. А теперь повтори еще раз твое чтение, только в обратном направлении. ФРЕДЕРИК-РЕБЕНОК. Но… МАТЬ. Поторопись, если не хочешь получить как следует! У меня других дел полно, а я тут слушаю глупые истории про стрекозу и муравья… Ребенок с трудом начинает читать басню от конца к началу. Взрослый Фредерик в своем кресле ностальгически подхватывает этот текст, но виртуозно. Входят Береника и Паризо, фатоватый герой-любовник театра «Фоли-Драматик». БЕРЕНИКА. Мы здесь, господин Леметр. Тогда Фредерик очнулся от своих воспоминаний. Мать и ребенок исчезают. ФРЕДЕРИК. Я грезил (Поворачивается и видит Беренику). Вы будете играть молодых жертвенных королев, «королев», потому что в вас чувствуется порода, а «жертвенных» – потому что в театре жертвоприношение – это дань, которую должна заплатить красота. Какую-нибудь сардельку не будешь ведь приносить в жертву. БЕРЕНИКА. А в жизни? ФРЕДЕРИК. Красоту поганят бранью. (Подходит ближе, опасен). Нужно будет оплатить эту стать, эту дерзость.
ФРЕДЕРИК. Паризо, ты приготовил с барышней сцену, как я тебя просил? ПАРИЗО (с южным акцентом). Мы уже час репетируем. ФРЕДЕРИК (ворчливо). Паризо, злосчастный, ты делаешь каждое утро упражнения, чтобы искоренить твой проклятый акцент? ПАРИЗО ( бессознательно отвечает ему с акцентом). Какой такой акцент? Все в Париже только и твердят мне о моем акценте! Наваждение какое-то! ФРЕДЕРИК. У тебя амплуа, о котором мы все только мечтаем: романтический герой-любовник. Тебе предстоит рассказать множество глупостей и испытать обожание со стороны женщин. Поэтому избегай говорить так, будто рот у тебя полон чеснока! (Подражает его манере говорить, утрируя ее). Люблю тебя, Джульетта, и смерть готов принять ради тебя. (Паризо не придает большого значения этому замечанию). Ну, ладно, не будем терять времени. Паризо и Береника занимают свои места на сцене. ФРЕДЕРИК. Напоминаю ситуацию. Тит и Береника любят друг друга, но политика заставляет их расстаться. Начинайте, дети мои. Паризо начинает. Он не слишком хорош, но и сказать, что плох, тоже нельзя. ПАРИЗО-ТИТ Я знаю: выбор мой обрек меня на муки. И долго не смогу я жить с тобой в разлуке. Все кончилось, чем мог я в жизни дорожить, Но царствовать теперь мне должно, а не жить. БЕРЕНИКА-БЕРЕНИКА (декламирует, крича) Что ж, царствуй, побеждай, своей покорный славе. Я прекращаю спор – я говорить не вправе… ФРЕДЕРИК (прерывает ее). Говорите нормально. Как только вы начинаете кричать, душа уходит, остаются одни легкие. БЕРЕНИКА (продолжает дальше) Я одного ждала: чтоб здесь уста твои. Всегда твердившие, что нет конца любви, Что не придет для нас минута расставанья, Мне вечное теперь назначили изгнанье! Я всё услышала, жестокий человек, Не надо больше слов…
ФРЕДЕРИК. Посмотрите друг на друга с любовью и ведите себя так, как будто меня здесь нет. БЕРЕНИКА-БЕРЕНИКА Навек! Подумай же, как страшно, как сурово Для любящих сердец немыслимое слово!
БЕРЕНИКА. Мне очень жаль. ФРЕДЕРИК. Вам уже приходилось готовить какую-нибудь сцену, дитя мое? БЕРЕНИКА. Нет. ФРЕДЕРИК. Попробуйте еще раз. БЕРЕНИКА. Не думаю, что от этого что-то изменится. ФРЕДЕРИК. Сомневаетесь в моих достоинствах преподавателя? БЕРЕНИКА. Я сомневаюсь не в вас… ФРЕДЕРИК. Продолжаем. В уныние впадает лишь ленивый. Начали. БЕРЕНИКА. Тогда, пожалуйста, без господина. Указывает на Паризо ПАРИЗО. Простите, как понять? БЕРЕНИКА. Большое вам спасибо, сударь, за вашу любезность. Но мне не хотелось бы, чтобы вы продолжали терять ваше время. ПАРИЗО. Не во сне ли я всё это вижу. С такими требованиями… ФРЕДЕРИК. Паризо, спасибо. ПАРИЗО. До свидания. Уходит обиженный. Фредерик смотрит на Беренику влюбленными глазами и начинает играть. В тот же миг на сцене появляется настоящий Тит. ФРЕДЕРИК-ТИТ. Я знаю: выбор мой обрек меня на муки, И долго не смогу я жить с тобой в разлуке. Всё кончилось, чем мог я в жизни дорожить. Но царствовать теперь мне должно, а не жить. БЕРЕНИКА-БЕРЕНИКА (яростно) Что ж, царствуй, побеждай, своей покорный славе Я прекращаю спор – я говорить не вправе. Я одного ждала: чтоб здесь уста твои, Всегда твердившие, что нет конца любви, Что не придет для нас минута расставанья. Мне вечное теперь назначили изгнанье! Я всё услышала, жестокий человек, Не надо больше слов. Итак, прощай навек. Береника становится восхитительной, вдохновенной. В ней вся сила и хрупкость расиновской героини. Веришь каждому произнесенному ею слову. Навек! Подумай же, как страшно, как сурово Для любящих сердец немыслимое слово! Голос ее звучит, как музыкальная элегия Да сможем ли терпеть неделю, месяц, год, Что между нами ширь необозримых вод, Что народится день и снова в вечность канет Но встречи нашей днем он никогда не станет И нас соединить не сможет никогда? Ах, сколько трачу я напрасного труда! Ведь ты меня, простясь, так быстро позабудешь, Что проходящих дней отсчитывать не будешь! Лишь для меня они окажутся длинней… ФРЕДЕРИК-ТИТ И не придется мне считать так много дней. Известье скорбное дойдет к тебе из Рима, И ты поймешь тогда, что ты была любима, Что Тит не перенес, тоскуя и любя… БЕРЕНИКА-БЕРЕНИКА Но если так – зачем мне покидать тебя? Последние стихи она произносит с подлинной страстью, как будто испускает крик из самого сердца. Она и Фредерик остаются в потрясении. Потом Фредерик находит в себе мужество нарушить чары. ФРЕДЕРИК. Дитя мое, вы вовсе не дитя, вы - настоящая… БЕРЕНИКА (просто) Нет. ФРЕДЕРИК. Вы за пояс заткнете и Жорж, и Дорваль. Любая великая трагическая актриса рядом с вами будет выглядеть субреткой. БЕРЕНИКА. Я не буду актрисой. ФРЕДЕРИК. Прошу вас, замолчите, вы ничего в этом не смыслите. БЕРЕНИКА. Я не актриса. Вы же видели, только что, с Паризо, когда я пыталась играть. ФРЕДЕРИК. Но со мной было совсем иначе! БЕРЕНИКА. Да, иначе. Потому что я уже не играла. ФРЕДЕРИК (восклицает). Да что вы мне тут рассказываете! БЕРЕНИКА. Я не умею лгать. Глядя в глаза Паризо, я была не в силах произносить слова любви. Но глядя в ваши глаза… ФРЕДЕРИК (меняя интонацию). О чем это вы? (Пауза). Хотите сказать, что… БЕРЕНИКА (стыдливо). Да. Фредерик очень тронут простотой признания. Молчит. Решившись, Береника нежно продолжает изливать свое сердце. БЕРЕНИКА. Вы сами решили, когда позавчера я пришла к вам в уборную, что я собираюсь воспользоваться вами в качестве ступеньки в актерской карьере. ФРЕДЕРИК (извиняясь). Привычка. БЕРЕНИКА. Я не стала вас разубеждать, потому что была смущена, и потом, оказавшись вдруг среди ваших костюмов, рукописей, флаконов, я вдруг осознала, что невозможно вот так свалиться на голову человеку, чтобы сказать «Я вас люблю». ФРЕДЕРИК (размягчен). Нет, невозможно… БЕРЕНИКА. И еще я подумала, что вы можете отнестись к этой любви с недоверием, посчитать, что я ищу приключения с вами, что домогаюсь места любовницы, что желаю вас… ведь так чаще всего говорят о любви? ФРЕДЕРИК (удивлен). О любви между мужчиной и женщиной? Да, чаще всего так. БЕРЕНИКА. Однако, и это не так. Я хотела вам сказать, что люблю вас. ФРЕДЕРИК (сбит с толку). И что же это означает для вас? БЕРЕНИКА (просто). Что была какая-то жизнь до того и будет после. Но с того момента, когда я вас увидела, я – другой человек. ФРЕДЕРИК. Что вы такое рассказываете? Вы смеетесь надо мной! Во-первых, обычно ухаживаю я и беру инициативу в свои руки тоже я! БЕРЕНИКА. Вот видите! Права я была вчера, полагая, что не следует ничего говорить. Никто этого не понимает, даже вы!
ФРЕДЕРИК. Как? Вы уходите? БЕРЕНИКА. Думаю, что еще не настало время, чтобы сказать обо всем больше. ФРЕДЕРИК. Но что происходит? БЕРЕНИКА. Верьте мне. ФРЕДЕРИК (более застенчиво). Вы… вы вернетесь? БЕРЕНИКА. Туфелька у меня… я вернусь…
АНТУАН. Дамы и господа, прошу на сцену! Репетиция начинается. Через несколько секунд на сцене – вся труппа. Фредерик задумчиво сидит в кресле, поглощенный мыслями о Беренике. Потом помреж несколько раз стучит палкой об пол. АНТУАН. Мадмуазель Жорж! Мадмуазель Жорж! Входит улыбающаяся Мадмуазель Жорж и устремляется к Гарелю. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ. Ах, миленький мой Гарель, нынче утром я прочитала рукопись. Есть одна отличная роль – роль Марии. Ее я сыграю с удовольствием. А в остальном ваш «Постоялый двор Адре» – совершенно идиотская пьеса. ГАРЕЛЬ (показывая на Му де Звона). Я как раз хочу представить вам автора. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (Му де Звону). Поздравляю, сударь, хоть вы и пишете левой ногой, но женщин знаете хорошо. Протягивает ему руку для поцелуя, потом поворачивается спиной и разговаривает с другими. Обмахиваясь веером, входит Красотка и подходит к Гарелю – поцеловать его в щечку. КРАСОТКА. Душка мой директор, какая чудная пьеса, настоящий шедевр! Но вы меня балуете! Роль Марии - просто прелесть, я в восторге. ГАРЕЛЬ. Роль Марии? Послушайте, Красотка, боюсь, что…
МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ. Что она сказала? Для нее есть роль в «Постоялом дворе Адре»? Что-то я не заметила в этой пьесе шлюхи. КРАСОТКА (не повернув головы, метко отражает удар). А ей-то зачем было читать пьесу? В этом спектакле бабушка не участвует… МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (обращаясь к Му де Звону). Впрочем, Господин автор, если в пьесе и нет сцен со шлюхой, надо их дописать. Она может быть очень убедительной, когда соответствует своему амплуа. КРАСОТКА (в ярости надвигаясь на нее). Я вам не позволю! МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ. Я всё могу себе позволить, моя барышня. Я здесь – у себя в доме. Работу для актеров второго плана обеспечиваем мы, актеры первого плана, потому что мы наполняем зал. КРАСОТКА (обращаясь к Фредерику) Фредерик, она назвала меня актрисой второго плана! ФРЕДЕРИК (безразличен к происходящему). Ты должна радоваться, ангел мой, что не статисткой. КРАСОТКА. О! ГАРЕЛЬ. Дамы! Дамы! Мне кажется, произошло недоразумение. (Красотке). Я предполагал для вас не роль Марии, а роль Клементины, молодой новобрачной. КРАСОТКА. Клементины? Но у нее всего три фразы! МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ. Таким образом, у вас будет лишь три возможности сфальшивить. (Обращаясь к Гарелю с простодушным видом). Вы не боитесь, что роль окажется для нее непосильной? Раздавит ее? КРАСОТКА. Если меня роль может раздавить, то вы, вы сами давите свои роли! (Обращается к Гарелю). Пусть пьесу перепишут. Пока что Клементина играет чисто служебную роль, к тому же нелепую и похожую на сотни других. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ (труппе). Она поняла, что для нее роль представляет опасность. Красотка бросает рукопись на пол КРАСОТКА. Отлично, пусть театр обходится без меня. Пусть «Постоялый двор Адре» обходится без меня. (Обращаясь к Мадмуазель Жорж). Я счастлива, что мне больше не придется ломать комедию вместе с вами. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ. Я и не знала, что вы всё это время ломали комедию.
КРАСОТКА. Прощайте! ГАРЕЛЬ. Красотка! Красотка! Красавица моя!
ФРЕДЕРИК (флегматично) Не трудись. Пока она соберет свои вещички в гримерной, пока выйдет из театра, пройдет сто метров по бульвару… через полчаса ты найдешь ее у себя в кабинете. (Всем). Не начать ли нам? Помреж берет руководство репетицией в свои руки и в общих чертах набрасывает мизансцены. АНТУАН. Действие происходит на постоялом дворе, где только что убили богатого купца. Ля Кресоньер, зрелый мужчина, специализирующийся на ролях благородных отцов, и Мадмуазель Жорж становятся на авансцене, уткнувшись носом в текст. ЛЯ КРЕСОНЬЕР-ДЮМОН. Приблизьтесь, несчастная. И попытайтесь опровергнуть предъявленное вам ужасное обвинение. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ-МАРИЯ. Боже мой, стало быть, многочисленным несчастьям и горестям моим еще не конец? Мало того, что у меня не осталось ничего, кроме кровоточащего сердца, надо было еще обвинить меня во всех этих ужасных преступлениях. Бедная я женщина! ФРЕДЕРИК (скептически). Действительно, бедная… (Му де Звону). Господин Му де Звон, неужели так необходимо, чтобы к каждому слову было прилеплено определение? МУ ДЕ ЗВОН (обижен). Я так пишу, сударь. ФРЕДЕРИК. Да, но нам-то нужно это говорить. ЛЯ КРЕСОНЬЕР-ДЮМОН (продолжает). Легкими шагами я возвратился в темную комнату. Ужасающий запах витал в гнилостном воздухе. ФРЕДЕРИК (С притворным восхищением обращается к Му де Звону). Вы – настоящий Ротшильд по части прилагательных! ЛЯ КРЕСОНЕЬЕР-ДЮМОН (продолжает, несмотря на вмешательство Фредерика). Я увидел окровавленное тело несчастного Жермея. Так же вот, как вас теперь. ФРЕДЕРИК (подскочив). Какой еще живот? При чем здесь квас? МУ ДЕ ЗВОН (объясняет жестами и членением фразы по словам). Так\ же\вот\ как\вас\теперь\. ФРЕДЕРИК. Извините меня, дорогой и великий поэт. ЛЯ КРЕСОНЕЬЕР-ДЮМОН (недовольный тем, что Фредерик все время его прерывает). В боку зияла рана. Кинжал многократно проделал свою работу: видно были кости, внутренности вывалились наружу. Я заметил под розовым легким еще пульсирующее в последних судорогах сердце… ФРЕДЕРИК (Му де Звону). Господин Му де Звон, скажите, ваш отец был мясником? ЛЯ КРЕСОНЬЕР-ДЮМОН. Ах, может быть, мне должно было провести эту ночь подле него, дабы предотвратить преступление. Возможно, вооружась терпением, соберясь с силами, хорошенько помолясь, дождясь утра… ФРЕДЕРИК (Му де Звону) Хрясь! Притворясь, вы забыли сказать! МУ ДЕ ЗВОН (прыгает по сцене, пытаясь вставить какой-то текст в экземпляр Ля Кресоньера). А здесь, господин Ля Кресоньер, я позволил себе нынешней ночью добавить фразу. Читать надо так: «Ах, как она черна, чернота черной ночи». ФРЕДЕРИК (Гарелю) Да вы поэта открыли! МУ ДЕ ЗВОН (продолжает). «Но как бы ни была она черна, куда чернее ваше черное сердце». ФРЕДЕРИК. А масло масляное. Мадмуазель Жорж давится от смеха, Фредерик прячет лицо, Гарель отвлекает внимание автора, чтобы тот не понял, что над ним издеваются. ГАРЕЛЬ. Всё отлично, всё на своих местах…(Механически). Но какой талант, нет вы только посмотрите, какой талант! Откуда вы всё это взяли! Эти слова! Ситуации! Эту правду! МУ ДЕ ЗВОН (он счастлив). Подождите, это еще только первый акт!
АНТУАН. Господин Леметр, здесь входите вы. Вы выходите из одной из комнат, расположенных над главной лестницей, и оцениваете ситуацию. Фредерик занимает положенное место и делает гримасу. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ. Что это ты делаешь? ФРЕДЕРИК. Оцениваю ситуацию.
ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР (уткнувшись носом в рукопись). «Что здесь происходит?» (Комментарий в сторону Му де Звона). Браво, какая мощная проза! МУ ДЕ ЗВОН. Если я могу себе позволить, вы должны появиться совсем не так. Вы в этом деле – главный бандит. ФРЕДЕРИК. Ну и что из этого следует? МУ ДЕ ЗВОН. Вы должны выйти как злодей, на цыпочках, жмясь к стене, прикрываясь вашим большим плащом!
ФРЕДЕРИК. Если я с первой же минуты буду иметь вид двуличного негодяя, что же мне потом играть, дорогой мой и великий артист? МУ ДЕ ЗВОН. Доверьтесь мне. ФРЕДЕРИК (сквозь зубы). Это как раз труднее всего. Делая вид, что играет предложенную ему игру, Фредерик исполняет смешную и экспрессивную пантомиму. МУ ДЕ ЗВОН. (полон энтузиазма) Браво! Именно это и нужно! Му де Звон возвращается на свое место, хромая. Фредерик это замечает и бросает вслед. ФРЕДЕРИК. О, вы хромаете, господин Му де Звон? МУ ДЕ ЗВОН. Да, уже второй день. ФРЕДЕРИК (насмешливо). Черт побери, перетрудили ноги, когда пьесу писали… ЗАТЕМНЕНИЕ Шестая картина Уборная Фредерика День премьеры «Постоялого двора Адре». Фредерик гримируется за своей ширмой. Помреж просовывает голову в комнату и кричит АНТУАН. Начинаем через четыре минуты! ФРЕДЕРИК (за ширмой). Как они там? АНТУАН. Кто? ФРЕДЕРИК (за ширмой). Зрители. АНТУАН. Ужасно мрачные и как будто застыли на своих стульях.
ФРЕДЕРИК (за ширмой). Их много? БЕРЕНИКА. Театр полон. ФРЕДЕРИК (та же игра). На публичных экзекуциях всегда полно народу. БЕРЕНИКА. Умоляю вас, одевайтесь! ФРЕДЕРИК (та же игра). Ну, уж нет! БЕРЕНИКА. Что? что? ФРЕДЕРИК (та же игра). Я выйду голым! Выходит из-за ширмы. БЕРЕНИКА. Ах! На самом деле, Фредерик одет нищим денди, с черной повязкой на глазу, он принимает ту самую позу Робера Макера, по которой потомство судит о нем. ФРЕДЕРИК. Как вам это нравится? БЕРЕНИКА. Эээ…нравится. ФРЕДЕРИК (рассказывает с удовольствием). Сидел я тут на террасе Турецкого кафе и вдруг увидел чрезвычайно экстравагантного типа. Он остановился перед витриной кондитерской. На нем был лоснящийся от грязи зеленый фрак, панталоны в заплатах, некогда белый жилет, помятая серая шляпа на всклоченной шевелюре, женские туфли на ногах. Кончиками пальцев он деликатно держал сдобную булочку и с неизъяснимым наслаждением поедал ее при помощи трех имевшихся у него зубов. Покончив с этим легким завтраком, он вытащил из кармана кучку тряпья, промокнул губы, почистил платье и зашагал по бульвару, размахивая тростью времен Директории. Я довольствовался тем, что покрасил панталоны в желтый цвет. Думаю, что костюм помог мне найти персонажа. БЕРЕНИКА. А черная повязка? ФРЕДЕРИК. Это чтобы не видеть, как публика будет бросать в меня тухлые помидоры. БЕРЕНИКА. Вы не верите в успех пьесы? ФРЕДЕРИК. Ни секунды. БЕРЕНИКА. Но улыбаетесь. ФРЕДЕРИК. Потому что… БЕРЕНИКА. Скажите мне! ФРЕДЕРИК. Нет… БЕРЕНИКА. Скажите! ФРЕДЕРИК (с улыбкой) У меня есть план. В этом момент в уборную врывается Красотка в костюме новобрачной. КРАСОТКА. Как я тебе? ФРЕДЕРИК. Сама невинность. КРАСОТКА. Не издевайся. ФРЕДЕРИК. Настоящая невеста из пьесы. Так бы и съел. КРАСОТКА. Ну, так угощайся! Фредерик делает ей знак, что Береника здесь. КРАСОТКА. А так вы здесь! И как же вас теперь величать? Приставала? Липучка? Смола? ФРЕДЕРИК. Красотка, прошу тебя. КРАСОТКА. Ты ее защищаешь? Это твоя новая любовница? Она от тебя ни на шаг! ФРЕДЕРИК. Я ей преподаю драматическое искусство. КРАСОТКА (злобно). Не думаю, что она нуждается в обучении. ФРЕДЕРИК. Она мне ассистирует. КРАСОТКА. Что это означает? ФРЕДЕРИК. Красотка, не горячись. Между мною и мадмуазель лишь сугубо профессиональный и учтивый интерес друг к другу. Иначе мы нашли бы, где укрыться. КРАСОТКА. Однако, ты не рискнул бы поцеловать меня в ее присутствии. ФРЕДЕРИК. Напротив. КРАСОТКА. Ну, я жду! Если она твоя ассистентка, пусть ассистирует! В действительности Фредерику не по себе, он хочет отделаться от Красотки, скоренько поцеловав ее в губы. Но Красотка удерживает его голову и прижимает к себе, целуя его долгим, демонстративным поцелуем. Береника отворачивается, чтобы не видеть. КРАСОТКА (переводя дыхание). О! ФРЕДЕРИК (та же игра). Это не поцелуй, а погружение в бездну вод. КРАСОТКА (возвращаясь к себе в уборную). А теперь отошли ее. Я не желаю больше видеть, как она ходит за тобой по пятам. ФРЕДЕРИК. Не смеши. КРАСОТКА. Выбирай: она или я. ФРЕДЕРИК. Ты сердишься, потому что волнуешься перед спектаклем. Поговорим об этом позже, в спокойной обстановке. КРАСОТКА (хлопнув дверью). Я в здравом уме. Уходит ФРЕДЕРИК (самому себе). Не так уж и страшно… Береника смеется нежно и понимающе. БЕРЕНИКА. Она даже не заметила, как вы одеты. Она не видит никого, кроме себя. ФРЕДЕРИК. Простите ей. БЕРЕНИКА (тихо). О, она права: кто я для вас? Смотрят друг на друга. Долгое молчание. Его нарушает Береника, выдохнув. БЕРЕНИКА. У Красотки дар провидения, она разглядела в будущем то место, которое мне суждено занять в вашей жизни. ФРЕДЕРИК (смущен). Ну… БЕРЕНИКА. Если она и не почувствовала, что вы меня любите – ибо вы еще не полюбили меня – то уж бесспорно почувствовала, как я люблю вас. Да, ей есть, отчего беспокоиться: моя привязанность гораздо сильнее, чем ее. ФРЕДЕРИК. Вы меня смущаете… БЕРЕНИКА. Теперь слишком рано. (Поднимается). Я пойду на свое место в зале. ФРЕДЕРИК (останавливая ее на пороге уборной). Береника…это были вы, лебединая шейка, глаза цвета зеленой яшмы, третья ложа, несколько месяцев подряд? БЕРЕНИКА (счастлива, что больше не нужно лгать). Это была я. ФРЕДЕРИК. Кто вы? БЕРЕНИКА. Женщина вашей жизни. Сложность в том, что я узнала это раньше вас. Но и вы скоро это поймете. (Улыбается). До скорого. Оставляет Фредерика в задумчивости. Входит Фирмен, одетый злодеем из мелодрамы, в черном костюме и черном плаще. ФИРМЕН. Фредерик, ты готов? (Замечает костюм Фредерика). Что это значит? ФРЕДЕРИК (приближаясь к нему) На тебе что-нибудь надето под костюмом? ФИРМЕН. Под костюмом? Ты о чем? Фредерик бросается на него и со смехом начинает рвать на нем костюм. Через пятнадцать секунд, не успев ничего понять, Фирмен остается в лохмотьях, почти голый. ФРЕДЕРИК. Ты играешь каторжника, сбежавшего из лионской тюрьмы? Ты несколько дней провел в лесу при непогоде? Вот твой костюм. АНТУАН. (просовывает голову). Господа, на сцену!
ФРЕДЕРИК. В путь, цыпленочек! У меня есть несколько предложений к нашим товарищам! Быстро уходят ЗАТЕМНЕНИЕ Седьмая картина За закрытым занавесом перед началом спектакля Гарель и Му де Звон во фраке с волнением смотрят в зал. Каждый в свой глазок-дырочку в занавесе, позволяющую им наблюдать за публикой. Слышен тот особый шум зала, который всегда предшествует началу спектакля: обрывки разговоров, возгласы билетеров, продающих программки и т.д. Время от времени пробегают участники спектакля: кто в поисках реквизита, кто посмотреть в глазок, за некоторыми следом бегут одевальщицы, что-то налаживая в костюме в последний момент. МУ ДЕ ЗВОН. Все критики собрались? ГАРЕЛЬ. Стервятники заняли свои места на скале. Рядом с каждым я посадил по цыпочке, чтобы толкнула его ножкой невзначай, если уж слишком заскучает. МУ ДЕ ЗВОН. Мне страшно, господин Гарель. ГАРЕЛЬ. Не бойтесь. Критику и артисту никогда не понять друг друга, слишком разные цели они преследуют: чтобы преуспеть, артисту необходимо, чтобы его любили, а критику – чтобы его ненавидели. Всё равно что день и ночь поженить. Ведь победа одного зависит от поражения другого. МУ ДЕ ЗВОН. Я надеюсь, что успех придет к нам через слезы. ГАРЕЛЬ. Хотя бы через что-нибудь! (Пытаясь себя ободрить). Ну-ну, от критиков ничего не зависит. Оба быстро, тайком друг от друга крестятся. ГАРЕЛЬ (после паузы). Клакерам вы заплатили? МУ ДЕ ЗВОН. Да, я рассадил своих по всему залу в разных местах и каждому в его тексте красным карандашом подчеркнул реплики, после которых надо аплодировать. ГАРЕЛЬ. Очень хорошо. Мадмуазель Жорж и Красотка приняли те же меры предосторожности. МУ ДЕ ЗВОН. А Фредерик Леметр? ГАРЕЛЬ. На бульваре Преступлений он – единственный актер, не пользующийся услугами клаки. «Не я плачу им, чтобы они аплодировали, это они платят, чтобы мне аплодировать» – так он говорит. И так оно и есть! МУ ДЕ ЗВОН. Какая гордыня… ГАРЕЛЬ (с восхищением). Возможно, но какая экономия! МУ ДЕ ЗВОН (внезапно в ужасе подскочив). Смотрите! Жюль Жанен, критик из «Фигаро» уже корчит недовольную рожу. ГАРЕЛЬ. Черт подери! Мы пропали, у него обострение язвы. Куда только смотрит медицина. Девятнадцатый век на дворе, пора бы уже научиться лечить критические язвы, тем более в день премьеры. МУ ДЕ ЗВОН. Это опасно? ГАРЕЛЬ (снова пытаясь себя ободрить). Да нет! В конце концов, от критиков ничего не зависит. И они снова быстро крестятся. Звучат три удара в пол. В испуге они удаляются. ЗАТЕМНЕНИЕ Восьмая картина
ВСЕ. О, боже! Входит жандарм, таща за собой Мадмуазель Жорж, одетую женщиной из народа. ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Вот женщина, она пыталась убежать, и я ее схватил. ЖОРЖ-МАРИЯ. О, ради Господа, что от меня хотят? НАЧАЛЬНИК ЖАНДАРМОВ-ПАРИЗО. Сознайтесь в своем преступлении! ЖОРЖ-МАРИЯ. Так, значит, обвиняют меня! И гнев твой, Господи, не до конца еще исчерпан! ПАРИЗО-ШЕФ ЖАНДАРМОВ. Ваше имя? ЖОРЖ-МАРИЯ. Мария Бомон!
ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР (в сторону) О небо, моя жена! Несчастная, которую я бросил тому уж двадцать лет! Нет, это непорядок! МУ ДЕ ЗВОН (подскочил в своей ложе). Что он говорит? Это не мой текст! ЛЯ КРЕСОНЬЕР-ДЮМОН. Мария Бомон? ЖОРЖ-МАРИЯ. Да, сударь, Мария Бомон! ДЮЖИ-ШАРЛЬ. Мария Бомон! ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР (наклоняясь, в раздражении). Мария Бомон! Она уже два раза сказала! (Обращаясь к Му де Звону). Он глухой МУ ДЕ ЗВОН. О! ЛЯ КРЕСОНЬЕР-ДЮМОН. У вас были дети? ЖОРЖ-МАРИЯ. Увы, сударь, был у меня сын! Жестокая судьбина велела мне оставить его на постоялом дворе, у плохих людей! ЛЯ КРЕСОНЬЕР-ДЮМОН. Случайно не в Гренобле это было? ЖОРЖ-МАРИЯ. О, пощадите, сударь! Скажите, что мой сын жив! ДЮЖИ-ШАРЛЬ (поспешно). Моя мать! ВСЕ (по знаку Фредерика). Мать его! ЖОРЖ-МАРИЯ. Мой сын! ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР. Мой сын! ВСЕ (по знаку Фредерика). Сын его! ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР (Красотке, указывая на Марию). Твоя свекровь! ВСЕ (по знаку Фредерика). Твоя свекровь! ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР (открывая Красотке объятия) И папа-свекр! ВСЕ (по знаку Фредерика) И папа-свекр! МУ ДЕ ЗВОН (вне себя, просто вопит в своей ложе). Сударь, это скандал! Вы попираете мой текст, сударь! ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР. Это принесет нам счастье, сударь! (Вместе с Бертраном спускается по лестнице). Вот радость! Мы-то думали, что случайно оказались у незнакомых людей на чужом постоялом дворе вместе с другими незнакомыми людьми, а тут вся семья в сборе. Какая неожиданность! ЛЯ КРЕСОНЬЕР-ДЮМОН. Арестуйте их! Среди приглашенных на свадьбу они не числятся. Фредерик-Робер Макер и Фирмен-Бертран пытаются пройти через дверь, но жандармы их останавливают. ЛЯ КРЕСОНЬЕР-ДЮМОН. В конце концов, может, убийцы это они и есть? ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР (как эхо). Они и есть… Жандармы подводят Фирмена-Бертрана и Фредерика-Робера Макера к Паризо-Шефу жандармов, который принимает важный вид, чтобы придать себе весомости. ПАРИЗО-ШЕФ ЖАНДАРМОВ (со своим южным акцентом). Ваше имя? ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР. Му де Звон. (Пауза). Я Му де Звон. МУ ДЕ ЗВОН. О!
ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР. Да. ПАРИЗО-ШЕФ ЖАНДАРМОВ. И проживаете? ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР. Неплохо, а вы? ПАРИЗО-ШЕФ ЖАНДАРМОВ (вытирает пот со лба). Профессия? ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР. Сирота (делает знак театральному пианисту и декламирует под патетическую музыку). Как жаль, что бедненьких сирот Судьба берет за шиворот: Мамаша сделала аборт И я не родился! И у каких бы у ворот Я не скитался, словно кот, Везде давали поворот. Несчастное дитя! Музыка прекращается ПАРИЗО-ШЕФ ЖАНДАРМОВ. Господа, мы собрались здесь по очень серьезному поводу. Только что в соседней комнате кинжалом был заколот мужчина. ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР (внезапно кричит). Остановите следствие! Я знаю, кто убил! ВСЕ. Кто? ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР (указывая на ложу, где прячется Му де Звон). Это автор! МУ ДЕ ЗВОН. О! В зале хохочут. Ля Кресоньер пытается все же вернуть пьесу на старые рельсы. ЛЯ КРЕСОНЬЕР-ДЮМОН (Марии). И вы, несчастная женщина, вышли замуж за этого злодея? ЖОРЖ-МАРИЯ (переходя на вторую стадию игры, предложенной Фредериком). Ну да, пришлось, заставили, я вышла за него. (Обращаясь к Роберу, укоряет его). Ах, Робер, Робер! Что же ты за безобразник такой! ЛЯ КРЕСОНЬЕР-ДЮМОН (постоянно пытается сохранить серьезное течение спектакля) Робер? Она назвала вас Робер? Но позвольте, не тот ли знаменитый… ФРЕДЕАРИК-РОБЕР МАКЕР (с гордостью). Да, прочь притворство! Я Робер Макер! ВСЕ. Робер Макер! ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР. Собственной персоной!
ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР. Мы здесь окоченеем. Он бросается на другой трос и летит на нем в другой конец сцены, попутно освобождая другую декорацию – джунглей Двое жандармов, зацепившись за тот же трос, преследуют его до следующей декорации, изображающей вулкан. Тогда Фредерик на другом тросе перебирается в ложу и там изображает зрителя, который ворчит на спектакль. ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР (прыгает по ложе, изображая протестующего зрителя). Что это за пьеса за такая? Гроша ломаного не стоит, просто дрянь недостойная, летают, как в лесу. И как только осмеливаются играть подобные пьесы! Дергает за трос, в результате чего начинается извержение вулкана. Дым, течет лава. Так же на тросе прибывающий жандарм пытается задержать Робера Макера в ложе. ФРЕДЕРИ-РОБЕР МАКЕР. Как вы сюда попали? Не имеете права сюда заходить! Это ложа! (Кричит Фирмену). Друг, пускай воду, мне нужно спрыгнуть! Фирмен запускает механизм, и сцену заполняют шелковые волны. Фредерик прыгает на сцену. В момент приземления из пола бьет вода. Он прыгает над волнами и выплевывает рыбину. Жандармы прыгают вслед за ним. Обрызганы грязью в результате. Жандармы, Фирмен и Фредерик начинают носиться по всему театру, барахтаются в волнах, плавают брассом, кролем и баттерфляем, все и вся сшибая на своем пути. Фредерик-Робер Макер укладывает на месте одного из жандармов. Потом приближается к Фирмену, который бьется с другим жандармом. ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР. Берем на двоих? И каждый наносит жандарму свой удар дубиной. Прибывает подкрепление. Робер Макер хватает жандарма и посылает его в полет. Жандарм падает в проходе между сидящими зрителями. ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР. О, я убил жандарма! (Публике). Вам понравилось? Завтра приходите снова, я убью двоих! В конце концов, учинив страшный беспорядок на сцене и в зале, Фредерик и Фирмен попадают в руки жандармов. Те ставят их на колени перед Паризо-Шефом жандармов. Всё стихает. ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР. А в чем, собственно, нас обвиняют? Не понимаю…Ну, мошенничество, ну краж штук тридцать, убийств – не более пяти-шести…максимум семь… ДЮЖИ-ШАРЛЬ. Но разве не вы убили Жермея? ФРЕДЕРИ-РОБЕР МАКЕР (пожимая плечами). Что делать, сын мой, у всех свои недостатки! ПАРИЗО-ШЕФ ЖАНДАРМОВ. А жандарма только что кто убил? ФРЕДЕРИК-РОБЕР МАКЕР. Не мелочитесь…(начинает петь) Случается ужасный шум, Когда жандармов убивают. Мораль воздействует на ум, Но чувствам это не мешает. Фредерик делает жест. Тотчас опускается полотно, на котором нарисовано небо и вереница розовых и толстозадых ангелов. Фредерик оборачивается к труппе и в некой сюрреалистической манере заставляет ее хором повторить куплет. ТРУППА повторяет куплет. Затем, окончательно зарвавшись, Фредерик карабкается на некий трон из золота и облаков и, обратившись к публике, заставляет и ее вместе с труппой пропеть куплет ТРУППА И ПУБЛИКА поют куплет. В этот момент, снова по знаку Фредерика вся декорация валится вперед. Но никого из актеров не давит, потому что они оказываются точно в тех местах, где в декорации сделаны специальные вырезы. А хитрющий Фредерик, стоя спиной и попользовавшись табачком, оборачивается к публике и подмигивает ей. ФРЕДЕРИК. Занавес! И занавес опускается над Постоялым двором Адре ЗАТЕМНЕНИЕ Девятая картина То же самое, но с обратной стороны Когда занавес поднимается, мы видим со спины раскланивающуюся труппу, а в глубине - тени угадывающихся зрителей. Это очевидный успех. Зал ликует. Показав комическую карикатуру на мелодраму, Фредерик вызвал восторг публики. АНТУАН (радостно поднимая занавес). Одиннадцать вызовов! Актеры кланяются, занавес опускается и поднимается вновь. АНТУАН. Двенадцать вызовов! Актеры склоняются. Занавес опускается. ФРЕДЕРИК (Антуану, делая ему знак, чтобы он поднял занавес). Где двенадцать, там и тринадцать. И действительно, зал снова аплодирует труппе. Когда занавес «Фоли-Драматик» падает окончательно, на сцене актеры реагируют на произошедшее двояко. Те, кто, как Ля Кресоньер или Красотка, не сумели сделать в спектакле свою собственную игру, в ярости немедленно уходят. Зато Фредерик, Фирмен и Мадмуазель Жорж в восторге. Молодой Дюжи страстно целует руку Мадмуазель Жорж, которая с удовольствием ему это позволяет. Гарель и Му де Звон, обливаясь потом, добираются до сцены. ГАРЕЛЬ. Браво! Браво! И подумать только, никто мне не верил, когда я предсказывал этой пьесе счастливую судьбу. ФРЕДЕРИК. Да, только пришлось переделать мелодраму в фарс, иначе было невозможно сыграть! МУ ДЕ ЗВОН (подходит, он крайне возбужден). Это настоящий триумф! Триумф! ФРЕДЕРИК. Неплохо было бы, чтобы этот триумф перерос в успех. МУ ДЕ ЗВОН. Браво, дорогой мой Фредерик, тысячу раз браво. Вы показали себя настоящим мастером! ФРЕДЕРИК (кланяется). О! без хорошего текста актер ничто. МУ ДЕ ЗВОН. Благодарю! Благодарю! Я особенно восхищен вашими паузами. ФРЕДЕРИК. Это естественно, их автор – я. Му де Звон не замечает подвоха и обращается к труппе. МУ ДЕ ЗВОН. Какое великое откровение – сегодняшний вечер! Вы поняли, что произошло? Оказывается, я комик, но этого не знал. ВСЕ. Правда? ФРЕДЕРИК (величественно). О, да! Порою гений так дерзко скрывает обширные пространства разума, что и для него самого неведомыми остаются целые области. МУ ДЕ ЗВОН. Именно это я и почувствовал. ФРЕДЕРИК (Гарелю, сквозь зубы). Пусть он уйдет или я его убью. МУ ДЕ ЗВОН (обращаясь к Жорж). Мадмуазель Жорж, милая, чудесная актриса, даруйте милостыню поцелуем вашим. МАДМУАЗЕЛЬ ЖОРЖ. Мне очень жаль, сударь, но я всё уже раздала бедным. Уходит под руку с Дюжи, оставляя Му де Звона в жалком виде. ГАРЕЛЬ (устремляясь к Му де Звону). Дорогой и великий автор, не пойти ли нам в фойе к нашим поэтам. Ламартин, Виньи, Дюма и Виктор Гюго ждут нас. МУ ДЕ ЗВОН (уходя). Уж этот хваленый Виктор Гюго…
ФРЕДЕРИК. Пытаешься снять ему акцент? Красотка попыталась было возразить, но Фредерик останавливает ее властным жестом. ФРЕДЕРИК. Вон! Красотка и Паризо торопливо покидают сцену. Обессилев, Фредерик падает на старый диван. ФРЕДЕРИК (самому себе, в удивлении). Но страданий это у меня не вызвало…Задевает немного, раздражает, огорчает, но, если бы я играл ревница в какой-нибудь пьесе, чувств было бы куда больше… Только в театре мое сердце стучит громко. Так где же правда, а где ложь? Реальность правдоподобна, а иллюзия достовернее. Жизнь кажется мне полноценной лишь тогда, когда я ее играю. Может, я родился боком? Берется руками за голову, и, как это было и раньше, к нему приходят воспоминания… В глубине сцены появляется Фредерик-ребенок, на которого мать изливает свой гнев. При этом она гладит белье. МАТЬ. Театр! Театр! Ты что, бедный мой Фредерик, считаешь, что можно с такой внешностью заниматься театром? ФРЕДЕРИК-РЕБЕНОК. Учитель говорит, что я способный. МАТЬ. Да что он понимает! Вот я знаю, что такое актер. Это господин Тальма из Комеди-Франсез, к которому я прихожу гладить. Так вот, уж поверь мне, когда я вижу его белье, хоть батистовые сорочки, хоть простыни, я точно знаю, что он – не такой, как мы. ФРЕДЕРИК (настаивает). Я хотел бы попробовать. МАТЬ. Бедный ты мой, да ты посмотри на себя! ФРЕДЕРИК. И что? МАТЬ. Ведь ты урод, бедняжка, ни на что не похож. ФРЕДЕРИК-РЕБЕНОК (в отчаянии). Это неправда. МАТЬ. И как же людям тебя полюбить? Вот брат твой был, вспомни-ка. Вот он был красивый. Вот он мог бы стать актером. Он – да! Но ты! ФРЕДЕРИК-РЕБЕНОК (в слезах). Мама, но я же не виноват, что мой брат умер. МАТЬ. Замолчи. Он был ангел. А ты ничего не стоишь. ФРЕДЕРИК-РЕБЕНОК (потрясен такой жестокостью). Мама… МАТЬ (отталкивает его). И оставь меня, не путайся под ногами (Бормочет сквозь зубы)…точно как твой отец…не умеешь вызывать любовь…ах, нет, чтобы тебя любили, - это не по твоей части… Из глубины сцены появляется Береника. Видение Матери и Ребенка исчезает. Береника молча проходит по сцене, подходит к Фредерику и нежно шепчет ему на ухо. БЕРЕНИКА. Господин Леметр, я влюбилась в вас, когда мне исполнилось пятнадцать. Это было так сильно, что я и слова произнести не могла. Просто каждый вечер приходила в театр. Ваши роли дали мне узнать вас слабым, в лишениях, торжествующим, циничным, плотоядным, ребячливым, рыцарски благородным, безумным… я видела, как вы без счета тратите вашу душу, тело, вашу силу. И каждый вечер публика имела право на каждую вашу частицу. И каждый вечер я думала: теперь, когда он все отдал, кто же восполнит ему отданное? Существует ли улыбка, существуют ли руки, которые ждут его? Или же за закрытым занавесом у него остается лишь одиночество? Лишь борьба? Фредерик смотрит на нее потрясенный. БЕРЕНИКА. Недавно меня хотели выдать замуж. Мне предложили жениха, столь же оснащенного, как швейцарский складной нож. И только ответив ему «нет», я поняла, что люблю вас. Вот, слово и произнесено. Фредерик нежно берет ее за руку. Она не сопротивляется, но готова упасть в обморок. БЕРЕНИКА (дрожа всем телом). Что есть во мне, чтобы вызывать любовь? Чем я лучше любой другой? Мне так тревожно за вас. Я не буду любовницей, я стану другом, братом, отцом, супругом. Я буду мужчиной. Я здесь, чтобы вас утешить и успокоить. Им хочется поцеловаться. Их губы почти соприкасаются. Фредерик вяло сопротивляется притяжению. ФРЕДЕРИК. Не следует любить меня, малыш. Ты никогда не будешь знать, с кем говоришь. Я не могу отвечать за всех Фредериков Леметров, с которыми ты повстречаешься. БЕРЕНИКА. Тогда я стану вам изменять со всеми Фредериками Леметрами, которых вы мне представите. ФРЕДЕРИК. Во мне нет прочности, я даже не уверен, что существую. Я потому и стал актером, что был прозрачен, не отражался в зеркале, я был невидим, даже будучи сыном прачки… БЕРЕНИКА. Вы не захотели остаться сыном прачки, потому что, наверное, слишком сильно любили прачку, а она не любила вас… Фредерик смотрит на нее с удивлением. Она раскрыла в нем потайную дверцу. Он потрясен. Наконец, они поцеловались. Потом Фредерик щелкает пальцами и, как по волшебству, диван, на котором они сидят, легко поднимается к колосникам. Они исчезают в заоблачных высотах театра, как пара мифических божеств. Сцену внезапно заполняет толпа полицейских, на сей раз, настоящих, которые всё обшаривают и обыскивают. За ними в панике бегает Гарель. ГАРЕЛЬ. Господа, господа, что здесь происходит? НАЧАЛЬНИК СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ. Мы ищем девушку, которая только что была похищена. ГАРЕЛЬ. Но почему вы ищите ее в моем театре? НАЧАЛЬНИК СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ. Есть свидетель. По его показаниям, она находится здесь. ГАРЕЛЬ. Как ее зовут? НАЧАЛЬНИК СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ. Береника де Ремюза. Единственная дочь Министра внутренних дел. Вся полиция Франции сбилась с ног. ГАРЕЛЬ. Береника? Дьявол меня разбери! И пока полицейские все переворачивают вверх дном, занавес медленно опускается. КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ жүктеу/скачать 466.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|