18. Мирча Элиаде.
Мирча Элиаде. 1907-1986. Румынский ученый, антрополог, философ, историк религии. Не ограничивая круг своих интересов понятием «история религии», Элиаде подчеркивал, что религия «не обязательно предполагает веру в Бога, богов или духов, но означает опыт священного и, следовательно, связана с идеями существования, значения и истины». По мнению Элиаде, «деятельность бессознательного подпитывает неверующего человека современных обществ, помогает ему, не приводя его, однако, к собственно религиозному видению и познанию мира. Бессознательное предлагает решение проблемы его собственного бытия и в этом смысле выполняет функцию религии. Ведь прежде чем сделать существование способным к созданию ценностей, религия обеспечивает его целостность. В некотором смысле даже можно утверждать, что и у тех наших современников, которые объявляют себя неверующими, религия и мифология скрыты в глубине подсознания. Это означает также, что возможность вновь приобщиться к религиозному опыту жизни еще жива в недрах их «я». Если подойти к этому явлению с позиции иудео-христианства, то можно также сказать, что отказ от религии равноценен новому грехопадению человека, что неверующий человек утратил способность сознательно жить в религии, то есть понимать и разделять ее. В глубине своего существа человек все еще хранит память о ней, точно так же, как и после первого грехопадения. Его предок, первый человек Адам, так же духовно ослепленный, все же сохранил разум, позволивший ему отыскать следы Бога, а они видны в этом мире. После первого грехопадения религиозность опустилась до уровня разорванного сознания, после второго она упала еще ниже, в бездну, до бессознательного. Она была забыта. Этим завершаются размышления историков религии. Этим открывается проблематика философов, психологов, а также теологов.»
Согласно Элиаде, космос — как миропорядок, установленный от века и организующий все отношения во Вселенной, противостоящий Хаосу, побежденному, но не уничтоженному актом миротворения, выступал для древнего человека доминирующим началом восприятия всего сущего. Космогония выступала для него камертоном и парадигмой для толкования любых значимых жизненных явлений. Космос конституировал непреходящее настоящее, автономное от прошлого и не предполагающее неизбежного будущее. Восприятие современным человеком самого себя как субъекта в истории, согласно Элиаде, налагает на него непреходящий груз миросоразмерной ответственности, но при этом позволяет ощущать себя творцом истории. Изменение в восприятии людьми исторического времени, сопрягающееся с эволюцией модели их самосознавания, Элиаде, в частности, реконструирует посредством изучения соответствующих символов и ритуалов в философских, религиозных и мифологических системах. Современный человек, по мнению Элиаде, переживает неимоверные страдания, и вследствие этого измучен насущным вопросом о том, как ему вынести усиливающийся гнет истории. После рассуждения о борьбе двух концепций, неисторической архаической и иудео-христианской исторической, Элиаде переходит к теме вины иудейской и христанской философской элит в деле разрушения архаической культуры архетипов. Утверждается, что древнееврейские пророки и христианские теологи создали опасность профанации ощущения времени, так как они опирались на ветхозаветный историзм, и отвергли мистическое единство с космическими циклическими ритмами. Сельские же слои населения Европы долгое время оставались вне этой опасности, так как не проявили склонности к исторически морально окрашенному христианству. Согласно этой точке зрения, крестьяне соединили космизм язычества и монотеизм иудеохристианства в своеобразное религиозное образование, в рамках которого космос вновь одухотворяется идеей поклонения культурному герою, задавшему изначальные нормы поведения, и именно они выражены в ритуалах вечного возвращения. Таким образом, Элиаде предпринимается попытка указать на более или менее современные способы преодоления ужаса истории, символом которого стали две мировые войны. Причины этих беспрецендентных катастроф объявляются исторически амбициями Гегеля, Маркса, Гитлера. В частности, Элиаде обвинил Гегеля в том, что его понятие исторической необходимости оправдало все жестокости, извращения и трагедии истории, а его учение об абсолютном духе лишило историю человеческой свободы. Элиаде подарил европейским интеллектуалам ХХ века, подготовленным уже к этому открытию на собственном философском уровне идеями Ницше и Шпенглера, миф о Востоке, мире абсолютной духовной свободы и установившейся раз и навсегда гармонии. Посвятив ряд работ исследованию мифа, Элиаде сформулировал тезис о том, что миф являет собой священную историю актов миротворения, с участием сверхъестественных существ, конституируя тем самым единственно подлинную духовную реальность для первобытного человека. Миф, по Элиаде — прототип, образец любых людских обрядов и калька подавляющего большинства видов профанной деятельности. Доминируя в философии античности, в народном средневековом христианстве, мифологическое сознание, согласно Элиаде, переживает ренессанс в философии и искусстве ХХ века в продукции современных средств массовой информации. Элиаде обратил особое внимание на дух историцизма в ХХ веке. Историцизм, отмечал он, типичный продукт тех наций, для которых история не была непрерывным кошмаром. Возможно, у них было бы другое мировоззрение, если бы они принадлежали к нациям, отмеченным фатальностью истории.
Запретный лес для Элиаде — это архаичная, латиноязычная Румыния, сложившаяся из даков и римских колонистов, забытая историей на долгие столетия и сохранявшая свое национальное единство лишь благодаря объединяющим народ ритуалам. Для Элиаде присуща попытка конструктивного преодоления традиционной эпистемиологической оппозиции, познаваемое — непознаваемое. Для него в духе платоновского миропонимания существенна иная динамика: узнанное — неузнанное. Единоборство памяти и беспамятства основа существования людей как специфического творчества, находящего свое выражение, по мнению Элиаде, в подлежащих расшифровке феноменах культуры. Отдавая должное в рамках этой интеллектуальной традиции и психоанализу и структурализму, Элиаде не принимал их ограниченности, комментируя чисто сексуальную трактовку Фрейдом образа влечения ребенка к своей матери, он указывал на то, что «перевести образ в конкретную терминологию, ввести его в один только произвольно выбранный контекст — значит уничтожить образ как элемент познания».
Имплицитная метафизика Элиаде приняла облик эстетической онтологии, основанной на идее творчества, в котором воображение оказывается и способом познания, и способом существования. Только в воображении можно постигнуть универсальность творчества, которое составляет смысл жизни человека. Структурализм же, пытаясь подчинить миф логике, уподобляется, по мнению Элиаде, попытке «растворить индивидуальное сознание в анонимном, а последнее — в природе, которую физика и кибернетика свели к основным структурам». Абсолютизм и самодержавность жестких правил организации эволюции форм языка и мышления были неприемлемы и непереносимыми для Элиаде. В своем творчестве Элиаде остался приверженцем идеи неустранимости мифа, веры в вечное возвращение и совокупности атрибутов подлинной человеческой духовности. Периодическое возвращение в священное время начала, или антологическая одержимость, главная отличительная черта, по мнению Элиаде, архаичного и античного человека. Желание воссоздать время, когда боги присутствовали на Земле, — это жажда священного, вечная ностальгия по бытию.
Достарыңызбен бөлісу: |