Ф. М. Достоевский русская философия



бет34/161
Дата07.07.2016
өлшемі8.77 Mb.
#184312
1   ...   30   31   32   33   34   35   36   37   ...   161

Лит.: Алексеев П. В. Дискуссия с механистами по проблеме взаимосвязи философии и естествознания (вторая половина 20-хгодов) // Вопросы философии. 1966. № 4;Ксенофонтов В. И. Ленинские идеи в советской философской науке 20-х годов (дис­куссия «диалектиков» с «механистами»). Л., 1975; Youravsky D. Soviet marxism and natural science. 1917-1932. N. Y., 1961.

/7. В. Алексеев


ДИМИТРИЙ РОСТОВСКИЙ (в миру Даниил Саввич Туптало) (декабрь 1651, Макаров, Украина -28.10(8.11). 1709, Ростов) - церковный деятель, просвети­тель. Канонизирован в 1757 г. Философские представле­ния Д. Р. могут быть поняты лишь как аспект его церков­ного и богословского мировоззрения, складывавшегося под влиянием двух осн. факторов. Первым фактором была церковная и академическая богословская среда Украи­ны, где будущий святитель воспитывался и прожил боль­шую часть своей жизни до переезда в 1701 г. в Россию, где он избирался митрополитом Ростовским и Ярославским. Вторым фактором была его работа в 1685-1705 гг. над составлением Четьей-Миней - свода житий святых, чти­мых православной церковью. В своих первых оценках философии Д. Р. определял ее как «внешнюю», «еллинс-кую» мудрость, высшие достижения к-рой - интуиции Платона и Аристотеля о Божестве. В иерархии форм ра­зума философия, считал он, занимает промежуточное положение между духовным разумом, источником к-рого является Святой Дух, и плотским разумом, к-рый по при­роде присущ человеку. Дальнейшая эволюция представ­лений Д. Р. о философии прослеживается прежде всего в его Четьях-Минеях. Эта работа, а также труды ростовского периода (1702-1709) свидетельствовали о приверженнос­ти Д. Р. исихазму. В рамках этого движения философия, понимавшаяся не столько как форма познания, сколько как образ жизни, считалась необходимой составляющей религиозного опыта. В духе исихазма Д. Р. полагал, что мир проникнут божественными действиями, к-рые откры­ваются человеку в красоте и гармонии природы. Приро­да, хотя и не божественна, но в силу своей сотворенности отражает божественный замысел о мире и человеке. В «Келейном летописце» Д. Р. подтверждал мысль Антония Великого о тварном мире как о книге, созданной Богом. Способность понимать эту книгу превращает человека из разумного животного в тварного сына Божия. Позна­ние и освоение мира Д. Р. рассматривал как способ при­близиться к Богу. В работе «Внутренний человек» Д. Р. излагал понимание человека, соотносимое с исихастским положением о том, что с момента воплощения Бога его не следует искать вовне, т. к. он находится внутри нас. «Познавший истинно себя, познал Бога. И познавший Бога, познал себя», - писал Д. Р. По его мнению, в реальной жизни взаимоотношения души и тела - «внутреннего» и «внешнего» человека - имеют характер антагонизма, по­скольку по отношению к душе тело является подобием тюрьмы. Поэтому одной из жизненных целей, достойных христианина, является не просто преодоление зависимо­сти «внутреннего» человека от «внешнего», но установле­ние его господства над последним. Раскрывая соотноше­ние веры и разума, Д. Р. опирается на исихастское пони­мание мира как училища, устроенного Богом, и одновре­менно на киево-могилянское богословие. По Д. Р., взаимная зависимость веры и разума наиболее полно обнаруживается в познании божественной мудрости. Выделяя в структуре разума разум духовный и разум плот­ский, Д. Р. полагал, что в указанном процессе преимуще­ство остается за духовным разумом. Дар духовного разу­мения определяет и характер веры. В качестве признаков плотского разума Д. Р. называл невежество, синоним юрод­ства и отсутствие навыков «умного делания» (духовного опыта, как его понимает исихазм). При видимой разно­родности исходных принципов богословия Д. Р., в к-ром апология разума и просвещения сочетается с безуслов­ной приверженностью аскетизму и мистицизму, его концепция лишена эклектики. Близость к исихастскому мировоззрению позволила Д. Р. интерпретировать разно­образные формы познания и деятельности как различ­ные формы религиозного опыта. После смерти Д. Р. его труды приобрели общеправославное значение. Они не только укрепили позиции афоно-молдавского мистициз­ма в России, но и стали распространяться в Болгарии, Сербии, Румынии.

Соч.: Сочинения святителя Димитрия, митрополита Рос­товского. Киев, 1895-1905. Ч. 1-5; Жития святых на русском языке, изложенные по руководству Четий-Миней св. Димит­рия Ростовского с дополнениями из Пролога. М., 1902-1911. Т. 1-12.

Лит.: Нечаев В. Св. Димитрий, митрополит Ростовский. М., 1849; Шляпкин И. А. Св. Димитрий Ростовский и его время. Спб., 1891; Попов М. С. Святитель Димитрий Ростовский и его труды, 1709-1909. Спб., 1910; Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж, 1937; Вильнюс, 1991; Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии // Соч. М., 1989. С. 27.

В. В. Аржанухин


«ДНЕВНИК ПИСАТЕЛЯ» - особое периодическое изда­ние Достоевского, всецело являвшееся его единоличным органом и выходившее месячными выпусками с пере­рывами в 1873, 1876-1877,1880-1881 гг. (Поли. собр. соч.: В 30 т. Т. 21-27). Оно выражало потребность писателя в прямой беседе с читателем для обсуждения злободнев­ных вопросов, касающихся всех областей российской и европейской действительности. В «Д. п.» Достоевский ве­дет принципиальный разговор, перемежающийся с соб­ственными воспоминаниями и историческими экскур­сами, о внешнеполитических и военных событиях (Вост. вопрос, освободительная борьба юж. славян, рус. добро­вольческое движение, политическая жизнь Франции, Ита­лии, Испании, усиление милитаризма бисмарковской Гер­мании), о земельной собственности и аграрных отноше­ниях, о развитии промышленности и торговли, о научных открытиях и всемирных выставках. Внимание автора при­влекают железнодорожные катастрофы, судебные про­цессы, увлечение интеллигенции спиритизмом, распро­странение самоубийств среди молодежи. Его беспокоит распад семейных связей, разрыв между различными со­словиями, торжество «золотого мешка», обезлесение страны, эпидемия пьянства, искажение рус, языка и мн. др. проблемы. Перед писателем открывается широчай­шая панорама пореформенной России: именитые санов­ники и неукорененные мещане, разорившиеся помещи­ки и преуспевающие юристы, тугодумные консерваторы и ушлые либералы, бывшие петрашевцы и заявившие о себе анархисты, смиренные крестьяне и самодовольные буржуа. Читатель знакомится и с необычными суждени­ями автора о рус. литературе, творчестве Пушкина, Не­красова, Толстого. Однако «Д. п.» - не многокрасочная фотография и не калейдоскоп сменяющих друг друга пе­стрых фактов и непересекающихся тем. В нем есть свои стройные мировоззренческие положения и идеи, имею­щие глубокий философский смысл. И о чем бы ни заво­дил речь автор «Д. п.» - будь то роль религии в мировой истории или проводимые экономические реформы, «рот­шильдовская идея» или сражение болгар и сербов с тур­ками, об-во покровительства животным или литератур­ные типы, замученный солдат или добрая няня, куколь­ное поведение дипломатов или игривые манеры адвока­тов, кровавая реальность террористических актов или уто­пические мечтания о «золотом веке», - его мысль всегда обогащает и обобщает текущие факты глубинными ассо­циациями и аналогиями из отечественной и мировой куль­туры, раскрывает сокрытый в них высокий или низкий образ человека. Причем при освещении столь разнород­ных тем одновременно на предельно конкретном и обще­человеческом уровнях Достоевский органично соединял различные стили и жанры, последовательную логику и художественные образы, что позволяло передать всю сложность и неодномерность рассматриваемой пробле­матики. В самой же этой проблематике он стремился оп­ределить «концы» и «начала», ее вневременную этичес­кую и психологическую сущность, глубинный духовный смысл, а также отыскать и указать «нашу национальную и народную точку зрения». Характеризуя собственные подходы, писатель говорил о необходимости давать «от­чет о событии не столько как о новости, сколько о том, что из него (события) останется нам более постоянного, бо­лее связанного с общей, с цельной идеей». По его убеж­дению, нельзя «уединять случай» и лишать его «права быть рассмотренным в связи с общим целым», в свете | всего исторического опыта, запечатлевшего осн. свойства человеческой природы и не перестающего оказывать свое воздействие через активизацию тех или иных традиций на качественное своеобразие настоящего и будущего Рос­сии и Европы. Философскую методологию в «Д. п.», как и в художественных произв. Достоевского, можно обо­значить как пневматологию (т. е. духоведение), в к-рой истинное значение психологических, политических, иде­ологических, экономических, эстетических и иных про­блем раскрывается в сопоставлении с двумя фундамен­тальными типами самосознания человека, с его неотчет­ливыми или безотчетными представлениями о своей при­роде, ее подлинной сущности, об истоках, целях и смысле бытия. Если человек не выделяет себя из материального мира и считается продуктом стихийной игры слепых сил природы, тогда естественно и логично ощущать или осоз­навать свою жизнь в категориях самосохранения и борь­бы за существование, тайной вражды и скрытого взаимо вытеснения, конкуренции и соперничества, в тех катего­риях, в к-рых собственно человеческие свойства личнос­ти, резко выделяющие ее из природной среды (милосердие, сострадание, праведность, честь, совесть и т. п.), утрачивают свою подлинную сущность и самостоя­тельную значимость, угасают за невостребованностью и ненадобностью. И напротив, если человек воспринимая себя как образ и подобие Божие, тогда все специфически человеческие свойства, слитые с действенной памятью о Первообразе и его заповедях, становятся не внешней ус­ловностью, а внутренней силой, к-рая способна превоз­мочь иго натуральных страстей, гедонистических склон­ностей, властных притязаний, господствующей конъюнк­туры, своекорыстных расчетов, вносящих катастрофичес­кие начала энтропии, дисгармонии и разлада во взаимоотношения людей. По Достоевскому, от смутно ощущаемого или ясно осознаваемого ответа на главный вопрос о собственной сущности человека, с разной сте­пенью отчетливости и вменяемости дающего о себе знать, зависит вольное или невольное предпочтение тех или иных ценностей, направление воли и желаний, особая психо­логическая доминанта, к-рая в конечном итоге предуста­навливает и стимулирует идейный выбор или конкретный образ жизни, обусловливает цели, содержание, характер политической, социальной, экономической, культурной деятельности, предопределяет судьбу отдельной личнос­ти, целого народа, всего человечества. Эта основополага­ющая альтернатива жизни «с Богом» и «без Бога» нераз­рывно соединяет в философском подходе «Д. п.» элемен­ты философской антропологии, историософии, эсхато­логии и обыденной жизни, как бы сцепляет проблемы религии и высокой метафизики в раздумьях о «тайне че­ловека» с ходом эмпирической истории, с конкретными идеями и реальным поведением людей. Сквозь многосто­ронний состав и разнообразную тематику его публицис­тики проступает ее скрепляющий, смыслообразующий и иерархизирующий каркас: в системном историко-антропологическом мышлении автора мир относительного (об­щественного или идеологического, культурного или бы­тового) подчинен миру абсолютного (религиозного), а христианская метафизика определяет духовно-нравствен­ную антропологию, качество к-рой, в свою очередь, обус­ловливает и плодотворность социально-политического уровня, место того или иного вида деятельности в миро­вом общечеловеческом процессе. Убежденность писате­ля в том, что государственная или личная жизнь не может быть надлежащим образом устроена без опоры на хрис­тианский фундамент, позволяла ему оценивать духовно-нравственное состояние людей как важнейшую характе­ристику времени, как неоценимый (хотя и «невидимый») фактор высшего реализма и подлинного прагматизма. Подобные зависимости имели для него непреложный ха­рактер, сравнимый с физическими законами, и служили ему указанием для предусмотрена общего хода возмож­ных событий и для вполне конкретных предсказаний. Ав­тор «Д. п.» пришел к выводу, что нравственные начала шлются основой всему, в т. ч. и благополучию государ­ства, хотя оно на первый взгляд кажется целиком зависи­мым от военной силы, выигранных битв или хитроумной политики. Для достойной и долговечной жизни народам и государствам необходимо свято хранить высокие цели «задачи, ибо «как только после времен и веков (потому то тут тоже свой закон, нам неведомый) начинал раска­чиваться и ослабевать в данной национальности ее идеал духовный, так тотчас же начинала падать и националь­ность, а вместе падал и весь ее гражданский устав, и все те же гражданские идеалы, которые успевали в ней сложиться» (Там же. Т. 26. С. 166). Следовательно, политика чести и великодушия, к-рая подчиняется «нрав­ственному стремлению» и к-рую не следует разменивать в торопливые барыши, есть «не только высшая, но, может быть, и самая выгодная политика для великой нации именно потому, что она великая» (Там же. Т. 23. С. 66). Поэтому принципы «святости текущей выгоды» и «плев­ала честь и совесть, лишь бы сорвать шерсти клок» мо­гут служить сиюминутным прагматическим интересам и

временно давать определенные результаты, но они же духовно развращают нации, на отдельных этапах усиле­ния порождают наполеонические претензии и в конеч­ном итоге губят государства. И наоборот - вера в вечные (а не условно-выгодные) идеалы придает политике духов­ный смысл, поддерживает нравственное здоровье и вели­чие нации, формирует достойных граждан и государствен­ных деятелей. Именно в контексте нравственно состоя­тельной политики рассматривается в «Д. п.» бескорыст­ная помощь России в борьбе балканских славян против турецкого ига и ее роль в Вост. вопросе в свете «обновле­ния людей на истинных началах Христовых». С т. зр. «ве­ковечного идеала» и духовно-нравственного состояния личности Достоевский оценивает и капиталистические по­рядки на Западе, и идею социализма, развитие совр. ци­вилизации в целом, социально-экономические, потреби­тельские ценности к-рой провоцируют «игру на пониже­ние», растворяют одухотворяющие и возвышающие лич­ность традиции, укрепляют в ней «ожирелый эгоизм», делают ее неспособной к жертвенной любви, «съедают» высшие запросы и свойства ее души и потворствуют фор­мированию разъединяющего людей гедонистического жизнепонимания, а также постоянно разрыхляют почву для перехода мира в войну. Глубокое понимание подоб­ных нетривиальных причинно-следственных связей и не­прямолинейных закономерностей индивидуального и общественного развития позволяло писателю обнаружи­вать их проявления в самых разных сферах реальной дей­ствительности - от макиавеллистской политики европей­ских государств и захватнических войн до распада семей­ных взаимоотношений и самоубийств - и раскрывать еще в генезисе отрицательное воздействие, таящееся в «невы­ясненных идеалах», или «несвятых святынях». К после­дним он относит, например, буржуазные лозунги свобо­ды, равенства и братства, фетишизация к-рых ведет на деле к господству посредственности с денежным мешком. Или идолопоклонство перед юридическим формализмом, в благопристойной оболочке к-рого, как показано на мн. страницах «Д. п.» при обсуждении судейской и адво­катской практики, склонность личности к дурным поступ­кам делается тоньше, изощреннее, незаметнее, что еще более укрепляет изначальные слабости человеческой на­туры. С т. зр. автора, и упование на достижение общече­ловеческой гармонии «извне», с помощью насильствен­ного «арифметического» урегулирования экономических отношений и равномерного перераспределения матери­альных благ заведомо обречено на неудачу, ибо не учи­тывает коренного внутреннего несовершенства человека и противоречивой глубины его свободы, изначально уст­ремленной к расширению и возвышению своих прав, соб­ственности, своеволия. В результате практическое внедре­ние этих идей потребует «страшного насилия», «страш­ного шпионства» и «беспрерывного контроля самой дес­потической власти». И в капиталистическом, и в будущем социалистическом пути развития цивилизации писатель обнаруживал одинаковое угасание духа и превращение личности в элемент «стада». По убеждению Достоевско­го, для замедления апокалиптического развития истории Европа должна воскресить «непосредственную благород­ную веру в добро как в христианство, а не как в буржуазное разрешение задачи о комфорте», России же необхо­димо не поддаваться соблазнам денежной и имуществен­ной похоти и свято хранить православные традиции, не­сущие высшую красоту и непреложную правду Христа. Только высшее, самое высшее, не устает он настаивать на страницах своего дневника, только христианский идеал, его духовная красота, нравственная глубина и смыслополагающая сила подчиняют материально-экономические интересы духовно-нравственным началам, освобождают человека из рассудочно-торгашеских низин жизни и спа­сительно преображают его жизнь. Следует, заключает Достоевский в последнем вып. «Д. п.», хоть на малую долю забыть о прагматических целях и экономических задачах, сколь ни казались бы они насущными и реалис­тическими, и сосредоточиться на «оздоровлении корней» наших желаний и оживлении «высшей половины» души для подлинно человеческого переосмысления и осуще­ствления этих же самых целей и задач.

Л и т.: Гришин Д. В. Жанры «Дневника писателя» Ф. М. Достоевского. Мельбурн, 1968; Туниманов В. А. Публицисти­ка Достоевского. «Дневник писателя» // Достоевский - худож­ник и мыслитель: Сб. ст. М., 1972. С. 165-209; Волгин И. Л. Достоевский и русское общество. 1. О направлении «Дневника писателя». «Дневник» и русская пресса // Русская литература. 1976. № 3. С. 123-132; Тарасов Б. Н. «Отчет о виденном, слы­шанном и прочитанном» // Достоевский Ф. М. Дневник писате­ля. М., 1989. С. 5-34; Он же. «Реализм в высшем смысле» // Достоевский Ф. М. «Человек есть тайна...» М., 2003. С. 7-28; Kosciotek A. Cztowiek Ewangelii w «Dzienniku pisarza» Tiodora Dostojewskiego. Torun, 1994.



Б. H. Тарасов
ДОБРОЛЮБОВ Николай Александрович (24.01(5.02). 1836, Нижний Новгород - 17(29). 11.1861, Петербург) - ли­тературный критик и публицист, ближайший последова­тель и сотрудник Чернышевского. Закончил духовное учи­лище, затем духовную семинарию. С 1853 г. Д. - в Петер­бурге, где поступил в Главный педагогический ин-т на историко-филологический ф-т. В 1856 г. Д. познакомился с Чернышевским и опубликовал первую статью в «Со­временнике» - «Собеседник любителей российского сло­ва» (№ 8, 9). По окончании ин-та, в 1857 г., он возглавил критико-библиографический отдел «Современника» и вскоре наряду с Чернышевским и Некрасовым занял ведущую роль в журнале. В центре мировоззренческой позиции Д. - просветительство, борьба с феодально-сословным неравенством, защита суверенных прав че­ловека, вера в торжество разума, справедливости и гума­низма. Д. резко критиковал идеалистические теории, бого­словие, а также чистую академическую теорию, оторван­ную от жизни, считая, что «весь смысл искусства и философии состоит в том, чтобы пробуждать от сна зад­ремавшие силы народа». По его мнению, в основе при­роды и человека лежат монизм, гармония, в мире все развивается от простого к сложному, от несовершенного к более совершенному, человек - последняя ступень эво­люции материального мира. В рецензии на кн. В. Ф. Бер-ви «Физиологическо-психологический сравнительный взгляд на начало и конец жизни» Д. критиковал идеалисти­ческие идеи об отыскании нематериальных начал в при­роде. В рецензии на кн. Савича «О неизбежности идеализ­ма и материализма» Д. доказывал, что априорных истин не существует. Все идеи, возникающие в сознании человека, рождаются из реальной действительности и представля­ют собой отображение материальных предметов, суще­ствующих независимо от человека и воздействующих на его органы чувств. Все, что произвел человеческий ум, приобретено в опыте человеческой жизни. Если мысли нематериальны и невещественны, то это вовсе не означает, по Д., что они возникают самопроизвольно, сами из себя, или внушены какой-то сверхъестественной силой. Содер­жание мысли берется исключительно из познания внешних предметов. Цель философского анализа, по Д., отыскание материальных причин, начал всех идей и мыслей людей, с тем чтобы преобразовать эти материальные начала сооб­разно требованиям человеческой природы и разума (рец. на соч. архимандрита Гавриила (Г. М. Кикодзе) «Основа­ния опытной психологии», ст. «Органическое развитие че­ловека в связи с его умственной и нравственной деятельно­стью»). Люди, полагал Д., тем более способны к правиль­ному, логическому мышлению, чем более обширными и всесторонними знаниями о предметах материального мира они обладают. Поэтому, считал Д., рус. народ должен со­здать в России такие общественные условия, к-рые спо­собствовали бы распространению научных знаний. Мате­риализм Д., так же как и Чернышевского, основывался на антропологическом принципе. Если мы хотим, считал Д., чтобы развивался ум человека, нужно обратить внимание на его физическое состояние, на его здоровье, соответ­ственно нужно, чтобы об-во позаботилось о его матери­альном благополучии. Условием нормального развития человека должно быть состояние, при к-ром он, не мешая другому, беспрепятственно мог пользоваться всеми бла­гами народа, а также справедливой долей общественных благ. Истинно нравственным является человек, добиваю­щийся гармонии между потребностями своей природы и требованиями долга, эгоизмом и «симпатическими отно­шениями» к другим. Историю Д. представлял как процесс, в ходе к-рого «естественный», или «разумный», порядок вещей подвергался «искусственным искажениям» (при­мер - крепостные отношения). Поэтому смысл истории состоит в движении человечества к «разумным» («есте­ственным») началам, от к-рых оно отклонилось. Искаже­ния эти вытекают не из природы человека, они - следствие ненормальных общественных отношений, следовательно, эти отношения подлежат исправлению, причем не «мир­ным прогрессом при инициативе сверху, под покровом законности», а коренным, радикальным образом. «Есте­ственные» общественные отношения, по Д., основывают­ся на труде, вся история - это борьба «людей трудящихся» с «дармоедами», а степень уважения к труду определяет истинную ценность той или иной цивилизации. Эстетика Д., как и всех шестидесятников, противостоит теории «ис­кусства для искусства». Литература, считал он, это «сила служебная», значение к-рой в пропаганде, в просвещении и служении об-ву. Между истинным знанием и истинной поэзией по существу нет разницы. «Правда» художествен­ного произв. - это «человеческая правда», призванная выра­жать дух народа, высшие человеческие идеалы. Д. разви­вал концепцию «реальной критики» (впервые употребив термин «реализм» для характеристики художественного стиля в ст. «О степени участия народности в развитии рус­ской литературы»),

С о ч.: Избр. филос. соч.: В 2 т. М., 1945-1946; Собр. соч.: В 3 т. М., 1950-1952; Собр. соч.: В 9 т. М.; Л., 1961-1964; Избранное. М., 1984.

Л ит .: БердяевН. А. Русская идея. Париж, 1946;Полянский Вал. (П. И. Лебедев). Н. А. Добролюбов. Мировоззрение и литературно-критическая деятельность. 2-е изд. М., 1935; На­умова М. А. Социологические, философские и эстетические взгляды Н. А. Добролюбова. М., 1960; Жданов В. В. Н. А. Добролюбов. М., 1961; Кружков В. С. Н. А. Добролюбов. Жизнь. Деятельность. Мировоззрение. М., 1976; Скрипилев Е. А. Добролюбов. М., 1988; Творческое наследие Добролюбова / Под ред. В. В. Богатова. М., 1988.

Е. А. Кириллова


«ДОБРОТОЛЮБИЕ» - сборник творений отцов церк­ви, повествующих о практике жизни христианских под­вижников. Наиболее полный из них был издан в 1782 г. в Венеции Иоанном Маврокордато. Подобный же сборник был издан Никодимом Святогорским и Макарием Коринфским в кон. XVIII в. Именно его перевел на рус. язык Паисий Величковский. Издание «Д.» ознаменовало собой возрождение у нас исихастной (см. Исихазм) тра­диции старчества. Оно явилось одним из ярких результатов синодальной реформы Петра I, к-рый стимулировал «твор­ческие силы» (Карташев) православной церкви, обратив ее к духовным истокам. Не случайно приблизительно в то же время (1793) ученик митрополита Московского Плато­на, Яков Никольский, приводит и проверяет трудные места «Д.», а сам митрополит издает его в Москве, благословив также открытие Оптиной пустыни {\192). Однако в основ­ном возрождение рус. старчества и выход в свет «Д.» -«его настольной книги» (Карташев) связывают с именами Паисия Величковского и Гавриила (Петрова), митрополи­та новгородского и петербургского. В «Д.» для рус. мысли открылась энциклопедия-библиотека патрологического любомудрия, воспитавшая последователей учения об «ум­ной молитве» и молитве Иисусовой, к-рые возвратились к первозданным основам православия, возродив «мистичес­кую святость» древнерус. религиозности (Федотов). Сре­ди этих последователей нельзя не упомянуть старцев Опти­ной пустыни и «последнего святого», Серафима Саровс­кого. Поэтому не будет преувеличением утверждать, что «Д.» послужило одним из факторов, обусловивших в XIX-XX вв. серьезный интерес мн. отечественных мыслителей к святоотеческому наследию и, как следствие, проблеме самобытности рус. философии.

Соч.: Добротолюбие. М., 1993. Т. 1-6.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   30   31   32   33   34   35   36   37   ...   161




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет