№35 Франсуа Мориак «ТЕРЕЗА ДЕСКЕЙРУ» (1927)

№35 Франсуа Мориак «ТЕРЕЗА ДЕСКЕЙРУ» (1927)

Стоит мне произнести это название – «Тереза Дескейру» Франсуа Мориака (1885–1970), как вы либо закемарите, либо захлопнете эту книжку, а не то отлучитесь на время в кухню, в поисках чего бы пожевать, и зря: да, к Мориаку можно относиться с пренебрежением, да, это мрачный писатель и даже, может быть, посредственный (по мнению Нимье и Сартра), и все-таки он вполне заслужил свою Нобелевскую премию по литературе (полученную в 1952 г.) – позвольте мне объяснить почему.

Тереза Дескейру (вообще-то эта гасконская фамилия произносится Дескейрусс) попыталась отравить своего мужа Бернара. Ее арестуют, но муж добивается ее освобождения, стремясь спасти честь семьи. Можете себе представить атмосферу супружеского дома, куда она возвращается. Понятно, что эту женщину – одновременно и жертву, и палача – мягко говоря, не жаждут здесь видеть. Муж собирается подвергнуть ее заточению, чтобы толкнуть на самоубийство, но в последний момент все же позволяет ей уехать.

На первый взгляд, это краткое изложение сюжета слегка напоминает драму на канале «Франс-3» по сценарию Дидье Декуэна, но нужно помнить, что действие романа происходит довольно давно: 10-й роман Мориака, вышедший в 1927 году, – это исступленное обличение удушливой атмосферы буржуазной провинции (которую автор знает превосходно, поскольку родился в Бордо задолго до открытия баров-техно на набережных Гаронны). Это среда, отравленная лицемерием, с «приличиями», которые нужно неуклонно соблюдать, со злобными сплетнями, ядовитой завистью, заранее обусловленными браками и многими морально изуродованными поколениями. Мориак – это Жид⁶⁸, только гетеросексуальный (по крайней мере официально)! Тереза Дескейру не чужда «яствам земным»⁶⁹, это леди Чаттерлей, только овеянная сосновым ароматом Ландов; Анна Каренина без русских снегов; принцесса Киевская⁷⁰ из низов общества, и, подобно этим героиням, она восклицает: «Я не знаю, чего я хотела» – в очень современном стиле – контрастном, стремительном, простом, где все намечено, подсказано, набросано легкими мазками, без всякого давления на читателя, – короче, в стиле Искусства.

Женщина, стремящаяся жить плотскими желаниями, всегда права. У нас только одна жизнь – так стоит ли портить ее браком с мрачным бурбоном, под тем предлогом, что у него водятся денежки, что так живут все и что вас с детства учили молчать и слушаться?! Конечно же, нет, черт возьми! «Тереза Дескейрусс» – это первый феминистский роман, вот что это такое: Мориак и Бовуар⁷¹ ведут один и тот же бой! Тереза совершенно destroy⁷², «она курит, как паровоз», она вырвалась из своей тюрьмы, и все женщины XX века бросились на свободу следом за ней. Итак, Тереза Дескейру – это он, Мориак (он и сам объявил, что она – его женское alter ego, повторив знаменитую фразу Флобера по поводу мадам Бовари): всю свою жизнь он критиковал мир, к которому принадлежал, спасаясь от него не иначе как в литературе. Мориак – опасный шпион, богач, ненавидящий богачей, предатель своего класса; он бродит меж гостей на торжественных ужинах и по коридорам Французской академии, беря на карандаш своих знаменитых собратьев, притом в весьма ядовитой форме. Он всегда балансирует на лезвии бритвы⁷³, с риском быть рассеченным надвое. Его страстное увлечение темой греха – личный способ бунта против общества. Как всякий добропорядочный католик, он тянется к запретному плоду. Порок не имеет никакого интереса без комплекса вины (таково кредо писателей-папистов Соллерса и Ардиссона). Мориак устарел, но ему это безразлично: в наши дни, когда все дозволено, он бы смертельно скучал! И, кто знает, может, начал бы баловаться экстази в ландских притонах? А Тереза Дескейру носила бы платья из латекса и устраивала садомазохистские тусовки в заброшенной церкви. В конечном счете Мориаку ставят в вину лишь то, что он никогда и ни в чем не ошибался: он был против чисток⁷⁴, против войны в Алжире – согласитесь, нет ничего скучнее человека, который всегда и во всем прав.

№34. Уильям Фолкнер «ШУМ И ЯРОСТЬ» (1929)

На 34-й позиции взрывается «Шум и ярость», пространное и странное произведение американца Уильяма Фолкнера (1897–1962), лауреата Нобелевской премии по литературе за 1949 г. Идея романа сама по себе сверхоригинальна: оттолкнувшись от знаменитой фразы Шекспира «Жизнь – это история, полная шума и ярости, рассказанная идиотом и ровно ничего не означающая»⁷⁵, взять ее как руководство к действию, подчиниться другому Уильяму! Итак, «The Sound and the Fury» – это история, полная шума и ярости и поведанная тридцатитрехлетним дурачком-импотентом Бенджи, который влюблен в свою младшую сестру (ее, кстати, зовут Кэдди⁷⁶, ибо, несмотря на внешнюю бессвязность, этот роман выстроен очень логично). Сначала в нем трудно что-либо понять: в этом нескончаемом монологе неразличимо перемешаны и персонажи, и хронология. Но это наверняка сделано намеренно, ведь повествование ведется от лица дебила.

По всей видимости, в штате Миссисипи, что на юге Соединенных Штатов, все население заражено истерией: два других брата Кэдди, Квентин и Джейсон, в свой черед выражают обуревающие их ревность и безумие на весьма своеобразном языке; чернокожие слуги изъясняются на негритянском жаргоне, как в «Унесенных ветром» (появившихся чуть позже); глава дома, алкоголик, кончает тем, что отдает Богу душу; герои – если они не кончают с собой – спят со всеми подряд. Уж не решил ли Фолкнер исполнить посыл Шекспира до конца, то есть написать историю, которая и в самом деле «ничего не означает»?

Ничуть не бывало! Не будем кривить душой и скажем прямо: при том, что роман труден для чтения, автор демонстрирует такую изощренную манеру письма, которая граничит с чудом. Он завораживает нас, гипнотизирует нас, как те хитроумные картины поп-арта, которые можно разглядывать только с определенного расстояния, иначе увидишь всего лишь беспорядочную комбинацию цветовых пятен. Творение Фолкнера также требует отступа, и, если вы хотите насладиться этой книгой, нужно не бояться проскакивать некоторые герметичные пассажи, чтобы не упустить поразительные образы – например, Квентина, разбивающего свои часы, чтобы освободить время (эта метафора настолько эпатировала Жана-Поля Сартра, что он разродился целым исследованием, озаглавленным «Темпоральность у Фолкнера»). Когда произведения искусства тяжелы для понимания, усилия публики, как правило, щедро вознаграждаются: мозг забывает трудности восприятия, но сохраняет образы. Разумеется, так бывает не всегда: книга может оказаться и сложной, и в то же время пустой.

Ибо не все писатели – Фолкнеры. Проблема состоит не в самих гениях, которые изобрели свой собственный язык в XX веке, а во вдохновленных ими дураках-эпигонах. По вине Пруста целая когорта французских авторов считает себя обязанной строить длиннейшие фразы про своих мамочек, чтобы сойти за умных; по вине Джойса любая бездарь воображает себя поэтом, создавая нечитабельную заумь; и если значительная часть американской литературы состоит из толстых романов типа «Южной глубинки» («Deep South»)⁷⁷, набитых под завязку инцестами, насилиями, убийствами и фермерами-алкашами, то это уж точно вина Фолкнера, чьи «хроники кукурузоводов» высмеивал Набоков. Бедняга Фолкнер: великосветские приемы в смокингах еще до него захватил Фицджеральд, короткие фразы приватизировал Хемингуэй, и ему пришлось довольствоваться тем, что осталось, – между двумя порциями виски и тремя сценариями, отвергнутыми Голливудом. Предлагаю вам занятие, которое, право же, стоит труда: тренируйтесь каждое утро, произнося «Йокнапатофа» (название мифического округа, где происходит действие); оно звучит гораздо шикарнее, чем «петаушнок»⁷⁸.