Габриэль Гарсиа Маркес. История одной смерти, о которой знали заранее

каждой - по тысяче песо; пачки были запечатанные и со штампом

государственного банка. Вдовец Ксиус умер два месяца спустя. "От этого и

умер,- сказал доктор Дионисио Игуаран.- А был здоровее нас, но, помню,

прослушиваешь его и чувствуешь: в самом сердце слезы закипают". Он не только

продал дом со всем, что в нем было, но еще и попросил Байардо Сан Романа,

чтобы тот выплачивал ему сумму по частям, потому как в утешение ему не

оставалось даже сундука, где бы держать такие деньги.

Никто бы никогда не подумал, и разговору такого не было, что Анхела

Викарио не девушка. Никто не знал, чтобы у нее прежде был парень, а росла

она вместе с сестрами под строгим надзором суровой матери. Даже когда до

свадьбы оставалось всего два месяца, Пура Викарио не позволила ей вдвоем с

Байардо Сан Романом посмотреть дом, а котором они собирались жить, а сама

отправилась с ними и слепого отца захватила: так блюла честь дочери. "Об

одном я молила Бога: чтобы он дал мне силы себя убить,- сказала мне Анхела

Викарио.- Но он не дал". Она была в такой растерянности, что решила

открыться матери, и расстроить свадьбу, но тут две надежные подружки,

которые помогали ей мастерить из тряпок цветы, отговорили ее от этого

благого намерения. "Я пошла у них на поводу,- рассказала она мне,- они

доказывали, что прекрасно разбираются в мужских повадках". Они уверяли, что

почти все женщины еще в детстве, за играми, по несчастной случайности теряют

невинность. И твердили, что даже самые несговорчивые мужья смиряются с чем

угодно - лишь бы никто об этом не знал. И в конце концов убедили ее, что

большинство мужчин в первую брачную ночь, когда доходит до дела, так

пугаются, что ни на что не способны без помощи женщины и в решающий момент

просто не отвечают за свои действия. "А верят только одному - тому, что

видят на простыне",- говорили они ей. И научили перенятым от повитух уловкам

- как притвориться, что сокровище не потеряно, и на следующее после свадьбы

утро вывесить у себя во дворике на обозрение льняную простыню с пятном

чести.

С этой надеждой она пошла под венец. А Байардо Сан Роман, должно быть,

ибо, чем дальше строил он планы предстоящей свадьбы, тем более бредовые идеи

одолевали его - как сделать праздник еще грандиознее. Когда стало известно о

прибытии епископа, он даже хотел отложить свадьбу на день, чтобы тот

обвенчал их, но Анхела Викарио уперлась. "По правде говоря,- сказала она

мне,- не хотелось благословения от человека, который отрезает на суп от

петухов одни гребешки, а остальное выбрасывает на помойку". Но и без

епископского благословения празднество так развернулось, что им трудно было

управлять - даже самому Байардо Сан Роману это оказалось не по силам,- оно

вышло из-под его контроля и превратилось в общегородское торжество.

Генерал Петронио Сан Роман с семьей на этот раз прибыли на

церемониальном пароходе Национального конгресса, который стоял у мола до

конца праздника, вместе с ними приехало много знатных людей, но их в

сумятице не заметили среди множества новых лиц. Нанесли столько подарков,

что пришлось специально отделывать заброшенное помещение старой

электростанции и там выставить самые замечательные, а остальные сразу

отнести в бывший дом вдовца Ксиуса, который был готов принять молодоженов.

Жениху подарили автомобиль с откидным верхом, под заводской маркой

готическими буквами было выгравировано имя новобрачного. Невесте подарили

футляр со столовыми приборами из чистого золота на двадцать четыре персоны.

На свадьбу пригласили группу танцоров и два оркестра, исполнявшие вальсы,

которые никак не вплетались в разноголосицу местных оркестриков и бессчетных

аккордеонистов, слетевшихся на разгульное веселье.

Семья Викарио жила в скромном доме с кирпичными стенами и крытой

пальмовыми ветвями крышей с двумя слуховыми окнами, через которые ласточки в

январе забирались выводить птенцов. Терраса на фасаде почти вся была

заставлена цветочными горшками, а в большом дворе росло множество деревьев и

вольно гуляли куры. В глубине двора близнецы устроили загон для поросят: был

там и камень для забоя свиней, и стол для разделки туш,- это стало главным

источником семейных доходов после того, как Понсио Викарио, отцу, отказали

глаза. Дело завел Педро Викарио, но когда его забрали на военную службу,

вместо него брат обучился мясницкому ремеслу.

В доме едва хватало места для самой семьи. И потому старшие сестры,

почувствовав, какой размах примет праздник, хотели снять для этой цели

какой-нибудь дом. "Представляешь,- сказала мне Анхела Викарио,- они

подумывали о доме Пласиды Линеро, но, к счастью, родители заупрямились,

сказали, пусть наши дочери выходят замуж в нашем курятнике или вообще не

выходят". В конце концов, покрасили дом в прежний желтый цвет, подправили

двери и привели в порядок полы, так что, насколько возможно, он принял

вполне пристойный для такой шумной свадьбы вид. Близнецы нашли для своих

поросят другое помещение, вычистили и засыпали загон негашеной известью, но

все равно видно было, что места не хватит. Кончилось тем, что стараниями

Байардо Сан Романа снесли дворовую ограду и попросили разрешения устроить

танцы в соседских домах, а в тени тамариндовых деревьев сколотили длинные

столы, за которыми можно было посидеть и закусить.

Единственное непредвиденное волнение в утро свадебного дня доставил им

жених - явился за Анхелой Викарио с опозданием на два часа, а она, пока его

не увидела, не желала надевать подвенечный наряд. "Знаешь,- сказала она

мне,- я бы даже обрадовалась, если бы он не пришел, но только бы не бросил

обряженной". Ее предосторожность показалась вполне естественной, поскольку

большей беды и позора для женщины, чем оказаться брошенной в подвенечном

наряде, не бывает. А то, что Анхела Викарио, не будучи девушкой, решилась

надеть фату с флердоранжем, было истолковано впоследствии как

надругательство над символом непорочности. Моя мать, единственная, сочла ее

поступок мужественным: Анхела до конца играла краплеными картами со всеми

вытекающими из этого последствиями. "В те времена,- объяснила мне мать,- Бог

понимал такие вещи". А вот какими картами играл Байардо Сан Роман - никто до

последнего момента не знал. С той минуты, как он в конце концов появился в

сюртуке и цилиндре, и до той, когда вместе с предметом своих душевных бурь

сбежал с танцев, он выглядел образцово-счастливым женихом.

Однако никто так и не узнал, какими же картами играл Сантьяго Насар. Я

был с ним все время, и в церкви, и на гулянье, с нами был еще Кристо Бедойя

и мой брат Луис Энрике, и ни один из нас не углядел в нем ничего необычного.

Мне пришлось повторять это множество раз: мы росли вместе все четверо,

вместе ходили в школу, одной ватагой носились в каникулы и никто не верил,

что у нас могут быть тайны друг от друга, тем более такая важная тайна.

Сантьяго Насар знал толк в веселье, и наибольшее удовольствие получил

он перед самой смертью, подсчитывая, сколько стоила эта свадьба. В церкви он

прикинул, что цветов было потрачено не меньше, чем пошло бы на четырнадцать

похорон по первому разряду. Это его замечание преследовало меня потом много

лет, помнится, Сантьяго Насар не раз говорил, что запах цветов в закрытом

помещении обязательно связан для него со смертью, и в тот день он повторял

это, как только мы вошли в церковь. "На моих похоронах пусть не будет

цветов",- сказал он мне, не зная, что на следующий день мне придется

заботиться о том, чтобы их не было. По дороге из церкви к дому Викарио он

составил счет за разноцветные гирлянды, украшавшие улицы, посчитал, во что

стала музыка и петарды, не забыл учесть и сырой рис, которым осыпали

свадебную процессию. В одури полудня новобрачные сделали по двору почетный

круг. Байардо Сан Роман успел стать нам другом, другом-собутыльником, как

тогда говорили, и, похоже, с удовольствием сел за наш стол. Анхела Викарио в

атласном, мокром от пота платье, освободившись от фаты и цветов, уже

выглядела обычной замужней женщиной. Сантьяго Насар подсчитал и сообщил

Байардо Сан Роману, что на данный момент свадебные затраты достигли

приблизительно девяти тысяч песо. Очевидно, Анхела Викарио сочла это

бестактностью. "Мать учила меня никогда не говорить о деньгах при

посторонних",- сказала она мне. Байардо Сан Роман, напротив, охотно и даже с

некоторым хвастовством поддержал тему.

- Приблизительно,- согласился он,- но это только начало. К концу сумма

почти удвоится.

Сантьяго Насар взялся пересчитывать все до последнего сантима, и на это

ему в самый раз хватило жизни. Когда на следующий день в порту, за 45 минут

до смерти, он получил от Кристо Бедойи недостававшие цифры, то убедился, что

прогноз Байардо Сан Романа был точен.

У меня оставалось довольно смутное воспоминание о празднике до тех пор,

пока я не решил по крохам извлечь его из чужой памяти. У нас в доме из году

в год вспоминали, как мой отец в честь новобрачных снова взял в руки

скрипку, на которой играл в юности, как моя сестра-монашенка в монашеском

одеянии танцевала меренгу, а доктор Дионисио Игуаран, который приходился

моей матери двоюродным братом, добился, чтобы его взяли на казенный пароход

- лишь бы не находиться в городе на следующий день, когда прибудет епископ.

Готовясь писать эту историю, я расспрашивал людей и собрал массу

подробностей, прямо к делу не относящихся. Сказать к примеру, всем

запомнилось, как прелестны были сестры Байардо Сан Романа в бархатных

платьях с огромными, как у бабочек, крыльями, приколотыми на спине золотыми

булавками: они привлекали гораздо больше внимания, чем их отец, генерал,

весь, точно в латах, в военных медалях и с пышным плюмажем. Многим

запомнилось, как я, разгулявшись, предложил Мерседес Барче, только что

окончившей начальную школу, выйти за меня замуж, что она мне припомнила,

когда четырнадцать лет спустя мы поженились. У меня же в голове крепче всего

и на долгие годы застряло, как в то недоброй памяти воскресенье старый

Понсио Викарио сидел на табурете один, посреди двора. Его посадили туда,

считая, видно, что это - почетное место, и гости спотыкались об него, путали

его с кем-то другим и все время передвигали туда-сюда, чтобы он не мешался

на дороге, а он с неприкаянным видом, какой бывает у недавно ослепших, кивал

во все стороны белоснежной головой, отвечая на вопросы, которые задавали не

ему, и на приветствия, летевшие другим; сидел посредине двора

забытый-заброшенный, в деревянной от крахмала рубашке и с палкой из

гуайяканы в руках,- то и другое ему купили ради праздника.

Торжественная часть закончилась в шесть вечера, когда распрощались и

ушли почетные гости. Пароход отбыл, сверкая всеми огнями, и звуки вальсов,

которые наигрывала пианола, уплывали за ним; на минуту мы задрейфовали над

пропастью неуверенности, но потом взглянули друг другу в глаза, узнали друг

друга и закрутились в водовороте гулянья. Новобрачные вернулись немного

погодя в открытом автомобиле, с великим трудом пробираясь сквозь толпу.

Байардо Сан Роман выстрелил из ракетницы, хлебнул водки из бутылок - они

тянулись к нему со всех сторон,- вылез с Анхелой Викарио из автомобиля и

вошел в круг, танцевавший кумбию. Под конец он велел плясать всем до

последнего вздоха, коль уж заплачено, а сам повел свою до смерти

перепуганную жену в дом ее мечтаний, где вдовец Ксиус когда-то был счастлив.

К полуночи гулянье распалось на группки, открытой оставалась только

лавка Клотильде Арменты на краю площади. Мы с Сантьяго Насаром, моим братом

Луисом Энрике и Кристо Бедойей отправились в милосердное заведение Марии

Алехандрины Сервантес. Туда же, как и многие, пришли братья Викарио, они

пили за одним столом с нами и пели вместе с Сантьяго Насаром, за пять часов

до того, как его убить. Очаги веселья, должно быть, еще догорали кое-где,

потому что до нас то и дело долетали всплески музыки и споров, но с каждым

разом они звучали все печальнее и окончательно смолкли лишь незадолго до

того, как заревел епископский пароход.

Пура Викарио рассказала моей матери, что она легла в одиннадцать, после

того как старшие дочери помогли ей немного привести в порядок дом после

свадебного разгрома. Часов около десяти, когда во дворе еще пели несколько

загулявших гостей, Анхела Викарио прислала за чемоданчиком с туалетными

принадлежностями, который стоял у нее в гардеробе, в спальне, и Пура Викарио

хотела отослать ей еще чемодан с повседневной одеждой, но посыльный очень

торопился. Она спала крепким сном, когда в дверь постучали. "Три раза, не

спеша, один за другим,- рассказала она моей матери,- странный стук - как с

дурными вестями". Не зажигая света, она открыла дверь и в отсвете уличного

фонаря увидела Байардо Сан Романа, в незастегнутой шелковой рубахе и брюках

на подтяжках. "А сам зеленый, будто во сне привиделся",- рассказывала Пура

Викарио моей матери. Анхела Викарио стояла в тени, так что Пура Викарио

увидела дочь, только когда Байардо Сан Роман схватил Анхелу за руку и вывел

на свет. Атласное платье висело на ней клочьями и по талии она была обернута

в полотенце. Пура Викарио решила, что они на автомобиле свалились в пропасть

и там, на дне, нашли свою смерть.

- Пречистая Матерь Божья,- проговорила она в ужасе. - Отвечайте, если

вы еще на этом свете.

Байардо Сан Роман не вошел, а только тихонько подтолкнул к двери свою

жену, не вымолвив ни слова. Потом поцеловал Пуру Викарио в щеку и проговорил

с глубочайшей горестью, но очень ласково:

- Спасибо за все, мама. Вы - святой человек.

Только Пура Викарио знала, что произошло в следующие два часа, и тайну

эту она унесла с собой в могилу. "Помню лишь: одной рукой она держала меня

за волосы, а другой била с такой яростью, что я думала, убьет",- рассказала

мне Анхела Викарио. Однако мать проделала все так осмотрительно, что ее

собственный муж и старшие дочери, спавшие в других комнатах, ничего не

узнали до самого рассвета, когда катастрофа уже разразилась.

Близнецы вернулись домой, когда не было еще трех - мать срочно послала

за ними. Анхелу Викарио они нашли в столовой, лицо в синяках, она лежала

ничком на софе, но плакать - уже не плакала. "Я больше не боялась,- сказала

она мне.- Наоборот: как будто наконец избавилась от кошмарного сна, и одного

хотела - чтобы все поскорее кончилось и можно было заснуть". Педро Викарио,

наиболее решительный из двух братьев, поднял ее за талию с софы и посадил на

обеденный стол.

- Ну, голубушка,- сказал он ей, дрожа от ярости,- скажи нам, кто он.

Она медлила ровно столько, сколько понадобилось, чтобы произнести имя.

Она отыскала его в потемках памяти, выхватила с первого взгляда из путаницы

имен этого и иного мира, и метко, без промаха, пригвоздила к стене, словно

пойманную беззаботную бабочку, чей приговор испокон веков известен.

- Сантьяго Насар,- сказала она.

Адвокат изложил версию убийства в целях законной защиты чести,

присяжные поверенные приняли ее, а близнецы в последнем слове заявили, что

случись такое тысячу раз, они бы тысячу раз сделали то же самое и по тем же

причинам. Они сами догадались защищать себя так с того момента, как сдались

у порога городской церкви через несколько минут после совершения

преступления. Они ввалились, задыхаясь, в дом священника - за ними гнались

разгоряченные арабы - и положили на стол отцу Амадору ножи с чистыми

лезвиями. Они были обессилены грубой работой смерти, одежда, руки и лицо

перепачканы потом и еще не остывшей кровью, но священник припоминает, что

сдача их выглядела чрезвычайно достойно.

- Мы убили намеренно,- сказал Педро Викарио,- но мы невиновны.

- Перед Богом - возможно,- сказал отец Амадор.

- И перед Богом и перед людьми,- сказал Пабло Викарио.- Тут замешана

честь.

Но вот что: в воскрешенном прошлом все выглядело более жестоким и

общественные средства чинить дверь в доме у Пласиды Линеро - она вся была

изрублена ножами. В тюрьме Риоачи, где близнецы просидели три года в

ожидании суда, поскольку у них не было денег, чтобы выйти на поруки,

заключенные-старожилы помнили их добрый характер и общительность, но никто

не заметил в них и следов раскаяния. Выходило так, что братья Викарио вроде

бы даже не пытались убить Сантьяго Насара просто, не устраивая из этого

зрелища, а, напротив, как бы сделали все возможное и даже больше - для того,

чтобы кто-нибудь помешал им убить, но это у них не получилось.

Как рассказали мне много лет спустя, первым делом они пошли искать

Сантьяго Насара к Марии Алехандрине Сервантес, где мы вместе с ним сидели до

двух часов ночи. Этот факт, как и многие другие, в следственных материалах

не отмечен. В то время, когда близнецы, как они говорят, искали Сантьяго

Насара у Марии Алехандрины Сервантес, его там уже не было - мы ушли петь по

улицам серенады, однако нельзя быть уверенным, что они туда приходили. "От

меня они бы не вышли",- сказала мне Мария Алехандрина Сервантес, и я, хорошо

ее зная, ничуть в этом не сомневаюсь. Далее: они караулили его в лавке

Клотильде Арменты, куда, как им было известно, ходило полгорода, но только

не Сантьяго Насар. "Она одна оставалась открытой",- заявили они следователю.

"Рано или поздно он должен был к ней прийти",- сказали они мне, когда уже

были на свободе. Более того: каждый знал, что парадная дверь в доме Пласиды

Линеро изнутри закладывалась на засов даже днем и что Сантьяго Насар всегда

носил с собой ключи от черного хода. И в самом деле, черным ходом вошел он в

дом за час до того, как близнецы Викарио стали поджидать его с другой

стороны дома, и если потом, отправляясь встречать епископа, он вышел через

парадную дверь прямо на площадь, то сделал это по причине столь

непредвиденной, что даже следователь ее не понял.

Не случалось смерти, о которой бы столько народу знало заранее. После

того как сестра назвала близнецам имя, они пошли в кладовку, где держали

инструмент и орудия для забоя свиней, и выбрали два самых хороших ножа: один

для разделки туши, длиною в десять дюймов и шириной в два с половиной, и

другой - для мездрения, длиной в семь дюймов и шириной в полтора. Они

обернули ножи тряпками и отправились точить их на мясной рынок, где в это

время только-только открывались некоторые лавки. Покупателей было еще мало,

но двадцать два человека заявили, что слышали собственными ушами все,

сказанное близнецами, и сходятся в том, будто братья говорили лишь затем,

чтобы их услышали. Фаустино Сантос, их приятель-мясник, увидев их в 3 часа

20 минут в своей только что открывшейся лавке, не понял, почему они пришли в

понедельник, так рано, да еще в темных шерстяных свадебных костюмах. Он

привык видеть их по пятницам, но попозже и в кожаных фартуках, которые они

надевали, когда забивали свиней. "Я подумал, что они перепили,- сказал мне

Фаустино Сантос,- и спутали не только час, но и день". И напомнил им, что

нынче понедельник.

- Кто же этого не знает, приятель,- добродушно ответил ему Пабло

Викарио.- Мы только хотим ножи наточить.

Они наточили их на вращающемся точильном камне, как это делали всегда:

Педро держал ножи и переворачивал, а Пабло крутил рукоятку. И между делом

переговаривались с другими мясниками о том, какая шикарная вышла свадьба.

Кто-то посетовал, что им не досталось свадебного пирога, а ведь вместе,

можно сказать, работают, и братья пообещали, что пришлют им пирога. Наконец

ножи тонко запели о камень, и Пабло поднес свой к лампе, чтобы сталь

сверкнула на свету.

- Идем убивать Сантьяго Насара,- сказал он.

У них была такая прочная репутация добропорядочных людей, что никто на

их слова не обратил внимания. "Мы подумали - пьяная болтовня",- заявили

мясники; то же самое сказали Виктория Гусман и многие другие, видевшие их

потом. Мне пришлось задать один и тот же вопрос нескольким мясникам: не

проявляет ли мясницкое занятие в человеке расположенности к убийству себе

подобного. Они возразили: "Когда забиваешь скотину, то в глаза ей глянуть

духу не хватает". А один сказал даже, что не может есть мяса животных,

которых забивает. Другой сказал, что не способен был бы зарезать корову,

которую знал раньше, а тем более если пил ее молоко. Я напомнил им, что

братья Викарио забивали свиней, которых сами выращивали, что они успевали к

ним привыкнуть и даже называли по именам. "Верно,- ответили они мне,- но

имена им давали не человеческие, а цветочные". Фаустино Сантос один уловил

проблеск правды в угрозе Пабло Викарио и спросил его шутливым тоном: за что

они хотят убить Сантьяго Насара, когда вокруг столько богачей, заслуживающих

скорой смерти.

- Сантьяго Насар знает за что,- ответил ему Педро Викарио.

Фаустино Сантос рассказал мне, что он терялся в сомнениях и поведал о

них полицейскому, который чуть позже зашел купить фунт печени на завтрак

алькальду. Полицейского, как следует из материалов дела, звали Леандро

Порной, и он умер на следующий год во время престольного праздника - бык

ударил его рогом в яремную вену. Таким образом, мне не удалось поговорить с

ним, но Клотильде Армента подтвердила, что он был первым человеком, зашедшим

в ее лавку, когда близнецы Викарио сидели там и ждали.

Клотильде Армента только что сменила за прилавком мужа. Так у них было

заведено. Рано утром в лавке продавалось молоко, днем - продукты, а после

шести вечера она превращалась в кабачок. Клотильде Армента открывала ее на

рассвете, в 3.30. Ее муж, добрейший дон Рохелио де ла Флор, становился

кабатчиком на все время до самого закрытия. Однако в ту ночь столько

загулявших на свадьбе гостей забрело в кабачок, что муж лег только в три,

лавку не закрывали, а Клотильде Армента встала раньше обычного, собираясь

закончить дела до прибытия епископа.

Братья Викарио пришли в 4.10. В эту пору продавалось только съестное,

но Клотильде Армента продала им бутылку тростниковой водки не только из

уважения, которое к ним питала, но и в благодарность за то, что они прислали

ей свадебного пирога. Они залпом осушили бутылку, но хмель их словно бы и не

брал. "Сидели будто в столбняке,- сказала мне Клотильде Армента,- да их бы и

керосином не взять!" Потом они сняли суконные пиджаки, аккуратно повесили их

на спинки стульев и попросили еще бутылку. В пропотевших рубахах с

однодневной щетиной на лице они выглядели дико. Вторую бутылку они пили

медленнее, сидя и напряженно вглядываясь в дом Пласиды Линеро, стоявший с