Генералы в юбках

Фиселль (бледный от страха, затравленно озирается; кричит). Я все скажу! Спросите хоть кого у нас в полку, и вам ответят: «Фиселль не дурак. Фиселль, если надо, все скажет!» Так вот, когда он почуял, что пахнет жареным,— через два часа суд, а он стоит привязанный — он стал предлагать мне деньги, чтобы нам вместе бежать в Швейцарию. А я ему ответил: «У женщин, может быть, и есть недостатки, но хорошая жена — это хорошая жена! И потом, у вас дети. Нельзя же их вот так бросить!». Вот как я ему ответил. Истинный крест! Это я вам говорю, как мужчина мужчине. (Поворачивается к Леону.) Разве я вам так не сказал, патрон?

Леон (помедлив считанные секунды, с достоинством). Сказал. Именно так, слово в слово.

Фиселль. Спасибо, патрон! Вот это по-нашему. Я ж вам говорил, за Фиселля можете быть спокойны! Долой партиархамов! Да здравствует Франция!

Президентша. Суд благодарит вас. Можете сесть. (Заглянув в кодекс и посовещавшись с заседательницами.) Подсудимый, вы обвиняетесь в замышлении побега за границу. Статья восемьсот тринадцатая: от пяти до десяти лет принудительных работ. А теперь заслушаем членов семьи. Хочу предупредить: новый кодекс закрепил за женщинами право свидетельствовать против любого родственника мужского пола, даже не принося при этом присяги. Вводя эту статью, наши законодатели продемонстрировали свое желание защитить и упрочить права женщины на интуитивные суждения — права так долго за ними не признававшиеся.

Она делает знак. 1-я заседательиица вызывает свидетеля.

1-я заседательиица. Мадам Габриэль Пинар-Легран, теща обвиняемого.

Президентша (приветливо). Подайте стул свидетельнице! Это ради вас, мадам, я сделала небольшое разъяснение относительно действия нового закона. Вы уже в преклонном возрасте, вся ваша сознательная жизнь прошла при патриархамском режиме, поэтому мы заранее извиняем вас за то, что вас, по-видимому, не успели коснуться последние веяния.

Бабушка (внезапно кричит). Я родилась двадцать восьмого марта тысяча восемьсот девяносто шестого года в Сен-Квентине.

Президентша. Прекрасно, мадам, но для суда эта деталь не имеет принципиального значения. Мы хотели бы услышать ваше мнение об интимной стороне жизни вашего зятя с вашей дочерью.

Бабушка (все так же громко). Сен-Квентин — это на севере. Но вообще мы из Вогеа. Отец переехал в Сен-Квентин после размолвки со своим дядей.

Президентша (начиная недоумевать). Прекрасно, мадам. Я задам вам один конкретный вопрос. Все мы знаем, каким замечательным чутьем, какой бдительностью отличаются тещи. Скажите, кажется ли вам, по крайней мере в последние годы, что ваша дочь и ваш зять по-настоящему близки, как полагается супружеской паре?

Бабушка (не задумываясь). Что за вопрос! Если бы не война тысяча десятьсот четырнадцатого года, мы бы до сих пор жили в Сен-Квентине. Мы все ненавидим этот Париж. Все, кроме моего брата. Он у нас большой оригинал. Мы его никогда не понимали. Зачем-то женился на девушке из другого круга!

Президентша (теряя терпение). Ну а ваш зять?

Бабушка (с высокомерным смешком). Должна вам сказать, ее вкусы оставляли желать лучшего. Она красилась! Да-да! Поговаривали, что она держит меблирашки в Лувисьенне.

Ада, вне себя, говорит что-то на ухо Флипот, та Фиселлю, он 1-й заседательнице, а та в свою очередь наклоняется к Президентше. В результате последняя начинает кричать что есть мочи.

Президентша. Мы хотим, чтобы вы нам рассказали о муже вашей дочери!

Бабушка (не уступая ей в громкости). Очередь? Это вы верно сказали. Не успела с первым мужем развестись, как уже опять выскочила! Потому-то мы никогда и не виделись с моим братом. Разве что на похоронах. На похороны он один приезжал.

Президентша (орет). Мадам, выслушайте меня наконец!

Бабушка (спокойно). По-моему, я только это и делаю! И зачем так кричать? Говорите почетче, вот и все.

Президентша (тщательно выговаривая слова). Я хочу задать вам один вопрос. Ответьте положа руку на сердце: подсказывало вам когда-нибудь ваше чутье, чутье супруги и матери, что все мужчины, за редким исключением, виновны в том или ином преступлении?

Бабушка. По правде сказать, я тогда была совсем молоденькой... И вообще, я политикой никогда не интересовалась... Но, должна вам заметить, мой отец всегда считал капитана Дрейфуса виноватым.

Президентша (отчаявшись). Благодарю вас, мадам. Вы можете вернуться на свое место. Проводите ее кто-нибудь... Мадам де Сен-Пе!

Ада (провожая мать на место). Идем, мама. Я посажу тебя.

Бабушка (сев на место, обращается громко к дочери). Не понимаю, неужели надо было тащить меня сюда, чтобы задавать вопросы о капитане Дрейфусе! Она мне сразу показалась странной, эта президентша! Похожа на переодетого мужчину, ты не находишь?

Ада (кричит ей прямо в ухо). Она хотела услышать твое мнение о Леоне!

Бабушка. По какому праву? Это наше семейное дело.

Ада (задетая). Уже нет. К счастью. Теперь это судебное дело. Женщина получила наконец права.

Бабушка. Знаешь, однажды соседка пришла ко мне со словами: «Кто-то видел, как ваш муж входил с женщиной в отель «Терминюс». «Вот как? — сказала я.— А я слышала, что это были вы, мадам».

Ада. Ты мне рассказывала эту историю уже раз двадцать. Заседание еще не закончилось, мама. Помолчи, пожалуйста.

Бабушка (возмущенно). И все-таки я не могу понять, почему мне задают такие вопросы?!

Ада (возвращаясь к барьеру). Я прошу у суда прощения. Я полагала, что мама будет в состоянии отвечать на вопросы. Иногда она отлично слышит.

Бабушка (кричит со своего места). Я всегда отлично слышу!

Президентша. Если защита не возражает, суд не станет больше допрашивать свидетельницу.

Лебеллюк (вставая). Защита не возражает, госпожа президент. Однако защита хотела бы огласить перед судом небольшое послание, которое мы получили от нашей тещи непосредственно по случаю последнего дня рождения.

Президентша (посовещавшись с заседательницами). Можете огласить, мэтр.

Лебеллюк (читает). «С днем рождения, мой дорогой Леон! Понимаю, как грустно встречать его привязанным к позорному столбу. Совсем жены с ума посходили! Но вы сами виноваты: не надо было попадаться. Мой муж изменял мне всю жизнь, но оставался при этом человеком в высшей степени достойным. Он все устраивал так, что я без труда могла делать вид, будто я ни о чем не догадываюсь. Сама я, кстати, ни разу ему не изменяла — по той простой причине, что эта сторона жизни меня мало интересовала. Что до моей дочери, то она не из тех женщин, которые без предрассудков. Ничего, не падайте духом. Я приготовила для вас большой шоколадный торт, какой вы любите. Сегодня ночью малышка принесет вам его». Подписано: Габриэль.

Оживление в зале. Бабушка, которая явно все слышала, улыбается, довольная.

Ада (подскакивает как ужаленная, кричит). Мама!

Бабушка (спокойно). Что случилось, малыш? У тебя где-нибудь бобо?

Ада (истерически). Мама, как тебе не стыдно! Я ведь твоя дочь!

Бабушка (невозмутимо). Ну разумеется. Зачем кричать? Все и так это знают.

Ада. Никогда не думала, что ты начнешь защищать Леона! Да еще в такой момент!

Бабушка (перебивая ее в раздражении). Как, и ты тоже? Но я же тебе тыщу раз говорила, что твой дедушка и не думал защищать Дрейфуса!

Ада (со слезами на глазах, визжит и топает ногами). Мама, не устраивай здесь цирк! Ты издеваешься надо мной! Я же знаю, ты прекрасно слышишь все, что тебе надо! И я знаю, тебе прекрасно известно, что у нас вовсе не о капитане Дрейфусе разговор! Здесь говорят о Леоне!

Бабушка. Так бы сразу и сказала. А то вечно все путаешь.

Ада (всхлипывая). О Леоне, который мне изменял в моем же доме... и с кем? С какой-то девкой... и еще ребенка ей сделал!..

Лебеллюк (вставая). Защита протестует против тенденциозных утверждений противной стороны! Они предвосхищают решение суда! Мы не можем быть отцом. Ребенок черный!

Ада (давясь рыданиями). Да... вам легко говорить...

Президентша (звонит в колокольчик). Суд уже принял решение по поводу обвинения в незаконном отцовстве. Вы можете сесть на место. Суд еще не выслушал сына подсудимого. (Делает знак 2-й заседательнице.)

2-я заседательница (вызывает). Шарль-Анри де Сен-Пе!

Тото (поправляет ее, вставая). Тото.

Президентша (подскакивает). Что «Тото»?

Тото (приближаясь к барьеру). Меня все зовут Тото. На Шарля-Анри я не отзываюсь.

Президентша. Здесь вам не дружеский пикник, а зал заседаний! Нас интересуют точные данные из акта гражданского состояния.

Тото. Ах так? Я-то хотел, чтобы мы все почувствовали себя более непринужденно.

Президентша. Шарль-Анри де Сен-Пе, хоть вы и являетесь членом семьи обвиняемого, но поскольку ваши показания, как показания всякого мужчины, справедливо ставятся под сомнения нашим законодательством, вам придется дать клятву. Поклянитесь говорить всю правду, только правду, ничего, кроме правды. Поднимите правую руку и скажите: клянусь!

Тото (поднимая левую руку). Клянусь!

Президентша (раздраженно). Я же вам сказала — правую!

Тото (невозмутимо). А я левша. И к тому же левак.

Президентша. Не имеет значения. Все равно вы обязаны поднять правую руку.

Тото (упрямясь). Я бы с радостью, но я плохо ею владею. (Еле-еле приподнимая правую руку). Клянусь по новой! Хотя в этом есть что-то фашистское.

Президентша (у нее сдают нервы). От вас требуют, чтобы вы сказали: клянусь!

Тото. Я так сразу и сказал. Вы же сами заставили меня клясться по новой!

Президентша. Вам известно, что непочтительное отношение к суду карается по статье девятьсот двенадцать Уголовного кодекса? Зачитать вам ее?

Тото (проявляя показное смирение). Не надо! Если вы настаиваете... Клянусь!

Президентша (отдуваясь). Вот и хорошо. Какими были ваши отношения с отцом?

Тото. Плохими. Я его боялся.

Президентша. Он вас бил?

Тото. Куда ему! Уже в двенадцать лет я был сильнее его. Он знал, что я могу дать сдачи. А отчаянной храбростью он у нас никогда не отличался.

Президентша. Но если вас не пугала физическая сила, то чего вы тогда боялись?

Тото (столь же кротко, сколь и фальшиво). Предмета его мужской гордости, госпожа президент.

Оживление в зале.

Президентша (заинтересованно). Поясните ваши слова.

Тото. Я с детства жутко закомплексованный. Для психоаналитика я просто находка.

Президентша (весьма заинтересованно). Вы сказали, что этот... предмет вселял в вас страх. Вы что, видели его?

Тото. Спрашиваете! Это вы, женщины, делаете свои дела соло, а у нас, стоит нам встретиться в кафе или в ресторане, мигом составляется ансамбль. Смотри — не хочу! Общественные писсуары — вот на что надо обратить внимание ваших законодателей! Вы, женщины, об этом не задумываетесь, поскольку просто никогда почему-то туда не заглядываете.

Президентша (глубокомысленно записывая). Очень... очень интересно... Действительно, эта проблема как-то выпала из поля нашего зрения.

Тото (безапелляционно). Пора ликвидировать писсуары! Вот где по сей день стоит тяжелый дух патриархамского наследия!..

Президентша (с нежностью). По всему видно, молодой человек, вы оказались очень восприимчивым к новым идеям, с чем я вас от души поздравляю. Среди мужчин эта такая редкость!

Тото. Да, после леворюции стало полегче... Но в детстве... этот предмет — он мне повсюду мерещился! Стоило горничной взять швабру, как я забивался в погреб и сидел там, весь дрожа. А эта скалка, какой раскатывают тесто! Из-за нее я отказывался от яблочного пирога — меня тошнило при одном его виде!.. Я четыре раза заваливал экзамены на степень бакалавра! Думаете, они повели меня к психиатру? Фига с два! Только и знали, что запирать на все лето, чтобы я потел над дипломом! Психиатр, тот бы им объяснил, что у меня непреодолимый страх перед шариковой ручкой...

Президентша (готова прослезиться). Бедное, бедное дитя!

Тото (сам растрогавшись). Да, печальная история, госпожа президент! Закомплексованный ребенок... А сколько их вокруг! Тысячи...

Президентша (растроганно). Бедняжка! Жизнь с самого начала стала для вас суровым испытанием. И вы вините в этом своего отца?

Тото (чеканно). Да. Во всем.

Президентша (поворачиваясь к Леону, сурово). Подсудимый, встаньте! Только что вы слышали исповедь вашего несчастного ребенка. Что вы можете сказать в свое оправдание?

Леон (обращаясь к Тото). Ну-ка, посмотри мне в глаза!

Тото (чувствуя себя неуютно под отцовским взглядом). Думаешь, я тебя боюсь?

Леон. Не думаю. На твоей стороне суд, и новый Уголовный кодекс, и общественное мнение. Чем ты рискуешь?

Тото поднимает на него взгляд исподлобья.

Когда твоя мать, невзирая на мои протесты, поместила тебя все же в интернат, кто, скажи, каждое воскресенье тайком перелезал через стену, чтобы утешить тебя хоть немного?

Тото (с неожиданным озлоблением). Скажите, чтобы он замолчал! Он хочет мне всю душу вымотать! Это такая лиса! Послушаешь его пять минут и уже не знаешь, на каком ты свете!

Президентша (гневно одергивает Леона). Сядьте, подсудимый! Не смейте терзать несчастное дитя! Здесь вы обвиняемый. Это вас карает суровый закон нашего общества. Вас, а не его!

Леон (спокойно). Я всего лишь хотел ему напомнить его детство. Помимо того, что вселяло в него такой ужас, он видал от меня и другие игрушки.

Негодование в зале.

Ада (вскакивает). Господи! Какой же ты хам! Ничего святого!

Президентша (тоже вскакивает, вопя и потрясая колокольчиком). Замолчите! Вы лишаетесь слова! Вы попадаете под статью триста семнадцатая: «непристойные намеки», и под статью девятьсот двенадцатая: «оскорбление суда»! Суд удаляется на совещание.

Она и заседателъницы лихорадочно собирают все бумаги и законоположения. В суматохе они то и дело сталкиваются лбами. Стража! Увести подсудимого! Очистить зал! Все свободны!

Замешательство в зале. Все вскакивают со своих, мест.

Лебеллюк (нагибается к Леону). Ну вот тебе и амбец! Твой сортирный юмор, старина, доканал-таки тебя. На этот раз окончательно.

Фиселль (подходит к Леону). Пошли, что ли? Приказ есть приказ, патрон! (Уводит совершенно сникшего Леона.)

Участники судебного заседания расходятся, обсуждая скандальное происшествие.

Лебеллюк (подходит к рампе и обращается к зрителям). Вы что, не слышали? Очистите зал. Антракт.

Президентша. Прежде чем предоставить слово защите, суд постановил, в виде исключения, заслушать младшую дочь подсудимого, десятилетнюю Мари-Кристин, по просьбе обвинения. Как вам известно, все юные авангардистки обязаны еженедельно докладывать своим воспитательницам, о чем секретничают их родители. Руководствуясь этим параграфом нашего законодательства, мы и заслушаем сейчас юную свидетельницу.

Ну, где же она?

Флипот (входит, ведя за руку Мари-Кристин). Вы уж простите ее, господин президент. Мы ходили по-маленькому.

Президентша (с материнской нежностью). Подойди сюда, моя крошка. Не бойся. Это очень добрые тети. Здесь тебе будет так же уютно, как в кабинете, где у вас по субботам проводится тематический урок «Расскажем все про пап и мам!». Мы тоже немножко поспрашиваем тебя про твоего папу. Но сначала скажи: ты, конечно, любишь свою маму? Мари-Кристин (мгновенно включаясь в «игру»). Угу.

Президентша. И ты, конечно, защищаешь ее от папы, как все хорошие девочки?

Мари-Кристин (подыгрывая). Ага.

Президентша (довольная таким поворотом). Умница. Я тебя буду спрашивать, про что говорят у вас дома, а ты мне отвечай. Только по правде, все по правде, ничего не понарошку! Взрослых мы просим поднимать правую руку и говорить: клянусь. А детей — нет. И знаешь почему?

Мари-Кристин (совсем по-детски). Потому что проклинать нехорошо.

Президентша (умилившись, обращается к совершенно млеющим заседательницам). Какая прелесть! Нет, не поэтому, но это неважно. Мы только хотим, чтобы ты отвечала честно и без утайки. Скажи, как относился к вам папа? Наверно, он всегда был с вами злой-презлой?

Мари-Кристин. Не-а.

Президентша (несколько разочарованно). Ну-ка, подумай хорошенько. Хоть полстолечка-то был? Неужели он не бил тебя по попе? И не давал подзатыльник, когда ты привирала или переворачивала на скатерть чашку с чаем? С кем не бывает...

Мари-Кристин. Не-а.

Президентша (терпеливо). Мы с тобой знаем, что мама имеет право наказать свою маленькую дочку, для ее же пользы. А папе теперь уже нельзя это... Так, может быть, он все-таки шлепал тебя? Тайком от мамы?

Мари-Кристин. Не-а!

Президентша. Ну да, ты у него единственная дочка, вот он тебя и баловал. Ничего удивительного. Ведь любимая твоя мамочка тоже никогда тебя не шлепала, правда?

Mapи-Кристин. А вот и нет! Шлепала!

Ада (подскакивая). Мари-Кристин! Не смей так говорить! Разве я тебя била?

Мари-Кристин (закрывая личико рукой). Нет, мамочка! Ты ведь это делала для моей же пользы!

Президентша. Довольно. Папа тебя не обижал, мы это поняли, и хватит. Но все равно, сознайся, он был более суров с тобой, чем мама?

Mapи-Кристин. Не-а. (Вдруг закрывает личико рукой и делает шаг назад.) Да!

Президентша (удовлетворенно). Так мы и думали. И ты помнишь, когда он в последний раз особенно ругал тебя? Мари-Кристин молчит.

Ну-ка, постарайся припомнить! За что он тебя ругал?

Мари-Кристин (сдаваясь). За горничную. Президентша (обрадованно). Так-так! За горничную, значит? И как же это было?

Мари-Кристин (помявшись). Я без стука вошла к папе в спальню, когда она там убирала, и увидела...

Президентша. Ну, смелее! Мы здесь собирались, чтобы узнать правду, а все благоразумные маленькие девочки всегда говорят правду. Итак, ты вошла без стука к папе в комнату, когда она убирала, и увидела… что? Расскажи нам, что же ты увидела, моя малышка, пусть даже тебе немножно стыдно вспомнить... Сделай это ради любимой мамочки!

Мари-Кристин (наконец, решается). Я увидела, как горничная выливает папин одеколон себе под мышки. Я сказала про это маме, а вечером папа меня отругал и сказал, что заниматься доносами некрасиво.

Президентша (несколько разочарованно). Некрасиво... но не всегда. Например, сейчас это даже хорошо! Интересно, что делал твой папа, когда горничная брызгала духами у себя под мышками... Он на нее смотрел? Они стояли рядом?

Мари-Кристин. Не-а. Папы там не было. Он уже поднялся в кабинет.

Президентша (еще более разочарованно). А-а... Понятно. Ну а к нему в кабинет ты никогда не заглядывала?

Мари-Кристин. Нет, мадам. Мне не разрешали!

Президентша. Но ведь ты все равно туда поднималась, как все любопытные маленькие девочки... Ах, как это было давно! (Заигрывает с девочкой и сюсюскает; не отстают от нее и заседательницы). А ну-ка сознаемся, что мы украдкой поднимались в папин кабинетик, стараясь, чтобы ступеньки не скрипели!

Мари-Кристин (еле слышно). Да, мадам.

Президентша (тоном провокатора). И ты прикладывала ушко к двери, моя маленькая хитрюшка!

Мари-Кристи и (опуская голову). Да, мадам. Я поступала дурно.

Президентша. Ну что ты! Ну что ты!.. И что же ты услышала под дверью деточка? Мой мизинчик мне подсказывает, что это было что-то очень интересное.

Мари-Кристин (поколебавшись, признается). Да. Тяжелые вздохи.

Президентша (просияв). Ну вот! Вздохи. Тяжелые вздохи! Может быть, еще какие-нибудь слова! В перерывах между вздохами?

Mapи-Кристин. Да, мадам. (После некоторого молчания добавляет.) Только я не могу их повторить. Маленькие девочки не должны повторять такие слова.

Оживление в зале. Леон и Лебеллюк проявляют явные признаки беспокойства.

Президентша (все более ханженским голосом). Ты права, плохие слова обычно не следует повторять. Но если их произнесли твои родители, тем более папа... Разве воспитательница не объяснила вам, что в этом поступке нет ничего дурного?

Ада (вскакивает). Мари-Кристин, я приказываю тебе сказать всю правду!

Mapи-Кристин (инстинктивно прикрываясь локтем). Хорошо, мамочка!

Ада. Повтори госпоже президенту, что ты услышала в перерывах между тяжелыми вздохами! Даже если это были очень дурные слова! Кто их произносил? Папа?

Mapи-Кристин. Да, мамочка!

Президентша. И что же он сказал, кончив тяжело дышать?

Map и-Кристин (секунду помедлив, вдруг выпаливает). Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Весь по уши в дерьме! Строчки больше не напишу в эту дерьмовую «Фигаро»! Всеобщая растерянность. Облегчение Леона и Лебеллюка.

Президентша (разочарованно). И это все?

Mapи-Кристин (изумленно). Ничего себе все! Если б я даже половину этого сказала, мне бы тако-ое было!

Смешки в зале.

Ада (приближаясь к дочери, ледяным тоном). Вот что я тебе скажу, Мари-Кристин. Хватит строить из себя дурочку и ломаться тут перед нами! Будь так добра сказать всем присутствующим, что ты мне недавно говорила.

Mapи-Кристин (закрываясь локтем). Хорошо, мамочка!

Ада (раздраженно). И опусти локоть! Новый фокус! Еще подумают, что мама только то и делает, что лупит тебя!

Mapи-Кристин (со страху не соображая). Да, мамочка! То есть, нет, мамочка!

Ада (обращаясь к суду). Дети — это такие актеры! Никогда не добьешься от них правды!

Президентша. Сядьте, пожалуйста, на свое место. Она вас побаивается... Мы ведь с ней подружились, да, моя кисонька? Вот увидите, она мне сейчас повторит все, что говорила вам... Да, деточка? Какие у нас огромные и красивые глазки! Какие у нас вишневые губки! (Все трое наклоняются, к девочке, чуть не облизываясь от ее аппетитного вида.) А эти розовые щечки, как два персика, которые так и хочется ам-ам...

1-я заседательница. А эта миленькая попочка...

Президентша (призывая ее к порядку). Сюзанна! (Вновь поворачивается к Мари-Кристин). Ну вот, сейчас она нам расскажет, как все послушные девочки, что она думает про своего папу...

Мари-Кристин (говорит заученно, как примерная школьница). Мой папа, как все мужчины, никогда не говорил правду. Когда он говорит, что был в театре, то не знает, про что пьеса, и у него нет к тому же при себе программки. Когда он говорит, что был в Академии, от него пахнет рисовой пудрой и дешевыми духами... (Заученно всхлипывает.) И ведь не коллеги же его, надо думать... (Запинается и опять повторяет.) Не коллеги же его, надо думать... Забыла, как дальше.

Леон (подсказывает ей). ...пользуются такими духами, какие под стать только уличным женщинам!