Генри В. Мортон от рима до сицилии прогулки по Южной Италии Итальянская мозаика
Глава четвертая. Вдоль побережья Адриатики
жүктеу/скачать 0.89 Mb.
|
Глава четвертая. Вдоль побережья Адриатики Норманнские соборы Апулии. — Отвиль. — Норманнские рыцари Сицилии. — Норманны в Англии и в Италии. — Свадебные посольства. — Поле боя в Каннах. — «Дисфида» из Барлетты. — Бронзовый император Фридрих II, «Поражающий Вселенную». — Его замок дель Монте. — Его книга о птицах и соколиной охоте. — Его похороны. 1 Я не знаю более романтического побережья, чем в Апулии. За многие сотни лет солнце выбелило местный песчаник так, что он стал похож на мел. На пятьдесят миль, в любую сторону от Бари, протянулась череда маленьких морских портов и рыбачьих деревень, причем в каждом таком селении имеется свой норманнский массивный замок — иногда обновленный Гогенштауфенами или представителями Анжуйской династии — и лабиринт узких улиц, в некоторых случаях таких восточных на вид, что может показаться, будто ты в Марокко. Но больше всего мне запомнился ослепительный свет и, разумеется, изумрудное Адриатическое море, переходящее в оттенок, который Гомер назвал «винно-темным». Нигде в Европе вы не найдете столько норманнских соборов, стоящих рядом друг с другом. Возможно, педант упрекнет меня в том, что я называю их норманнскими, а не апулийско-романскими. На это я смогу лишь сказать, что темные и торжественные нефы, с их округлыми арками, резные массивные двери, изящные аркады и сотня других деталей исключительно норманнского происхождения. Трудно сказать, какой из этих соборов самый интересный, но возможность пройти пешком от одного здания к другому побуждает не однажды посетить их и сделать сравнение. В десяти милях от Бари находится собор Джовинаццо, построенный в 1283 году. Еще две мили, и вы уже в прекрасной Молфетте. В воде отражается белый собор с тремя куполами и двумя колокольнями. Восемь миль — и вас приветствует Бишелье с собором XII века. Не поленитесь, преодолейте еще пять миль — вы увидите собор Трани (1096) и наверняка залюбуетесь его великолепными бронзовыми дверями. Как и Молфетта, он стоит рядом с морем. Тот, кто проедет еще десять миль, окажется в прибрежном городе Барлетта. Здешний собор возвели в 1139 году. А ведь отсюда до Бари каких-то тридцать пять миль. Если, возвращаясь в Бари, сделать крюк и отъехать на восемь миль в глубь материка, можно увидеть место, где проходила битва при Каннах, и могилу крестоносца Боэмунда, покорившего Антиохию в 1098 году. Проедете еще двенадцать миль — попадете в Андрию. В соборе этого города похоронена английская жена Фридриха II. Затем ваш путь лежит в Руво-ди-Пулья с норманнским собором, еще двенадцать миль — и вот вы уже с восхищением разглядываете изысканный собор Битонто (построен в 1200 году). Ну, а теперь — в Бари. Не могу представить другого столь маленького пространства, которое представляло бы такой интерес для историка и в особенности для архитектора. Апулийские соборы и церкви — относительно неизвестная глава в истории норманнской архитектуры, и вряд ли что-нибудь о них написано. Они остаются в восхитительной тени; в маленьких бухтах жизнь идет своим чередом; раз в неделю возле соборов шумят уличные базары. Это — самое красивое воспоминание о норманнах, некогда завоевавших Южную Италию. Думаю, только в Англии и Южной Италии норманнское завоевание стало существенной частью исторического процесса. Но юные итальянцы и английские дети читают о двух разных завоеваниях. В Англии феодальная армия под командованием герцога высадилась на остров и захватила страну после одного сражения. В Италию норманны являлись поодиночке, продавали свои услуги тому, кто больше заплатит, и постепенно, в течение долгого времени, брали власть над своими хозяевами и в конце концов стали контролировать всю страну. Норманны напоминают людей, к которым чувствуешь… Нет, неприязнь — слишком сильное слово… Скорее, инстинктивное неприятие. В ряду их пороков можно назвать алчность и жестокость, а в числе достоинств — исключительную физическую доблесть. К этому можно добавить дисциплину и преданность руководителю. В отличие от них, англосаксы, несмотря на присущую им меланхолию, были приятными, поэтичными людьми, работающими на земле, в то время как ломбардцы, византийцы и сарацины, кому в Италии противостояли норманны, являлись продуктом более высокой цивилизации. Норманны — надо отдать им должное — были бесстрашными солдатами, смелыми политиками и хорошими администраторами. Но почему их нельзя любить? Вероятно, потому, что они были невероятно жестоки. Возможно, ужас, с которым связано у нас слово «темница», происходит со времен завоевания Англии, когда появились мрачные рассказы о судьбе людей, которых чужеземцы забрали с собой в стоявшие на горах замки. С тех пор их никто не видел. Английский монах, Одерик Виталий, хроникер XII века, походя упоминает рыцаря по имени Уильям Фицджеральд. Его любезно пригласили на свадьбу и прямо на пиршестве «без какой-либо причины и обвинения лишили глаз, гениталий и верхней части ушей». Был один норманн: рассердившись на жену, он приказал ей надеть свадебное платье, после чего привязал к столбу и сжег. Тот же человек имел привычку унижать сыновей: предварительно взнуздав их, как лошадей, отец заставлял детей ползать на четвереньках. Это были не действия нескольких маньяков или садистов, о зверствах норманнов можно долго рассказывать. Во время войны они сжигали целые поселения, уничтожали посевы и скот. Об этом свидетельствуют их «набеги на Север» в Англии и голодомор, устроенный армией норманнов в Калабрии. Рассказ о норманнском завоевании Южной Италии хорошо изложен Гиббоном, и это, возможно, расхолодило последующих английских авторов, за исключением Джона Джулиуса Нориджа, чья книга «Норманны на Юге» посвящена исключительно этой теме. Лорд Норидж распутал клубок свидетельств современников и дал жизнь персонажам, которые до сих пор казались темными и загадочными. Его книгу непременно должен прочитать всякий, кто с познавательной целью выезжает к югу от Рима. Главными персонажами времен завоевания стали члены семьи, о которой я уже упоминал, — Отвили. Отец, Танк-ред де Отвиль, был скромным рыцарем. У него имелось феодальное поместье примерно в восьми милях от Кутанса, к югу от Шербура, на приятном полуострове Котентан, чья западная сторона обращена к острову Джерси. У Отвиля от двух браков имелось двенадцать сыновей и несколько Дочерей. Пятерых сыновей от первого брака звали: Гийом (известен под прозвищем Железная Рука), Дрого, Хамфри, Джеффри и Серло. От второго брака у Танкреда родилось семеро сыновей: Роберт (известен как Гвискар, или Хитроумный), Може, Гийом, Обри, Танкред, Умберт и самый младший, ставший по воле судьбы самым известным, — Роджер. Маленький замок, в котором выросло это шумное семейство, вскоре стал слишком тесным для них, и, по словам хрониста Одерика Виталия, который жил при последних Отвилях, отец передал поместье своему четвертому сыну, Джеффри, а остальным сказал, что «с помощью храбрости и талантов они должны заработать себе на жизнь за пределами родной земли». Живи Отвили в 1066 году, вместо 1036-го, то, без сомнения, их храбрость и таланты с успехом были бы приложены в завоевании Англии, однако в 1036 году Вильгельму Завоевателю было лишь девять лет. Амбициозные молодые норманны грезили о поиске своей фортуны в Испании, в сражениях с маврами или в более тяжелых сражениях на юге Италии. Норманны прославились в Италии как смелые воины, и в течение десяти лет город Аверса являлся норманнским городом. Туда устремлялись норманнские наемники, и потому трое старших Отвилей в 1036 году отправились в Аверсу в поисках счастья. Никто из тех, кто провожал первых трех братьев в дорогу, и предположить не мог, как отметит их судьба. Фортуна, обычно столь капризная, благоволила не только тем троим, но и младшим членам семейства Отвилей: они сделались герцогами и королями. Дрого и Хамфри приехали в Аверсу в 1035 году и тотчас смекнули, что политическая ситуация сложилась для них чрезвычайно удачно. Солдата-наемника ожидала куда большая награда, чем в какое-либо другое время, вплоть до Ренессанса. Престиж норманна как воина стоял так высоко, что ломбардцы, византийцы и местная знать буквально дрались за эмигрантов. Отвилям выпала масса возможностей для хитроумных маневров, в которых норманны особенно искусны. Однако такими уж паладинами, какими воображают их современные исследователи, они вряд ли все были. Вероятно, что и норманнское завоевание Южной Италии не было столь трудной военной операцией, как это можно себе представить. Местный ландшафт был тяжелый, да и сарацины не из легкого десятка, однако хорошо тренированный норманнский кавалерист способен был одолеть несколько византийцев и ломбардцев. Норманнская военная база в Аверсе, находившаяся к северу от Неаполя, была создана норманном Райнульфом за двадцать лет до появления там Отвилей. Райнульф был еще жив. Должно быть, он с радостью принял троих столь искусных рекрутов. Норманны не были высоким народом, но древние авторитеты постоянно подчеркивают рост Отвилей, создавая тем самым впечатление о семье великанов. Возможно, это было лестью, поскольку маленьким мужчинам нравится, когда их называют высокими. Впрочем, Анна Комнина, у которой не было причины для лести, тоже отметила рост Роберта Гвискара. Первой экспедицией, в которой отличились братья, стала атака на сарацин в Сицилии. Во время этой кампании Гийом и получил прозвище, под которым впоследствии стал известен, — Fer-de-Bras Железная Рука. Он отправился верхом в одиночку и зарубил знатного воина-сарацина. За десять лет пребывания в Италии братья сделались знамениты и богаты. Когда Райнульф скончался, его место занял Железная Рука, Дрого сделался графом Апулии, а Хамфри стал графом Лавелло. Обстоятельства смерти Гийома, случившейся в 1046 году, остались неизвестны. Дрого наследовал брату. Можно вообразить, что после историй, ходивших по Нормандии, много беспокойных и амбициозных молодых людей стали думать об Италии. Семья Отвилей, должно быть, гордилась братьями. Интересно бы увидеть их переписку, но, к сожалению, наше желание неосуществимо. Печально, однако, что братская любовь в больших семьях, бывает, дает осечку. Более того, ненависть между братьями приобретает особенно жестокий характер: она подпитывается жгучими воспоминаниями о детских обидах, ревности и несправедливости. Возможно, что и в семье Отвилей было что-то подобное, поскольку занявшие прочное положение братья не часто приветствовали появление младших родственников. Когда старший сын от второго брака, Роберт, позднее прозванный Гвискаром — самый свирепый из семейства, — явился в Италию, Гийом только что умер, и делами заправлял Дрого. Он не только отказал в помощи своему юному сводному брату, но и послал его в малярийный район Калабрии охранять горные проходы. Роберту это не понравилось. Разве для этого он явился в Италию? У него совсем не было денег, а брат отказался ему помочь. Поэтому он сделал то, что сделал бы на его месте в то время любой нормандец: захватил в горах крепость и стал феодалом-разбойником. Из своего замка в Сан-Марко-Арджентано он командовал бандой головорезов, сжигал фермы, монастыри и церкви, уничтожал посевы, угонял скот и сделался проклятием этих мест. Его хитрость заключалась в том, что он начинал жечь зерно, виноградники, дом, церковь или монастырь, но тотчас гасил огонь, когда ему приносили золото. Документы того времени пестрят описанием его подвигов, среди которых были даже и фальшивые похороны (у гроба, доверху заполненного мечами, сидели плакальщики, в подходящий момент бросавшиеся в атаку). Впрочем, удивительно, что в Калабрии кто-то мог попасться на такой трюк. Брат Аматус из монастыря Монте-Кассино вел хронику событий. Он составил перечень злодеяний Роберта, записывал количество ослов, племенных кобыл и откормленных свиней, которых украл, заметив при этом, что не жалел даже крестьян: отбирал у них хлеб и вино. Странно поэтому, что Роберт ничуть не разбогател и даже похудел. Во время посещения Апулии, возможно, пытаясь вытянуть из Дрого деньги, он встретил земляка по имени Жирар, который — как пишет хроникер — первый назвал его Гвискаром. «Эй, Гвискар, — сказал Жирар, — что ты мыкаешься? Послушай меня, женись на моей тетке, сестре моего отца, а я стану твоим рыцарем и пойду с тобой покорять Калабрию. Я приведу тебе двести всадников». Роберт послушал его совета и женился на тете. Звали ее Альберада, и она прославилась тем, что произвела на свет великого крестоносца, Боэмунда Антиохского. Должно быть, замуж она вышла совсем юной, потому что, согласно документам, после родов она жила еще семьдесят лет. Положение Роберта Гвискара продолжало улучшаться. Однажды в 1051 году, когда Дрого шел на мессу, человек по имени Рис выскочил из-за двери и пронзил его ножом. Хотя Дрого и бессердечно поступил с юным сводным братом, он тем не менее был самым благожелательным из троих старших сыновей Танкреда. Хамфри, принявший после него бразды правления, не был таким приятным: в его жилах текла жестокая норманнская кровь. Чтобы «облегчить свое горе», писал старый хронист, он отрубил у убийцы своего брата руки и ноги, а все, что осталось, сжег заживо. Смерть Дрого была частью заговора, поддержанного, возможно, византийцами. Во всяком случае, это был явный знак, что местное население не хочет более терпеть алчность и жестокость норманнов. Роберт Гвискар был не единственным разбойником, таких бандитов здесь были сотни. Дисциплинированные отряды под управлением командиров, таких как Хамфри, пользовались относительным уважением. Другое дело — рыцарь с бандой головорезов, делающий жизнь невыносимой. В 1053 году его святейшество Лев IX, в ответ на жалобные обращения, захотел убрать норманнов и пошел на юг с большой, но недисциплинированной армией, укрепленной немецкой инфантерией. Норманны забеспокоились, но больше всего их мучило то, что придется поднять мечи на наместника Христа. Тем не менее в момент опасности они сомкнули ряды, и Роберт Гвискар поспешил из Калабрии на помощь брату, забрав с собой всех, кого удалось привлечь. Папская армия переправилась через реку Форторе у северного входа в Капитанату и разбила лагерь возле города Сивита, которого больше нет, хотя руины его находятся вблизи сельской дороги в тридцати милях к северо-западу от Фоджи. Норманны направили к папе делегацию. Посланцы признались в своих прегрешениях и пообещали исправиться, но германская инфантерия, состоявшая из светловолосых гигантов, осмеяла маленьких норманнов. Когда Хамфри и Роберт поняли, что сражение неизбежно, они решили, что чем скорее его начать, тем лучше, в особенности потому, что знали: папа поджидает византийское подкрепление. Сражение, которое затем последовало, превратилось в зверскую резню. Кавалерия норманнов пропахала папскую армию. Лев IX наблюдал за ее уничтожением с крепостных стен Сивиты. Только германская инфантерия оказала сопротивление норманнам и погибла до последнего человека. Администрация города Сивита, опасаясь мести норманнов, передала папу Хамфри и Роберту. И тут люди стали свидетелями странной сцены. Торжествующие норманны, взглянув на гордую и печальную фигуру понтифика, упали перед ним на колени и попросили прощения. Затем в сопровождении почетного караула проводили его к его городу Беневенто, «вдоволь обеспечив вином и хлебом». Лев IX приехал в Рим на следующий год, где через несколько недель скончался. Та битва выдвинула Роберта Гвискара на первый план и изменила статус норманнов. Три года Вильгельм Завоеватель не мог преодолеть наложенное папой вето: он не разрешал ему жениться на Матильде Фландрской, возможно, из-за кровного родства. Как только Вильгельм услышал, что папа взят в плен, тут же отменил вето и женился на Матильде. Через четыре года Хамфри на смертном одре назначил Роберта Гвискара, брата от второго брака отца, своим наследником и опекуном младшего сына. Сын этот исчез из истории, хотя неизвестно, имел ли дядя отношение к его исчезновению. Гвискару открылась дорога к славе и богатству. Он был уже не главарем головорезов, а вождем норманнов, защитником папства. Вскоре он сделался герцогом Апулии и Калабрии и стал самой большой силой на юге Италии. Решив, что заслуживает более благородной и эффектной герцогини, нежели Альберада, он обнаружил фатальный недостаток в их союзе, распространенную уловку во времена Средневековья при совершении развода — кровные узы. Гвискар расстался с ней, преподнеся на прощание богатые дары. Альберада забрала с собой их единственного сына, Боэмунда, в то время маленького мальчика. Роберт женился на Сигельгаите, сестре ломбардского князя Салерно. Если он хотел иметь эффектную супругу, то не мог сделать лучшего выбора. Как и многие женщины того времени, она любила носить мужское платье, у нее даже имелось воинское облачение, изготовленное по ее фигуре. Анна Комнина, очевидно, цитировала кого-то, кто видел Сигельгаиту (в ее изложении — Гаиту), когда писала, что вид ее внушал страх. В воображении невольно возникает облик оперной Брунгильды, но Сигельгаита была намного опаснее. Она выросла в Салерно, славившемся своей медицинской школой. Говорят, она была большой любительницей отравлений, но кто знает, было ли это правдой. В те времена любую неожиданную смерть приписывали отравлению. Одерик Виталий слушал, должно быть, рассказы странствующих монахов и священников об эскападах знати с юга Италии и припас историю о последней жене герцога. Говорили, будто она пылала ненавистью к Боэмунду и напоила его зельем собственного приготовления. Когда он был на пороге смерти, его отец, Гвискар, поняв, что случилось, взял в руки Библию и меч. «Послушай меня, Сигельгаита, — сказал он, — клянусь святым Евангелием, что, если мой сын Боэмунд умрет, я воткну этот меч в твою грудь». Сигельгаита, если верить рассказу, пошла в свою лабораторию, и Боэмунд стал поправляться, хотя, как отмечал Виталий, до конца своей жизни был очень бледным. Какие бы слухи ни ходили в народе, Роберт Гвискар и Сигельгаита оказались прекрасной парой. С первого дня их брака и в последующие двадцать семь лет, до кончины Роберта, они редко расставались. Согласно документам, Сигельгаита сопровождала своего супруга во все горячие точки доминиона. Она скакала подле мужа, с копьем в руке, и ухаживала за ним на смертном одре. После кончины графа Хамфри и до того, как Роберт Гвискар сделался герцогом Апулии, в страну стали приезжать другие Отвили, а среди них тот, кому было назначено судьбой оставить в тени даже Гвискара. Это был младший сын от второго брака их отца — Роджер. Тогда ему было около двадцати шести лет, а его знаменитому брату — сорок два. Между ними завязались точно такие же отношения, как между Робертом Гвискаром и Дрого. Старший брат делал все, чтобы помешать младшему. Они часто ссорились на публике. Однажды Роджер метнул меч в Гвискара, а тот погрозил ему темницей. Они осаждали друг друга в городах и замках, но, когда приходила настоящая опасность, объединялись. Таким было начало великого партнерства. В лице Роджера мы впервые встречаем симпатичного Отвиля, веселого, взбалмошного молодого человека, которому нравилось дразнить своего властного и, возможно, надутого старшего брата. Он не однажды заставил герцога помотаться по горам Калабрии. И как же приятно, что после долгого рассказа о кровавых событиях, мучениях и сражениях мы наконец наталкиваемся на очаровательную любовную историю. Похоже, что, прежде чем уехать из Нормандии, Роджер влюбился в молодую женщину по имени Юдит. Она была близкой родственницей Завоевателя и не могла считаться ровней бедному юному Отвилю. Юдит приехала в Италию со своим опекуном, который, очевидно, спасался от гнева Завоевателя. Роджер немедленно на ней женился и увез в свой замок, в Милето, на северо-западном побережье Калабрии. Виталий злорадно описывает это событие. Он сообщает, что Юдит (Юдифь) была монахиней в монастыре Святого Абрульфа. Она устала от монотонной спокойной жизни, нарушила обет и уехала в Италию, где вышла замуж за Роджера Отвиля, который понятия не имел о ее прошлом. Виталий также делает чудовищное предположение, что Юдифь осталась бесплодной из-за того, что вызвала неудовольствие божественного супруга. Роджер и Юдит были счастливы; по крайней мере, известно, что она рыдала, когда он оставил ее в Милето и отправился в одно из своих сицилийских приключений. В последующем он брал жену с собой. Они перебрались через Мессинский пролив и захватили самый высокий город Сицилии — Троину. Здесь они несколько зимних месяцев выдерживали осаду, и Роджер, вспоминая впоследствии об этих событиях, сказал, что у него и у Юдит был только один плащ, который они, стараясь согреться, носили по очереди. Как и полагается хорошей норманнской жене, Юдит исполняла обязанности караульного и обходила сторожевые посты на крепостных стенах. Они питались кониной и всем тем, что могли украсть во время ночных вылазок. В последние годы Роберт Гвискар посвятил себя завоеванию Бари, последнего византийского оплота в Италии, а Роджеру предоставил покорение Сицилии. Изо всех врагов, противостоявших норманнам, сарацины были самыми опасными и организованными. Интересно, например, узнать, что в бой они ходили с корзинами, в которых сидели домашние голуби (птиц кормили зерном и медом). Голуби должны были приносить в штаб новости. И как типично по-норманнски вел себя Роджер: после победы он захватил вражеских голубей, окунул бумагу в кровь сарацин и отправил птиц домой с этим мрачным посланием. Бари пал в 1071 году после мужественного сопротивления: осада города длилась три года. В следующем году пал Палермо. Победный марш по улицам сицилийских городов возглавил Роберт Гвискар. Рядом с ним шагала Сигельгаита. С момента первого появления братьев Отвилей в Италии минуло тридцать шесть лет. За это время они изгнали византийцев и готовы были покорить сарацин. Начался второй акт их потрясающей эпохи. Амбиции Роберта Гвискара взлетели до небес. Несмотря на то что ему шел седьмой десяток, он был силен и страшен. Почему бы не напасть на Константинополь, не скинуть с трона императора Алексея I и не увенчать собственную голову византийской короной? В 1081 году он переправил армию и флот через Адриатику. Авангардом командовал Боэмунд, его сын от первого брака. Роберта сопровождала Сигельгаита. По сравнению с этой авантюрой — завершись она успехом — вторжение норманнского герцога в Англию показалось сущей мелочью. Гвискар едва разместил свою армию на территории, известной сейчас как Албания, когда на Рим и на папу Григория VII обрушилась беда. Минуло четыре года с тех пор как папа отлучил императора Генриха IV и к тому же заставил его лезть в гору (если верить легенде — по снегу) к замку Каносса между Моденой и Пармой, где в это время находился папа, чтобы просить прощения. Прощение было даровано, но только после того, как император, словно кающийся грешник, прождал его три дня. Желая отмщения за доставленное унижение, Генрих шел на Рим, чтобы скинуть с трона Григория, а тот послал норманнскому вассалу клич о помощи. Клич дошел до Гвискара лишь на следующий, 1082 год. Но, как только он его получил, хотя момент был выбран крайне неудачный, Гвискар немедленно откликнулся. Поклявшись душой покойного отца, что не будет ни мыться, ни бриться, пока не доберется до Италии и не поможет Григорию, он оставил свою армию на Боэмунда и поспешно пересек Адриатику. В Южной Италии он собрал ужасное войско норманнов, сарацин и калабрийцев для разграбления Рима. Они прибыли в мае 1084 года и узнали, что армия императора бежала, а папа по-прежнему томится в тюрьме замка Святого Ангела. Гвискар освободил Григория, а затем позволил своему войску предать Рим мечу и огню. Как пишет Аанчиани: «Несчастный город сделался сценой ужасов, в сравнении с которыми нападение вандалов кажется милосердным». Норманнская армия двинулась на юг, оставив Рим, где в некоторых местах слой сажи доходил до двенадцати футов в глубину. Ради собственной безопасности они взяли с собой папу Григория VII и поселили во дворце Гвискара в Салерно, а освободитель снова пересек Адриатику и присоединился к армии на Балканах. В 1085 году папа умер. жүктеу/скачать 0.89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|