Генрих Гейне Величайшее из великих – это материнское. Отец – всегда только случайность. Фридрих Ницше

Извилистый путь к идее

Любую женщину, добровольно вставшую на самостоятельную, или, проще сказать, мужскую, тропу, в середине XIX века, подстерегали такие многочисленные и разнообразные ловушки, которые живущий уже даже в следующем столетии считал бы не чем иным, как выдумкой или, по меньшей мере, фатальной цепью случайностей. Женщина должна была представить неоспоримые доказательства своей самодостаточности и добродетельности, которые тестировались всяким обществом повсеместно. Самостоятельность женщины и, тем более, попытки какой либо общественно значимой деятельности вызывали в обществе преимущественно бурное негодование, раздражение и желание вернуть отступницу на уготованное традицией место. Вырвавшись из оков семьи и не менее жестких общественных тисков не отличавшейся демократическими свободами России, Блаватская, похоже, вполне осознавала, с какими трудностями ей придется столкнуться. Она с тщательностью опытного старателя на золотых приисках взялась за создание маскировочной сетки для прикрытия любой своей деятельности.

Разрыв с обществом сам по себе требовал немалой решимости и воли, чтобы выжить в новой роли, поэтому Елене Блаватской требовалось самоутвердиться, демонстрируя окружающим необыкновенные знания, обаяние и волю. Ей необходимо было найти себя, идентифицировать с конкретной деятельностью. Для начала она решила стать человеком мира, свободно перемещающимся по планете и использующим камуфляж беспристрастного исследователя земных тайн. Прибиваясь то к одним, то к другим попутчикам, она находилась в постоянном движении в течение всей оставшейся жизни, двигаясь, словно белка в огромном колесе величиной с земной шар. «Она жила преимущественно мгновением, сумбурной жизнью авантюристки. Ей приходилось выживать с помощью сомнительных средств и не задумываться о последствиях некоторых своих необдуманных решений и поступков», – анализирует ее действия Александр Сенкевич, один из поздних биографов, хорошо уловивший психологические тонкости ее мотивации.

Действительно, было бы непростительным и необоснованным преувеличением считать немыслимые по драматизму и легкомыслию эпизоды последующих двадцати лет ее жизни после бегства из России единой и однородной цепью целенаправленных попыток найти себя. Это был тревожный и тернистый путь, и вел он совсем не на олимп признания. Для начала ей необходимо было разобраться с собственными целями и средствами. В мире, где понятия перетасовывались так же легко, как меченые карты, рассчитывать на любовь и признание было куда сложнее, чем научиться танцевать на туго натянутом канате. Хотя годы не прошли даром: она научилась быть изворотливой и вкусила много запретных плодов. Теперь ей было под силу завораживать окружающих: к артистическому, постоянно тренируемому в различных аудиториях таланту добавились знания тонкостей человеческой психики. Блаватская очень скоро осознала слабости людской восприимчивости, она с легкостью находила бреши в нервной системе наиболее уязвимых и с откровенным деспотизмом эксплуатировала искусно подавляемых и обработанных ее смелыми находчивыми приемами людей. Естественно, она не могла не заметить, что люди становятся податливыми в моменты наибольшего ослепления тайнами смерти и секретами бытия, и эта необыкновенная женщина научилась ловко и легко вводить часть окружающих в глубокий транс, влияя на их дальнейшее поведение.

Например, в своих воспоминаниях о Блаватской, видный российский государственный деятель Витте написал следующие, дающие емкую характеристику личности женщины слова: «Когда я познакомился с ней ближе, то был поражен ее громаднейшим талантом все схватывать самым быстрым образом: никогда не учившись музыке, она сама выучилась играть на фортепиано и давала концерты в Париже; никогда не изучая теорию музыки, она сделалась капельмейстером оркестра и хора у сербского короля Милана; давала спиритические представления; никогда серьезно не изучая языков, она говорила по французски, по английски и на других европейских языках, как на своем родном языке; никогда не изучая серьезно русской грамматики и литературы, многократно, на моих глазах, она писала длиннейшие письма стихами своим знакомым и родным с такой легкостью, с которой я не мог бы написать письма прозой; она могла писать целые листы стихами, которые лились как музыка и которые не содержали в себе ничего серьезного; она писала с легкостью всевозможные газетные статьи на самые серьезные темы; совсем не зная основательно того предмета, о котором писала; могла, смотря в глаза, говорить и рассказывать самые небывалые вещи, выражаясь иначе – неправду, и с таким убеждением, с каким говорят только те лица, которые никогда, кроме правды, ничего не говорят». Даже с учетом субъективности восприятия образа знаменитой женщины автор дает представление не только о многогранности и демонстративной натуре Блаватской, но и о ее развитой способности внушения окружающим, психического и даже гипнотического воздействия на них. Не вызывает сомнения, что эта эксцентричная, мятежная женщина часто прибегала к своим способностям для решения самых различных жизненных задач.

Елена Блаватская смело действовала, создавая неповторимый образ медиума, таинственного и уполномоченного посредника между земным миром и великим Космосом. Могла ли она не поразить современников? Они были обречены попасть под мощный пресс ее всеобъемлющего обаяния, харизматической одержимости и какого то странного умиротворенного фанатизма. Хотя она не отказывала себе иногда опускаться до земного и ощущать себя просто женщиной колдуньей, бросающей вызов встреченным на жизненном пути людям. Эта выставляемая напоказ порочность и высота полета, невесть как уживающиеся в одной душе, имели и внешние формы. Елена стала заядлой курильщицей, она испытывала пьянящий восторг обволакивающего облака гашиша, ее ужасающее пристрастие к обильной еде (возможно, развившаяся в годы голодных скитаний) и разрушительный образ жизни рано обезобразили тело непомерной полнотой и заложили целый сонм различных болезней, мучивших женщину в преклонные годы. Она могла и обольстить мужчину, если ей того хотелось, но объективно Елена Блаватская гораздо меньше других известных представительниц слабого пола эксплуатировала сексуальную сферу для достижения своих целей. Скорее, жажда любви сама по себе становилась для нее промежуточной целью, когда истощенные оккультизмом душевные силы нуждались в восстановлении. Тогда она в захлестывающем все ее женское естество порыве жаждала человеческого тепла. Много позже ее основной сподвижник Генри Олкотт заметит, что «каждое ее слово и каждый ее поступок говорили о безразличии к сексу». Хотя Елена Блаватская встретила Олкотта уже во время угасания своей женственности, правота ее соратника, очевидно, в том, что идея для этой женщины всегда стояла выше любви и секса. Это свидетельствует об исключительно мужской черте ее странного и воинственного характера.

Не стоит перечислять всех несчастий, случившихся с Еленой Блаватской, которая взвалила на свои хрупкие плечи бремя отступничества. Нет смысла также перечислять имена ее возлюбленных или страны и города, посещаемые ею в поисках призрачного счастья. Ощущение пьянящей свободы часто было запятнано грязью мрачных блужданий, чувством голода, болезнями и даже крайней нуждой. В минуты отчаяния она использовала такие трюки для выживания, что ей мог бы позавидовать любой циркач. Однажды, охваченная душевным смятением и приступом безысходности, она даже написала российским жандармам рекомендации для Службы внешней разведки… Не раз она оказывалась на краю могилы, но всякий раз судьба давала ей новый шанс, чтобы она уверовала в свою обреченность быть мессией на Земле. Неистребимая жажда жизни выплескивала ее на берег измотанной борьбой за выживание, но все таки живой. После смерти сына она внесла столько изменений и якобы правдоподобных деталей в свою биографию, что отличить факты от мифов стало почти невозможно. Без всякого сомнения, Блаватская использовала свои фантазии и даже совершенные выдумки для создания причудливого и таинственного мифа о женщи не мессии. Этот образ ей был нужен для реализации новой, действительно уникальной идеи, всеобъемлющей по масштабу, жутковатой по форме, обволакивающей сознание подобно проникновению в организм нервно паралитического газа. К четкому пониманию контуров этого грандиозного плана мирового масштаба Елена Блаватская подошла лишь после двух десятилетий блуждания по миру.

Появлению на свет ростка идеи, как это обычно бывает, предшествовал суровый кризис, низвергший женщину почти на самое дно жизни. Ветер скитаний занес ее в Нью Йорк, где Блаватская вдруг осознала, что она – потрепанная жизнью, почти отчаявшаяся и стремительно стареющая особа, обитающая в одном из беднейших кварталов формирующегося мегаполиса. Она превратилась в жалкое измученное существо, похожее на потерпевший крушение и дрейфующий в неизвестном направлении корабль, когда неожиданно получила известие о смерти отца и причитавшейся ей как наследнице некой сумме. Она сумела привести себя в относительный порядок и трезво посмотреть на жизнь вокруг. Америка сотрясалась от нового захватывающего бума – спиритизма. Предприимчивый и гибкий ум Блаватской тотчас оценил открывающиеся возможности. Разыскав местных медиумов, она изысканно преподнесла свое недюжинное психическое дарование. И ее, как волна прибоя, захлестнуло неожиданное внимание окружающих, явившееся предвестником успеха.

Блаватская начала медленно развивать начатое дело, скрупулезно изучая свои перспективы. Она очень хорошо представляла себе (да и убедилась на опыте предшествующих десятилетий), что демонстрация необыкновенных возможностей психики сама по себе мало что значит. В конце концов, она видела достаточно медиумов и слышала о людях с подобными возможностями, которые так ничего и не добились в жизни, кроме сиюминутного интереса обывателя, угасающего с каждым повторенным опытом демонстрации чудесных спиритических опытов. Они кончили в безвестности, наткнувшись на стену непонимания и насмешек. Нужна была более сильная внутренняя суть, от которой бы веяло леденящим душу холодком Вечности. Нужны были более привлекательные внешние формы идеи, понятной и в то же время пугающей, привораживающей таинством и душераздирающей мистикой.

Совершенно очевидно, что идея символизации восточной мудрости и проповедование мирового братства на фоне противопоставления идеалов Востока ценностям Запада вызрела не сразу. Но жажда познания некой высшей мудрости, необходимость самоидентификации и самореализации гнали эту смелую и на редкость рискованную женщину на поиски своей ниши в этом суетном сумбурном мире. Как всякой женщине, ей хотелось очаровывать, производить впечатление, и, осознавая, что век ее женской привлекательности слишком короток (в том числе и из за невоздержанности и безалаберного отношения к собственному здоровью), она томилась поиском такой формулы, которая дала бы ей пожизненную власть над окружающими. Признание тешило ее самосознание, служа убедительным подтверждением тому, что она живет не зря, а ради некой высшей идеи; оно же подталкивало и к настойчивому поиску методов влияния на массовое сознание. Хотя сама Блаватская в зрелые годы отрицала и даже многими своими действиями отвергала позиции доминирования, тем не менее скрыто или явно она стремилась к влиянию на формирование системы ценностей современников, а значит, и на общество в целом. Подобно тому, как наиболее чувствительные экзистенциалисты последующего столетия уловили «болезнь души» индустриального человека, постепенно превращающегося в универсального, духовно опустошенного биоробота, Елена Блаватская в течение двух противоречивых десятилетий своей внутренней трансформации осознала необходимость создания нового направления, затрагивающего изменение духовных ценностей. Вопрос для нее стоял гораздо глубже некой гуманизации корчащегося в болях мирового сообщества. Путешествуя по всем мыслимым уголкам Земли, заглянув даже в такие дебри, куда ступала нога лишь редкого смельчака, она всюду ощущала запах людской крови, жажду агрессии и беспримерной борьбы за пространство. Действительно, ее ранние поиски мудрости и философского камня там, где уже царила цивилизация, не увенчались результатом, о чем она откровенно поведала друзьям. Эти исповеди приходятся на гораздо более ранний период, чем ее американское восхождение к успеху. И это свидетельствует о том, что она уже тогда упорно искала себя и место, где могла бы с гордостью и спокойствием заявить о какой то новой масштабной идее. И если эллинская культура и даже тайны Ближнего Востока ее разочаровали так же быстро, как напыщенный литературный бомонд Парижа и Лондона, то манящие демонические тайны труднодостижимых Гималайских гор и Тибета, открывая невиданные перспективы, пленяли ее воображение, прежде всего своей непостижимостью и сложностью, что делало возможным проведение различных манипуляций с обществом, задуманных ради самого общества и его спасительницы, открывающей путь к совершенствованию. Бесчисленное количество раз она мысленно прорабатывала такую идею, и космический полет мысли привел ее к смутному осознанию объединения в единое пространство культовых тайн религии, запредельных возможностей философии и научного познания.

Хотя сама Блаватская за несколько лет до смерти отмечала, что первые визуальные посещения ее великими Учителями пришлись на двадцатилетний возраст, то есть уже через два года после бегства от семьи, создание контуров собственной великой идеи завершилось лишь через два десятилетия непрерывных поисков. Это была неутомимая работа, и весьма сложно уловить, где заканчивалась мотивация выживаемости и начиналась мотивация самореализации. В течение всей ее сумбурной жизни эти две составляющие мотивации тесно переплетались. В напряженные годы скитаний, нужды и неутоленной любви у Блаватской появилось стойкое желание участвовать в работе, которая «послужит раскрепощению человеческой мысли». И тогда же, вероятно, с целью преодоления сопротивления общества своему собственному духовному раскрепощению, она начала характеризовать свои действия в исполнительной форме, осторожно упоминая некий неосязаемый мистический образ «пославшего ее». Это было логично и благоразумно, учитывая отношение общества к женщине как к носителю идеи. А кроме того, тогда же она заметила, что таинство и сложный для понимания высший сакраментальный смысл весьма эффектно ударяет по сознанию окружающих, не только сбивая их с толку, но и заставляя отказаться от исключительно рационального восприятия мироздания. Преподнося себя как инструмент некоего высшего разума, она не только переносила себя в иную, недостижимую для обычного человека плоскость восприятия, но и снимала с себя всякую ответственность за действия и, естественно, за ошибки и просчеты. Тема присутствия высшего разума и благословения ее деятельности периодически поднималась Блаватской в течение всей жизни. При этом наиболее скрупулезные исследователи отмечали, что Учителя появлялись в наиболее сложные моменты, когда требовалась демонстрация высшей силы. А письма, которые присылали Учителя, почему то были написаны на французском языке, причем часто с грамматическими ошибками.

Впрочем, все героические мужчины и женщины так или иначе намекали на свою причастность к высшим силам и на выбор их неким высшим разумом в качестве инструмента для воздействия на человечество. То, что Елена Блаватская избрала такой оригинальный и хитроумный способ, лишь подчеркивает ее ловкость и гибкость при решении своих жизненных задач. К счастью, ей было чем подкрепить свои утверждения: обладание могучим энергетическим потенциалом все больше позволяло Блаватской распространить по миру информацию о себе и все чаще манипулировать сознанием тех, кто попадался ей на пути. Сильвия Крэнстон, не говоря уже о других многочисленных почитателях этой необыкновенной женщины, часто упоминает, что пресса всегда знала о перемещениях Блаватской, последняя же не отказывала себе в удовольствии общаться с журналистами. Не исключено, что тут мы имеем дело с хорошо продуманной стратегией самой Блаватской, осознававшей, что успех и признание могут прийти после четкой идентификации личности. Она ощущала прилив колоссальной силы и влияния, которые можно было употребить для изменения духовного начала общества.

Ее устремления носили исключительно конструктивный характер, и в этом контексте крайне важны две детали: Блаватская опиралась на конкретные, приобретенные в ходе странствий обширные знания, и эти знания, преобразованные в центростремительную энергию духа, она намеревалась применить вовсе не для завоевания мира или приобретения дешевой популярности; она пыталась влиять на эволюционные процессы, осознавая, что для этого необходимо многогранное и осторожное воздействие на все сферы человеческого бытия – от общественно политического движения в массах до глубинного психологического влияния на психику конкретного индивидуума. Такое понимание свидетельствует не только о гигантском багаже знаний, приобретенном женщиной с хрупкой психикой, но и о том, что она очень чутко прислушивалась к тиканью часов цивилизации, улавливая необходимость переосмысливания многих догм. Подобно тому как она отвергала чье либо навязчивое влияние, так и собственное старалась распространять не ураганным ветром, а тихим поступательным расшатыванием основ существующей мировой системы координат. Наверное, она осознавала, сколь сложна поставленная перед ней задача, сколь призрачной и ускользающей может показаться цель… Но, в отличие от мужчин с рациональным прагматическим мышлением, Блаватская взялась за этот тяжелый плуг вполне осознанно, лишь в одном оставляя путь к отступлению – в возложении ответственности за результат на некие мистические образы, наблюдающие за развитием земной цивилизации с недостижимых космических высот. Еще в начале пути Блаватской один американский ученый, встретив ее, заметил, что женщина оперировала парафразой Евангелия от Иоанна: «Мое учение – не Мое, но Пославшего Меня». Елена Блаватская говорила о своей миссии: «Не мой это труд, но пославшего меня». В этой связи некоторые исследователи не преминули отметить, что эту тактику Блаватская позаимствовала у Иисуса. Хотя, конечно, Елена Блаватская не могла не осознавать, что между ее успехом на пути к цели и благополучной умиротворенной жизнью есть прямая связь, стоит признать, что она меньше всего интересовалась собственным благополучием и неумолимо шла к поставленной цели – «основать под своим началом оккультную империю». Если в обыденной жизни Блаватская и была женщиной, то в своем продвижении к цели она руководствовалась мужской логикой…

«Сфинкс XIX века»

К реализации идеи Блаватская подошла на редкость последовательно и целенаправленно. Например, тщательное изучение ее беллетристических публикаций из Индии под псевдонимом Рады Бай, по мнению многих специалистов, свидетельствует прежде всего о желании популяризировать цивилизацию Индии в западном мире. Это была подготовка почвы для внедрения в общественное сознание, причем не на каком нибудь географически ограниченном пространстве, а на всей планете. Небезынтересно, что Блаватская местом публикаций об Индии выбрала Россию, через которую новые зерна могли быть занесены дальше на Запад. Тут лишь частично может быть учтен тот факт, что она не до конца овладела тонкостями английского языка. Скорее, в таком подходе можно усмотреть четкий расчет, заключенный в особой ментальности русской души, безусловно более восприимчивой и чувствительной, чем душа любого другого обитателя Земли. Во всяком случае, так рассуждала русская женщина, объехавшая полмира и смело взявшаяся за перо.

Она сама преклонялась пред застывшей мыслью, оживающей в виде энергетических импульсов в каждой открываемой ею книге, и потому к литературным пробам до конца жизни относилась с трепетной и трогательной серьезностью, которой могли бы позавидовать самые дисциплинированные писатели. Но для Блаватской литературная деятельность была не только способом самовыражения, как для ее несчастной матери. Она была осознанным и целенаправленным поиском трибун, для чего Блаватская не жалела ни усилий, ни средств (привлекаемых путем воздействия на всех тех, кто решался примкнуть к ней).

Начиная предприятие, сколь зыбкое по сути, столь же и сложное для восприятия современным обществом, Елена Блаватская действовала не хуже искушенного политика. Для начала она сформировала некий закрытый клуб сподвижников, допущенных к части таинств. Очевидно, главным ее приобретением стал Генри Олкотт, журналист по профессии и скиталец по духу. Сближение с ним совпадает со временем разрыва Олкотта с семьей, поэтому не исключено, что Блаватская приложила определенные усилия к тому, чтобы с корнями и навсегда вырвать этого чувствительного к сверхъестественному мужчину. Олкотт был как крепкий, но заброшенный корабль без капитана, чем умело воспользовалась предприимчивая женщина. С момента приобретения Олкотта она могла возложить на его плечи все административные задачи, включая и поиск средств на путешествия. Он же с фанатичной преданностью распространял о ней различные статьи, безбоязненно для своей репутации ввязываясь во всякого рода скандалы, сопровождавшие Блаватскую в течение всей ее жизни. Впрочем, скандалы, как и всем обладателям новых идей, Блаватской шли на пользу – о ней узнавало все больше людей, часть из которых присоединялась к различным отделениям созданного ею Теософского общества. С присутствием Олкотта она приобретала официальность, а сопровождение ее, женщины, мужчиной снимало все курьезные моменты восприятия творческого процесса любым сообществом. Взамен Генри получил высшую должность в созданной Блаватской организации – Теософском обществе, призванном стать могучим бастионом распространения ее идей. Кстати, в самом создании общества коренилась еще одна немаловажная цель – его появление отсекало от имени Елены Блаватской всех тех, с кем она действовала ранее, применяя медиумические способности. Собственная организация тотчас подняла ее статус, узаконив и придав общественную значимость всей ее деятельности.

Со временем число влиятельных соратников Елены Блаватской начало расти, она же с особым чувством относилась к журналистам, прекрасно понимая их возможности в распространении своих идей. Для их привлечения в свой лагерь она не жалела ни сил, ни времени. Так, приехав с Олкоттом в Индию, она сумела произвести такое впечатление на редактора авторитетной газеты «Пайонир» Альфреда Синнетта, что он на всю жизнь остался ее сторонником, другом и распространителем ее идей. Более того, этот бессменный часовой оккультной империи был уволен из газеты как раз за чрезмерную рекламу и пропаганду Блаватской в доверенном ему издании.

А в то время как Олкотт и Синнетт поддерживали воительницу в мировом газетном пространстве, она сама двигалась дальше, основав (естественно, за средства сподвижников) журнал организации «Теософист». Конечно, целью первого издания теософов, так же как и других версий материализованного распространения идей Блаватской (например, журнал «Люцифер»), менее всего была самореклама общества. Она избрала испытанную тактику атак – так, наступая на церковные догмы, она противопоставляла им мудрость Древнего Востока. Небезынтересно, что Блаватская очень четко оперировала законами суггестии⁴, выстраивая свои утверждения в таком воинственном и продуманном порядке, что они, как ровная македонская фаланга в многочисленном, но плохо управляемом персидском войске, пробивали бреши в сознании, заставляли вздрагивать и трепетать перед неведомыми тайнами Вселенной. Она искусно оперировала символами, нередко сводя внушаемость текста до своеобразной молитвы, отождествлявшей апелляцию к инстинктам и даже к иррациональному. Совершая публичные культы, она неизменно входила в транс, и тут женские эмоции, часто являющиеся преградой для женщин, служили Блаватской верой и правдой, сокрушая недоверие сомневающихся. Не случайно столетие спустя после смерти Елены Блаватской исследователи гитлеровского нацизма Ж. Бержье и Л. Повель обозначили его как «магию плюс танковые дивизии». Магия расширяла возможности внушения, потому Блаватская охотно использовала ее как свое универсальное оружие.

Как и можно было ожидать, следующими шагами должны были стать собственные книги, несущие в мир отголоски новой философии и даже намеки на новый миропорядок. Если газетная статья живет день, а журнал – месяц, книга должна была продлить жизнь высказываемым идеям на долгие годы. Так родилась «Разоблаченная Изида» – трибуна для изложения основных принципов теософского учения. Примечательно, что уже в предисловии Блаватская обозначила целые группы будущих противников произведения, в чем просматривается изумляющая уверенность автора в том, что книгу прочитает огромное количество народу, – вера в собственное шествие по миру родилась в ней задолго до появления на свет канонических трудов. Удивительно, но и «Изиду», и главный труд своей жизни – «Тайную доктрину» – Блаватская писала, постоянно перемещаясь. Путешествия, как ни странно, были для нее дополнительным способом напоминания о новой философии, способом оставить след в истории. За ее посещениями стран и народов тянулся длинный шлейф региональных отделений Теософского общества, а растущее число сподвижников всяческими способами распространяло о ней информацию, вольно или невольно рекламируя дивную личность. И конечно, во время путешествий она старательно изучала круг потенциальных знакомых, ненавязчиво выбирая известных и влиятельных в обществе людей для общения. Порой она обжигалась, как со Всеволодом Соловьевым, распространившим о ней изобличительное повествование и сделавшим ее в глазах российского общества шарлатанкой. Но чаще Блаватская приобретала друзей, отсылая старательно составленные письма всем тем, кто мог помочь Теософскому обществу словом или средствами. Хотя, будучи транжирой и никогда не задумываясь о тратах организации, Блаватская не интересовалась обогащением. Деньги были для нее, как и для многих великих мужчин и женщин, лишь средством достижения цели.

Обретя идею, Блаватская получила и устойчивую мотивацию деятельности, яркую, как Солнце, и всеобъемлющую, как Вселенная. С мотивацией она обрела и некое душевное равновесие, поддерживающее ее слабеющее тело. Ей теперь было для чего жить: она должна была написать ПОСЛАНИЕ последующим поколениям. Неудивительно, что, уже будучи совершенно больной и измученной многочисленными недугами (среди которых самым болезненным бременем были пораженные почки), она взялась за «Тайную доктрину». Фантастический по охвату и глубине и вулканический по смелости труд, вырываясь клокочущей лавой из под земной коры, должен был взорвать представление современного человека о действительности и дать ему ориентиры построения дальнейшей земной жизни. Елена Блаватская задумала скачок в вечность и даже в бесконечность. «…Никому еще не удавалось посредством “фокусов” повлиять на умы стольких талантливых людей…Эта книга говорит о религиях всего мира, прослеживая или раскрывая единство, лежащее в основе всех религий… Это одна из самых замечательных и вдохновляющих книг, написанных за последние сто лет» – так оценивал «Тайную доктрину» через полвека после ее появления на свет Джордж Рассел.

Нередко Блаватской удавалось вызвать неподдельный интерес со стороны не только обывателей, но и специалистов. Она использовала все возможные средства. И даже ее письма (в том числе и совершенно личные), записки и письменные рекомендации всегда носили характер распространения своих идей. Это также является неоспоримым свидетельством ее действительно уникальной сосредоточенности. В течение всего периода борьбы за свою идею она не отказала в общении ни одному средству массовой информации, в полной мере осознавая, что любая, и в том числе скандальная, информация может служить новой возможностью продвижения в мир ее имени.

Но весь арсенал воздействия Елены Блаватской оказался бы набором бессмысленных игр, если бы она не работала почти до полного изнеможения. Она действительно была совершенной труженицей, порой перерабатывая один эпизод в течение многих часов и даже всю ночь напролет. Лишь изредка, после полного психического истощения Блаватская раскладывала пасьянс, пытаясь расслабиться после ежедневной многочасовой работы. Она не прекращала писать и тогда, когда ее одолевали многочисленные болезни. Елена Блаватская сумела быть полностью сосредоточенной, и это является главным условием ее успеха, ключевой тайной ее странной и порывистой жизни. «Мне осталось жить не слишком много, и за эти три года я научилась терпению. Со здоровьем получше, но вообще то оно вконец подорвано. Мне хорошо, только когда я сижу и пишу; не могу ни ходить, ни стоять больше ни минуты», – писала она в одном из своих многочисленных посланий. Безусловно, письма можно рассматривать как часть самостоятельно создаваемой легенды о себе, но, объективно, последние полтора десятилетия ее жизнь протекала в одном единственном фокусе – создания знаменательного учения о человеке.

Миссия как высшая степень акцентуации

Принимая во внимание, что восприятие людей базируется на материалистическом – осязаемом и ощущаемом «человеческом», и не имея подтверждений явления Блаватской Учителей как источников неких высших знаний, есть смысл сосредоточиться лишь на этой области «человеческого» с точки зрения стандартного восприятия этой неординарной женщины ее современниками и потомками, отбросив мистическую составляющую, в которую можно лишь верить или не верить. Исходя из принятых условий, стратегия поведения Елены Блаватской выглядит впечатляющей и оригинальной в контексте влияния на окружающий мир. Человек всегда благоговеет перед тем, что он бессилен понять и объяснить, дух мистики и тайны довлеет над любой, даже очень сильной личностью.

Некая графиня Вахтмейстер, находившаяся рядом с Блаватской во время работы над «Тайной доктриной», отмечала множество удивительных совпадений при получении необходимых сведений для книги: из писем друзей, при просмотре газет, журналов или еще каким нибудь иным способом. Нет смысла спорить, было ли это случайностью, или информация посылалась свыше. Ясно одно: мы имеем дело с высшей формой сосредоточения, которая превращает мозг человека в четко настроенный радар, подключая к информационно энергетическим источникам Вселенной, что вовсе не кажется выдумкой теософов.

В течение всей жизни Елена Блаватская неизменно утверждала, что ее жизнь является великой миссией. Подчеркивание своей исключительной миссии на Земле было для Блаватской по целому ряду причин гораздо важнее, чем для выдающихся мужчин, которые применяли этот прием.

Во первых, чтобы ослабить настороженное восприятие ее как женщины, вторгшейся в исконно мужскую сферу – нести новую мысль и новое учение. В этом контексте понятие «миссии» служило неким магическим символом неприкосновенности и, вероятно, первоначально было связано с условиями выживания в обществе. На последующих этапах деятельности и внедрения своей идеи в мировое пространство именно принадлежность к миссии позволяла Блаватской открыто смеяться над общественным мнением; в противном случае это было бы чрезвычайно опасно и даже невозможно.

Во вторых, опора на миссию как на нечто новоявленное дает возможность создать Организацию и Трибуну. Таким образом, само понятие миссии оказалось базовой опорой для создания совершенно необходимых механизмов для распространения идеи. Этими механизмами должны были стать Теософское общество и его различные печатные издания, которые распространяли по миру зерна идеи Блаватской, как ветер разносит зерна растений. И наконец, только опора на миссию, принятую и признанную в мировом сообществе, позволяет создавать пророческие труды, апеллирующие к будущим поколениям. Таким трудом стала «Тайная доктрина».

В третьих, миссия всегда в движении, в борьбе, что придает ей признаки жизни и динамичности. Ведение борьбы с придуманными врагами – прием, который не раз успешно использовал Бисмарк. Елена Блаватская обладала редкой решимостью начать наступление на самые мощные бастионы с гигантскими административными и финансовыми ресурсами. Чего только стоит сокрушительная интеллектуальная атака на архиепископа Кентерберийского через журнал организации «Люцифер». В материале, распространенном в пятнадцати тысячах экземпляров (!) – тираж, которому могли позавидовать даже некоторые рвущиеся к власти политические партии, – приводились неоспоримые доказательства извращения англиканской церковью учения Иисуса. Елена Блаватская очень хорошо понимала, что склока со слабым противником комична, а вот скандал с крупной силой – это путь к признанию, успеху и распространению учения повсеместно.

В четвертых, говоря о миссии, стоит заметить, что чьи либо откровения о собственном бремени нести в мир НЕЧТО, причем данное СВЫШЕ, всегда окутаны сакраментальным облаком таинства и неизменно вызывают интерес или просто любопытство, что можно было использовать для формирования по всей планете сообществ сторонников и защитников. На практике так оно и вышло: благодаря бесчисленным путешествиям с флагом великой миссии в руках Елене Блаватской к концу жизни удалось создать и поддерживать около 200 представительств Теософского общества. Эти островки «мирового блока Блаватской», когда возникала необходимость, вставали на ее защиту; они же и понесли идею дальше после ее смерти. Такого успеха в области распространения идеи по миру не удалось достичь даже Карлу Юнгу, которые позже вспахивал очень похожее поле. Однако Елена Блаватская просчиталась в другом – она не сумела сблизиться с наукой, придав оккультной сфере облик растянутого во времени познания. Именно по этой причине теософские идеи этой могучей женщины несколько померкли с ходом часов Истории. Проблема оказалась в том, что ее признают как выдающуюся личность, а вот достойных последователей, способных развить ее учение, не оказалось. Может быть, потому, что главной опорой у Блаватской оказалась ее собственная харизма и энергетическая сила, тогда как научность подходов Карла Юнга обеспечила ему гораздо большие перспективы, выраженные желанием многих молодых исследователей пойти его путем и развить его учение.

Наконец, главное, что мы должны сказать о любой миссии, – только она придает человеческой деятельности растянутость во времени и принадлежность к вечности. Пророк всегда покрыт приторным и благоговейным налетом времен, знаний, которые складываются благодаря тонкому пониманию предшественников и умножаются после собственного ухода как послание в века, во Вселенную. Понятно, что далеко не каждый может объявить о собственной миссии, для этого необходимы не только знания, но и определенная харизматическая сила, обаяние разума и полет души. Елена Блаватская имела такую силу, которую развила самостоятельно или (если мы принимаем ее как магического медиума) при помощи более высоких сил.

Вполне естественно, что такой путь нельзя было пройти без шероховатостей: у Блаватской появились многочисленные недруги и обличители. Ее обвиняли в мошенничестве и шарлатанстве, но она хранила спокойствие, ибо была исполнена веры в себя и свое учение. А еще потому, что у нее не было иного выхода, как сохранять свою линию и действовать сообразно однажды избранной стратегии. Кажется, никто из ее многочисленных биографов не сказал о ней лучше, точнее и объективнее, чем беспристрастно взиравший на ее жизнь сквозь толщу столетия Александр Сенкевич: «Она промелькнула в земной жизни азартной потворщицей веселым необыкновенным фантазиям и капризным незабываемым мечтам! Как слабая тень сбитой влет птицы, она пронеслась над Землей. Никто из живых не распознал ее агонии, и потому ни жалости, ни сострадания не снискала она, представ, наконец, пред людьми в сиянии Вечности».

жүктеу/скачать 2.32 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: