Генрих Гейне Величайшее из великих – это материнское. Отец – всегда только случайность. Фридрих Ницше

Блистательность блефа и искусство лавирования

Египетская царица с детства хорошо усвоила законы психологии и понимала, куда могут завести инстинкты могучих властителей Рима и сильных, на первый взгляд, мужчин. Она использовала эти знания всякий раз, когда была необходима сделка. Когда в возрасте двадцати одного года она встретилась с Юлием Цезарем, любвеобильным пятидесятидвухлетним зачинщиком гражданской войны, у нее не было иного выхода, кроме как обольстить тонкого ценителя женской красоты. Ведь к тому моменту Клеопатра уже хорошо знала, как отнесся властитель Рима к убийству своего противника Помпея Великого и организаторам убийства, находившимся в окружении ее брата. Клеопатра также хорошо знала, что евнух Потин, главная опора ее младшего брата Птолемея, люто ненавидит римлянина, так беззастенчиво ворвавшегося в его сферу влияния. Кроме того, Цезарь вряд ли обрадовался тому факту, что Потин от имени Птолемея XIII снабдил сына вероломно обезглавленного Помпея кораблями и солдатами.

Таким образом, и у Цезаря возможности маневра были не велики: ему нужны были незыблемая поддержка и ресурсы Египта для оплаты усилий своих легионеров. А поскольку он не мог рассчитывать на окружение Птолемея XIII, а смелость и готовность к борьбе Клеопатры внушили ему доверие, он сделал ставку на нее. Конечно, обаяние Клеопатры, ее девичья свежесть и решительность стать на сторону римского полководца довершили дело, но это было вторичным фактором. Их связи никак не помешал тот факт, что Клеопатра, при ее знании полутора десятка языков, к моменту встречи с воителем все еще не владела языком римлян. Приворожив Цезаря, Клеопатра неминуемо воспользовалась частью его имиджа победителя. Благосклонность полководца стала на долгое время стеной безопасности, отделяющей Египет от хищных взглядов римлян.

Там, где ненавязчиво делятся государства и мановением руки вершатся судьбы целых народов, сложно говорить о трепетной романтической любви. Попав в постель будущего императора Рима, Клеопатра начала активно действовать, проявив при этом не столько энергичность, сколько трезвость мышления, подкрепленную острой приправой женского очарования.

Резюмируя аргументы сближения этих неординарных личностей, тем не менее, стоит обратить внимание на еще один штрих, заметно повлиявший на выбор Клеопатры. Действительно, у нее были определенные возможности сделать ставки на сына Помпея, а еще ранее – на римского полководца Габиния. Или на представителей египетской элиты. Юная царица имела очень ограниченные возможности для встречи и поддержки самого Помпея Великого, поскольку наемники ее брата убили знаменитого римлянина в момент высадки на египетский берег – чтобы не вызвать гнев победившего в решающем сражении Цезаря. Она была очень хорошо осведомлена о деятельности Цезаря и разгадала его генеральный замысел – стать у штурвала империи, силой захватив вожделенную власть. А ведь в тот момент ореол величия самого Цезаря не был таким очевидным, как спустя две тысячи лет после его смерти. Но женское чутье, холодный расчет и инстинкт выживания подсказали ей, что только такой мужчина мог решить проблему ее защиты и стабильного существования. И только такой мужчина в ее постели мог подтвердить ее царскую состоятельность. Другими словами, следовало быть великой египетской царицей, чтобы тебя полюбил Гай Юлий Цезарь. И именно таким внутренним наставлением руководствовалась фактически отлученная от власти Клеопатра, когда решилась поиграть с Цезарем в любовь. Закаленный военными походами властитель Рима (именно в Египте, когда он увидел голову поверженного Помпея, Цезарь, несмотря на неприятные внутренние ощущения, наконец осознал себя главным распорядителем в империи) сдался под напором обаяния, сексуальной энергии и интеллектуальной многогранности девушки. Она же готова была на все, чтобы получить власть и уцелеть. В этом проявился ключевой элемент ее исключительно женского подхода в решении основных жизненных задач, когда цель достигается и при положении на вторых ролях – руками выдающихся и покоренных мужчин. Цезарь решился дать ей это все, имеющее имя Египет.

Для начала Цезарь был вынужден уравнять в правах царицу и Птолемея XIII. На деле это означало восстановить единоличную власть Клеопатры. Цезарь имел в Египте свой важный интерес, и Клеопатра отчетливо уловила это. Она сумела убедить полководца в том, что не только является партнером в постели, но и вполне способна решать военные и политические задачи. Как справедливо отмечает исследовательница мотивации взаимоотношений египетской царицы с римскими полководцами Люси Хьюз Хэллет, жестокая нужда в деньгах, а вовсе не помутневший от любовных ласк Клеопатры разум полководца удерживала Цезаря в Александрии. Долгая борьба нервов наконец привела к выяснению отношений на поле брани между сбежавшим из дворца Птолемеем XIII и легионами Цезаря. Не исключено, что военное противостояние было спровоцировано Клеопатрой, которой нужна была определенность. Для нее опять наступил выбор между смертельным риском (ведь Цезарь с малочисленным войском мог и проиграть в этой схватке) и невыносимым выжиданием. Клеопатра всякий раз выбирала активные действия, предпочитая рисковать, чем терпеливо ждать развязки. Причем она всегда осознанно и с тщательной подготовкой шла навстречу опасности, руководствуясь какой то мужской логикой, лишь приправленной неожиданной и непредсказуемой для всех женской тактикой. Во дворце она всячески подстрекала четырнадцатилетнего брата царя к бурному проявлению эмоций, и этот трюк в конце концов удался. Его результатом стал молниеносный и жестокий разгром мятежных войск и смерть Птолемея XIII, который утонул из за тяжести золотых доспехов. Цезарь, которому также нужна была стабильная ситуация на границе империи, теперь имел двойную выгоду: он мог оставить в Египте преданного человека, связанного с ним гораздо более тесной связью, чем просто дружба или обещания. И он мог рассчитывать на получение необходимых ему ресурсов. Для убедительности создаваемой маскировки диктатор выдал Клеопатру замуж за ее самого младшего брата, тоже Птолемея, которому было в то время всего лишь двенадцать.

Но даже такой расчетливый человек, как Юлий Цезарь, не мог предположить, что Клеопатра намерена сама стать весомым и во многом самостоятельным политическим игроком, а не довольствоваться ролью богатой фаворитки на задворках империи. На редкость изобретательная женщина для верности решила посильнее привязать мужчину старым и верным способом – родив ему наследника. У Клеопатры было несколько веских причин для такого шага. Во первых, у Цезаря не было наследника и сын от египетской царицы вполне мог бы стать таковым. Во вторых, ребенок от властителя Рима должен был служить защитой для нее самой: кто из не страдающих близорукостью римских граждан посмеет низвергнуть женщину, имеющую ребенка от первого гражданина Рима? Этим шагом она намеревалась уравнять себя в правах с римлянами. И в третьих, что самое важное, если в будущем Египтом будет править сын Римского императора, вовсе не обязательно присоединять это государство к империи. Рождение сына от первого среди равных в Риме, таким образом, сулило независимость Египту. Естественно, Клеопатра сопроводила появление ребенка театрализацией государственного масштаба, что было не только частью внутренней политики, но и прямо направлено как важное послание в Рим. Царица изобразила рождение Цезариона как рождение бога Гора, попутно провозгласив себя, ни много ни мало, матерью бога Солнца. Эта женщина умела извлечь пользу из любого, даже сомнительного по значению, события.

Но Клеопатра лишь одно не смогла предусмотреть: что Цезарь не станет официально признавать очевидное – что это его ребенок. А Цезарь поступил именно так, поскольку речь шла уже о его репутации, а значит, и о политическом долголетии. Он мог, руководствуясь моралью общества своего времени, иметь сколь угодно много любовных связей вне семьи. Этот величественный и, без сомнения, гениальный полководец лишь снисходительно улыбался, когда его легионеры во время триумфов с задором распевали веселые песни о лысом развратнике. Но он не мог позволить, чтобы наследником империи стал человек, не являющийся гражданином Великого города. Вернее, он не мог бы узаконить такого хода событий, даже если бы хотел этого. Даже Цезарь был скован обстоятельствами, которые были выше его власти. Цезарь не признал ребенка даже тогда, когда Клеопатра, не выдержав, появилась в Риме. Император позаботился о формальных почестях для египетской царицы, предоставил в ее распоряжение дом на другом берегу Тибра. Но он не сделал ничего, чтобы в Риме озаботились появлением неожиданного наследника.

Возможно, Клеопатра была озадачена, удивлена и даже раздражена. Но тот факт, что она оставалась в столице мира непредвиденно долго, для всех наблюдателей за развитием отношений двух исторических личностей служил сигналом ее двоякого восприятия событий. С одной стороны, она не теряла надежды повлиять на императора, а с другой – сделала целый ряд хитроумных попыток привлечь на свою сторону наиболее заметных игроков в империи. То есть фактически готовила себе новые тылы – на случай, если развитие отношений с Цезарем по каким либо причинам станет невозможным. Ведь она оставалась в Риме и тогда, когда сам неисправимый завоеватель вынужден был по государственным делам оставлять столицу. А может быть, она стремилась к усилению своих позиций параллельно отношениям с диктатором – ведь и самому Цезарю было бы легче вести диалог с влиятельной властительницей богатой державы, чем с нетерпеливой просительницей любовницей. Женщина очень хорошо понимала, что может дать ей политическая поддержка римской элиты, и потому целенаправленно развивала отношения с наиболее весомыми фигурами в столице. Тем более, достоверно неизвестно, как часто навещал гостью сам Цезарь, ведь дело было в Риме, где он был до неприличия скован пристальным вниманием поклонников и противников.

Клеопатра же максимально использовала фактор личных отношений, предпочитая наводить мосты с совершенно различными по политическим убеждениям людьми. Ей удалось произвести необычайное впечатление не только на очевидных сторонников Цезаря, но и на его некоторых противников. Даже блистательный и фантастически популярный Цицерон признал пленительную целостность образа Клеопатры, ее ученость и недюжинную эрудицию. Знаменитый оратор был настолько восхищен этой неординарной женщиной, что сам стал пресекать распространение в столице слухов о ее развратности. Приобретение такого сторонника, как Цицерон, говорит о немалых психических и коммуникативных способностях царицы. Клеопатра умела очаровывать, и для этого ей вовсе не обязательно было предлагать свою постель знаменитым римлянам. Она вела диалог на социально равных условиях, и уже в этом проявился благоприятный результат ее связи с Цезарем. А ее интеллектуальные способности, подкрепленные данными постоянно работающей на египетскую царицу армии шпионов, часто ставили ее много выше собеседников. Естественно, максимально использовала она и тайны косметологии, в чем Восток преуспел гораздо больше Запада.

Убийство Цезаря стало потрясением для Клеопатры, перевернувшим всю ее дальнейшую жизнь. Но совершенно очевидно и другое: египетская царица ни на миг не теряла самообладания, ей было чуждо отчаяние и лихорадочные непродуманные действия. Может быть, она не испытала и ощущения внутренней утраты. Цезарь был для нее опорой в этом мире, но его мир не мог стать миром Клеопатры. Она жила в другом, восточном измерении, никогда не теряя чувства реальности; она отдавала себе отчет, что не сможет стать для Цезаря даже тем, чем была для Александра Македонского Роксана. И не только потому, что Цезарь не посмел бы так жестоко играть с окружением, возвышая женщину, которая не является римлянкой. Но еще и потому, что и сама Клеопатра уже давно отвела себе более весомую историческую роль: она никогда бы не позволила себе довольствоваться лишь ролью жены – пусть даже величайшего человека на Земле. Она была самодостаточным сформировавшимся психотипом с чрезвычайными для женщины амбициями; ей нужна была не только свобода действий, но и простор, опирающийся на политическую поддержку сильных мира сего и на несметные богатства Египта. Она уже обладала высокими знаниями и вкусила прелесть роскошной жизни на вершине существующего социума. К тому же у нее не было пути назад, к существованию в более простых социальных условиях. Как владычица государства, более слабого в военном и политическом отношении, чем Римская империя, она была легкой добычей, и это было вечным стимулом действовать жестко, трезво и решительно. После внезапной смерти Цезаря и оглашения его завещания, из которого следовало, что ни Клеопатра, ни ее сын не получат ничего, она еще раз осознала, как близка грань, за которой таится и ее гибель. Царствовать или умереть – было ее вечным земным крестом, который она несла в себе.

Именно поэтому после мартовских ид Клеопатра стала действовать еще более холодно и беспощадно, руководствуясь твердым, бесчувственным расчетом. Не потому, что в ее сердце не было чуткости и нежности, а потому, что смертельная опасность грозила теперь ей и ее маленькому сыну. Ей оставалось либо ждать развития событий, закрыв глаза и уши от страха и отчаяния, подобно страусу, прячущему голову в песке, либо активно действовать, влияя на происходящее и самостоятельно вписывая в историческую летопись грандиозные события.

Что сделала египетская царица, лишившись Цезаря? Она должна была устранить возможные угрозы и обеспечить выживаемость сына – до того времени, когда сумеет найти новую опору. Ровно полгода ей понадобилось для приведения в действие своего жуткого плана. Согласно сценарию, ее младший брат и соправитель неожиданно заболел и скоропостижно скончался. Царице не оставалось ничего другого, как сделать соправителем своего собственного сына Цезариона. Это было двойным символом: во первых, маленький человечек стал божественной и неприкосновенной особой для египтян, во вторых, это событие должно было напомнить Риму, что незаконнорожденный наследник великого Цезаря (который спустя полтора года после убийства и сам был причислен к богам) неуклонно следует традиции могущественных и божественных правителей, традиции своего знаменитого отца. Клеопатра, конечно, хотела уравнять своего сына в правах с Цезарем. И поднять таким способом уровень своего величия – в глазах римлян, где она оставалась лишь одной из многих любовниц этого прославленного гражданина Рима. Кроме того, усиление власти в самом Египте Клеопатре было необходимо еще и потому, что в разгоревшейся после смерти Цезаря новой гражданской войне ей не на кого было рассчитывать, в то время как сам Египет становился еще более привлекательным для воюющих сторон.

Отныне царица не желала делать скоропалительных и явных ставок на кого либо из римских воителей. Она не поддержала обратившихся за помощью заговорщиков, ссылаясь на неурожай в Египте. А помощь сторонникам Цезаря – Марку Антонию и Октавиану – скорее инсценировала, чем пыталась оказать, поскольку, выведя свой флот из Александрии, по предположению некоторых историков, возвратила обратно, ссылаясь на рассеявшую корабли бурю и внезапную собственную болезнь. Впрочем, этот эпизод дает дополнительные штрихи к портрету Клеопатры. Как отмечает Майкл Грант, до нее ни одна из цариц эллинистических государств не принимала на себя прямого командования военным флотом (и похоже, такого в мировой истории не случалось и после Клеопатры, хотя Маргарет Тэтчер организовала военно морскую кампанию в Атлантике, разумеется, не принимая прямого руководства). Второй штрих еще более важен, поскольку раскрывает талант женщины дипломата, искусно обошедшей смертельные препятствия в образе грубых и жестоких к оппонентам римских полководцев. Хотя кажется очевидным желание Клеопатры выступить на стороне цезарианцев, на самом деле не все так однозначно. И неудачное выступление флота, и опоздание после этого к решающему сражению вновь набранного флота, принимая во внимание организаторские способности царицы, говорит скорее о ее таланте в театрализации действий, нежели о реальных намерениях. Интересно, что она не просто сама играла роль, а разыгрывала представление при помощи многочисленных марионеток в виде полководцев, войск, окружая все это жизненными декорациями в виде морской стихии и кораблей. Цезарь уже был мертв, а кто возвысится после него, было совсем не ясно. Поэтому поведение Клеопатры, для которой неверная ставка означала низвержение и смерть, мало вязалось со светлой памятью о могущественном любовнике. И если бы проиграли Антоний с Октавианом, Клеопатра смогла бы объяснить слабые попытки помочь им страхом перед угрозами римских полководцев. Зато после очевидной победы триумвиров египетская царица легко выставила себя жертвой жестоких и непредвиденных обстоятельств.

Когда же спор разрешился, Клеопатра всерьез задумалась над необходимостью новой поддержки. Она не могла, подобно своему отцу, отправиться в Рим с подарками и обещаниями. Женщине сблизиться с кем либо из знатных римлян было во сто крат сложнее, чем мужчине. Она жила в патриархальном мире, где статус женщины диктовался мужчиной и неизменно определялся как вторая роль. Царица могла лишь ждать удобного случая, чтобы не обнаружить желания слишком очевидно. Но конечно, решение Клеопатра приняла задолго до новой встречи – она всегда заботилась о максимальной осведомленности о слабостях и пристрастиях римлян, об их передвижениях и планах. Внимательные исследователи ситуации в Египте после гибели Цезаря справедливо отмечают, что у Клеопатры едва ли был выбор. Из трех триумвиров, оказавшихся у штурвала истории, лишь двое попали в поле зрения египетской царицы. И не только потому, что Марк Антоний и Октавиан были яркими личностями и обладали реальной властью. Третий участник сговора, Лепид, не имел никаких шансов стать официальным наследником Цезаря, тогда как первые двое были признаны таковыми в Риме. Бороться же за власть силой, как это делал Цезарь, Лепид, по всей видимости, был не способен. Поэтому Клеопатра сразу исключила его из списка претендентов или, по крайней мере, отодвинула на второй план. Из двух оставшихся Октавиан был в Риме, управляя западными землями Империи, тогда как Антоний получил восточный доминион. Есть еще один важный штрих: именно Антоний был военным наследником Цезаря, а его авторитет резко вырос после победы над основными заговорщиками. Антоний как перспектива выглядел гораздо привлекательнее остальных. Не говоря уже о его внешних данных: мускулистый и мужественный, он смотрелся явно привлекательнее худощавого, болезненного и не богатого на эмоции Октавиана. Вот в чем кроется разгадка действий Клеопатры, которая к тому же должна была сделать ставку вслепую, даже не видя претендента. То, что она мельком встречалась с Антонием раньше, не имело никакого значения, ведь тогда она не рассматривала его как объект обольщения. Окажись все наоборот, она постаралась бы вскружить голову Октавиану или Лепиду. И наверняка преуспела бы в этом. И вряд ли сдерживающим фактором был бы возраст. Хотя и тут все оказалось на руку Клеопатре: Антоний к тому моменту уже был сформировавшимся сорокалетним мужчиной в расцвете сил, а Октавиан – тщедушным юношей, не выглядевшим даже на свои двадцать два. Самой Клеопатре в ту пору было около двадцати восьми…

Конечно, египетская царица знала о повышенном интересе Антония к противоположному полу, его простоватости и смирении перед воинственной и необычайно властной женой Фульвией. Она долго и хорошо готовилась к встрече, поскольку отчетливо представляла себе не только цель такой связи, но и механизмы для приведения в действие задуманного. Но конечно, было бы наивным полагать, что римский полководец попал в сети Клеопатры как глупый мышонок, жаждущий новых любовных приключений. Их первая встреча была обставлена с таким фарсом и такими яркими декорациями, что только неискушенный наблюдатель мог бы предположить, что речь идет о некой цепи романтических случайностей, закончившихся великой любовью.

На самом деле все было гораздо проще: и для Клеопатры, и для Антония любовный роман был лишь скреплением политической сделки. Лишь с той, возможно, разницей, что где то в глубине души Клеопатра таила надежду, что этот мужчина окажется ее долгожданным спутником, необходимым ей как женщине, как матери и лишь потом как правительнице государства. Но на поверхности иерархия ценностей выглядела перекрученной. Клеопатре Антоний был нужен для укрепления власти, а значит, для продления периода ее физической безопасности и устранения угроз; для Антония, как и прежде для Цезаря, Клеопатра с ее Египтом была нужна как вассальное и союзническое государство, снабжающее империю хлебом, деньгами и другими необходимыми для войны ресурсами. Именно для войны, поскольку и Антоний, и Октавиан (а на тот момент еще и Лепид) осознавали, что их договоренности о совместном управлении империей – лишь оттяжка решения ключевого вопроса: кто останется у руля империи, а кто отправится в царство теней. Поэтому Антоний собирался сделать то, что не сумел сделать полководец Марк Красс и что не успел сделать сам Цезарь, – покорить Парфянское царство. Это было необходимо, чтобы взять верх над соправителями. А Клеопатрой он легкомысленно воспользовался как женщиной. И вот тут он начал попадать в зависимость от этой уникальной личности – теперь уже помимо воли.

Клеопатра беззастенчиво попросила Антония казнить свою родную сестру Арсиною, которая была потенциальной угрозой ее власти. Взамен она согласилась обеспечить Антония ресурсами и военной поддержкой для проведения парфянского похода. Таким образом, основная мотивация обоих была связана с главным вопросом – физическим выживанием в этом мире и распространением своего влияния на соперников. В этой ситуации сложно говорить о любви. Скорее речь шла о некой дополнительной заинтересованности в развитии отношений. Клеопатре нужен был долговременный союз, а также мужчина, который бы закрепил в глазах общества ее женские притязания; Антоний соответствовал ее представлению о человеке, который может находиться рядом с такой женщиной, как она. Антоний же, очевидно, вкусил сладострастия, которого, возможно, не испытывал прежде. Не только физического, потому что Клеопатра обволакивала его и необычайными ласками, и несвойственным женщинам интеллектом, и удивительной для любого государственного деятеля рассудительностью в построении политических схем и проектов. Учитывая, что любовный или, скорее, сексуальный союз закреплял политический, можно с уверенностью говорить, что оба нашли то, что искали.

Именно вследствие названных причин интимные отношения с Цезарем и Антонием для Клеопатры были вторичными. Более того, искусство обольщения и могучая сила женственности служили лишь оружием в борьбе за жизнь и власть. Но в этом было мало двусмысленности, потому что побудительными мотивами действий Цезаря и Антония в отношении Клеопатры являлись честолюбие и тщеславие, а отнюдь не любовь и нежность. Заслуга же Клеопатры состоит в том, что она сумела заставить этих, несомненно, выдающихся мужчин обратить на себя внимание не только как на женщину, но и как на талантливого политика, поверить в ее способности управлять государством, вести важную политическую и межличностную игру. Речь фактически идет о том, что Клеопатра, оставаясь женщиной, оказалась способной выполнять и мужскую функцию. Эта ее социальная двуликость и умение играть в обществе роль то обольстительной женщины, то могучего правителя и политического игрока античного мира и оказались для современников и историков тем козырем, который резко выделял ее из сообщества женщин. И не только женщин Древнего мира.

Наиболее интересным в образе Клеопатры является то, что в отличие от женщин политиков более поздних эпох ей для своего возвышения не пришлось подменять полоролевую функцию, другими словами, не пришлось становиться мужчиной в женских одеждах. Она слыла заботливой матерью и нежной любовницей, и это было так же естественно, как и управление крупным государством, с укрощением мятежей и заговоров, подготовками к войнам и сложными политическими манипуляциями. Строго говоря, среди современниц Клеопатры были и царицы, и воительницы. К примеру, жена Марка Антония Фульвия едва ли не взяла на себя роль римского полководца. Но при этом ее образ моментально лишился женственности в глазах подавляющего большинства римлян. Тогда как Клеопатра оставалась прежде всего женщиной и именно как женщина, как искусительница и охотница за сердцами самых сильных мужчин представляла главную угрозу в глазах всемогущего Рима.

Создание исторического мифа

Клеопатра жила в эпоху, когда виртуозность манипулирования сознанием общества достигалась путем молниеносного распространения слухов, непрерывной работы авторитетных агентов влияния, астрологов и предсказателей, авторов книг и религии. Причем последнее было наиболее действенным средством. Живые деятельные люди и мифические образы богов в значительной степени формировали и корректировали общественное мнение, навязывали образы и делали легендами частью биографий.

Клеопатра хорошо усвоила это с раннего детства, используя все возможные элементы воздействия на психику окружающих – от пестрой одежды и величественной манеры держать себя до виртуозного использования всякого, кто мог умело содействовать театрализованному представлению длиной в жизнь. Египетская царица беззастенчиво присвоила себе титул богини Исиды, появляясь на публичных мероприятиях непременно в одежде священной особы и совершая мистические культы этой богини. Что, конечно же, психологически воздействовало на народ, распространяя волны восторженной и благоговейной легенды. Во время первой встречи с Антонием было столько фарса и столько декораций, что мифов о ее таланте создавать из любого события помпезное представление хватило на целую эпоху – вплоть до обезумевшего от власти Нерона. По мнению Хьюз Хэллет, декоративность визитов и перемещений лидеров государств имела еще одну важную сторону: продемонстрировать экономическую мощь государства через показное изобилие. Может быть и так, но тем не менее театрализация сопровождала всю жизнь царицы и, по всей видимости, была одной из форм самовыражения, проявления внутренней демонстративности натуры и женской силы. Например, появившись в Афинах во время подготовки к войне с Октавианом (где уже действовала негативная пропаганда Октавиана и Ливии), Клеопатра таки сумела приобрести популярность, мастерски используя свои актерские способности, яркие костюмы, а также немалые денежные средства. Царица так хорошо играла роль богини Исиды, так ловко демонстрировала знаменитому городу щедрость, что на фоне вводившего новые налоги Октавиана добилась не только комплиментов, но и беспрецедентного поклонения в виде установления в Акрополе статуи в одеяниях богини Исиды.

Среди методов воздействия владычицы Египта стоит отметить и якобы тайное распространение пророчеств. Базировались они на общем настроении населения Египта, заключавшемся в неприязни и даже ненависти к Риму, от которого исходила вечная угроза. Фактически Клеопатра ловко эксплуатировала в своих личных целях противостояние Востока и Запада. У историков нет достоверных данных о том, что царица как то влияла на составление пророчеств, но она явно содействовала негласному распространению слухов о том, что прорицатели «видят» конец владычества Рима и что осуществит это тайное желание Востока женщина правительница. Нетрудно догадаться, что такой женщиной могли видеть лишь Клеопатру. Впрочем, у этих слухов была и оборотная сторона: Октавиан потом воспользовался этими же слухами для создания в образе Клеопатры алчущего врага империи.

Подобно всем царям и правителям, для воздействия на современников Клеопатра использовала возведение храмов, статуй себе и богам, а также чеканку монеты со своим изображением. Идеология таких действий состоит в следовании целостной жизненной стратегии правителя, направленной на то, чтобы оставить после себя как можно больше материализованных свидетельств своих весомых деяний. В этом нет ничего новаторского, и такие действия содержатся в истории любого правящего лица. Но все же поражает активность Клеопатры в расширении пространства своего влияния. Пользуясь своей способностью воздействовать на Марка Антония, она добилась, чтобы ее изображение оказалось не только на монетах, обращавшихся в Египте и восточных землях империи, но и на римской монете, что при наличии признаков республики и ограничений власти консулов и триумвиров было вызовом западному обществу и, естественно, способствовало созданию исторического образа. Будучи женщиной, подругой римского полководца, Клеопатра всегда вела собственную игру, играла собственную роль, которая часто была более сильной и серьезной, чем роль самого Антония. Клеопатра слишком часто затмевала своего спутника жизни, и это в результате дало ей больше возможностей для того, чтобы быть замеченной летописцами и поэтами, чтобы «запомниться». Причем для этого Клеопатра осознанно использовала практически весь арсенал возможностей.

Уже благодаря близкой связи с такой яркой исторической личностью, как Юлий Цезарь, она попала на страницы его «Записок о гражданских войнах». Правда, без красочных деталей об отношениях диктатора с царицей (что, среди прочего, дает основания думать, что действительным автором «Записок» был не сам Цезарь), тем не менее этот труд оказался сырьем для многих известных историков империи. По всей видимости, царица хорошо понимала важность летописей и поэтому стимулировала к таким трудам учителя своих детей Николая Дамасского. Хотя летописи практически не сохранились, описания были использованы известным иудейским историком Иосифом Флавием. Написание книг и самими правителями рассматривалось как наиболее действенный и мудрый способ увековечивания собственного имени, даже более существенный, чем, скажем, многочисленные монументы, строительство храмов и величественных сооружений. Книжные проекты успешно соперничали с гигантскими по масштабами строительными работами, такими как соединение водных акваторий каналами или основание городов. Клеопатра наверняка сама была знакома с книгами Юлия Цезаря о Галльской и гражданской войнах, которые создавались при ней. Уже по этим произведениям царица знала, что книги, среди прочего, могут скорректировать образ героя. Для чего не обязательна фальсификация – достаточно хитроумно расставить акценты, которые смелого воина делают героем, а талантливого человека – гением. Несомненно, общение с Цезарем не прошло для Клеопатры бесследно. Частью созданного своими руками несокрушимого образа женщины правительницы были и написанные ею (или преподнесенные как написанные) книги. Майкл Грант упоминает о нескольких трактатах, написанных близкими к Клеопатре учеными: о мерах и весах, об алхимии. Последняя работа убеждает современников, что Клеопатра знакома с секретом получения золота из других веществ – намеренная фальсификация, внедренная для того, чтобы создать общественный резонанс по поводу сверхъестественных способностей царицы. Ведь она должна быть во всем совершенной, а любое действо может выполнить виртуозно и с женственной изящностью. Клеопатре приписывается авторство и объемного трактата по лечебной косметике – искусств, в котором ей не было равных среди современниц. Так ли было на самом деле с написанием книг, неизвестно, но то была часть стратегии царствования, роль которой связана с созданием впечатления у обитателей империи, что Египтом правит великая избранница Фортуны, которая уполномочена богами действовать так.

Нельзя не согласиться с теми исследователями жизни Клеопатры, которые, как уже отмечалось ранее, утверждают, что основное отличие ее пропаганды от методов современников – умелая театрализация собственной жизни. Со временем Клеопатра научилась любой жизненный акт превращать в представление и следовала своей привычке до смертного часа, рассматривая каждый жизненный эпизод как акт игры на сцене тем охотнее, чем неизбежнее оказывалась ситуация. Так она действовала с самого начала, когда впервые предстала Цезарю завернутой в ковре (быть может, эта история была придумана позже, а может, имел место театральный жест), и до самого последнего часа, когда сумела с леденящим душу хладнокровием принять смерть, предпочтя ее унижению. Возможно, настолько глубоко в подкорке у царицы засело фатальное восприятие великой и безумной торжественности подобного ухода (как сделал ее дядя, правитель Кипра, и это, очевидно, Клеопатра запомнила хорошо), что она не смогла удержать себя от подобного шага. Долгие годы визуализаций и психического настроя взяли свое – великая богиня не может позволить себе поступать так, как обычный человек. Интуиция побежденного человека подсказывала ей, что так выгоднее поставить точку, чем оттягивать минуту ухода, теряя магическую силу недостижимого восточного божества. Клеопатра сыграла спектакль, до глубины души потрясший даже холодного и беспощадного Октавиана.

Вряд ли, создавая увлекательную и таинственную легенду о себе, полную мистерии и магического смысла, Клеопатра заботилась о том, чтобы стать частью истории. Ее проблемы, конечно же, были более приземленными: ей надо было царствовать, выживая при этом и сохраняя суверенитет и целостность Египта. Как и в детстве, выживание, царствование и сохранение атрибутов государственности были неразрывно связаны, а изменение одного из факторов грозило низвержением и смертью. Грозная опасность заставляла рассудок оставаться холодным, держать себя в постоянном тонусе и готовности сражаться.

Для успешного царствования нужны универсальные рычаги воздействия на общественное сознание, и тут Клеопатра не была оригинальной. Она лишь воспользовалась тем, что ей передала в наследство династия Птолемеев: нагромождение устрашающих религиозных символов, мощь военной машины и исконное богатство Египта, служившего житницей и сокровищницей великой древней империи. Дополнительным приобретением египетской царицы оказались действительно могучие и обширные знания.

И все же Клеопатра осознавала: она должна выделяться, быть экстравагантной и неординарной, уметь изумлять и шокировать все многонациональное сообщество могучей империи. Личность царицы должна быть плотно окутана пеленой легенды, что создает завесу неприступности и божественности властительницы. И конечно же, миф призван усилить экспрессию восприятия личности, внушать благоговение собственному народу и уважение соседним. Мифы для правителей служат для замены их недостающих качеств. Например, история о появлении Клеопатры перед Цезарем, завернутой в ковер, призвана продемонстрировать решительность властительницы. А легенда о ее неописуемой красоте, пленившей диктатора Юлия Цезаря, служила прямым свидетельством отсутствия признаков физического совершенства…

Клеопатра, несомненно, совершала ошибки, и ей не чужды были многие человеческие слабости; как и все женщины, она искала любви и признания, оставаясь уязвимой. Но ее усилия не оказались тщетными: пройдя через собственные ошибки, она искрящейся кометой вошла в историю. Клеопатра интересна в первую очередь тем, что сумела продемонстрировать, что женщина способна играть несколько ролей одновременно, оставаясь матерью, подругой, любовницей и государственным деятелем.