Георгий Старков тихий холм (роман по мотивам видеоигр Silent Hill и Silent Hill 3)
жүктеу/скачать 2.55 Mb.
|
|
– Это ещё что такое... «Это Фларос – клетка умиротворения. В его силах прорвать стену тьмы и сопротивляться гневу другого мира». Я посмотрел на уходящую девушку, на Фларос. Чем бы ни была эта странная безделушка, она действовала. Далия говорила правду. Пирамидка трансформировалась, раскрываясь, как ромашка летним утром. И место, куда падали его лучи, начинало светиться таким же синим светом. Лучи начисто выжигали ржавчину и кровь, которая засохла на решётке. Они уничтожали кошмар, который воздвиг демон. Быть может, Фларос может одолеть и его самого... – Давай! – закричал я и бросил пирамидку вверх. Почему-то я знал, что она обратно не упадёт. Фларос повис над моей головой, вибрируя и (как мне послышалось) издавая гудение проводов, по которым пущен ток высокого напряжения. Я увидел, как обернулась Алесса, которая была уже довольно далеко, как преобразилось её лицо, когда она увидела сияние Флароса. Она была смертельно испугана. Пожалуй, это была первая эмоция, которую я видел на её лице. Потом Фларос взорвался пучком света. Парк на секунду охватила мощная синяя вспышка. Я зажмурился, но успел увидеть, как Алесса пронзительно закричала и упала на землю. Её крик эхом повторялся в свежесозданном пронзительно-синем мире, постепенно утихая вдали. Я торжествующе улыбнулся с закрытыми глазами. «Так её, – злорадно думал я, – так её, так её!». Когда я открыл глаза, Фларос пропал. Решётки, грязь – всё было на месте, но девушка лежала на металлическом полу, скрючившись в позе эмбриона. Я сделал шаг вперёд. Стена, не дававшая мне пройти, исчезла. Я мог подойти к существу, что отобрало у меня дочь. Собственно, это я немедленно и сделал. Алесса слабо пошевелилась и застонала, когда я наклонился над ней. Девушка больше не выглядела эфемерным призраком, готовым исчезнуть в любую секунду. Её тёмные чары были разрушены, и теперь она была обычным человеком из плоти и крови... почти была. Вблизи было заметно, что всё её лицо тоже покрыто сеткой шрамов. Рубцы от ожогов выглядели не такими глубокими, как на руках, но их было ОЧЕНЬ много. Впечатление было такое, что в детстве она буквально сгорела... Хотя мне тогда это было безразлично. Я чувствовал победу и пожинал её плоды. – Где Шерил?! – угрожающе спросил я. – Верни мне мою дочь! Слышишь – верни Шерил! Она вздрогнула и открыла глаза. Но взгляд девушки был устремлён вовсе не на меня, а куда-то за мою спину. И в этом взгляде читался неподдельный ужас. Почуяв неладное, я оглянулся... – Ну вот мы и встретились, Алесса. Далия Гиллеспи возникла из темноты, ступая медленными шаркающими шажками. У неё был странный приторно-сладкий голос... и не менее странное выражение лица. До сих пор я видел старую женщину невозмутимо-мрачной, а теперь на лице Гиллеспи играла широкая улыбка. Очень плохая улыбка. Сатанинская. – Это вы? – недоумённо спросил я. Признаться, я испытал облегчение, что наконец-то на сцене появился тот, кто разбирается во всей этой мути. Она-то вытрясет из Алессы всё, что надо. – И где Шерил? Где она? Я рассчитывал, что Далия немедленно задаст тот же вопрос девушке, но она меня словно бы и не слышала. Всё тем же мышиным шагом она подошла к Алессе вплотную, и я услышал испуганный возглас девушки. – Алесса, – сказала Далия, – твоя маленькая игра окончена. Она приглашающе протянула руку девушке, лежащей на земле. Та явно не оценила дружественность этого жеста – отпрянула назад и попыталась отползти. Неуловимым движением Далия преградила дорогу. Алесса подняла на неё свой взор – взор обычной напуганной до слёз девочки, а никакого не злого демона – и жалобно простонала: – Мама... Далия покачала головой, не переставая широко улыбаться: – Ты была ужасным маленьким паразитом, Алесса, не так ли? Но, признаться, я сама сплоховала, проявив неосторожность. Мама и не заметила, что дочка уже совсем взрослая. Вот почему я не могла поймать тебя сама. Жалко, да... Но теперь всё кончено. Поблагодари этого человека, что он помог мне тебя наконец поймать. – Эй, – промямлил я, чувствуя, как у меня ум заходит за разум, – о чём вы говорите? Никто из двоих не обратил на меня внимания. Для них я попросту не существовал. Я отслужил свою роль и был на этой арене третьим лишним. Мавр сделал своё дело – мавр может уйти. – Алесса, ты моя малышка... – сахар в голосе Далии превышал все пределы, доходя до кошачьего мурлыканья. – Думаю, у тебя осталась ещё всего одна вещь, которую ты способна сделать для нас всех. На этот раз она протянула руку уже более жёстко, едва не касаясь щёк девушки. – Нет, – услышал я голосок Алессы, – отстань от меня! Далия цокнула языком: – Ай-я-яй! Плохая девочка. В воздухе внезапно появились острые синие частицы, которые кружили вокруг этой пары в бешеном хороводе. Они не касались Далии и Алессы, заботливо облетая их стороной, но я почувствовал, как несколько синих крупинок врезались мне в шею и лицо, рассекая кожу. На месте порезов выступили капельки крови. – Что здесь происходит? – пролепетал я, отходя назад. Крупиц становилось больше и больше, и каждая из них превратилась в маленький источник яркого синего света, как Фларос. В считанные секунды калейдоскоп синего огня скрыл от меня девушку, без сил лежащую на решетке, и старую женщину, которая стояла над ней, силой поднимая её. Надо мной распух шар, сотканный из этого света, и вдруг осыпался мелким светящимся песком. Песчинки развеяло ветром в наставшей темноте, унося в чёрное ничто, и я вдруг впал в панику, потому что понял, что остаюсь один в просторах разрушенного мира, обречённый на вечные скитания без единого лучика света. Я раскрыл рот, не сумел набрать воздуха в лёгкие и упал на колени. Что-то давило мне на шею, прижимая к земле, но я сопротивлялся всеми силами, чтобы не поддаться. Я должен был встать, встать и пойти, если не хотел оказаться запертым здесь навсегда. Рука, давящая на меня, вдруг пропала, и я с первым же вздохом рванулся вверх, чтобы встать... и понял, что лежу на уже чем-то родной койке в госпитале Алчемилла. И вокруг меня была не вселенская темнота, а стены палаты первого этажа, освещённые догорающей свечой. – Гарри, ты проснулся... Я закрыл взмокшее лицо руками и обратно упал на мягкую подушку. Я вернулся... В который уже раз? Лиза по-прежнему верно сидела на посту возле койки на голой табуретке, глядя на меня. Не могу сказать, что её вид порадовал меня. Я писал, что в прошлый раз девушка выглядела легонько нездорово. Так вот, теперь наречие «легонько» можно было спокойно убрать. Кровь отхлынула от лица Лизы, и кожа её походила на белый лист бумаги. Губы часто и нервно подрагивали, глаза казались почти стеклянными. И ещё – у неё появилась привычка время от времени облизывать губы. Я почти испугался, взглянув на неё. И я не преувеличиваю: Лиза действительно выглядела очень плохо. – Лиза? – спросил я, стараясь не выдать свои чувства. Девушка безучастно смотрела то ли на меня, то ли на мою койку. Наверное, всё-таки на меня. – Что случилось? Я вспомнил о большом синем шаре, который вспухал над моей головой, о двух человеческих фигурках, которые остались в его недрах, и спросил ещё: – Где Алесса и Далия? – Гарри, послушай... Лиза даже не слышала моего вопроса, и я не обиделся. Наоборот – укорил себя за то, что с разбегу начал осыпать её своими глупыми вопросами, отлично видя, что с ней стряслось нечто... не очень хорошее. Почувствовав, что «эффект перехода» проходит, я присел на изголовье койки и придвинулся ближе к Лизе. – То, о чём ты рассказал мне в тот раз, – тихо сказала Лиза, комкая пальцами подол платья, – меня почему-то сильно обеспокоило. Я никак не могла выбросить это из головы... А о чём я рассказывал? К своему стыду, я не помнил. – Ты о чём, Лиза? Извини, я как-то... – О подвале и палате, которая находится там. Я долго думала, но потом решила пойти осмотреть её самой – притом, что ужасно боялась того, что могу там увидеть. Как ты и говорил, там были довольно жуткие помещения, но ничего необычного я не заметила. Но когда я спустилась туда... я вдруг ощутила ЭТО... Эх, Лиза, Лиза, с ожесточением подумал я, любуясь её роскошными волосами. Ну что тебя дёрнуло спуститься в это проклятое подземное царство? Понятно теперь, почему она так выглядит. Все эти мертвецы, которые того и гляди шевельнутся под простынями, этот жуткий коридор, эта гнилая лестница... Тут дрогнут нервы у кого угодно, не говоря уже о Лизе. Почему тебе не сиделось на месте? Я как-то забыл в своих горячечных мыслях, кто бросил девушку одну в госпитале на милость судьбе... – Знаешь, как будто я была там, – сказала Лиза, глядя прямо на меня. Я заметил, как она снова облизнула пересохшие губы, и деликатно отвёл глаза в сторону. – Как будто там что-то произошло, но я не могу припомнить, что именно и когда. Ты испытывал такое?.. Что это было? И снова мне было нечего сказать. Я думал о том, что Лизе ещё повезло, что она не повстречалась в коридоре с Неизвестным и его тяжёлыми шагами. У меня не хватило ума чуть подробнее вдуматься в её слова. Я был рад, что она вообще жива, и эта тупая радость заслоняла всё остальное – нужное и ненужное. – Гарри, я не могу понять, – Лиза сглотнула слюну; на этот раз я глаза не отвёл. – Мне страшно... Помоги мне. Это... Это так ужасно... – Это пройдёт, – успокаивающе сказал я. Психолог хренов... – Ты просто в шоке после всего, что случилось. Хм, подумал я, где-то эта милая сцена уже имела место. Но только в моей роли там выступала Сибил (в этих стенах с трудом верилось, что я вправду застрелил её), а на месте Лизы – я сам. Но даже эта мысль не сподвигла меня на то, чтобы попытаться честно понять состояние Лизы. – Не мучай себя, – сказал я, кладя руку на ладонь Лизы. Ладонь была холодной и сухой до шершавости. Я внезапно ощутил приступ брезгливости. – Ты скоро всё вспомнишь. Лиза порывисто вскочила, резко сбросив мою руку с колен. Я мигом превратился в каменный истукан, почувствовав, что только что совершил нечто необратимое. Было, как всегда, поздно... – Нет, ты не понимаешь! – прокричала Лиза мне в лицо, и слёзы брызнули из её глаз. – Не понимаешь... и НЕ ХОЧЕШЬ понять! Закрыв лицо руками, она побежала к выходу. – Стой, куда ты?.. – я дёрнулся было за ней... но силы оставили меня, и я снова осел на койку, так и не сделав ни шага. Лиза ушла. Дверь раздражённо хлопнула. «Чёрт... Я опять всё провалил». Меня охватило чёрное отчаяние. После стольких бед и потрясений, что я заслужил? Лишь опять остался ни с чем и ни с кем. Я нашёл Алессу, которая стала для меня камнем преткновения – только лишь затем, чтобы узнать, что эта сумасшедшая Далия Гиллеспи меня использовала, уж не знаю как и зачем, но использовала. Я нашёл Сибил – лишь затем, чтобы превратиться в убийцу. Я нашёл Лизу – лишь затем, чтобы снова её потерять. Но я не нашёл главное – я не нашёл Шерил. И уже потерял надежду найти её... Когда же всё закончится? Я больше не мог терпеть этот затянувшийся кошмар. Мне была нужна моя дочь, мне были нужны ответы на все вопросы, мне нужен был свежий воздух без примеси едкого тумана, разбавленного потусторонней тьмой. «Тогда иди, – прошептал вкрадчивый голос в голове, – негоже сейчас сдаваться. Знаешь, ты уже почти пришёл... но если будешь сидеть на этой койке и плакаться в подушку, боюсь, никто так и не оценит твои подвиги». Я тяжело поднялся, прошагал через палату, из стен которых, казалось, сочилась кровь, и открыл дверь. Увидев то, что было за ней, я нисколько не удивился. Скорее я даже ждал это. Я находился не в госпитале. Палата была словно отрезана от госпиталя и аккуратно перенесена в другое место. Я видел перед собой узкую полосу железной решетки, закинутую над чёрной пропастью. Мостик упирался в лифт, и я мог бы поклясться на Библии, что в госпитале таких лифтов не было. Я подошёл к лифту, ступая по скрипучей решетке, гнущейся под моей тяжестью. Свалиться вниз я не боялся – я не отрываясь смотрел на закрытую дверцу лифта, из-за которой доносились странные звуки. Детский плач... дружный насмешливый смех... крики боли... кажется, я слышал гудение мощного пламени, властвующее над всей этой какофонией. Едва я подошёл к лифту на расстояние шага, дверца услужливо раздвинулась, представив моему взору обычную тесную кабинку. На потолке горела мутная лампа, покрытая фекалиями насекомых. Приятный сервис. Внутри пахло чем-то кислым. Присмотревшись, я заметил, что на стенке нет кнопочной панели. Тем не менее, когда я вошёл в лифт, дверца тут же закрылась, словно механизмом управляла какая-то умная автоматика. Я услышал скрип натянувшегося троса над головой. Лифт тронулся с места, плавно спускаясь вниз. Я слышал рокот двигателя и чувствовал мерное покачивание, вызывающее приторную сладость в горле. Лифт нёс меня неизвестно куда. То есть... не совсем «неизвестно». Я-то знал, куда он меня привезёт. Туда, где суждено закончиться фильму, где обрывается плёнка. В никуда. Дверца открылась снова. Я увидел длинный тёмный коридор, который показался мне отдалённо знакомым. Паркет на полу... Эти обои на стенах... Синий прямоугольник окна далеко в конце коридора... Да, я всё это уже видел разок. И не где-нибудь, а в начальной школе Мидвич. С возвращением, дорогой друг. «КАБИНЕТ ГЕОГРАФИИ», – прочитал я на двери единственного кабинета в коридоре. Кабинет был открыт, и из его сумрачных недр исходил холодный воздух. Заходите, мистер Мейсон. Спасибо, что не опоздали. Внутри кабинет географии не изменился. Я увидел непроницаемо-чёрные окна и карту штатов в углу. Вот только все парты пропали – не иначе, пошли на списание. За исключением одной-единственной. Я, конечно, не мог быть ни в чём уверен, но полагал, что не сильно промахнусь, если скажу, что некогда за этой партой сидела и училась девочка по имени Алесса. Алесса Гиллеспи. На лакированной поверхности парты лезвием ножика были накарябаны не очень дружелюбные надписи, сплетающиеся друг с другом:
Я вновь услышал молящий голосок девушки: «Мама...» И сразу после – тихий рассказ Лизы в палате: «В Тихом Холме её редко кто не знает... Помешана на религии. Это началось, когда у неё сгорел ребёнок во время пожара в доме». «Ты была ужасным маленьким паразитом, Алесса, не так ли?» Буквы, вырезанные на дереве, вдруг зашевелились и потеряли форму. Я схватился за вспухающую голову. Кажется, в тот момент я впервые начал кое-что понимать... «Помешана на религии». «... следовали какой-то странной религии... Не христианство, нет – какой-то культ судьбы, связанный с чёрной магией». «... у неё сгорел ребёнок во время пожара в доме». «Отстань от меня!» «Иди домой... Воришка!..» Как я мог быть таким слепцом?! Ведь всё было ясно с самого начала! Лиза сама говорила мне, что Далия – религиозная фанатичка... но только забыла сказать, какой именно религии предана старая женщина. «Не христианство, нет». «... у неё сгорел ребёнок...» Я вспомнил шрамы и рубцы на всём теле девушки. Ужасные шрамы, после которых невозможно было остаться в живых. Но Алесса, похоже, таки умудрилась выжить. Подземная палата. Конечно. Мысли неслись с лихорадочной быстротой. Вот почему там была фотография девочки. Туда её и перенесли после пожара. И там девушка провела... месяц? Год? Два года? Пять лет? Скрытая от посторонних глаз, умершая для всех, неузнаваемо обезображенная, но в которой ещё теплились остатки жизни и разума... Каково это? Бог ты мой... Вряд ли я бы смог так быстро всё вспомнить и почти всё понять. Но мне помогала невидимая рука, мягко, но настойчиво толкающая мои мысли в верную сторону. Я посмотрел на исписанную грязную парту в непередаваемом ужасе. Этот ужас разительно отличался от боязни тварей, которые охотились за мной в ночи, отличался от страха за собственную жизнь, от беспокойства за Шерил. Он был в тысячу раз хуже. На доли секунды я испытал малую толику тех чувств, что пережила девушка по имени Алесса – вернее, она сама дала мне испытать их. Чтобы я понял. И мне хватило сполна. Я почувствовал, как у меня задрожали коленки и застучали зубы. Это как внутривенное вливание абсолютного вакуума. Мне пришлось опереться обеими ладонями о парту и закрыть глаза, чтобы не свалиться, как подкошенный. «Не надо, довольно, – шептал я обладательнице кабинета географии и всего, что меня окружало, – теперь я всё знаю... Довольно...» Конечно, я знал не всё. Я ещё не знал, что за пожар был в доме Гиллеспи и чем он был вызван, не знал, какая существует связь между всем, что происходило. Не знал, каким образом девушка сумела превратить город в девятый круг ада. Не знал, чего хотела от неё мать, тронутая на религии древних кровожадных богов. Думаю, Алесса сжалилась надо мной и не стала пихать в меня всё сразу, иначе мне бы вышибло крышу прежде, чем я успел бы сказать «Тихий Холм». Я вышел из кабинета географии, описывая невообразимые кривые по паркету. Наверное, если бы с меня тогда взяли анализ крови, то лаборанты сильно удивились бы и долго протирали очки. Я и впрямь чувствовал себя, как пьяный. Кровь бурлила в венах. Глазные яблоки выпирали из-под век и грозили с хлопком вылететь из положенных мест. В довершение всего с носа закапала кровь. А за кабинетом географии был госпиталь. Его сгнившие стены и лестницы с мокрыми ступеньками, вминающимися под подошвами. Я уже ничему не удивлялся. Осознавал только, что мне нужно найти в себе силы пройти через это кошмарное «нигде», чтобы достичь заветной цели. Но я и не представлял, через что мне предстоит пройти. Когда я ковылял мимо ординаторской, на меня из кабинета вывалилась медсестра. Я мельком увидел её спутанные чёрные волосы, остановившиеся зрачки и красный горб на шее, и быстренько дал деру. Разлагающиеся пальцы успели коснуться моей кисти. Я услышал вздох разочарования у себя за спиной. И почти сразу дверь ближайшей палаты вылетела под мощнейшим ударом. Я увидел силуэт низкой полноватой женщины в белом халате, победно вознёсшей над головой большой стеклянный шприц, предназначенный для инъекций в аорту. Внутри шприца плескалась коричневая жидкость. Такой укол мне сейчас не требовался, но объяснить это медсестре не было возможности. Я пустился со всех ног, почуяв, что этими двумя особами дело не ограничится. И оказался прав. Двери ломались и крушились одна за другой, и в образовавшийся проём лезли орды бывших работников госпиталя, одержимые жаждой крови. Я надеялся, что это всего лишь очередные призраки, созданные больным разумом Алессы... может, ТАКИМИ она видела медработников, делающих ей уколы, когда лежала при смерти и принимала всех за монстров... неужели это настоящие люди? Нет, не может того быть. Но Сибил... у неё ведь тоже был горб, как у всех этих! Стало быть... Топот ног у меня за спиной множился. Доктора и медсёстры уже теснили друг друга в тесном коридоре в стремлении добраться до меня и разорвать в клочья. Но количество не переходило в качество – я постепенно увеличивал разрыв. ОНИ это тоже видели, и нестройный гул вздохов и стенаний становился гуще. Я увидел впереди дверь выхода из госпиталя. Конечно же, не настоящая дверь, а лишь образ, отражение в том мире, где я находился. Хотя бы потому, что я не увидел следа пули, пущенной из пистолета Кофманна, на белой штукатурке над дверью. Стена была целехонькой. Ручка двери изменилась. Она превратилась в круглую медную втулку с выгравированной на ней печатью Самаэля. Мне такая реставрация была не слишком по душе, но что поделаешь. Я с силой крутанул втулку, отворяя дверь. Хор плачущих голосов за спиной стих. Я знал, что если обернусь, то увижу опустевший коридор. Но мне не хотелось задерживаться в этом жутком подобии госпиталя. Я хотел идти дальше. Чем быстрее я доберусь до донышка этого мира, тем лучше. Тем лучше для Шерил. И что, интересно, будет за этой дверью, мрачно подумал я. Подземная церковь? Торговый центр? Или... – Гарри?! – Лиза... В её голосе была радость и надежда. А в моём собственном я не услышал ничего. Ноль эмоций. И это меня испугало. Лизе вроде бы полегчало с той поры, когда я видел её в последний раз. Почти вернулся здоровый цвет лица, а дрожь исчезла. Она стояла, прильнув спиной к противоположной стене каморки. На голых стенах была только ржавчина – этим здешний интерьер исчерпывался. – Что случилось? – спросил я. Лиза не двигалась, и губы её беззвучно шевелились. Она смотрела прямо на моё лицо. В глазах слёзы, и они явно не были первыми: всё лицо Лизы было мокрым, на коже остались светлые борозды от ручьёв, текших по щекам. Насколько улучшилось физическое состояние Лизы, ровно настолько она была повержена духовно. – Лиза... Что с тобой? Я сделал шаг к ней, и тут девушку прорвало. Она резко вскинула руки и протянула их ко мне, но почему-то не оторвалась от своей стены. – Гарри! – закричала она визжащим голоском. – Я не понимаю... Почему все вокруг мертвы, а я всё ещё жива? Почему?! Я вспомнил орду медперсонала, которая только что гналась за мной, размахивая всем, что попало под руку. И промолчал. Мне было нечего сказать. – Я боюсь... – Лиза плакала навзрыд. – Помоги мне, Гарри... Я боюсь, что я такая же, как они... но просто не замечаю этого... В моём мозгу полыхнула белая вспышка. Я взглянул на Лизу новыми глазами: её нетвёрдая походка, остановившиеся глаза и сереющий цвет кожи... Я это видел. Видел у её коллег, которым повезло меньше. Господи, а теперь я смотрел, как на моих глазах эта девушка превращается в чудовище. – Лиза... – в ужасе прошептал я, пятясь назад. Лиза мучительно выгнулась, заставив себя отлепиться от стены, и я увидел, что на её шее, чуть выше лопаток, быстро набухает горб. – Будь со мной, Гарри. Пожалуйста!.. Я так испугана... Помоги мне, спаси меня от них... Лиза медленно шла в мою сторону, сгорбившись до самого пола. Я в животной панике шарил у себя за спиной, пытаясь отыскать исчезнувшую дверную ручку. Она... она одна из них... Мысль стучала в голове молотком, отметая всё прочее. Я так и не услышал последнюю мольбу Лизы, и её слова отскакивали от моих барабанных перепонок, зависая в воздухе. Лиза выпрямилась. И раскинула руки, чтобы обнять меня. А может, ждала, когда её обниму я... – Нет! – истерично заорал я и вжался спиной в дверь. Лизу всю передёрнуло, словно мои слова осыпались на неё градом пощёчин. Она остановилась и подняла неверящие глаза к моему лицу. Глаза были ещё живыми, я увидел в них невыносимую тоску, страдание и... обвинение. Лиза приоткрыла губы, чтобы что-то сказать. На её глаза вновь навернулись слёзы. Это было последнее мгновение её жизни. В следующую секунду прозрачные слёзы вдруг потемнели и свернулись, обретая алый оттенок. И по щекам вместо слезинки побежала уже капля густой тёмной крови. Лиза этого не замечала, она смотрела на меня... на меня... уже хищным взглядом чудовища, порождённого тьмой ночных закоулков. Кровь паучьими лапками потянулась по лбу из-под волос. В мгновение ока лицо девушки исчезло, покрытое сплошной пеленой крови. Остались только глаза, недвижные глаза мертвеца, и зрачок стремительно расширялся по мере того, как дух покидал её тело. Лиза упала на колени. Волосы на голове слиплись в жидкие красные пряди; кровь стекала по щиколоткам, забиваясь внутрь её изящных туфель. Странно, что я не лишился рассудка в тот момент. Потом она встала. Встала и пошла на меня с низким рычанием, опустив голову. Уже не Лиза, а кто-то другой, не имеющий с ней ничего общего. Дверь за мной пропала, оставив пустой проём. Но это уже было неважно. Как только я сделал коротенький шаг спиной и оказался вне каморки, дверь снова появилась. Даже не дверь, а стена. Она навечно замуровала Лизу в круге кошмара и боли, которую воздвигла Алесса. Лиза присоединилась к тем, кого боялась минуту назад. И в этом был виноват я. Только я. Разве не меня она просила, и не раз, остаться с ней и выпутать её из пут, которые охватывали её всё крепче? Разве не на меня она смотрела с вожделением и благоговением в тот момент, когда я с грохотом ворвался в её палату, как рыцарь на белом коне? Разве не мне она доверила всю свою жизнь и даже свою душу? И наконец... разве не ко мне она обращалась в последние секунды жизни, всё ещё надеясь хоть на какую-то помощь? Которую так и не получила. На её беду, рыцарь оказался суррогатным. Рыцарь заботился только о себе. Рыцарь отвёрг её в последний момент, забрав надежду и силы на сопротивление. Как только с моих губ сорвалось категоричное «нет», законы этого мира взяли верх, поглотив искорку, которая теплилась в ней, которая была ещё способна её спасти. Я стал убийцей дважды. Слишком много для одного вечера... Деревянные стены комнаты, в которую я попал, были сплошь исписаны чёрным химическим карандашом. Большинство надписей показались мне совершенно бессмысленными (попадались ещё и какие-то руны), но некоторые буквы всё-таки складывались в простые, но страшноватые словосочетания: «Дьявол здесь», «На помощь», «Убить маму». Да уж, Алесса вряд ли обожала свою шизанутую мамочку. Я без интереса посмотрел на вновь изменившуюся обстановку и пошёл вперёд, к видневшейся в глубине комнаты двери. После всего, что случилось, мне было всё равно. Я бы не удивился, даже если оказался в покоях Папы римского. В углу комнаты стоял низкий столик. Под ней, забившись в самое глубокое место, хныкала девочка. Школьная форма на ней была поменьше, да и сама она не вышла возрастом – лет восемь-девять. Она скрывала от меня своё лицо, уткнувшись носом в накрахмаленную манжету, но я узнал её. Вот так Алесса Гиллеспи выглядела лет пять назад. Ещё до того, как познакомилась с жаром огня... но и тогда её жизнь была не сахар. Иди домой, воришка, тебе здесь делать нечего. Ей ничего не оставалось, кроме как залезть под спасительный покров столика, туда, где никто не насмехался над ней, не бил и не заставлял совершать непонятные и страшные вещи... Мысль мелькнула мимо и рассыпалась. Призрак девочки исчез, оставив меня одного. Дверь напротив меня скрипнула и отворилась сама собой. Я прошествовал в проём с замиранием сердца. Что на этот раз? Восставшая Сибил, жаждущая мести? Мёртвые собаки с текущей из пасти слюной? Иглы под ногти? Дыба? Ничего этого не было. В наглухо изолированной комнате находился только видеомагнитофон, лежащий под старым телевизором. На чёрной пластмассе корпуса в одеянии из пылинок лежала видеокассета. Такие вещи были в диковинку в семидесятые годы, но уже не удивляли до обморока. Видать, прогресс дошёл и до Тихого Холма. На панели замигал красный огонёк. Я знал, что должен сделать. Я не хотел этого, но выхода не было. Кассета беззвучно юркнула в прорезь под нажатием моих пальцев. Экран замерцал синим сиянием. Я ждал уготованной мне участи, тупо глядя на перемежающиеся черно-белые полосы. Раздался щелчок, и изображение пошло. До того плохого качества, что я поначалу ничего не разобрал. Какая-то смутная тень, маячащая в середине... Сквозь шипение из динамиков я слышал осколки слов и фраз, из которых никак нельзя было слепить что-либо вразумительное. Но потом картина стала чётче, и я узнал ту, которая несколько минут назад просила меня о помощи, исходя кровавыми слезами. Лиза на экране сидела за каким-то столом, уткнувшись лицом в руки. Я не видел её лица – только волосы, рыжие и прямые, которые падали на плечи. В своей сестринской форме. Лиза, кажется, плакала – а может, это дёргалось само изображение. Её голос доносился до меня хрипло и искажённо: – ... всё ещё необычно сильный жар... не могла прощупать пульс... Она кому-то рассказывает? Я не видел человека, который сидел по эту сторону объектива. – ... но она всё равно дышит, очень тяжело... Почти вся кожа обуглена. Когда я меняю бинты, вижу только кровь и гной... Значит, Лиза ухаживала за Алессой, когда её принесли в госпиталь, обескураженно подумал я. И ей это давалось нелегко. Она была слишком чувствительна, чтобы день за днём видеть невыносимые страдания девочки. Изображение опять начало заносить «снегом». Голос отдалился: – Почему? Что ещё удерживает этого ребёнка живым?! Лиза окончательно исчезла за грядой помех, и последнее, что я услышал, был её отчаянный выкрик: – ... не могу больше терпеть... пожалуйста!.. Плёнку зажевало. В недрах аппарата послышался режущий звук, и экран погас. Впрочем, ему незачем было больше работать. Своё дело он сделал. Я поднял голову. Только что впереди была стена. Теперь там появился разлом. Не широкий, но я мог протиснуться. «Алесса... Почему ты так жестока?» Лиза жалела её, хотела помочь. Она сделала всё, что от неё зависело, чтобы облегчить страдания Алессы. И вот... благодарность. Девушка превратила её в чудовище. В то время как я спокойно разгуливал по её внутреннему миру, рассматривая записи и расстреливая людей. Несправедливо... Подойдя к разлому, я увидел за ней свет от тусклой керосиновой лампы. Посреди комнаты стояла железная койка с ремнями для умалишённых. Но человек, который лежал на койке, не был похож на умалишённого. Не кричал, не вырывался, даже не шевелился. Лицо было старательно прикрыто куском белой ткани, но я увидел руку пациента, выглядывающую из-под покрывала. Лучше бы не видел. ЭТО походило скорее на фаршированное желе, чем на человеческое тело. Пока я боролся с потугами к рвоте, откуда-то справа зазвучал спокойный женский голос: – Что ж, всё идёт согласно плану. Пока он находится в чреве, он надёжно защищён. Далия Гиллеспи. Это была она. Она сожгла собственную дочь... теперь стояла в палате, где Алесса лежала полуживая-полумёртвая, и довольно потирала руки. – И когда он выберется? Это уже другой голос, мужской. Густой бархатный баритон, в котором сквозят металлические нотки. Где-то я слышал эту сухую речь с мэнским выговором. Я прижался глазом к проёму, но так и не смог никого увидеть. Хотя угол обзора вроде был шире некуда. – Есть проблемы, – сказала Далия. – Половина её души потеряна. Вот почему он пока недвижим. Нужно ждать, пока обе половинки снова не сольются и душа не перестанет скрываться под внешней оболочкой. О чём они говорят? И, чёрт побери, где они сами?! Внезапно я понял. Я не видел разговаривающих, потому что их здесь не было. Это были не люди, а призраки. Отпечаток давно минувших событий, сохранённый в памяти Алессы. И я сейчас становился свидетелем разговора, который, быть может, происходил многие годы тому назад. И я наконец узнал мужчину. Да, я уже слышал этот говор, но во время наших недавних встреч Кофманн был напуган до оседания голоса, поэтому я не сразу узнал обычный тон доктора. – Ты хочешь сказать, что это не сработает? Мы так не договаривались! В голосе Кофманна слышалось разочарование и возмущение. Далия поспешила её успокоить: – Нет. Нужно просто немного выждать. Не бойся, обещание не будет нарушено. Чёрт знает что! Я не понимал ни слова. Мой взгляд снова зацепился за изжаренную руку, но на этот раз я смог увидеть сквозь почерневшую кожу поверхность ржавой больничной койки. Ещё один призрак... – Но ведь сейчас она очень слаба, считай что её почти уже нет, – Кофманн заговорил более спокойно, – долго мы ждать не можем. Если у нас не получится найти эту половинку души... – Всё будет, – Далия уверенно прервала доктора. – Ребёнок, в котором заключена половина души, сейчас чувствует боль... и зов – зов Тихого Холма. Зов приведёт его туда, куда нужно, и когда нужно. – Но это будет нескоро, – Кофманн говорил полувопросительно-полуутвердительно. На том диалог кончился. Обожжённое тело, лежащее на койке, поблекло, затуманилось в свете лампы и исчезло. Исчезли и голоса. Убедившись, что никого не осталось, я пролез через проход... ... и увидел печать Самаэля во всю стену. Не красную, а чёрную. Печать светилась темнотой – именно так, не светом, а темнотой. Она пожирала остатки лучей, которые задержались в комнате. Отсюда не было выхода. Панически обернувшись, я увидел, что исчез и проход. Стены потекли вниз, как краска, расплесканная на стекле. За ними были голые остовы красноватых решёток. «... жители следовали какой-то странной религии... Они старались вызвать древних богов города...» «... древних богов...» Я громко застонал и схватился за голову. Всё время, с самого начала, я шёл к Абсолютному Пониманию. Собирая правду по клочьям, теряя близких и друзей, но упорно пробираясь через заросли терновников. И желанная цель настигла меня здесь. Я понял всё. Может, понял не я, может, меня ЗАСТАВИЛИ понять – но дела это не меняло. Было слишком поздно. Истина влилась в меня. Я вспомнил Шерил, напряжённо вглядывающуюся в темноту города сквозь лобовое стекло. Я снова увидел её тонкий пальчик, указывающий на размытую фотографию, когда она говорила: «Где это?». Увидел задумчивую морщинку на её гладком лбу. Я услышал обрывок только что подслушанного разговора: «Ребёнок, в котором заключена половина души, сейчас чувствует боль... и зов – зов Тихого Холма». Я увидел себя, склонившегося над картой и рисующего маршрут в Тихий Холм. Увидел, как задрожал карандаш в пальцах, когда я понял, что это те самые места, где мы с Джоанной некогда нашли Шерил. Увидел блестящий свёрток, лежащий у обочины... Вот она, желанная правда. Радуйся, Гарри, и торжествуй. Шерил... моя дочь. Она и была той самой, в которой была заключена «половина души». Семь лет назад... да, семь лет назад жители Тихого Холма с ужасом прочитали в газетах о страшном пожаре в доме Гиллеспи. Пожар унёс с собой совсем ещё юную жизнь, жизнь семилетней девочки по имени Алесса. Прискорбный случай. Но такова жестокая реальность. На том все и сошлись. На том и заканчивалась история. Но была оборотная сторона событий. Продолжение, о котором мало кто знал. После пожара под покровом ночи из дымящихся горячих обломков странные и злые люди вытащили обугленное тело. В Алессе ещё теплилась жизнь... Они отнесли её в госпиталь Алчемилла и спрятали в подвале, где она провела не один год в выжженной пустыне кошмара. Они не лечили её, она была просто нужна им... Но они никак не могли сотворить с ней то, что задумали. Не получалось. Тогда мать девочки поняла, что совершила ошибку. Но понимание пришло слишком поздно. Вторая половинка души Алессы, отделившаяся от неё, когда огонь пожирал тело, была для культа уже безнадёжно утеряна. Она была увезена за десятки миль Гарри и Джоанной Мейсонами. Они дали этой половинке имя – Шерил, – и любили, как свою родную дочь. Но Далия знала, о чём говорила. Прошло семь лет... и однажды ночью, лёжа в своей кроватке и считая трещины на потолке, Шерил услышала зов. Она не понимала, что с ней происходит, и это её пугало. Болезненно-свербящее чувство подняло её с постели и заставило подойти к окну, туда, где ей в лицо улыбнулась далёкая луна. Шерил увидела пустую улицу, покрытую мраком, редкие огни автомобилей... и город, что находился далеко-далеко от нашего дома. Город, расположенный близ озера Толука. Зов Тихого Холма. Шерил вернулась в этот туманный город, чтобы воссоединиться со своей половиной, которая всё эти годы тихо мучилась, прикованная к железной койке. И когда после аварии отец лежал без сознания, она тихонько выбралась и... ушла. Ушла к Алессе. Спустя семь лет ритуал, проведённый над дочерью Далии Гиллеспи, наконец начал давать плоды. Только что это за плод? К сожалению, я знал ответ и на этот вопрос... Лиза говорила, что ОНИ старались вызвать древних богов города. Я сам слышал слова Далии у койки Алессы, и она говорила о зародыше, хранимом в Алессе и зачатым в огне того бушующего пожара – о том, что пока вторая половина души Алессы не будет найдена, зародыш будет лежать без движения. Они хотели вернуть его. Вернуть Бога этого города. Который был здесь с незапамятных времён, но теперь ушёл. Я сомневался, что этот Бог способен привнести в наш мир хоть каплю чего-то светлого. Алесса понимала это тоже. И сопротивлялась, пока могла, метаясь по всему городу, чтобы Шерил не нашла её. Она тоже не хотела воссоединения. Но хитроумная комбинация Далии сработала отлично. Я сам, собственной персоной, помог женщине поймать дочь и силой отнести туда, куда уже всё было приготовлено для рождения Бога. Туда, где должны были умереть и Алесса, и Шерил. Два убийства я совершил... но, похоже, это было далеко не всё. Время остановилось. Стены из решёток, окружавшие меня, пали, и я увидел, что стою в тесной комнатке без окон. На столе горела лампа, освещая коллекцию бабочек, нанизанных на иголки, которая висела на стене. Рядом была детская кроватка, аккуратно заправленная. Этажерка с книгами (наряду с «Затерянным миром» и «Алисой в стране чудес» я увидел много старинных книг в бесцветных обложках, на которых были видны странные символы). Шкафчик... Ситцевое платьице, одиноко висящее у кровати. Кто-то грубо раскидал по полу кипу тонких тетрадей, исписанных каракулями. Тут и там валялись игральные карты. Это была комната Алессы. Самая глубинная точка, сокровищница её внутреннего мирка. Я достиг её. Да, теперь я знал всё. Иначе бы меня сюда не впустили. Я присел, с содроганием раскрыл первую тетрадь. Корявые рисунки, так похожие на те, что любила делать Шерил. Но мрачные и жестокие. Вот человек с двумя головами... Страшилища, которые мне и не снились. Я вздрогнул, увидев изображение пчелы с человеческой головой, кишащей могильными червями. Так я и знал. Все эти монстры... Конечно, их не было на самом деле. Их вообразила Алесса и поместила в мир кровавого кошмара, созданный ею. Нет, подумал я, уронив тетрадь обратно. Не ею. Алесса не главная виновница всего, что случилось... Это ОНИ. Свита Далии Гиллеспи. Те нелюди, которые правили в Тихом Холме, пичкая туристов наркотиками и сжигая маленьких девочек, чтобы вызвать каких-то богов. Из-за них всё и началось. Дверь, которая была впереди, громко щелкнула, сорвавшись с замка. Я даже не поднял головы. Эта дверь вела к полю Армагеддона. Шерил... Я знал, что она за этой дверью. Не знаю как... но я это чувствовал. И ещё чувствовал присутствие там чего-то очень опасного, даже противного. Может быть, это было то, что они называли «Богом». Но я должен был открыть эту дверь. Достаточно этой ленивой болтовни. «Богом» я не являлся, но собирался спасти её. Нет, не её... их всех. Ради Шерил. Ради Сибил. Ради Лизы... Я открыл дверь. Длинная лестница вела вниз. И я начал спускаться. Спускался, спускался и спускался... Я чувствовал себя букашкой, ползущей по бесконечной веренице мачты. И ещё я слышал вокруг себя голоса, носящиеся в пустоте. Голос женщины и девочки, которой было тогда всего семь лет. Голоса прорезали толстую ткань времени, чтобы влиться в мои уши. «Нет! Нет, я не хочу!..», – сквозь слёзы. «Делай то, что говорит мама», – это Далия. Всё такая же, как и сейчас, две с половиной тысячи дней спустя. «Нет... Я не хочу делать это!» «Прекрати, Алесса. Ты же знаешь – то, что ты сделаешь, принесёт всем долгожданное счастье. И тебе в том числе». «Но, мама... Я просто хочу быть с тобой. Только вдвоём... Пойми, прошу тебя, как ты не можешь понять...» «О да, я поняла. Возможно, мама и в самом деле была неправа», – от ядовитого ехидства в голосе Далии я заскрипел зубами. «Мама?» – оживилась Алесса. «И почему я раньше об этом не задумывалась? Ведь твоё согласие нам совсем не обязательно. Время пришло, нет причин ждать больше... Я могу сделать это сама». «Мамочка!» – вопль нескрываемого ужаса. Кажется, Далия её куда-то тянет. «Ма-а-ма!..» – и всё затихло вдали. Звуки стихли, остался только лязг железных ступенек под ногами. Я шагал дни, ночи, года, прежде чем увидел далёкий свет. Свет рос, превратившись в пылающий факел. Я увидел знакомую круглую решетчатую арену, в центре которой темнела печать Самаэля. Но на этот раз здесь меня ждал не раздельноголовый монстр, а кое-что похуже. – Далия Гиллеспи, – сказал я. Женщина, стоящая у инвалидной коляски, довольно кивнула: – Верно. Я знала, что ты найдёшь сюда дорогу. На инвалидной коляске лежал труп. Это был уже совершенно точно труп. Грудь не вздымалась, обожжённые руки не подрагивали, картонные веки были сомкнуты навека. Я не мог оторвать взгляд от жуткого зрелища. Она... умерла? Но нет же. Вот она, Алесса. Покорно сидит на коленях перед коляской, понурив голову. И отблески огня играют на её чёрных локонах. Но кто тогда... – Где Шерил?! – прокричал я. Хотел броситься к Далии и схватить ненавистную сумасшедшую за шею, но не смог двинуться с места. – Что ты с ней сделала?!! – О ком ты говоришь? – деланно удивилась Далия. – Дай подумать... Ах да, Шерил. Думаю, она вернулась к той, от кого некогда отделилась. Разве не видишь? Она здесь, перед тобой. И указала на Алессу. Я почувствовал, как у меня задрожала челюсть. ЭТО? ЭТО Шерил? Как такое возможно?! Я опоздал... – Это абсурд, – простонал я, и мир перед моими глазами угрожающе накренился. – Ты единственный, кто так думает. Нет, она не шутила... Далия... она что-то сотворила с моей девочкой. Что-то необратимое. Вдруг я подумал об убийстве. Это же так просто – сделать пару шагов, сжать кисти на дряблом горле и держать, держать, пока из тела не вылетит вся дурная жизнь. Как тогда Сибил душила меня. Я уже убил поневоле трёх... и ещё одна жизнь на моей совести ничего не значит. Пусть потом будет, что будет. Пусть меня посадят, пусть пестрят сенсационные заголовки («ПОПУЛЯРНЫЙ ПИСАТЕЛЬ ТРИЛЛЕРОВ ОКАЗАЛСЯ ЖЕСТОКИМ УБИЙЦЕЙ»), хотя... Не посадят. Я всё равно не доживу до рассвета. Но эта пара шагов стала для меня многокилометровой пропастью. Я только и смог сделать, что выкрикнуть ей в лицо, брызнув слюной: – ПОЧЕМУ? Почему ты эта сделала?! Далия ухмыльнулась, и это было самое страшное выражение на человеческом лице, что я когда-то видел. – Это были долгие семь лет. Все семь лет Алесса была жива. Страдание души хуже смерти – она была заперта в вечном кошмаре, от которого никогда не проснётся. Но так и должно было быть... мы преднамеренно растили её в кошмаре. Без боли и страданий она не смогла бы выполнить своё предначертание. Кем надо быть, чтобы спокойно вести такую речь, думал я. Кем? А вот как раз той, кто стояла передо мной – худой стареющей женщиной в серой шали, местной достопримечательностью Тихого Холма. Алесса, которая сидела на коленях, не шевелилась. Кажется, она вообще не слышала нашего разговора. Алесса, лежащая на инвалидном кресле, не шевелилась тем более. – Все эти годы, – говорила Далия, – все годы Алесса ждала Рождения. Наконец-то он пришёл. Время радоваться... Все будут освобождены от боли и страданий. Спасение уже близко. Внезапно я почувствовал свободу в ногах. К телу вернулась удивительная лёгкость. Я снова мог двигаться, но пока Далия этого не замечала в горячке своей проповеди... Я незаметно придвинулся ближе, разжимая взмокшие ладони. Спасение уже близко, говорит она. Что ж, пусть так. Но она этого не увидит. – ... день Суда. Всё наше горе будет смыто, мы вернёмся в истинный рай... Происходило что-то странное. На арену налетел ветер, и пламя всколыхнулось. Я почувствовал, что воздух начинает быстро нагреваться. Во мне возрастало какое-то давящее ощущение, мешающее дышать... Но мне было наплевать. Я собирался довести до конца одно дело. – ... и моя дочь станет Божьей матерью! Далия резко вскинула руки вверх, к тёмному небу «обратной стороны». И небо откликнулось на её жест. Девушка, сидящая на коленях, внезапно взорвалась буйным молочным светом. Я увидел слепящие осколки, пролетающие сквозь моё тело, не причиняя ни малейшего вреда. Далия стояла по-прежнему, протянув руки к небу. А между тем я, вмиг забывший о том, что собирался совершить убийство, во все глаза смотрел на женщину, которая появилась на месте прежней. Не уверен, что её можно было назвать Алессой... Это была Богоматерь. – Что за чёрт? – прошептал я, и высокая женщина, излучающая ослепительный свет, улыбнулась. Она словно была вся соткана из миллиардов крохотных источников белого сияния. От Алессы у неё сохранилось лицо, повзрослевшее на многие года... и ничего больше. Её улыбка была одновременно завораживающей и пугающей. Женщина не шевелилась, просто стояла на месте, став живым факелом, и белоснежное газовое платье на ней колыхалось под ветром, который гулял по арене. – Шерил? – неуверенно спросил я. Почему – не знаю до сих пор... Вместо ответа я услышал сухой треск выстрела у себя за спиной. «Паф!» Далия, окаменевшая стоя, вдруг пронзительно вскрикнула и повалилась на решетчатый пол. Богоматерь не сдвинулась с места, но я почувствовал накатившую из неё волну холода, которая накрыла меня с ног до головы. «Вот так! – восторженно вскричал я в мыслях, глядя, как Далия корчится на полу. – Давай ещё один выстрел!». Что-то пошло не так... Я оглянулся. Человек в сером костюме стоял у края арены, держа в руках дымящийся пистолет. Костюм уже не был чистым и гладко отутюженным, как раньше – тут и там на нём темнели уродливые пятна. Но маниакальная аккуратность доктора Кофманна от этого ничуть не терялась. Он по-прежнему представлял собой образец собранности: чемоданчик в левой руке, лицо угрожающе насуплено, глаза смотрят спокойно и уверенно. – Кофманн? – удивлённо спросил я. Доктор проигнорировал меня. Он сделал шаг вперёд, не опуская ствол, направленный на Далию: – Оставь всё, как есть. Далия подняла голову. На её правом плече расплывалась кровь – доктор, похоже, намеренно метил не смертельно. Так или иначе, старая женщина была в сознании. Но полностью обездвижена. Она могла только с ненавистью смотреть на Кофманна, силясь подняться на корточки. Получалось, скажем прямо, плохо. Её лицо перекосила гримаса. Она всё поняла. – Я не допущу этого, – холодно отрезал Кофманн, по-прежнему не обращая на меня никакого внимания. Палец плотно лежал на взведённом курке. – Меня никто не сможет использовать. Никогда. У тебя ничего не выйдет. Далия хрипло рассмеялась, оставив свои потуги встать: – Твоя роль сыграна. Ты больше не нужен. Вот ты стоишь здесь – и думаешь, можешь что-либо изменить? Ха! Уже поздно, дорогой, поздно! – Хм, наглеем, да? – Кофманн криво усмехнулся. – Ты на самом деле так думаешь? Тогда почему бы тебе не посмотреть вот на это и немножко остыть? Руки его сделали быстрое неуловимое движение. Я так и не понял, откуда появилась бутыль с красной жидкостью. Кажется, доктор извлёк её из кармана пиджака. А может, из рукава. Но я знал эту бутыль. Именно её я достал из бензобака мотоцикла в мотеле «Герби». Доктор её у меня отобрал, пригрозив смертью. Я думал, что там наркотики. Но ошибался. Потому что никакие наркотики не заставили бы Далию Гиллеспи измениться в лице и отчаянно рвануться в сторону доктора, превозмогая боль в раздробленной ключице: – Аглаофотис!.. Господи, я думала, что избавилась... – Да неужели? – доктор явно упивался собственной сообразительностью. Но не забывал держать ползущую женщину на мушке. – Всё, что нужно было сделать, это оставить в легкодоступном месте маленькую порцию, чтобы ты нашла и успокоилась на этом. И тут – вуаля – и в самое нужное время появляется нетронутый запас. Неплохо, да? Ты такая простушка. Он повернул голову и внимательно посмотрел на Богоматерь, по-прежнему покорно стоящую на месте и выслушивающую перипетию бывших союзников. Нет, всё-таки кое-что у неё сохранилось от Алессы, кроме внешности. Например, безнадёжность. Доктор в последний раз покачал головой и размахнулся бутылью. Жидкость внутри сверкнула, как кровь. – НЕТ!!! – закричала Далия замогильным голосом. – Остановись! Но Кофманн не остановился. Бутыль выскользнула из его руки, описывая в воздухе грациозную кривую. Мне казалось, что хрупкая стекляшка повисла в воздухе навечно: так медленно она преодолевала свой путь, приближаясь к эпицентру неземного сияния. Но вот она долетела до Богоматери, которая и не пыталась увернуться... коснулась её груди... По поверхности стекла побежали чёрные трещины, и через них начала сочиться заветная жидкость. И едва первые капли упали на Богоматерь, я услышал её мучительный, душераздирающий крик. Арена под ногами дрогнула. Мы все это почувствовали. Богоматерь упала; она билась на полу, и красные потёки аглаофотиса заливали её всю, проникая под кожу. Лицо женщины исказилось; крик, издаваемый ею, давно перешёл в надрывный звук сирен. Кричала и Далия – я различал её волчий вой даже сквозь крики Богоматери. Кричал Кофманн. Даже он в тот момент визжал, как резаный поросёнок. Наверное, кричал и я сам... Сияние померкло. В глубине души я испытывал громадное облегчение. Той женщине, что валялась у стойки факела, теперь вряд ли подходило определение «Богоматерь». Никакого Бога. Никогда. Едва успев так подумать, я увидел, как белая ткань платья у неё на спине медленно рвётся пополам, и на свет вылезают мохнатые когтистые лапы. – Что за чертовщина? – недоумённо спросил Кофманн, отступая назад. – Почему это не сработало?.. Далия разразилась счастливым каркающим смехом. Она истекала кровью, лицо её синело от потери крови, но она дождалась. Дождалась желанного Рождения. Лапы победно рвались наверх. Женщина пала лицом вниз; спина её развёрзлась, чтобы выпустить из чрева неведомого паразита, заселённого туда кровавым ритуалом семилетней давности. Они называли его Богом. Но я видел, что никакой это не Бог. Впрочем, даже если это был Бог, то вполне закономерно... Этот кошмарный мир нуждался в таком же властителе, как и он сам. Бог, Самаэль, демон, средоточие зла. Это был он. Окончательно освобождённое от бренной плоти инкубатора, новорождённое существо замахало гигантскими перепончатыми крыльями и взвилось вверх, чтобы обозреть свои владения. Тело напоминало летучую мышь, но голова сильно смахивала на козлиную. Такая же пара длинных рогов и заострённый бородатый подбородок. Хотя... может, правильнее было сказать, «Богиня»? По крайней мере, я успел увидеть женские груди у чудища, прежде чем оно не обрушило факел. В наступившей страшной темноте над нами зажглись красные огоньки злобных глаз. Далия плакала и смеялась. Она никак не могла поверить своему счастью. Всё так, как она хотела. Бог родился. И никто не смог помешать – ни глупец писатель, ни хитрюга доктор. Она победила. Что ж, пора было вкусить плоды ТАКОЙ победы. Я увидел, как зрачки красных глаз сместились к центру арены и остановились на старой женщине, стоящей на корточках и выкрикивающей слова молитвы. Зрачки посмотрели на неё и недобро расширились. В следующую секунду из пасти Бога полыхнула оранжевая молния, разветвлённая на десятки огненных бичей. И Далия оказалась в центре этого смертоносного дождя. Вспыхнула, как спичка. Ещё несколько секунд мы могли видеть, как человек танцует последний танец в вихре огня, и... Невероятно – она продолжала смеяться. Она всё равно была счастлива. Но следующий град молний обратил её в пыль, в Великое Ничто, и Далия Гиллеспи, мать Богоматери, перестала существовать. Сие было высшей милостью рождённого Бога. Крылья хлопали, и хлопали, и хлопали. В какой-то момент я поймал на себе взгляд Его глаз. Он отлично видел во тьме, изучал меня, как насекомое под лупой. Я увидел, как Он снова открыл пасть, и внутри между гнилыми зубами заплясали разноцветные ростки грядущей молнии. – Шерил, – сказал я и шагнул к Нему. Глаза недовольно нахмурились, не выпуская меня из виду. Но пасть закрылась. Я сделал ещё шаг... Бог отпрянул назад. «Уходи! – услышал я Его грозный рык в голове. – Я дарую тебе жизнь. Уходи!» – Как бы не так, – процедил я и приблизился к Нему ещё на шаг. На этот раз Он не сдвинулся с места. – Шерил... Ему не нравилось, когда Его так называли. Но я обращался не к Нему. Я обращался к своей девочке, которую потерял навсегда. – Я знаю, что ты в Нём... «Уходи!». С пасти сорвалась мощная молния и ещё раз вгрызлась в прах Далии Гиллеспи. Последнее предупреждение. Но я не остановился. – Шерил, я люблю тебя. Даже сейчас, когда эта уродина мешает нам видеть друг друга. Ты же меня сейчас слышишь, верно? Я прошу тебя, пожалуйста... Дай мне шанс. Дай папе шанс убить Его. Ради всех нас. Ранее слова не находились в нужное время. Но сейчас было легко. Они сами слетали с губ и проникали прямо в мозг Бога раскалёнными спицами, пробуждая мою дочь, запертую там. Я подбирался к Богу. Красные глаза заволокло туманом. – Шерил... Сделай это. Помоги мне. Прошу... «Нет! – взревел Он и разинул необъятную пасть. – Тебе не одолеть меня! Нет никакой Шерил! Ты УМРЁШЬ!» «Нет никакой Шерил!» – Есть, – ровно сказал я. – Она есть. И бросился с голыми руками на Бога. Потому что почувствовал ЕЁ присутствие. Шерил каким-то образом удалось подчинить себе Его... но ненадолго. Она была слишком слаба. Моя дочка. Я схватил Бога за задние лапы и потянул к себе. Тощее тело было почти невесомо. Крылья судорожно забили по воздуху. Пасть ощерилась. Крохотная искра скользнула к моей кисти, и я почувствовал звенящий удар по всему телу. «Ну же!..» «Папа, давай!» Я ударил Бога. Кулак упёрся о костлявую грудину. Следующий удар был сильнее, но ничем не повредил существо. Нужно добраться до головы... Мучительно медленно я вытягивал Его к себе. Улучив момент, когда правое крыло распласталось по земле, я крепко наступил на него ботинком. Так будет легче... Ещё одна маленькая молния. Она угодила мне в лопатку. Взгляд рассыпался белой крупой, но я не выпустил Бога из рук. Не имел права. Это было наше дело с Шерил, и я не мог позволить в себе впустую израсходовать её усилия. Вот она, козлиная голова! Я ухватил Бога за короткую шею. Красные, как угольки, глаза глядели на меня, изрыгая бездонную злобу и – да! – страх. Он боялся. Он боялся умереть. И я... «Папа, я больше не могу!» «Держись, Шерил...» Я ударил Бога по голове. И ещё раз. Ничего не происходило. Он был неуязвим. По крайней мере, для меня. Я не мог ничего ему сделать. – Не может быть, – хрипел я, стараясь выдавить Ему глаза. Но пальцы не дотягивались. Силы иссякали. У меня и у Шерил. «Пап... Я не...» Мышцы Бога под слизистой кожей налились силой. Они взбухали, твердели, превращая меня в бессильную букашку. Меня с силой швырнуло в сторону. Ещё паря в воздухе, я увидел, как Бог снова взлетел над ареной. Сильный, могущественный... бессмертный. Потом я ударился головой о колонну факела, которая лежала на полу, и потерял способность соображать. Конец? Поражение? Теперь оставалась только милосердная молния, которая должна была наконец отправить меня в вечный покой, лишив боли и страданий. Я ждал. «Вставай». Молнии не было. Вместо этого я услышал, как Бог вдруг перестал хлопать крыльями. Он спускался обратно на арену. Что случилось?.. «Вставай, тебе сказали». Хмурый голос молодой девушки. Не Шерил. Это говорила Алесса. В бой вступила третья сила. Самая могущественная. Я поднялся на ноги, не обращая внимания на боль. Мне так сказали. Я должен был встать. «Сделай это». Бог дрожал на земле, как побитый щенок. Голова прижата к решетчатому полу, крылья вдавило так, что на их поверхности стали видны сетчатые узоры. Грозный владыка валялся под моими ногами, издавая тихое жалобное поскуливание. Пресмыкающееся... «Надолго меня не хватит. Убей Его». В голосе Алессы не было эмоций. Только голый бездушный приказ. Деланный. И я, презренный трус, испугался. Я видел глаза Бога, налитые кровью, которые не предвещали мне ничего хорошего... и стоял на месте, чувствуя дрожь в коленках. Я не мог. Я боялся подойти к этой твари. Правое крыло отлепилось от пола. Зашевелилось, затрепетало левое крыло. Рога дёрнулись вверх. «Ну папочка!» Шерил. Она тоже была здесь. И её голосок решил всё. – Нет! – истерически закричал я и обрушил ботинок на козлиную голову с трясущейся бородкой. – Нет! Нет! Нет! Я давил Бога, как слизняка. Поднимал и снова опускал ботинок. Он отчаянно пытался высвободиться, взлететь и напустить на меня свору молний-прислуг... но, заключённый в железные объятия Алессы и Шерил, был ни на что не способен. Я кричал и давил. Как во сне ощущал, что череп существа проломился и я вминаю в голову Его мозги. Подошва стала мокрой и липкой. Глаза, излучающие демонический красный отблеск, медленно потухли, и в них влилась пустота. Но я продолжал громко всхлипывать и давить мёртвое тело. Я не мог остановиться. Наконец я закончил, и, тяжело дыша, осадил назад, дабы полюбоваться результатом своих трудов. Вонючее тощее тело мотылька-переростка. И ничего больше. Бог... Когда я начал отворачиваться от поверженного противника, он вдруг вспыхнул белым огнём. Я закричал. Конечно, это не могло закончиться так просто. Это отвратительное существо было бессмертно, он явился в наш мир навеки, чтобы сеять смерть и разрушение. Я зря выдыхался, выпуская на решётку Его мозги. Он сейчас встанет и... Но нет. Тело Бога просвечивало насквозь, а сам он лежал без признаков жизни. Я мог видеть кровеносные сосуды внутри него, которые опутывали всё – туловище, лапы и крылья. Свет рос, множился, он пожирал мёртвое тело. Я зажмурился, чтобы уберечь глаза от режущего сияния, а когда вновь поднял веки, уже не увидел Бога. Он ушёл туда, откуда пришёл. На его месте в самом центре знака, именуемого Печатью Самаэля, еле дышала женщина в длинном белом платье, запачканном кровью. Богоматерь умирала. Это я понял сразу. Воздух со свистом вырывался из её лёгких, грудь медленно вздымалась и опадала. Но она была в сознании. Женщина смотрела на меня со странно умиротворённым лицом и сказала всего одно слово, от которого меня бросило в жар и холод: – Папочка... Так выглядела бы Шерил, доживи она до тридцати лет... Женщина надрывно закашлялась, и капли крови упали на её подбородок. Видно было, что её так и тянет в вечное небытие, но она сопротивлялась. И протягивала мне руки, словно ждала помощи или... ... что-то давала. В её руках я увидел запеленованного ребёнка, сотканного из частиц света. Секунду назад его не было. Богоматерь давала ребёнка мне. Не вполне осознавая, что делаю, я опустился на корточки и взял крохотное тёплое существо. По моему лицу безостановочно текли слёзы. Ребёнок спал и сладко причмокивал губками. Как только ребёнок перекочевал в мои руки, женщина испустила громкий вздох и наконец упала на холодный железный пол. Теперь она покоилась внутри кровавого треугольника, вписанного в круг. «Это конец?» Словно в ответ на мою мысль, с неба сорвался первый комок огня. Он прорезал извечную темноту неба и шлёпнулся рядом с моими ногами, раскидав вокруг золотистые искры. Решётка обуглилась и оплавилась. И началось. Огненный дождь с нарастающей силой обрушился на арену, превращая её в дырявое сито. Огни низвергались с невообразимой высоты, как бичи божии, ниспосланные, чтобы уничтожить этот мир кошмара. Но, странное дело, они не попадали ни в меня, ни в Богоматерь, ни в Кофманна, который стонал где-то позади. Они уничтожали мир, но не тех, кто в нём находился. Последним жестом женщина, которая когда-то была Алессой и Шерил, указала куда-то направо, и там над горизонтом тотчас вспыхнул синий огонь. Как звезда Вифлеема, указующая путь. Женщина слабо повела головой в сторону огня, повелевая мне идти туда. И закрыла глаза. Я увидел, как тело стало прозрачным и сквозь него можно видеть языки пламени, которые полыхали внизу, под решёткой арены. Я опустил взгляд на малыша, которого держал в руках. Пальцы дрожали так, что я мог выпустить его из рук. «Кто... кто это?» – Шерил, – прошептал я, и с верхней губы на язык закапала солоноватая вода. Удары огня становились сильнее, ливень пламени безнадёжно растирал мир Алессы в ничто. Я лихорадочно повернулся, увидел в темноте сияющую по-прежнему синюю звезду, и побежал. За спиной дурным голосом завопил Кофманн. Я почти достиг края арены, но не мог не обернуться. Может, подумал я, ему нужна помощь... Помощь доктору была не нужна. Помощь уже запоздала. Град огней мешал видеть, но я увидел, как за спиной у доктора кто-то стоит... стоит и тянет его в чёрный провал на решётке. Кофманн с выпученными глазами размахивал руками, пытаясь высвободиться из цепких объятий; рукав костюма разошёлся по шву, обнажая льняную сорочку. Но он уже проиграл; через секунду они вдвоём стояли у самого обрыва, и ровно в тот момент, когда Кофманн перешёл на чистый ультразвук, его захватчик оглянулся и посмотрел на меня. И я закричал тоже, узнав лицо этой девушки, облачённой в порванную окровавленную форму медсестры. Узнал её роскошные рыжие волосы, её лицо... и не узнал её неживые глаза. Рядом со мной упала пышущая огнём градина, лишив меня возможности видеть, что было дальше... а когда она потухла, Кофманна и Лизы уже не было. Над обрывом клубился только зеленоватый дым плавящегося железа. Может быть, достопочтенный врач из госпиталя Алчемиллы заслуживал лучшего... а может, и худшего. Я не стал над этим раздумывать. Шли последние секунды мира Алессы, и я должен был выбраться, прежде чем он падёт, лишившись хозяйки. Я нырял сквозь вершившийся вокруг апокалипсис, держа курс на свет далёкой звезды. Арена уже давно кончилась, ноги мои опирались на звенящую пустоту. Я бежал, прижав ребёнка к груди. Он не просыпался, не плакал... Продолжал тихо-мирно спать, не замечая того, что творилось. Потом ноги мои увязли в тинистой пустоте. Я почувствовал, как жижа вакуума быстро поднимается вверх, доходит до груди, до шеи, заливает рот и нос. Попытался закричать, но не смог. Пустота сомкнулась над моей головой, я стал её частью. Последняя мысль в голове оборвалась, не закончившись: «Как всё просто...». Всё кончилось. Я открыл глаза и сразу ощутил на лице жгучий холод. Пока я лежал без сознания, снег успел покрыть моё лицо, превратив меня в снеговика. Я видел, как кружат снежинки на матово-сером небе, описывая круг за кругом – безмятежно и любовно. Словно стая птиц, вернувшаяся в родные края... Даже лёжа без сознания, я по-прежнему прижимал к груди ребёнка, завёрнутого в пелёнку. Ребёнок спал. Он не просыпался всё это время... Снежинки на его горячей щеке таяли, чуть касаясь розовых ямочек. Я протёр лицо и с кряхтением поднялся на ноги. «Где я?» Ответ был рядом, над моей головой. Я валялся на тротуаре у пустынного перекрёстка, и зелёная табличка на ближайшем столбе возвещала: «ЛИНДСЕЙ-СТРИТ». Я едва различил белые буквы, сливающиеся с туманом. Нужно было идти... Я медленно побрёл по улице, бережно укачивая ребёнка. Дома по обе стороны улицы были грязными и покинутыми. Газон на лужайках лёг под первой атакой зимы. Я шёл мимо них, пока жидкий ряд строений не кончился и я не увидел потрёпанный металлический щит у дороги. «Вы покидаете Тихий Холм, лучший город Новой Англии. Возвращайтесь ещё – мы будем рады!» Один из гвоздей, держащих щит, вывалился, поэтому он свесился набок. Под надписью была изображена свора счастливых детишек, резвящихся на карусели. Белые лошадки пронзительно ржали с неизменно радостными мордашками. А над ними сияло солнце, ярко-жёлтое и с нарисованной доброй улыбкой. И тогда я заплакал.
Над Тихим Холмом шёл снег. Кажется, это было единственное светлое и добродетельное, что я видел в городе. И я надеялся, что никогда больше не увижу эти жуткие места. Но – ошибался, как всегда. Тихий Холм остался со мной навечно. Я чувствовал его незримое присутствие все последующие годы. Каждый день. Всегда. Везде... Номер был грязным и зачуханным, как все номера дешёвых мотелей. Но у меня просто не было времени и сил привередничать. Я остановился в первой же гостинице, которую смог найти. Город назывался Брамс. Сибил говорила, что она живёт здесь. Обычный такой город с истинно мэнским колоритом. Меня подвёз один добрый человек, машину которого я поймал на шоссе в десяти милях от Тихого Холма. Он не стал расспрашивать у меня подробностей того, что случилось. Просто мельком взглянул на младенца, который к тому времени проснулся и изучал меня, посасывая большой палец. Чуть дольше водитель смотрел на меня самого. Глядел на мой наряд, который после всего, что случилось, выглядел, мягко говоря, непрезентабельно. Да плюс бинт на левой руке... Но уж на это мне, как говорится, было наплевать с высокой колокольни. Брамс потряс меня беспрестанной вознёй и рокотом автомобилей. Поразительно – за прошедшие сутки я уже успел забыть всё это, привык к гулкой тишине туманных улиц. Я спотыкался на каждом шагу, задевал прохожих, бормотал невнятные слова извинений и нервно оглядывался, доходя до угла. Никак не мог отделаться от мысли, что вот-вот из ближайшей аллеи выскочит какой-нибудь «попрыгунчик» или взлохмаченная собака со слюной, истекающей из пасти. Крепко заперев дверь номера, я отнёс ребёнка на кровать. На тумбочке горела настольная лампа, и его красный абажур окрашивал стены в багровый цвет. Этажом ниже в номере громыхал военный фильм. Звуки канонады просачивались в мою комнату. Уложив младенца, я опустил шторы на окнах, не оставив ни малейшей щели. Я боялся. Она спала. Девочка (перепеленовывая спящего младенца, я понял, что это девочка), появившаяся из ниоткуда взамен отобранной у меня Шерил. Которая, в свою очередь, тоже когда-то появилась из ниоткуда. Было что-то зловещее и угрожающее в этом круговороте... Она почти не выпила молоко, которое я взял в гостиничном баре. Я заплакал в который раз, сидя на мягком одеяле с вышитыми ромбиками и поглаживая её крохотное личико. Слёзы не засыхали. Их горечь разгоралась всё больше, накачивая меня болью. Часы ушли далеко за полночь, когда я смог впасть в тяжёлое беспамятство, отравленное кошмарами. В них я вернулся в Тихий Холм. Спал плохо, и следующим утром с потрескавшегося зеркала на меня смотрело пепельное лицо человека, восставшего из гроба. Спустившись вниз, я увидел в киоске свежий номер местной газеты. На четвёртой полосе была тревожная заметка о полицейском офицере Сибил Беннет, которая не вернулась с командировки в Тихий Холм. Этим же вечером я был в Портленде. Дома...
Младенец зашевелился, заплакал. Я посмотрел на неё. – Это наш дом, – сказал я. – Наш дом. Мы дома... Шерил.
По крайней мере, пока. Когда последняя страница романа юркнула в мусорку, я некоторое время сидел и смотрел отсутствующим взглядом на лампу. Думал, не выкинуть ли служивший верой и правдой «Ундервуд» в окно, но так и не решился. Вместо этого я тихонько пробрался в спальню проведать ребёнка. Она спала. Удивительно тихая и покладистая, не то что шалунья Шерил... «Ты не Шерил». Я до хруста сжал руки в кулак и вышел из спальни. В горле пересохло. Я открыл холодильник, но из того, что можно выпить, там было только виски, когда-то подаренное мне друзьями на день рождения. Я так и не приложился к бутылке... Виски плескалось внутри стекла золотистыми волнами, обещая дать так необходимое мне облегчение. В тот вечер объёмная бутылка опустела. Но я не пьянел, нет. Просто сидел и медленно опустошал стакан за стаканом. Когда в комнате заплакал ребёнок, я пошёл пеленовать, и руки у меня не дрожали.
Было тяжело, особенно в первые годы. Я медленно, но верно погружался в пучину алкоголизма, и в пьяном угаре боль притуплялась. Тем не менее, я не позволял пьянству брать верх над заботой о Шерил. Сколько бы я в себя ни влил, едва заслышав её голосок, я шёл к ней. Она смотрела на меня как-то странно крохотными глазками, и я чувствовал, как мои щёки становятся пунцовыми от стыда. Но я не мог не пить. Никогда в себе в этом не признавался, но была ещё одна страшная причина, по которой я старался топить свой разум в хмели... Где-то на третьем месяце новой жизни, когда я немного свыкся со своей судьбой, однажды вечером я сидел и читал какую-то книгу. Я был трезв, в тот вечер не брал в рот ни капли. Глаза скользили со строки на строку, губы беззвучно шевелились, но слова до меня не доходили. Я был далёк от мира, создаваемого страницами книги. Одному Богу известно, о чём я думал... Потом опять заплакала Шерил. Она проснулась, подумал я. Нужно дать ей молока, и она тотчас успокоится. Взяв бутылку с соской, предусмотрительно погружённую в тёплую воду, я поплёлся в спальню. – Не плачь, дорогая, – мягко сказал я. Шерил затихла. – Вот у нас есть молочко... Так Джоанна говорила каждый раз, когда кормила Шерил. Прежнюю Шерил. Я улыбнулся и склонился над кроваткой с висящими над ней побрякушками. ... и рука моя легла на тонкую шейку ребёнка. – Не бойся, – шептал я; взгляд мой остекленел. – Папа ничего тебе не сделает... Папа всё устроит... И давил рукой всё сильнее на её шею. Ещё не настолько сильно, чтобы ей стало больно, но уже ощутимо. Шерил шевельнулась. – Всё хорошо, – сказал я тем же мягким тоном. Бутылка в другой руке накренилась, молоко капнуло из бутылки на тыльную сторону ладони правой руки. Хотя оно было только чуть тёплым, я отдёрнул руку, как от раскалённого огня. Шерил причмокала губками, показывая, что пора пиршествовать. «Господи, – потрясённо подумал я, чувствуя, как меня мутит, – что я... что я собирался сделать?» – Ничего, – ответил я самому себе и взял ребёнка на руки. И стал кормить. Насытившись, она уснула. Тогда я снова напился. Знаете, когда ты пьяный, тёмным порывам души сложно прорываться сквозь дурманящие пары.
Но я должен рассказать ещё об одном. О ноябрьском вечере девятилетней давности. Тогда Шерил исполнилось пять лет, а я украдкой подумывал о том, чтобы вновь взяться за старое ремесло. Плохие сны ещё посещали меня, но не такие яркие, как в первые годы. Никсона с позором свергли, Америка была потрясена. Я пил уже меньше, да и то только по выходным. Шерил это не очень нравилось, поэтому я уменьшал дозу, намереваясь со временем свести её к нулю. Ноябрь ознаменовался внезапными холодами и коростой инея на ещё живых ветках. Совсем как снег в Тихом Холме. В понедельник последней декады Шерил сказала мне, чтобы я пришёл за ней в садик немного позже, чем обычно, так как у них какие-то дополнительные занятия. Я приготовил ужин (с некоторых пор пристрастился к кулинарии) и смотрел какое-то игровое шоу, пока короткая стрелка часов не доползла до шести. Потом я вышел из квартиры и запер её на ключ. Свет в подъезде почему-то не горел, хотя обычно тут всё заливала мощная лампа у входа. Я подумал, что надо бы пожаловаться управляющему, и быстро пошёл к выходу – намеревался вернуться, пока еда не остыла совсем. А ещё попутно мучился сомнениями – стоит ли вечером попробовать сесть за печатную машинку. Ежедневная пытка. Свет с обратной стороны двери выхода тоже не горел. Я нахмурился, но ничего особо такого не предчувствовал. Взбежал вниз по ступенькам, вращая в руке ключ от машины. Вокруг уже стало темно, из-за этого пустая улица казалась уголком вымершего города. Я очень не любил такие пейзажи с тех пор, как побывал в Тихом Холме. Внутри шевельнулось что-то холодное и неприятное. Я насвистывал под носом мелодию, игнорируя непонятный тревожный сигнал разума. Это всё нервы. Пора бы уже прийти в себя, как-никак, прошло пять лет. И снова начать писать. Тебе НУЖНО начать писать, когда-то это было твоим всем, открывать для себя новые миры... Навстречу мне по тротуару шёл человек, закутанный в тёмный плащ. Его лица не было видно в сумерках, но я обрадовался тому, что хоть кто-то появился в поле моего зрения. Я должен был свернуть на повороте к гаражу, и как раз на перекрёстке мы сошлись с прохожим. Коренастый мужчина в нелепом для этого сезона одеянии исподлобья посмотрел на меня и зашагал дальше. По всем правилам я должен был в тот момент пойти по боковой дороге, оказавшись спиной к незнакомцу. Но в последний момент что-то заставило меня оглянуться, какое-то смутное чувство опасности. Это спасло мне жизнь. Я увидел, как в темноте сверкнуло металлическое лезвие. Разум ещё не вполне понимал, что происходит, но подсознание поняло это давно – ещё тогда, когда я увидел неработающую лампу. Я вскрикнул и попятился назад. Мужчина понял, что его затея провалилась; глаза зло заблестели, и он сделал шаг вперёд, сжав в ладони короткий клинок с резной рукояткой. От неожиданности и страха я потерял дар речи; целую минуту мы так и шли, глядя друг другу в глаза; он медленно наступал, а я сдавал назад. Никто из нас не решался первым перейти к активным действиям. Кажется, он тоже боялся меня... иначе не стал бы пытаться нападать скрыто. Когда до конца проулка осталось всего несколько шагов, он решился. Я увидел, как напряглись его пальцы, держащие клинок, как он подался назад всем телом, готовясь к рывку. И неожиданно для самого себя заорал: – Помогите! Убивают! Он молниеносно набросился на меня, но я был начеку; скользнул в сторону, чтобы попытаться прорваться обратно на улицу. Но мой противник в последнюю секунду извернулся вправо, в мою сторону, и выбросил руку вперёд. Лезвие снова недобро сверкнуло, держа путь к моим глазам. Но, слава Богу, я ухватил руку с клинком, когда кончик был от моего лица на расстоянии ладони. Почувствовав шершавое запястье в своей руке, я резко дёрнул его к себе, пытаясь выбить оружие. Не тут-то было: безумец навалился на меня всем грузным телом, пытаясь сбить с ног. Но даже когда земля грозила уйти из-под ног, я не отпускал его запястье, потому что отлично понимал: стоит мне это сделать, как я тут же получу смертельный удар. Он боролся в полном молчании, я слышал только его тяжёлое дыхание. Я мог бы закричать ещё, но кто бы меня услышал?.. Не успел я так подумать, как противник внезапно схватил свободной рукой меня за отворот куртки и упал навзничь, увлекая за собой. Я не успел среагировать – потерял равновесие и рухнул на асфальт, прямо на своего обидчика. Краем глаза заметил, как из-за угла появилось несколько человеческих фигур, и снова отчаянно закричал: – На помощь! Люди остановились, зашушукали. «Скорее, скорее же!». Я мысленно проклинал их за медлительность, с усилием вдавливая вниз запястье с ножом. Противник смотрел мне прямо в глаза неестественно спокойным взором и медленно, но верно выпрямлял руку, поднося сверкающий острый кончик к моему горлу. Левой рукой он по-прежнему держал меня за куртку, не давая выскользнуть и убежать. Но это я и не пытался сделать. Всё равно не успел бы подняться на ноги – пал бы, сражённый лезвием. Поэтому мне оставалось только сопротивляться. Так мы и лежали, и со стороны, наверное, могло показаться, что на бетоне лежит пьяная парочка. Но силы таяли. Мой противник был силён. Я чувствовал, как под его одеждой ходуном ходят мощные мышцы. А я всегда был хилым и нетренированным. Без постороннего вмешательства исход поединка казался предопределённым. Поэтому я то и дело косил глаза в сторону людей на улице. В кои-то веки они поняли, что нужно помогать: я увидел, как они побежали в нашу сторону. Продержаться... только продержаться до их прихода... Но они опоздали. Всё кончилось без них. Лезвие задрожало в миллиметре от моей шеи и упёрлось мне в адамово яблоко. Сталь щекотала горло, незаметными толчками проникая глубже. На плащ моего противника закапала кровь. МОЯ кровь. – Да помогите же... – прохрипел я и сделал последний рывок, вывернув запястье изо всех сил. Клинок ушёл в сторону, глубоко пробороздив моё горло. След остался на шее навсегда. Я взвыл от боли и усилил напор вдвое. Катастрофический перелом в ходе противостояния: перекошенное от боли лицо нападающего, его глухой стон и клинок, мягко свалившийся на подкладку его плаща. Кажется, я вывернул ему сустав, и на некоторое время он не был в состоянии оказывать сопротивление. Я видел клинок, выпавший из его рук. Цель для меня была вполне ясна: завладеть оружием. Рукоятка легла в руку легко и удобно. Это был настоящий боевой клинок, предназначенный для убийства. Увидев в моих руках заветное оружие, противник заворочался. Толстые кривые пальцы проворно протянулись к моему горлу и цепко ухватили за шею, сомкнувшись в мгновенной железной хватке. Горло взорвалось огнём. Я вновь почувствовал, как жизнь начинает вытекать из тела через раздавленное горло. Совсем как тогда, в парке развлечений. – Нет... – выдохнул я, пытаясь освободиться. Рука с клинком качнулась вверх. Сибил торжественно улыбалась. Светлые волосы её, ранее аккуратно уложенные, заметно растрепались; я увидел на них брызги крови. – ... отпусти его... слышишь... Где-то далеко встревоженные голоса людей. Слишком далеко. Я снова был один. И рассчитывать было не на кого. Я его убил. В тот холодный вечер ноября на асфальте должно было остаться моё тело. С воткнутым в спину клинком, лежащее в луже собственной крови, с глазами, уставившимися в ночное зимнее небо. Но вышло иначе. Моё место занял несостоявшийся убийца. Я же стоял на коленях, пытаясь отдышаться, и слышал, как что-то кричат подбежавшие люди. А в двух шагах от меня лежал остывающий труп. На левой стороне груди торчал клинок. На рукоятку клинка был нанесён странный символ, вырезанный на красном дереве. Двойной круг, в который были вписаны три круга меньшего размера. Я тогда ещё этого не знал. Моё обратили внимание на это обратили позже, перед судом. Суд прошёл быстро. Я сидел на скамье подсудимого. Адвокат, нанятый мною, долго и увлечённо вёл речь о чрезвычайных условиях, о достаточности мотивации и оправдывающих обстоятельствах. В конце концов, он потребовал немедленно освободить меня в связи с тем, что я всего лишь защищал свою жизнь. В свою очередь прокурор выступил с короткой невнятной речью, из которого я мало что запомнил. Подозреваю, что все мало что запомнили. Суд совещался не более десяти минут и вынес короткое постановление. Признать Гарольда Мейсона невиновным и освободить его в зале суда. – Я был в этом уверен, – сказал адвокат мне чуть позже, стоя у фасада здания суда. Я кивнул и поблагодарил его за выполненную работу. Когда он на прощание помахал мне рукой и зашёл в свой красный «шевроле», я развернулся и пошёл домой. Зима в Мэне в этом году запоздала, и надо мною было хмурое небо, от которого веяло ледяными порывами ветра. Вот и всё. Правосудие...
Впереди мне предстоял хлопотливый год. Люди иногда исчезают. Чаще, чем кажется. И никто не замечает, что их уже нет. Никто не удивляется – словно так и должно было быть. Не возбуждаются уголовные дела, не льются слёзы горечи и потери. Просто никому нет дела. Одним-двумя людьми больше или меньше, в нашем мире ничего не значит. Также никто не удивился, когда той зимой с лица земли исчез деградировавший писатель Гарольд Мейсон со своей пятилетней дочкой по имени Шерил. Они дезинтегрировались. Их не стало. Утром следующего дня после загадочного исчезновения в массачусетский городок Эшфилд приехал новый человек. У него не было ничего общего с тем Гарри Мейсоном, который проживал в Портленде. Это был другой человек. Общими между этими двумя, пожалуй, были только две вещи – имя (его тоже звали Гарри – странное совпадение) и дочь. Но дочь портлендского Гарри носила имя Шерил, и у неё были чёрные волосы. Этот Гарри же вышел из салона автомобиля вместе с худенькой девочкой с короткими светлыми локонами. Девочка прижималась к отцу и боязливо разглядывала большой дом, который стоял перед ними. Гарри вынул из кармана брелок с ключами. На брелке была гравировка: «КВАРТИРА 102, ВИЛЛА ДЕЙЗИ, ЭШФИЛД, ШТАТ МАССАЧУСЕТС». Он мягко потрёпал дочку по голове и спросил: – Тебе нравится, Хизер? Девочка молчала. – Мы будем здесь жить, – сказал новый Гарри, почему-то отворачивая лицо от девочки. Так нас не стало. С тех пор прошло девять лет.
Как же тихо в доме... Мне не нравится, когда в четырёх стенах нависает гробовая тишина. Обычно у нас постоянно включён телевизор на минимальной громкости, но сегодня он отсоединён от розетки. И тишина вновь начинает уносить меня на гребне невеселых мыслей. Тихий Холм... Я чувствую, что этот город ищет нас. Но мне страшно до холодного пота не только и не столько из-за этого. Я часто задавался мыслями, ПОЧЕМУ тень Тихого Холма преследует нас по пятам. Тот член культа, который пытался меня убить... Почему он это делал? Что им нужно от меня? Что им нужно от НАС? К своему несчастью, я догадываюсь. Я догадываюсь, почему культ Тихого Холма до сих пор рыщет по всей стране в поисках пропавшего писателя и её дочери. Дело не во мне. Дело в ней. В ребёнке, появившемся из ниоткуда, который был соткан из сияния Богоматери. В моей дочке. Расправившись сначала со мной, культ должен был взяться за неё. Но затея провалилась в самом начале. Я боюсь верить этому. Я предпочитаю каждый раз обрывать свои мысли и убеждать себя – ничего нет. То, что было давно, теперь сокрыто за ледяными тучами времени и кануло в Лету. Утонуло в тинистой пучине прошлого, откуда ему уже не выбраться. Но такими вечерами – когда я слышу только биение собственного сердца вкупе с мерным стуком клавиш пишущей машинки, – сомнения накатывают на меня волнами, болезненно слизывая песчаный берег. И на меня на короткое время находит понимание. Страшное понимание. Понимание того, что я могу хоть тысячу раз менять место жительства, менять имена, менять цвет волос дочке... что всё это напрасно. Тихий Холм идёт за нами и неотвратимо приближается с каждой секундой. Я могу своими нелепыми мерами предосторожности лишь ненадолго оттянуть время... но однажды мы услышим за спиной его шумное дыхание, отдающее гнилью и седыми годами. И обернувшись, мы увидим его ужасный лик и даже не сможем закричать, потому что он схватит нас за горло и прижмёт к стене, выдохнув прямо в лицо всё то, от чего мы убегали все эти годы. жүктеу/скачать 2.55 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|