Гонионский Семен Сандино к советскому читателю

Глава пятая

В МЕКСИКЕ

В первых числах июня 1929 года Сандино в сопровождении пяти помощников переплыл реку Гуайапе и вступил на землю Гондураса. Там его встретил генерал Васкес, который сопровождал его затем до сальвадорского порта Ла Унион. В столице Гондураса Сандино остановился в мексиканском посольстве.

В гондурасском порту Ла Унион Сандино ожидал специальный поезд, доставивший его в сальвадорский пограничный пункт Ла Гариту. Здесь Сандино приветствовали военный министр Сальвадора доктор Альберто Гомес Сарате, генерал Антонио Кларамаунт и начальник канцелярии военного министерства Сальвадора Даниель Монтальво. Здороваясь с Сандино, Монтальво сказал: «Я теперь не буду эту руку мыть — ведь она прикоснулась к руке героя». Монтальво, разумеется, шутил, но в голосе его слышалось неподдельное волнение.

В одном сальвадорском колледже учитель истории провел среди своих учащихся своего рода «анкету». На вопрос, кто является самым выдающимся военачальником Латинской Америки, 28 из 34 школьников ответили: Аугусто Сесар Сандино.

Из Сальвадора Сандино отправился на машине в Гватемалу, где на пограничной железнодорожной станции его ожидал специальный поезд и встречал президент Гватемалы генерал Ласаро Чакон.

В Гондурасе, Сальвадоре и Гватемале состоялись многолюдные демонстрации в честь героя Никарагуа. Все эти дни мексиканские посольства в этих странах были переполнены посетителями: тысячи людей спешили выразить Сандино свое восхищение, всем хотелось пожать его мужественную руку.

Проявление народной любви к великому никарагуанцу приняло такой бурный характер, что гватемальское правительство обратилось к посольству Мексики в Гватемале с предложением предоставить ему специальный эскорт для охраны Сандино, но президент Мексики Портес Хиль отказался от этого любезного предложения правительства Гватемалы, поскольку считал, что никарагуанского патриота будет охранять сам народ Гватемалы.

Сандино и сопровождавшие его лица выехали из гватемальской столицы на машинах, миновали пограничный мексиканский городок Эль Сучьяте и 28 июня 1929 года прибыли в Веракрус. От имени президента Мексики Сандино горячо приветствовал генерал Мигель Акоста.

В Веракрусе Сандино атаковали многочисленные журналисты, и он долго отвечал на их вопросы. Среди прочего его спросили, не предлагал ли ему кто-нибудь крупных взяток.

«До сих пор, — ответил Сандино, — человека, который осмелился бы сделать мне такое гнусное предложение, не нашлось. Но если кто-нибудь осмелится, я дам ему по физиономии. Я своей родиной не торгую».

Сандино вручил своим мексиканским друзьям трофеи, захваченные у американских оккупантов. Среди них было американское боевое знамя с памятной «резолюцией» Сандино, которое мексиканские газеты, разумеется, не замедлили воспроизвести на фотографии. Посол США в Мексике официально потребовал, чтобы знамя было возвращено США, но потребовать было гораздо легче, нежели его разыскать…

В это время во Франкфурте-на-Майне готовилось открытие второго Международного конгресса Лиги борьбы с империализмом и колониальным угнетением. От Мексики на конгресс должен был ехать известный писатель и ученый Херман Лисцт Арсубиде, и вот мексиканские патриоты поручили ему отвезти во Франкфурт американское знамя, захваченное Сандино. Во-первых, для того чтобы привлечь внимание международной общественности к борьбе никарагуанских патриотов и, во-вторых, чтобы сберечь ценную реликвию: американские ищейки уже рыскали в поисках злополучного флага. Предвидя осложнения, Арсубиде хотел ехать пароходом из Мексики прямым рейсом в Германию, но выяснилось, что такое путешествие заняло бы не менее месяца и Арсубиде прибыл бы во Франкфурт-на-Майне уже после закрытия конгресса. Пришлось ехать через Нью-Йорк. Незадолго до того, как поезд подошел к пограничному мексиканскому городку Ларедо, Арсубиде заперся в уборной, разделся, несколько раз обмотал тело знаменем, а поверх надел рубашку и костюм. Стояла удушающая жара, необычная даже для этих южных широт. Арсубиде буквально обливался потом. Мало того, притворившись простуженным, он еще надел пальто: надо было скрыть неестественную «полноту».

Американский таможенник осмотрел вещи Арсубиде и не обнаружил ничего предосудительного. «Контрабандист» с бьющимся сердцем уже было направился к выходу, но его остановил сухой приказ:

— Разденьтесь!

— С какой стати?! — притворно возмутился Арсубиде.

А про себя горько подумал: «Все пропало…»

— Мне надо посмотреть, сделали ли вы прививки, — пробубнил таможенник.

Арсубиде снял пальто и, натужно кашляя и хватаясь за грудь, засучил рукав.

— В порядке, — сказал офицер, и Арсубиде, с трудом сдерживая ликование, ринулся прочь из таможни.

В Нью-Йорк он прибыл 4 июля, в день национального праздника США, и… вывесил на балконе своего номера звездно-полосатое знамя. Но все-таки, лежа в ванной, он с замиранием сердца думал о том, правильно ли воспримут американцы такое проявление «верноподданнических чувств»…

Перед посадкой на пароход в нью-йоркском порту Арсубиде снова обмотался звездным полотнищем и благополучно проследовал в свою каюту. Во Франкфурт-на-Майне он прибыл вовремя. Его встретили немецкие друзья. Один из них прекрасно говорил по-испански, и Арсубиде поведал ему о своих путевых переживаниях. Когда на следующий день он взошел на трибуну, делегаты уже знали историю звездно-полосатого знамени. Арсубиде подошел к столу президиума, за которым сидели Анри Барбюс, Джавахарлал Неру, Сен Катаяма, и развернул полотнище. Хотел произнести несколько слов — и не смог. Вот как сам Арсубиде описывает эту сцену:

«Казалось, по залу прошел электрический ток. 400 делегатов и гостей, до отказа заполнившие зал, встали. Раздался гром аплодисментов: люди на всех языках выкрикивали приветствия, и имя Сандино долго звучало в зале. Казалось, овации не будет конца. Но вдруг аплодисменты смолкли: все запели „Интернационал“».

Тем временем Сандино поселился в Мексике. Не в столице, а неподалеку от города Мериды, в штате Юкатан. Не желая осложнять свои отношения с США, мексиканское правительство уступило требованию американского посла и запретило Сандино въезд в мексиканскую столицу. Мексиканцы ждали Сандино с таким нетерпением, что его приезд в столицу непременно вылился бы в бурную демонстрацию, которая, весьма вероятно, сопровождалась бы антиамериканскими выступлениями.

Жизнь Сандино в Мексике была полна разочарований и невзгод, уже не говоря о том, что ежедневно, ежечасно над ним висела угроза насильственной смерти от руки одного из многочисленных агентов, засылавшихся сюда из США и из Никарагуа.

Но Сандино и в Мексике окружала и согревала большая народная любовь, любовь простых людей, которая укрепляла в нем надежду на скорое возвращение в родные горы.

Большую часть времени Сандино прожил в городе Мериде. Отсюда он предпринимал свои попытки объединить Латинскую Америку для борьбы против США, за национальную независимость, возвести мощную плотину народного гнева, которая бы преградила путь американскому империализму.

Все свободное время Сандино проводил за книгами и лишь изредка выходил побродить по городу. Иногда прохожие с улыбкой останавливались около невысокого человека, похожего на индейца, весело болтавшего с детьми. Сандино любил ребят и мог часами с интересом беседовать и играть с ними.

Бездействие томило Сандино. Однажды, на свой страх и риск, Сандино отправился на самолете в столицу Мексики Мехико-сити, где встретился с президентом Портесом Хилем; и хотя президент после этого сделал в своем дневнике запись, свидетельствующую о его восторженном отношении к никарагуанскому патриоту, эта встреча ничего не изменила в судьбе Сандино.

«Сандино был олицетворением энергии, мужества и бескорыстия… Это был настоящий гигант воли», — писал Портес Хиль.

В этот период Сандино проводил долгие часы в беседах со своим личным секретарем сальвадорцем Хосе Агустином Фараундо Марти. Родом из богатой семьи, блестящий юрист, Марти с юношеских лет увлекался социальными проблемами, изучил Маркса, пристально следил за всем, что происходило в Советском Союзе. Он был одним из руководителей левых сил своей родины, убежденным коммунистом. В 1928 году Марти вступил в армию Сандино и вскоре стал его личным секретарем.

Марти полагал, что изгнания американских оккупантов с территории Никарагуа недостаточно: нужны коренные социально-экономические преобразования. Напротив, Сандино и его ближайшие сторонники считали, что главное, за что они борются, — это избавление родины от американского ига. Выходцу из крестьянской семьи, мелкобуржуазному демократу Сандино представлялось, что борьба за радикальные преобразования внутри страны дело более или менее далекого будущего. На этой почве в 1931 году между Сандино и Марти произошла размолвка, и они расстались. Но расстались друзьями. Марти возвратился на родину, был схвачен ищейками диктатора Мартинеса и расстрелян. Погиб он в расцвете сил, в возрасте 35 лет. Незадолго до смерти Марти рассказал, что генералу Сандино, когда он находился в Мексике, предлагали большие суммы, лишь бы он отказался от борьбы против США, но генерал с презрением отверг эти низкие предложения.

«В двух шагах от могилы, — заявил Марти, — я торжественно клянусь, что генерал Сандино самый великий патриот вселенной».

Марти не преувеличивал: американская разведка действительно следила за каждым шагом Сандино в Мексике, изыскивая способ его уничтожить или хотя бы обезвредить.

Через представителя Сандино в Мексике Педро Хосе Сепеду США предложили генералу 60 тысяч долларов наличными и ферму, чтобы он «занялся хозяйством», вместо того чтобы «мутить народ».

Не дослушав слов Сепеды до конца, Сандино в ярости чуть не выгнал своего «полномочного представителя» из дома, так отвратительна ему была даже мысль о том, что ради личного благополучия можно забыть о своем народе.

«Я никарагуанец, — писал он вскоре после этого, — и горжусь тем, что в моих жилах течет кровь американского индейца, которая со времен далеких предков таит в себе нечто такое, что делает человека преданным и искренним патриотом. Самая большая честь для меня — это то, что я вышел из среды угнетенных: ведь они — душа и разум индейской расы».

О том, каким был Сандино в этот период своей жизни, детально рассказывает известный латиноамериканский писатель Сесар Фалькон, познакомившийся с генералом в столице Мексики.

Однажды знакомый журналист пригласил Фалькона на собрание группы передовой интеллигенции. Войдя в зал, он быстро перезнакомил Фалькона с присутствующими, причем, как водится в таких случаях, расслышать как следует их имена Фалькону не удалось.

Говорили о судьбе Латинской Америки, но больше всего о Сандино. Фалькон знал, что генерал находится среди присутствующих, и пока секретарь зачитывал какой-то длинный документ, старался определить, кто же из сидящих в этой комнате людей прославленный герой никарагуанского народа.

«Должно быть, вот этот», — подумал он, увидев справа от себя высокого мужчину геркулесовского сложения. Но было что-то в его облике, что заставило Фалькона отказаться от своего предположения.

«Или вон тот мускулистый человек в темных очках… Нет, насколько мне известно, Сандино не носит темных очков».

В этот момент взгляд Фалькона встретился с устремленными на него темными глазами широкоплечего черноволосого человека с большим пистолетом на поясе.

«Вот он, Сандино», — решил Фалькон. Впрочем, действуя по методу исключения, ни на ком другом остановиться было нельзя, так как во внешности остальных присутствующих не было ничего примечательного.

Каково же было удивление Фалькона, когда, перейдя ко второму пункту повестки дня, председатель предоставил слово Сандино, и все взоры обратились в сторону «неприметного человека с гладко зачесанными волосами», которого Фалькон «зачислил бы не более чем рядовым офицером в штаб генерала Сандино».

«Небольшого роста, но не хилый, худощавый и при этом мускулистый», Сандино производил впечатление очень нервного человека. Худое лицо с резкими чертами, побуревшее от долгого пребывания на палящем солнце. Глаза его ничего не выражают, «точно они никогда ничего не видели. Улыбаться он не умеет, хотя делает это часто: при этом глаза его начинают немного блестеть, но лицо остается серьезным; смеется только рот… Сандино не некрасив; нельзя сказать, что он лишен симпатии, — нет, просто внешность его нейтральна: он такой, как все».

«Ничто в его лице не говорит о заключенной в этом человеке потрясающей энергии неутомимого борца… В этом простом человеке, типичном креоле, нет ничего „генеральского“, разве что звучный голос».

«Сандино не обладает ораторским талантом, но когда он говорит, то вкладывает в свои слова столько экспрессии, огня, искренности», что, слушая его, невозможно остаться равнодушным.

Он никогда не скажет просто «американцы» или «янки», а обязательно «ненавистные гринго» и сопровождает свою речь энергичными жестами.

Достоверность этого портрета, написанного писателем Фальконом, подтверждается многочисленными фотографиями и живыми свидетельствами тех лет, то и дело появлявшимися в газетах и журналах всех стран мира.

6 сентября 1929 года из Мериды Сандино обратился с манифестом к никарагуанскому народу. Этот страстный призыв кончался следующими словами:

«Не падайте духом! Мой временный отъезд из Сеговии пойдет на пользу делу освобождения Никарагуа. В самый неожиданный для вас момент я окажусь рядом с вами».

В этот период обстановка в Мексике была весьма напряженной. Страна готовилась к президентским выборам. Президент Портес Хиль с трудом выдерживал нажим со стороны правительства США и мексиканской реакции. 17 ноября 1929 года президентом был избран Ортис Рубио, бесцветный, лишенный всякой самостоятельности человек, послушная марионетка в руках правительства США и реакционной клики во главе с бывшим президентом Мексики Кальесом. Еще до вступления в должность в декабре 1929 года (Ортис Рубио приступил к обязанностям президента 5 февраля 1930 года) новый президент встретился с президентом США Гувером. В результате этой встречи Ортис Рубио послушно выполнил требование Гувера и в конце января 1930 года разорвал дипломатические отношения с Советским Союзом.

Вдали от родины Сандино внимательно следил за всем, что происходило в Никарагуа, и поддерживал постоянную связь со своей армией.

Несколько офицеров и солдат сумели пробраться из Сеговии к нему в Веракрус. Глядя на их исхудалые лица, на блестевшие лихорадочным блеском, ввалившиеся глаза, слушая их рассказы о неравных кровопролитных столкновениях с оккупантами, Сандино понял: пора возвращаться.

К тому же рассчитывать на помощь Мексики после прихода к власти реакционных сил было нечего. Более того, Сандино предвидел, что ему не так-то просто будет теперь покинуть дружественную Мексику.

И чутье его не обмануло.

За несколько дней до истечения президентских полномочий Портеса Хиля Сандино добился, чтобы тот его принял. Сандино поделился с президентом своими опасениями и сказал, что не доверяет новому президенту и собирается как можно скорее покинуть Мексику. Портес Хиль постарался успокоить Сандино. Однако через два дня после вступления Рубио на президентский пост был арестован брат Сандино Сократес, который тоже находился в то время в Мексике и помогал брату в его благородном деле. Возмущенный Сандино вновь отправился к Портесу Хилю, который принял его на сей раз в качестве министра внутренних дел нового кабинета.

Портес Хиль обещал, что немедленно примет меры для освобождения Сократеса Сандино и не будет чинить никаких препятствий выезду Аугусто Сандино из страны.

Как уже отмечалось выше, бывший президент Мексики лично всегда был искренне расположен к Сандино.

«Я всегда восхищался генералом Сандино, — писал он, — с самого 1927 года, когда он поднял восстание; в то время я был губернатором штата, в котором родился, и по моей инициативе публичной библиотеке города Виктория было присвоено имя Сандино».

Итак, Сандино отправился в обратный путь, на родину. Из мексиканского порта Веракрус он инкогнито выехал в Гватемалу. 1 мая 1930 года, назвавшись сальвадорским коммерсантом Кресенсио Рендоном, он остановился в столице Гватемалы, в отеле «Колон».

Оставив в номере свой необременительный багаж, Сандино поспешил разыскать дом своего старого друга, писателя Боланьоса, с которым давно мечтал повидаться. К сожалению, писателя не оказалось дома. Побеседовав с его женой, Сандино вскоре стал прощаться. В это время сеньора Боланьос заметила на руке Сандино необычное кольцо с инкрустацией.

Уже стоя в дверях, Сандино рассказал ей историю заинтересовавшего ее кольца. Какая бездна человеческих страстей была заключена в этих скупых фразах!

Кольцо было сделано из золота, добытого в Сан-Альбино, на том самом прииске, где Сандино начал свой путь революционера. А вделан в него был осколок человеческой кости: одна сальвадорская женщина погибла, спасая Сандино жизнь; она была ранена в голову. И в память о ее подвиге, в благодарность за него, Сандино сохранил осколок кости, отнес его вместе с кусочком намытого им самим золота ювелиру, и тот сделал ему кольцо, с которым он теперь никогда не расставался.

Третьего мая Сандино, по-прежнему под чужим именем, пересекает границу Сальвадора и Гондураса, а 5 мая, после одиннадцатимесячного отсутствия, вступает на родную землю.

От зоркого глаза Сандино не укрылось, что в Никарагуа многое изменилось за это время. Создав никарагуанскую «национальную гвардию», американцы оснастили ее современным оружием. Американские инструкторы обучили «национальных гвардейцев» тактике, разработанной Сандино. За годы непрерывных боев враги многому научились. Одетые в американскую форму 5 тысяч «национальных гвардейцев» были готовы к борьбе против сандинистов. Американцы передали им 400 пулеметов (однако самолеты оставили полностью в своем распоряжении). Срок обучения офицеров был сокращен: высшая военная академия выпускала курс каждые шесть месяцев.

А партизаны нуждались в самом необходимом, у них не было одежды, не было продовольствия, не было оружия… Треть из них ходили босиком. И все-таки они стояли насмерть…