Грэхем Хэнкок Ковчег Завета

Моя уверенность в том, что так оно и было, укрепилась, когда я понял, что - в противоположность его собственному, процитированному выше заявлению - Брюс вовсе не считал эфиопское предание о Менелике, Соломоне и царице Савской "неправдоподобной легендой". Напротив, относился к нему с большим уважением. В первом томе "Путешествий" (примерно за тысячу страниц до рассказа о его визите в Аксум) пространно описываются тесные культурные и торговые связи между Эфиопией и землей обетованной в начале времен, описанных в Ветхом Завете. Среди прочих вещей он. четко изложил собственную точку зрения, что царица Савская была реальной исторической личностью (а не мифической фигурой), что она действительно побывала при дворе царя Соломона в Иерусалиме ("в этом нет никаких сомнений") и что - самое важное - она прибыла именно из Эфиопии, а не из какой-либо другой страны. "[Другие] принимали царицу за арабку, - написал Брюс в заключение, - [но] многие вещи... убедили меня, что она была эфиопкой".

Дальше он называет "не столь уж невероятной" приведенную в "Кебра Нагаст" историю любви царицы и Соломона и последовавшего в результате рождения Менелика. В том же ключе он пересказывает историю визита Менелика в Иерусалим^ и его возвращения в Эфиопию с "колонией евреев, в том числе и многими знатоками закона Моисея". Эти события, заключает Брюс, привели к "основанию эфиопской 'монархии и продолжению царской власти в племени Иудином вплоть до настоящего времени... сначала, пока они еще оставались иудеями, затем...

после их обращения в христианство".

Все это является не больше и не меньше как кратким изложением "Кебра Нанаст" в контексте, придававшем ей гораздо больший вес и историческую достоверность.

Странно же то, что, приводя практически все остальные важные подробности, Брюс даже не упоминает о ковчеге завета, - такое упущение могло быть только преднамеренным, если иметь в виду главенствующую и универсальную роль священной реликвии в эфиопском национальном эпосе.

И я лишний раз не мог не прийти к выводу, что шотландский путешественник заведомо вводит читателей в заблуждение относительно ковчега. Но почему он поступил так? Каким мотивом он руководствовался? Мое любопытство подогревалось, я внимательно перечитал его -описание Аксума и натолкнулся на важную деталь, которую пропустил прежде: он посетил Аксум 18-19 января 1770 года.

Этот выбор времени, вдруг сообразил я, не был случайным, ибо именно в эти два дня он должен был стать свидетелем празднования Тимката - самого важного праздника Эфиопской православной церкви. Именно во время этого праздника и ни в какое иное время - как я узнал из разговора со священником-хранителем в 1983 году - ковчег завета традиционно обертывали роскошной парчой ("дабы защитить от него мирян") и выносили в крестном ходе. Итак, Брюс побывал в Аксуме в то единственное время в году, когда любой мирянин имел реальную возможность'оказаться вблизи от священной реликвии.

Теперь я стал задаваться вопросом: а не могло быть так, что шотландского путешественника влекло в Эфиопию вовсе не желание увидеть ковчег? Его утверждение, будто он отправился туда на поиски истока Нила, не вы

держивает никакой критики и отмечено всеми признаками "легенды", призванной скрыть истинные цели поисков. Больше того, его уклончивость в самом вопросе о ковчеге кажется очень странной и могла иметь смысл, только если он действительно проявлял особый интерес к нему - интерес, который он пожелал сохранить в тайне.

Вскоре мне стали известны и другие вещи, лишь укрепившие мои подозрения. Я обнаружил, например, что Брюс свободно владел древними еврейским, арамейским и сирийским языками - мертвыми языками, которые ему незачем было бы изучать, если только он не желал близко познакомиться с ранними библейскими текстами.

Больше того, не оставалось никаких сомнений и в том, что он занимался их изучением: знание Ветхого Завета, освещающее практически каждую страницу его "Путешествий", было названо одним знатоком библейских текстов "выдающимся".

И это было далеко не единственным проявлением "необычной эрудиции" Брюса. Как мне было уже известно, он также вел тщательное и оригинальное исследование культуры и обычаев черных евреев Эфиопии. "Я не жалел усилий, - как он сам выразился, - на проникновение в историю этого любопытного народа и подружился с некоторыми его представителями, считавшимися самыми знающими и понимающими из них". Благодаря своим усилиям Брюс сумел внести внушительный вклад в изучение фалашского общества, вклад, который, как и многое другое, отнюдь не согласовывался с его провозглашенным интересом к географическим открытиям,-но вполне совпадал с поиском потерянного ковчега.

Я позвонил в Аддис-Абебу историку Белаи Гедаи и спросил его мнение о мотивах Брюса. Ответ потряс меня:

"В действительности мы, эфиопы, считаем, что мистер Джеймс Брюс прибыл в нашу страну не для открытия истоков Нила. Мы говорим, что он лишь использовал это в качестве предлога. Мы говорим, что у него были иные побуждения".

- Расскажите побольше об этом, - попросил я. - Если не Нил, то какова, по вашему мнению, была его истинная цель?

- В действительности он приехал, чтобы украсть наши сокровища, - с горечью сказал Гедаи, - наши культурные ценности. Он увез много бесценных рукописей в Европу. Книгу Еноха, например. Из императорского храни

лища в Грндэре он унес древний экземпляр "Кебра Нагаст".

Для меня это было новостью, волнующей новостью, если быть откровенным. Я углубился в этот вопрос и вскоре нашел подтверждение правоты Гедаи. Покидая Эфиопию, Брюс действительно увез "Кебра Нагаст", и не один лишь замечательный экземпляр, взятый из императорского хранилища, но и копию этого экземпляра, которую изготовил сам (его знание геэза - классического эфиопского языка - было почти безупречным).- Позже он передаст обе рукописи Бодлейской библиотеке Оксфордского университета, где они хранятся по сей^день (как "Брюс-93" и "Брюс-97").

И это еще не все. До XVIII века ученые считали, что книга Еноха была безвозвратно утеряна: сочиненная задолго до Рождества Христова и считающаяся одним из самых важных произведений еврейской мистической литературы, она была известна только по отрывкам и ссылкам на нее в других текстах. Джеймс Брюс сделал настоящий переворот, заполучив несколько копий пропавшей книги во время своего пребывания в Эфиопии. Это были первые полные издания книги Еноха, когда-либо виденные в Европе'*.

Меня, естественно, заинтересовало открытие, что Брюс привез в Европу "Кебра Нагаст" и что он не пожалел времени для копирования от руки всего объемистого тома.

От этого его умолчание ковчега завета в кратком изложении этого труда выглядело еще подозрительнее, чем я изначально предполагал. Подозрения - не несомненные факты. Только узнав полную историю книги Еноха и услуги, оказанной шотландским авантюристом ученому миру, я уверился в том, что взял верный след.

Я узнал, что книга Еноха всегда имела огромное значение для франкмасонов и что определенные ритуалы, практиковавшиеся задолго до времени Брюса, Отождествляли самого Еноха с египетским богом мудрости Тотом. Затем я нашел в "Королевской масонской энциклопедии" пространную статью, описывающую другие примечательные предания ордена. Например, о том, что Енох был изобретателем письменности, что он "научил людей искусству строительства" и что еще до потопа он "опасался утраты истинных секретов, для предупреждения чего он скрыл Великую Тайну, выгравированную на белом восточном камне порфире, в недрах земли". Статья в эн

циклопедии заканчивается следующими словами: "Книга Еноха известна с очень древних времен, и на нее постоянно ссылались отцы церкви. Брюс привез из Абиссинии три копии".

Такое краткое и фамильярное упоминание Брюса в сочетании с тем фактом, что он расстарался добыть не одну, а целых три копии книги Еноха, указывает на возможность его принадлежности к франкмасонам. Если он был масоном, тогда само собой напрашивается решение всех головоломок, окружающих его уклончивость и нечестность. Я уже не сомневался в том, что он проявлял особый интерес к ковчегу завета, который старательно скрывал. Теперь я понимал, каким именно образом у него зародился этот интерес (и почему он хотел скрыть его).

Будучи франкмасоном - и шотландским франкмасоном в придачу, - Брюс мог находиться под влиянием преданий тамплиеров о нахождении ковчега в Эфиопии.

Но был ли Брюс масоном? Совсем не легко было найти ответ на этот вопрос. На 3000 с лишним страницах его "Путешествий" нет ни единого ключа, который позволил бы прийти к обоснованному мнению по этому вопросу.

Не. проливают на него свет и две подробные и пространные его биографии (первая издана в 1836 году, вторая - в 1968 году).

Лишь в августе 1990 года я смог поехать в Шотландию и посетить семейное поместье Брюсов, где я надеялся получить определенную окончательную информацию.

Киннэрд-хаус я нашел в пригороде Фолкерк города Ларберт. Далеко отстоящий от^главной дороги на просторном и огороженном участке, этот дом из серого камня имел внушительный вид. После вполне понятных колебаний его нынешний хозяин - мистер Джон Файндли Расселл пригласил меня войти и показал дом внутри. По многим архитектурным деталям я понял, что дом не был построен во времена Брюса.

- Совершенно верно, - согласился со мной Файндли Расселл. - Киннэрд-хаус перестал быть собственностью семьи Брюсов в 1895 году и был снесен новым хозяином - доктором Робертом Орром, который и построил нынешний особняк в 1897 году.

Мы с ним стояли в просторном, отделанном деревянными панелями холле перед широкой каменной лестницей. Файндли Расселл указал на нее и с гордостью добавил: "Эти ступеньки, пожалуй, единственная сохранив

шаяся часть старого дома. Доктор Орр оставил их на месте и построил свой дом вокруг них. Они имеют определенную .историческую ценность. Вы знали об этом?

-Вот как? Почему?

- Потому, что Брюс умер как раз на них. Это случилось в 1794 году. Он давал обед в столовой наверху. Провожая гостя вниз по лестнице, он споткнулся и упал головой вниз. Так он и погиб. Великая трагедия.

Перед уходом, я спросил Файндли Расселла, не был ли Брюс франкмасоном.

-чНе имею ни малейшего понятия, - ответил он. - Конечно же, я интересовался им, но отнюдь не считаю себя специалистом.

Я разочарованно поблагодарил его кивком. Уже в дверях мне в голову пришел еще один вопрос:

- А вы не знаете, где он похоронен?

- У старой церкви Ларберта. Вам будет, однако, нелегко найти его могилу. Когда-то над ней возвышался большой железный обелиск, но несколько лет назад его снесли, так как он весь проржавел и представлял опасность для посетителей.

Поездка до церкви заняла только десять минут. Обна

-ружение же места последнего успокоения одного из величайших шотландских исследователей заняло гораздо больше

времени.

Было" начало мрачного дождливого вечера, и я ощущал все большую подавленность, прохаживаясь вдоль рядов могильных плит. Как личность Брюс несомненно имел многие недостатки. Тем не менее меня не покидало ощущение, "^вд этот отважный и загадочный человек заслужявая-вяушитеяьного памятника: мне представлялось несправедливым, что он покоится на ничем не примечательной участке земли.

Тщательно осмотрев центральную часть кладбища и Ничего не найдя, я заметил сильно заросший участок, огражденный низкой каменной стеной с крошечной калиткой. Я открыл калитку и спустился по трем ступенькам, которые вели к... свалке. Здесь были "кучи старой одежды, выброшенных туфель, консервных банок и обломков мебели, разбросанных среди густых зарослей жгучей крапивы и ежевики. Над Головой сплетались ветви нескольких старых деревьев, и их смешавшиеся листья образовывали роняющий капли зеленый полог, который ' почти не пропускал света.

Проклиная тучи ос и комаров, поднявшиеся мне навстречу, я принялся притаптывать окружавшую растительность. 'Все остальное я уже осмотрел, рассуждал я, почему бы не посмотреть и здесь. Почти уже отчаявшись, в центре этого закутка я^набрел на несколько каменных плит, покоившихся на земле и полностью покрытых мхом, лишайником и вездесущей крапивой. С чувством почтения - и гнева тоже - я очистил плиты, как смог, и уставился на них. Ничто не говорило за то, что под ними покоится прах Брюса, но я почему-то чувствовал, что так оно и есть. В горле у меня образовался ком. Вот здесь лежит человек - великий человек, - побывавший в Эфиопии до меня. Больше того, если верна моя догадка о его связи с масонами, тогда не может быть сомнений в том, что он отправился в далекую страну на поиск утраченного ковчега/Однако сейчас'мне представлялось, что я так и не смогу доказать существование этой связи. Одно можно было сказать уверенно: сам Брюс потерян, потерян и забыт на своей родине.

Некоторое время я стоял там, обуреваемый мрачными мыслями. Потом я покинул маленький закуток, но не через калитку,- через которую вошел, а перемахнув через низкую каменную стенку во двор рядом. Там почти сразу увидел нечто интересное: рядом лежал на боку огромный металлический обелиск. Я приблизился к нему и прочитал имя Джеймса Брюса и под ним следующую эпитафию:

"Его жизнь была посвящена свершению полезных и блестящих дел.

Он исследовал многие отдаленные регионы.

Он открыл истоки Нила.

Он был нежным супругом, потакающим детям родителем.

Он горячо любил свою страну.

Человечество единодушно вписало его имя Среди имен тех, кто отличился своей Одаренностью, мужеством и добродетелью".

В обелиске меня взволновало больше всего то, что он оказался неповрежденным -. не проржавевшим и не крошащимся, а свежепокрашенным красной грунтовкой. Ктото явно все еще интересовался исследователем достаточно сильно, чтобы заняться реставрацией памятника, хоть еще и не поставленного над его могилой.

Позже тем же вечером я поспрашивал священников церкви и узнал имя таинственного благодетеля" Походило на то, что памятник был отправлен в ремонт несколько лет назад и вернулся в Ларберт накануне моего приезда.

Реставрационные работы были организованы и оплачены не кем иным, как главой семьи Брюсов в Шотландии - графом Элгина и Кинкардина и магистром масонов15.

Это был обещающий след, и я отправился по нему до самого Брумхолла - прекрасного поместья к югу от залива Ферт-оф-Форт, где проживал лорд Элгин. Сначала я позвонил' по телефону, номер которого нашел в телефонной книге, и договорился о встрече утром в субботу 4 августа.

- Я не могу уделить вам больше пятнадцати минут, - предупредил лорд.

- Пятнадцати минут достаточно, - заверил я его.

Элгин оказался невысоким, коренастым пожилом мужчиной, заметно хромавшим (видимо, в результате повреждений, полученных в японском плену во время второй мировой войны). Без особых церемоний он провел меня в прекрасно обставленную гостиную, украшенную семейными портретами, и предложил перейти прямо к делу.

До сих пор его манеры выглядели грубоватыми. Втянувшись же в разговор о Брюсе, он стал мягче, и постепенно мне стало ясно из его широких знаний, что он тщательно изучил жизнь шотландского исследователя. В ходе разговора он пригласил меня в другую комнату и Показал несколько полок, заполненных старыми и таинственными книгами на многих языках.

- Это книги из личной библиотеки Брюса, - объяснил лорд. - Он был человеком широких интересов... У меня также хранятся его телескоп, квадрант и компас...

Если хотите, могу показать вам их.

Пока суд да дело, обещанные мне четверть часа превратились в полтора. Завороженный энтузиазмом Элгина, я ухитрился так и не задать ему интересовавший меня вопрос. И вот, бросив взгляд на свои часы, лорд сказал:

- Господи, посмотрите сколько времени. Боюсь, вам придется уйти. Дела, знаете ли... Должен поехать сегодня вечером в горы. Может, вы сможете навестить меня в другой раз?

- Э... да, я бы очень хотел.

Граф поднялся на ноги, любезно улыбаясь. Я тоже встал, и мы обменялись рукопожатием. Я чувствовал себя неловко, но все же не желал уходить, не удовлетворив своего любопытства.

- Если не возражаете, - промямлил я, - есть еще одна вещь, о которой я непременно хотел спросить вас.

Это связано с моей теорией мотивов, побудивших Брюса отправиться в Эфиопию. Вы случайно не знаете... э... ммм...

Есть ли хоть какая-то возможность, какой-то шанс того, что Брюс был франкмасоном?

Элгин взглянул на меня несколько удивленно.

- Мой дорогой юноша, - ответил он. - Разумеется, он был масоном. И это было очень, просто очень важной частью его жизни.

Часть III

ЭФИОПИЯ, 1989-1990 ГОДЫ.

ЛАБИРИНТ

Глава 8

Во время моего визита в его поместье в Шотландии граф Элгин подтвердил мои догадки относительно Джеймса Брюса: исследователь действительно был франкмасоном (членом ложи Кэнонгейт Килуиннянг N и2 в городе Эдинбург).

Элгин также рассказал мне, что Брюс был очень увлечен "умозрительным" аспектом масонства в отличие от более прагматичного и мирского "ремесленного" масонства. Это означает, что он интересовался по преимуществу эзотерическими и оккультными традициями братства, включавшими традиции рыцарей-тамплиеров, о которых большинство современных масонов ничего не знает и которыми даже не интересуется.

Здесь следует добавить, что я никогда не думал, что всё масоны имели доступ к наследию тамплиеров. Напротив, логично предположить, что такой доступ во все времена был ограничен очень немногими людьми.

Брюс же выглядел идеальным кандидатом для членства в этой привилегированной группе. С его широкими знаниями священного писания, его влечением ученого к таким мистическим трудам, как Книга Еноха, и его умозрительными учениями в рамках масонской системы, Брюс был именно таким человеком, который изучил бы предания тамплиеров о последнем пристанище ковчега завета.

Поэтому чувствовал послевстречи с лордом Элгином я'большую уверенность.в том, что именно ковчег, а вовсе не Нил заманил шотландского авантюриста в Эфиопию в 1768 году. Его парадоксальная нечестность по ряду

ключевых вопросов (парадоксальная потому, что обычно он был весьма правдивым) теперь обретала смысл, а его уклончивость и скрытность становились ясными. Может, я так никогда и не узнаю, какие тайны открыл Брюс на Абиссинском нагорье столько лет назад, но теперь по крайней мере я мог быть вполне уверен в его мотивах.

Уже летом 1989 года я впервые заподозрил, что Брюс мог быть масоном, но лишь в августе 1990 года я встретился с лордом Элгином. В этом временном промежутке, как сказано в предыдущей главе, я шел по "португальскому следу", который оставили члены ордена Христа, посетившие Эфиопию в XV и XVI веках.

Все раскопанные мною улики вроде бы указывали на продолжавшийся поиск ковчега - скрытое предприятие, привлекавшее путешественников из самых разных исторических периодов и различных стран к одной и той же возвышенной и вечной цели. Больше того, если таковое происходило в прошлые столетия, не могло ли это иметь место и в настоящем? Не искали ли и другие в Эфиопии ковчег, как искал его я? По ходу исследования я оставлял эти вопросы открытыми, накапливая досье на таких людей, как Джеймс Брюс и Кристофер да Гама. Даже без подстегивающей конкуренции мои находки весной и летой 1989 года убедили меня в том, что пришла пора вернуться в Эфиопию для проведения более подробной "полевой работы", которая дополнила бы то, что было до сих пор в основном интеллектуальным упражнением.

ТРУДНЫЕ ВРЕМЕНА

Я принял такое решение еще в июне 1989 года, но прошло несколько месяцев, прежде чем я наконец смог осуществить это. Почему? Да потому, что 19 мая того года в Аддис-Абебе произошел жестокий переворот, приведший в смятение всю Эфиопию.

Правительство президента Менгисту Хайле Мариама устояло, но заплатило за это высокую цену. После того как улеглась пыль сражений, были схвачены и арестованы сто семьдесят шесть,мятежных офицеров, в том числе не менее двадцати четырех генералов, включая командующего сухопутными силами и начальника оперативного

управления генерального штаба. Аресту и суду предпочли самоубийство начальник генерального штаба Вооруженных сил и командующий ВВС. Еще одиннадцать генералов погибли в боях, а министр обороны был застрелен заговорщиками.

Последствия такой страшной кровавой бани еще долго будут преследовать Менгисту и его режим: обескровленный офицерский корпус практически утратил способность принятия решений по военным вопросам, и подобное состояние дел вскоре обернулось поражениями на поле боя. В самом деле, в месяцы, последовавшие за попыткой переворота, эфиопская армия потерпела ряд сокрушительных поражений, приведших к ее полному изгнанию из провинции Тиграи (которую ФНОТ объявил "освобожденной зоной"), а заодно и из большой части Эритреи (где ФНОЭ уже строил органы независимого государства).

С угрожающей скоростью война распространялась и на другие районы, включая северо-восточную часть Волло, где в сентябре 1989 года был опустошен древний город Лалибела, и Гондэр, где была осаждена региональная столица.

Но самым худшим, по крайней мере с моей эгоистической точки зрения, была утрата правительством контроля над Аксумом. В самом деле, как отмечалось в главе 3, священный город был захвачен ФНОТ в конце 1988 года - за несколько месяцев до провалившегося путча. Я сначала надеялся, что все это носит временный характер. Когда же стали разворачиваться зловещие события второй половины 1989 года, я уже был готов к возможности того, что партизаны смогут удержать Аксум неопределенное долгое время.

Мне ничего не оставалось, как познакомиться с представителями ФНОТ в Лондоне и постараться заручиться их содействием, для того чтобы посетить районы, которые он теперь контролировал. Однако я еще не был готов к подобным хлопотам. Мои длительные связи с эфиопским правительством означали, что Фронт освобождения отнесется к моей просьбе с большим подозрением. Единственный возможный вариант, если я не воспользуюсь с умом своими картами, это решительный отказ в моей просьбе посетить Аксум. Откровенно говоря, меня больше заботила безопасность собственной шкуры, если они дадут мне разрешение: как известный друг ненавистного режима Менгисту не буду ли я во время долгого и опас

ного пути в Тиграи схвачен как шпион каким-нибудь местным партизанским командиром и расстрелян, несмотря на решение их представительства в Лондоне?

В послепутчевой атмосфере Эфиопии ни в чем нельзя быть уверенным, нельзя было и строить какие-либо планы хоть с какой-то долей уверенности, и невозможно было предсказать, что можетслучиться со дня на день.

Теоретически были возможны любые драматические события, в том числе и падение Менгисту и полная победа объединенных сил НФОЭ и ФНОТ. Поэтому я и решил сосредоточиться на других аспектах своего исследования, пока обстановка не прояснится. Поэтому я смог вернуться в Эфиопию лишь в ноябре 1989 года.

ТАЙНОЕ УБЕЖИЩЕ?

Ускорила мою поездку информация, которую предоставил мне его высокопреподобие Лика Берханат Соломон Габре Селассие. Впервые я познакомился с обладателем столь длинного имени, в Лондоне 12 июня 1989 года. Тогда же я открыл, что он обладает и страшно длинной и совершенно седой бородой, Орехово-коричневой кожей, сверкающими глазами, великолепным ритуальным нарядом и висящим на шее искусно вырезанным из дерева распятием. Первосвященник церкви Святой Марии Сионской Эфиопской православной церкви в Соединенном Королевстве был по сути миссионером. Он был направлен в Британию несколько лет назад патриархатом Аддис-Абебы для распространения православия. И он сумел обратить в православие определенное число людей, в основном молодых лондонцев вест-индского происхождения, и некоторых из них он привел с собой на встречу, которую я организовал, дабы получить от него сведения о ковчеге.

Первосвященник Соломон показался мне типичным патриархомвремен Ветхого, Завета. Вызывающая уважение борода, степенные и одновременно несколько проказливые манеры, харизматическая личность с явными проявлениями неподдельной скромности и абсолютная убежденность в глубокой и твердой вере - все это вместе производило неизгладимое впечатление.

В ходе нашей беседы сразу же стало ясно, что он непоколебимо верит, что священная реликвия находится в Эфиопии. Умный и явно высокообразованный, цитировавший'Библию с легкостью и уверенностью человека, изучавшего ее на протяжении, всей жизни, Соломон спокойно и твердо изложил эту точку зрения и отказывался признать даже саму возможность, что он может ошибаться.