Гунтхард Вебер практика семейной расстановки

357

Кроме того, до начала семинара ради безопасности имеет смысл узнать телефонный номер ближайшей станции «скорой помощи» и поинтересоваться наличием договора гарантийного страхования в месте проведения семинара. У руководителя курса на всякий случай тоже должен быть договор страхования на работу методом расстановки.

Кроме того, мы подготавливаем участников семинара к тому, что во время расстановки их семей могут обнаружиться такие вещи или тайны, которые они, возможно, не хотели бы обнародовать, и заверяем их, что будем уважительно и осмотрительно обращаться со всем, что выйдет на свет, и указываем всем на конфиденциальность того, что происходит в рамках семинара.

2. Реакции заместителей

Всех членов группы нужно также проинформировать о том, что в расстановках, в которых они будут участвовать в качестве заместителей, у них могут возникать тяжелые чувства и телесные реакции, терпеть которые они не обязаны, и если ощущения в расстановке становятся слишком тяжелыми, им следует сразу сообщать об этом руководителю. В этом случае руководитель выводит заместителя из расставленной системы и отводит или просит его отойти на такое расстояние, пока тот снова не почувствует себя свободным от этих ощущений. По той же причине по завершении процесса расстановки имеет смысл сначала опрашивать тех заместителей, которые выглядят особенно «загруженными».

а) Соматические реакции

Такими реакциями могут быть, например, сердцебиение, усиленное потоотделение, боли, ощущение невыносимой тяжести, спутанности сознания, головокружение или обморочное состояние. Если заместитель начинает качаться на своем месте, следует подойти к нему поближе, чтобы подхватить его, если он упадет. Я (Г. В.) дважды был свидетелем того, как во время расстановки заместитель падал в обморок и короткое время находился без сознания. Если обморок продолжается долго, нужно положить человека на спину и приподнять ему ноги, чтобы усилить приток крови в мозг. Курсы первой помощи

358

Чьи это симптомы?

Нужно научиться распознавать, имеют ли соматические реакции, демонстрируемые в расстановках заместителями (например, удушье, дрожь, боль, страх), какое-то отношение к ним самим или же они обусловлены местом, занимаемым в расставленной системе. В случае сомнений мы просто задаем вопрос: «То чувство, которое ты сейчас испытываешь, как-то связано с тобой или оно исходит от места, на котором ты стоишь?» Проверить это можно, заменив этого заместителя другим участником семинара и затем спросив о его ощущениях на этом же месте. Некоторые из них обладают «драматическим талантом». Если мы видим, что у участников семинара растет склонность, будучи заместителями, подчеркивать определенные тенденции, мы еще раз всем указываем на то, что заместителям следует сконцентрироваться на занимаемом месте и коротко и ясно отвечать на задаваемые вопросы. На наш взгляд, многие терапевты дают заместителям (даже исполняющим «второстепенные роли») слишком много пространства для приукрашивания.

Тошнота, которая была больше, чем тошнотой

Недавно на индивидуальную супервизию к одному из нас пришла женщина-терапевт, чтобы поговорить о ситуации, которая ее очень беспокоила и никак не отпускала. На одном из ее семинаров во время расстановки заместительница почувствовала тошноту и тяжесть в верхней части живота. На том месте, где она стояла, это ощущение было оправдано. Однако оно продолжало усиливаться и после того, как расстановка закончилась и женщина снова села на место. И терапевт, и заместительница были совершенно уверены, что ее все еще не оставляют чувства человека, которого она замещала в расстановке. Только поздно вечером она, обеспокоенная по-прежнему плохим самочувствием, отправилась в больницу, где у нее определили инфаркт. До этого никаких проблем с сердцем у нее не было. Так что не следует забывать о том, что стойкие соматические реакции после расстановок могут быть симптомами заболевания.

Так как расстановки могут быть сопряжены с нагрузками, мы следим за тем, чтобы беременные женщины не брали на себя тяжелых

359

ролей, или заранее указываем им на то, что они должны сами хорошо позаботиться о себе и будущем ребенке.

Этим объясняется и то, насколько важно просить заместителей по окончании расстановки выйти из своих ролей, чтобы подобные различия легче было установить. У нас нет однозначного отношения к растянутым ритуалам выхода из роли, к которым прибегают некоторые терапевты. С одной стороны, нам нравится, например, когда заместитель того, кто расставлял свою семью, передает ему в конце место, взяв его за руку и на это место проводив. С другой стороны, когда расставляющий освобождает от роли каждого заместителя по отдельности, это, на наш взгляд, уже чересчур.

Нам кажется, здесь стоило бы провести тщательное исследование влияния ролей на заместителей после расстановки и последствий различных образов действий (например, в плане выхода из роли).

Иногда, если человек слишком глубоко и часто дышит...

Как у заместителей, так и у расставляющих во время расстановок может развиться гипервентиляционная тетания. Это комплекс довольно безобидных симптомов, однако их проявление способно испугать. Она сопровождается зудом и судорогами в руках, тянущей болью в членах, сердцебиением и ощущением страха, затем иногда возникает ощущение стеснения в груди и неприятные ощущения вокруг рта. Объясняются эти симптомы просто. При усиленном выдохе выдыхается большее количество углекислого газа, что приводит к изменению кислотности крови, вызывающему такие мышечные реакции.

В этом случае нужно просто попросить человека спокойнее и глубже вдыхать или на некоторое время задержать воздух. При сильной

360

I

симптоматике человеку дают некоторое время вдыхать и выдыхать в пластиковый или бумажный пакет. Тогда симптомы быстро исчезают без физических последствий. Синдромы гипервентиляции часто указывают на родовую травму, а также на темы, связанные с сексуальностью. У женщин подобные симптомы возникают чаще, чем у мужчин. Однажды мы наблюдали их и у мужчины, замещавшего в расстановке маленького ребенка, находившегося в отчаянии, который долго и громко кричал.

«Не хватает воздуха» — такой симптом иногда возникает во время семинаров по расстановкам. В подавляющем большинстве случаев это ощущение исчезает без каких-либо последствий. Если же оно не проходит в течение длительного времени, это может быть связано с заболеваниями сердца и легких или указывать на начало приступа астмы. Если у этого человека нет с собой лекарств или спрея, то может понадобиться медицинская помощь.

«Агрессивная» реакция заместительницы в расстановке

Однажды в расстановке я (Г. В.) попросил стоящую спиной к остальным заместительницу матери, которую не уважала учительница ее сына, последовать своей спонтанной тенденции. Она резко и озлобленно развернулась и так сильно пихнула вперед спокойно стоявшую к ней спиной заместительницу учительницы, что та получила легкую травму шейных позвонков и легкое люмбаго. Возможно, здесь следовало бы призвать участников бережно обращаться с другими заместителями, даже если на отведенных им местах у них возникают сильные эмоции.

3. Деструктивное и самодеструктивное поведение

а) Угроза самоубийства

Для любого специалиста по расстановкам страшнее всего мысль о том, что в связи с расстановкой кто-то из участников может покончить с собой.

361

Если участник не может или не хочет в этом плане за себя отвечать, то (особенно для людей, не являющихся врачами и психологами, тех, у кого нет законченного и подтвержденного государством терапевтического образования) имеет смысл отвезти или отправить человека с сильной угрозой самоубийства в психиатрическую клинику. В этом случае мы всегда «продавали» бы направление в клинику скорее как меру безопасности для нас и только во вторую очередь как терапевтическую меру для этого человека.

Иногда могут быть полезны письменные договоры о несовершении самоубийства на период проведения семинара. «Я ни при каких обстоятельствах не покончу с собой во время семинара». Но в этом случае в конце семинара непременно нужно еще раз заговорить об угрозе самоубийства, поскольку договор подразумевает, что по окончании семинара самоубийство возможно. Мы считаем неприемлемым деление на апеллятивные суицидальные или парасуицидальные действия и «истинную» угрозу самоубийства. Уже слишком часто нам приходилось слышать о людях, которые покончили с собой, когда окружающим казалось, что это спектакль. Наш опыт свидетельствует о том, что угрозу суицида практически никогда нельзя понять, исходя из актуальной на данный момент проблемы. В большинстве случаев она имеет отношение к событиям в предыдущих поколениях и переплетениям.

б) Саморазрушительное поведение на семинаре

Под этим мы понимаем, например, нанесение себе порезов или других повреждений, появление в группе навеселе или «под кайфом».

При этом очень важна степень тяжести. Мы не работаем с теми, кто находится в состоянии сильного алкогольного или наркотического опьянения. В большинстве случаев мы (без оттенка моральной оценки поступка) просим его взять тайм-аут и прийти снова, когда он снова будет в себе и с ясным сознанием.

При остром самодеструктивном поведении мы удерживаем человека от нанесения себе повреждений, но обсуждаем с ним, как дальше быть с этим в группе и готов ли он отвечать за себя во время семинара. Нам еще ни разу не приходилось исключать кого-то из группы по этой причине.

в) Обращение с угрозами

Может случиться так, что кто-то из участников явно или неявно угрожает причинить зло другому участнику, руководителю расстановки или самому себе. Если происходит что-то подобное, мы указываем на то, что частью семинарской договоренности является то, что в группе не допускается жестокое поведение. «Подобное поведение в группе недопустимо! Мы этого не потерпим! Мы обязались заботиться об участниках. Если здесь кто-то что-то разрушит, он будет обязан это возместить». В случае необходимости, например, если бы нам стало известно, что у кого-то из участников с собой пистолет и он не хочет его сдать, мы бы поставили в известность полицию. «Мы хотим, чтобы на время семинара ты отдал твой пистолет/нож мне на хранение. Если захочешь, в конце семинара ты получишь его обратно». Здесь часто бывает полезно ясно и в то же время доброжелательно установить границы и назвать правила. К счастью, с таким поведением во время семинаров по расстановкам мы тоже еще ни разу не сталкивались, такое было лишь во время работы в стационаре и однажды в рамках семейной терапии.

Но в группах мы говорим также о том, что иметь такие чувства — в порядке вещей, что мы готовы вместе с вами посмотреть, как они связаны с вашей жизненной историей и историей вашей семьей, где они могут быть оправданы. Здесь полезно действовать следующим образом: заметить, оставаться спокойным и незаметно покинуть сцену, а затем спокойно и приветливо продолжать работу с другими. Перед за-

363

вершением рабочего дня мы обычно еще раз детально останавливаемся на этих людях. Если у кого-то из участников мы замечаем нечто похожее на мимику угрозы или высокий уровень напряжения, мы стараемся вскорости сделать круг, где каждый по очереди говорит о том, что у него в данный момент происходит. Тогда этот человек имеет возможность подготовиться к тому, что подойдет его очередь, особого внимания ему не уделяется. По отношению к таким участникам мы ведем себя заботливо и с пониманием, поскольку обычно они сами чувствуют себя под угрозой или боятся.

Под этим мы понимаем, например, непрекращающийся крик, катание по полу, когда человек не дает себя успокоить, панические атаки и т. д. Обычно в подобных ситуациях отреагируются старые чувства, и реакция соответствует более раннему возрасту. Иногда речь может идти и о перенятых чувствах.

Здесь опять же очень важно успокоить группу, не испугаться самому и как руководителю расстановки действовать спокойно и обдуманно (см. Weber, 1993, о вторичных чувствах). Если подобное поведение выражается в более мягкой форме, можно попросить этого человека спокойно, глубоко и беззвучно дышать. Кроме того в подобных ситуациях человек скорее приходит в себя, если велеть ему в этот момент посмотреть кому-нибудь в глаза. «Смотри на меня! Ты меня видишь?» Так можно точно определить, находится ли он по-прежнему «где-то далеко» или он «снова здесь». Кто смотрит и находится «здесь и сейчас», тому лишь с большим трудом удается сохранять вторичные чувства. Берт Хеллингер часто просит таких людей что-нибудь описать (например, цвет его глаз), поскольку в этом случае ему приходится внимательно смотреть и описывать. А если вставить при этом какое-нибудь смешное замечание, то ситуация в большинстве случаев полностью разряжается. Иногда то пространство, откуда человек возвращается, мы называем «домашним кино», поскольку обычно речь здесь идет о старых, неоднократно просмотренных и хорошо знакомых «фильмах ужасов» и «чувствах из детства».

Здесь хорош любой способ «раздраматизации». На семинаре во Франции в конце расстановки одна участница, после того как я (Г. В.) попросил ее занять свое место в образе-решении, скорчилась на полу и стала кричать, будто ее режут. Речь шла о ее отношении к продолжающейся всю жизнь болезни. У меня создалось впечатление, что пройдет некоторое время, прежде чем она снова придет в себя, и я был уве-

364

рен, что это не психотическая декомпенсация. Я успокоил группу, сказал, что ничего страшного тут не происходит, и оставался рядом с ней. Когда она стала уставать от крика, кней сталолегче подойти. Оналежа-ла на животе. Через какое-то время я обеими руками крепко нажал ей на спину, чтобы ей стало труднее дышать и кричать. Эта помощь и слова «Хорошо, что теперь это вышло. Теперь несколько раз глубоко вздохни и посмотри на меня!» позволили ей вскоре уже посмотреть на меня совершенно спокойно. Он встала. Я велел ей сказать еще несколько примиряющих и соглашающихся фраз заместительнице болезни и закончил расстановку. В подобных ситуациях «раздраматизация» является важным компонентом.

Ранними признаками «способности» уходить в психотическое поведение являются недоверчивые взгляды, мысли о преследовании, поведение избегания, свободное ассоциирование (от деревяшки к палочке), странные сочетания, туманные намеки, неадекватные ситуации аффекты, взгляды вверх и др.

Если мы предполагаем подобную динамику или замечаем подобные знаки, то спрашиваем: «Ты умеешь отрываться от земли (уходить в иные сферы)?», «Ты мог бы сделать это и на этой неделе?», «Что должно случиться / что должен сделать ты или должны сделать мы, чтобы здесь это стало вероятнее?», «Что делать нам, если ты улетишь?» (или другие вопросы для системной профилактики рецидива и оспаривания медицинской модели болезни (см. Weber и Retzler, 1991). Если кто-то начинает «отрываться от земли», здесь также самое главное — вернуть его в «здесь и теперь» (см. выше). Иногда я на некоторое время сажаю этого человека рядом с собой и периодически мимоходом устанавливаю с ним контакт («Ты пока еще здесь?», краткие прикосновения).

4. Как поступать, когда с семинара уходят и не возвращаются

В таких случаях важно оставлять или возвращать участникам ответственность за их поведение. Если у нас складывается впечатление, что кто-то из членов группы «планирует» нечто подобное, мы рассказываем всей группе что-нибудь о том, как с этим можно обойтись. Напри-

365

С другой стороны, конечно, хорошо, если руководитель расстановки тоже может пойти навстречу участнику, и если он совершил ошибку или слишком жестко его конфронтировал и т. д., то признать это перед ним. Однако он не должен тут же начинать испытывать по этому поводу чувство вины, показывать, как он сокрушается, или в качестве «искупления» делать больше, чем необходимо.

Если у нас возникает ощущение, что кто-то может не прийти после перерыва или на следующий день, мы еще раз заговариваем с ним и спрашиваем о том, как он себя в данный момент чувствует. Или мы спрашиваем кого-нибудь из членов группы: «Предположим, что кто-то в группе размышляет о том, приходить ему завтра или лучше поехать домой, то кто бы это, на твой взгляд, мог быть?» Если он кого-то называет, мы спрашиваем этого человека: «Ты с этим согласен?» — и может быть: «Как велика в процентном отношении вероятность того, что ты...?»

Ситуацией вызова является и такая, когда участник оказывает давление на руководителя с тем, чтобы ему была сделана расстановка, и скрыто намекает, что может прервать семинар, если его очередь скоро не подойдет. «Теперь, наконец, должна быть моя очередь!» или «Я хочу наконец это пройти». А руководитель группы видит, что у него совсем еще нет контакта с конкретным запросом. В таких случаях мы говорим, например: «Мы можем делать что-то лишь тогда, когда считаем это правильным. Расставлять что-то под таким давлением не пойдет на пользу ни тебе, ни нам. Но каждый, у кого мы почувствуем важный для него запрос, получит на этом семинаре возможность вместе с нами над этим поработать». Берт Хеллингер сказал однажды в подобной ситуации: «Меня можно завоевать, но нельзя принудить». Когда возникает нажим, всегда полезно дать себе немного больше времени.

366

Интервью с Бертом Хеллингером

Беседа Вилфрида Неллеса с Бертом Хеллингером во время Первой рабочей конференции «Практика семейной расстановки» в апреле 1997 года

В. И.: Господин Хеллингер, Вы ведете себя как терапевт и все же Вы не терапевт. Кем видите себя Вы сами?

Б. X: С одной стороны, я вижу себя учителем. Но прежде я вижу себя, по сути, ближним, тем, кто на общечеловеческом уровне резонирует с другими и, может быть, что-то приводит в действие. Я — тот, кто ищет гармонии, кто помогает, когда что-то показывается из скрытого. Чему способствуют семейные расстановки, так это тому, что сразу выводят что-то на свет. Но и это на самом деле не то. В принципе я чувствую себя тем, кто взят на службу для чего-то, чего он не понимает.

В. Н.: Но Вы ведь еще и учите. Например, правильно обращаться с экзистенциальными жизненными ситуациями, Вы учите правильной позиции и образу действий для терапевтов и помощников. Откуда Вы это черпаете? Из непонимания?

Б. X.: Да. И для меня тут есть один очень простой ориентир: я чувствую, куда течет поток у меня самого, и в принципе я просто иду с ним туда, куда он течет. И если вдруг это движение прекращается, если я не могу двигаться дальше или замечаю, что я на ложном пути, я просто останавливаюсь. И тогда я могу долго, очень долго, целые месяцы просто ничего не делать и оставаться в этом покое, пока откуда-то извне, часто совершенно неожиданно, ко мне не придет что-то, что даст мне новое направление. Это и есть подлинное. Я совершенно не думаю о том, чтобы кому-то помочь, об экзистенциальных вопросах или чтобы кого-то чему-то научить... Для меня это вообще не вопросы.

В. Я.: В принципе это духовное исполнение Вашей собственной жизни.

Б. X.: Его можно было бы назвать духовным, но я очень сдержан при обращении с такими понятиями. Тут ко мне подошел один чело-веки заговорил о моем вчерашнем докладе («Психотерапия и религия»). Он спросил меня, является ли для меня чем-то важным самоотдача. Я сказал: «Нет, это опять же представление о том, что «я что-то делаю». А тут просто ведет или несет некое поле». Тогда он

367

сказал: «Но разве это тогда не что-то абсолютно естественное, где за этим совершенно ничего не стоит? Когда просто находишься на одной волне с этим естественным?» Я ответил: «Да, это мне созвуч-. но». Таесть это последний отказ, отказ от духовного, божественного. Который более всего сообразен таинственному, тому, что есть. И который есть то, что ведет в пустоту.

Б. X.: Да, так оно и было... Сан священника совершенно точно стал следствием переплетений и неосознанных поручений моей родительской семьи, которые имели смысл там, но я делал это с полной самоотдачей. А потом я вдруг с чем-то столкнулся, и мне стало совершенно ясно: дальше дороги нет. Благодаря этому я оказался приведен к иному направлению, но снова без всяких планов, со множеством так называемых случайностей, которые, если оглянуться назад, оказываются судьбой или руководством, которому я себя вверяю, но за которое я даже не осмеливаюсь поблагодарить — это опять же было бы слишком много, словно в этом было что-то особенное...

В. Н.: Тут снова было бы некое противопоставление?

Б. X.: Да, как будто я что-то получил. Думаю, на это у меня нет никакого права. Я просто принимаю это как что-то... да, как ведомый, но ведомый очень деликатным образом, который позволяет мне оставаться собой.

В. Н.: Который ведет Вас не от себя, но к себе?

Б. X.: Да, это движение всегда как-то связано с неким вызовом. Когда я какое-то время что-то делаю, то вдруг совершенно отчетливо понимаю: продолжать это делать и в то же время оставаться сосредоточенным невозможно. Вдруг приходит вызов, требующий мужества и нового риска, и, если, так сказать, слепо на него пойти, — это путь продолжения. Он всегда сопряжен с риском. Ведь так идет вперед и жизнь вообще. А мышление в категориях безопасности идет с этим совершенно вразрез.