Гунтхард Вебер практика семейной расстановки

71

Если мы хотим разобраться в сходствах, то сначала нужно понять базовую концепцию. Некоторым из вас уже знакомы эти идеи, но я все же еще раз коротко сформулирую четыре центральных аспекта, чтобы мы вспомнили, в чем заключается сходство. А потом можно будет посмотреть, в чем состоят различия.

В противоположность этому редукционистский взгляд на приро­ду сводит все к некоему фундаментальному уровню: все живое — к молекулам, молекулы — к атомам, а атомы — к субатомарным части­цам. Досадно только, что потом выясняется, что некоторые субато­марные частицы состоят из еще более мелких субатомарных частиц. Между тем существуют сотни субатомарных частиц, и никто не зна­ет, какая из них самая основополагающая. Так что редукционистс­кий взгляд не слишком-то обнадеживает. Во всяком случае, размыш­лять о системах мы должны на их собственном уровне. Однако к лю­бому уровню относится то, что целое больше, чем сумма его частей. Идея морфических полей связана с этой целостностью, и я исхожу из предположения о том, что целостность на одном уровне зависит от поля системы. Следовательно, уровень организации семьи включает морфическое поле семьи. А это поле существует в одном из больших морфических полей и одной из более широких моделей организации. Значит, понять отдельную личность в семейном поле можно только по отношению к этому большему целому. Но для того чтобы понять смысл происходящих в семье событий, семья сама требует большего целого. Семьи не существуют в изоляции.

Социальные поля семейных групп не уникальны в природе. Мы являемся социальными животными, и то же самое относится к тыся­чам других видов животных. Координировано поведение птиц в ста­ях, точно так же обстоит дело в косяках рыб, в стаях волков и у соци­альных насекомых. Существует множество разных видов социальных групп животных, и я уверен, что все они имеют групповые поля и в

72

гэтих полях память. Позже я вернусь к этим группам животных, по­скольку на их примере можно многое узнать о человеческих соци-1ьных системах. Конечно, мы не узнаем там ничего о специфически Человеческих аспектах социальных групп, но об основных свойствах роциальных полей мы кое-что узнать можем.

Традиционные физические поля, такие, как поле гравитации, Электромагнитное поле, поля квантовой материи, рассматриваются физиками так, будто они подчинены вечным закономерностям. Фи­зика по-прежнему во многом следует привычному платоновскому шшлению, как будто материя подчинена вечным математическим эавнениям. Но мы живем в радикально эволюционном универсуме. Это новое понимание, возникшее только в шестидесятые годы. Тео-эия большого взрыва говорит о том, что Вселенная возникла 15 мил-1иардов лет назад. Она начиналась с очень малого — с образования эазмером не больше булавочной головки и с тех пор постоянно рас-шрялась и охлаждалась. Все во Вселенной развивалось эволюцион-■ю. Когда-то не было ни атомов, ни молекул, ни кристаллов. Между ем даже физика и химия являются эволюционными науками. Ста­рое мировоззрение, согласно которому природа подчиняется вечным законам, существовавшим, словно некий наполеоновский космичес­кий кодекс, уже на момент большого взрыва, еиде существует, но, на |мой взгляд, более осмысленным является представление о том, что |вся природа, включая так называемые законы природы, развивается рволюционно. Я исхожу из того, что природа определяется не закона-|ми, а привычками (habits) и подчиняется она не вечным принципам, |а развивающимся.

Итак, я думаю, что вся природа несет в себе память, и выражается [эта память через морфические поля. Каждый род вещей обладает па-1 мятью в своем морфическом поле. Это коллективная память всех ана­логичных вещей, существовавших ранее. Способ, которым она переда­ется, мы называем морфическим резонансом. Речь идет о влиянии со-1 бытии на происходящие позже аналогичные события. Точнее, речь о [влиянии аналогичных моделей действий на последующие аналогич­ные модели действий.

Этот вид памяти проявляется на всех уровнях природы, даже в I кристаллах. Если создать некую новую химическую субстанцию и дать ей кристаллизоваться, то морфического поля этого кристалла суще­ствовать еще не будет. Если это новый кристалл, то он должен вообще

73

возникнуть впервые. Чем чаще будут изготовляться такие кристаллы, тем легче будет их изготовлять. И химикам это хорошо известно: со временем новые субстанции* становится легче изготовлять во всем мире.

Несколько лет назад мне стало ясно, что если существует морфи-ческий резонанс, то результаты тестов на интеллект со временем тоже должны улучшаться. Не потому, что люди становятся все умнее, а потому, что им легче справляться с тестами, если до них эти тесты уже прошло множество людей. Я попытался достать эти данные, но доступа к ним не получил. Поэтому мне было очень интересно узнать через несколько лет из публикации, что результаты тестов на интел­лект со временем действительно постоянно улучшаются. Сначала это обнаружили в Японии, и когда эти результаты были опубликованы в США, многие были сильно обеспокоены. В «New York Times» появил­ся такой заголовок: «Японцы опережают население США по интел­лекту». Затем Джеймс Флинн, американский ученый, рассмотрел американские результаты тестов и обнаружил аналогичное улучше­ние в Америке. Тем временем выяснилось, что то же самое происхо­дит в Германии, Англии, Голландии и еще в двадцати странах. В Аме­рике наблюдается заметное улучшение результатов теста IQ за пери­од с 1918 по 1990 гг.

По имени открывателя этот феномен назвали эффектом Флинна, а среди специалистов по психологии это вызвало интенсивные деба­ты. Все сходятся в том, что действительного роста интеллекта нет, но никто из экспертов не может назвать ни одной убедительной причины такого заметного улучшения результатов тестирования. На эту тему

7Д

было разработано и затем снова отвергнуто множество теорий. Когда данный феномен был обнаружен еще только у японцев, велись рассужде­ния о том, не связано ли это со значительным потреблением японцами яичного белка и большей урбанизацией. Потом размышляли, не может ли речь идти о влиянии телевидения, способствующем развитию интел­лекта. Выдвигались контраргументы, свидетельствующие о скорее об­ратном его влиянии. Но оказалось, что феномен существовал еще до того, как телевидение получило столь широкое распространение. Затем предположили, что дети могли приобретать все больший опыт прохож­дения тестов. Но в некоторых странах дети в последние годы тестирова­лись намного меньше, чем раньше. Ни одна из теорий не смогла дать убедительное объяснение этому феномену.

Мысль о том, что морфические поля обладают памятью, являет­ся, естественно, самой спорной частью этой гипотезы, поскольку она ведет к идее, что закономерности в природе связаны скорее с при­вычками. Что идет вразрез со многими укоренившимися привычка­ми мышления в науке.

Существует множество интересных импликаций этой точки зре­ния. Одна из них относится к природе нашей памяти. Все мы черпа­ем из коллективной памяти, что похоже на идею К. Г. Юнга о коллек­тивном бессознательном. И находится эта коллективная память не в нашем мозге, а скорее мы существуем внутри коллективной памяти. Но я предложу вам нечто еще более шокирующее, а именно постулат о том, что и наша собственная память находится не в нашем мозге. В коллективные памяти мы попадаем через резонанс с похожими людь­ми в прошлом. Я думаю, что через резонанс с аналогичными моделя­ми собственных действий в прошлом мы попадаем и в нашу собствен­ную память. Индивидуальная память и коллективная память — это Не разные виды памяти, они различаются лишь степенью своей спе­цифичности. Одна из них более специфична, другая менее. Причи­на, по которой мы больше резонируем с собственными воспомина-

75

ниями, состоит в том, что мы больше всего похожи на самих себя и были похожи в прошлом. Морфический резонанс зависит от сходства. Так что наша похожесть на самих себя прямо-таки неизбежна, а потому и наши собственные воспоминания являются самыми специфичны­ми. Коллективные воспоминания о людях в прошлом эффективнее все­го там, где они больше всего походят на нас, имеются в виду люди из наших семей и наших культурных групп.

Его ученик Карл Прибрам разработал голографическую теорию памяти. Таким образом он пытался объяснить, как память может хра­ниться в далеких отделах мозга. Но он по-прежнему исходил из пред­положения, что память хранится в самом мозге. Его теория отвечала идее о том, что память должна быть локализуемой. Исследователи снова и снова предпринимали попытки локализовать воспоминания в мозге.

Тем временем в Англии производились героические исследова­ния на однодневных цыплятах. После долгих лет работы ученые ло­кализовали крохотный участок мозга, который, по их мнению, дол­жен был отвечать за определенный вид памяти. Затем, после того как цыплята чему-то научились, они вырезали этот участок, и несмотря на это, цыплята были в состоянии вспомнить выученное. Из чего исследователи сделали вывод о наличии какой-то еще более глубо­кой памяти.

А самый простой вывод, который можно сделать из всех этих уси­лий, состоит в том, что память вообще не находится в мозге. Конеч­но, повреждение мозга может повлиять на память, как нам известно

76

по случаям мозговых травм и следствиям апоплексического удара. Как это получается, можно легко понять, если обратиться к аналогии с те­левизором. Если я возьму ваш телевизор и перережу провода, отвечаю­щие за проведение звука, то этим я смогу заставить ваш телевизор за­молчать и стать «афазийным». Но это еще не будет доказательством того, что все исходящие из телевизора звуки хранятся в той части, ко­торую я повредил. Это показывает только то, что эти области мозга участвуют в произнесении или переработке звуков.

Все ритуалы включают в себя использование определенных консер­вативных слов и фраз, определенных повторяющихся действий, трапезу с определенными блюдами, молитвы или призывы и т. д. Проделывая что-то точно так же, как это делалось ранее, люди принимают участие в ритуале и тем самым устанавливают связь со всеми, кто осуществлял это действие до них, вплоть до того момента, когда это произошло впервые. С точки зрения морфического резонанса в этом заключается очень боль­шой смысл. Вы ритуальным образом выполняете действия, причем точ­но так же, как они выполнялись раньше, и через это сходство вы вступа­ете в резонанс со всеми, кто совершал эти действия до вас. Одним из самых эффективных ритуальных элементов при этом является использо­вание голоса и песен. Над этим очень много работала моя жена Джилл Перс. Через совместное пение члены группы входят как в интенсивный

77

резонанс друг с другом в настоящем, так и с теми, кто пел то же самое в прошлом.

Третий аспект морфических полей связан с исцелением. Посколь­ку все морфические поля несут в себе воспоминание о целостности ' системы, образ целостности продолжает сохраняться даже тогда, когда система оказывается повреждена. В биологии этот феномен лежит в основе регенерации. Можно отрезать часть ветви ивы, и она будет развиваться в новое дерево. Можно разрезать на части ленточного чер­вя, и каждая часть может вырасти в нового червя. Даже если отрезан­ный кусок имеет форму, никогда еще не существовавшую, в нем тем не менее содержится информация о целом. Эта регенеративная спо­собность морфогенетических полей была основополагающей мыслью, из-за которой в биологии вообще была разработана идея морфичес­ких полей. Именно способность к регенерации обнаружила в полях эту скрытую целостность.

Если разбить на части компьютер, это будет просто еще один сло­манный компьютер. Единственное, что демонстрирует способность к регенерации, это феномены поля. Можно разрезать на части маг­нит, и каждая из этих частей будет полноценным магнитом с полно­ценным полем. Если разделить на части голограмму, то каждая часть сохранит в себе образ целого. Голограмма — это феномен поля.

Этот феномен проявляется также у развивающихся эмбрионов. Если, например, вы тонкой лентой разделите на две части яйцо стре­козы, то задняя часть, предназначенная стать задней частью эмбрио­на, образует полноценный, но меньший по размеру эмбрион. Следо­вательно, эмбрион обладает способностью восстанавливать целост­ность, пусть и в меньшем масштабе. Это называется эмбриональной регуляцией.

Другой пример регенерации, который некоторым из вас навер­няка уже знаком, относится к глазу саламандры. При нормальном развитии саламандры хрусталик формируется из складки кожи. Но тут немецкий ученый Мюллер хирургическим путем удаляет хруста­лик из глаза, чтобы посмотреть, что произойдет. Так он обнаружил совершенно новый вид регенерации, который был назван Мюллеров-ской регенерацией. Здесь регенерация произошла совершенно по-новому, так, как она нигде в природе произойти бы не могла. Часть глаза, которая в обычных условиях никогда не создала бы новый хру­сталик, а именно радужка, его создала. То есть была разрушена важ-

78

ная часть глаза и другая его часть взяла на себя регенерацию этой фун­кции.

Ту же самую регенеративную способность мы наблюдаем и в соци­альных группах. (Шелдрейк показывает картинку с изображением тер­митника в разрезе.) Эти насекомые строят очень большие сооружения, высотой иногда до двух метров. Эти большие строения создаются в результате совместной деятельности миллионов насекомых, каждое из которых приносит в нужное место крохотный кусочек глины. Откуда они знают, куда им нужно ее принести? Отдельное насекомое не может иметь представления о структуре в целом, к тому же термиты слепы. Я думаю, они способны это делать, поскольку являются частью морфи­ческого поля всей группы, которая несет в себе невидимый план всего сооружения. Если повредить часть термитника, термиты его починят. Он регенерирует. И строить они начнут с обеих сторон повреждения. В некоторых экспериментах, описанных в моей книге, показывается, что если между двумя поврежденными половинами поместить стальную пластину, их деятельность по восстановлению будет по-прежнему точ­но скоординирована. Туннель и этажи будут по-прежнему на своих местах. На мой взгляд, это доказывает наличие некоего невидимого плана, внутри которого трудятся отдельные насекомые.

Если в улье убить большую часть пчел, другие пчелы, чтобы весь организм функционировал, станут брать на себя задачи, ранее для них не предназначавшиеся. Следовательно, существует регенератив­ная способность всей социальной группы в целом. В других областях биологии известны иные примеры регенеративных способностей со­циальных групп. Это благодарный предмет исследований для всех, кто интересуется социальными полями

Способность к гибридизации

Четвертым аспектом социальных полей является способность к гибридизации. Если скрестить друг с другом два разных вида расте­ний или животных, то в первом поколении гибридизации обычно возникают организмы с половинными признаками обеих родительс­ких форм. Проблемы возникают, если скрещивать виды животных, имеющих различные инстинкты.

79

Например, можно скрестить два вида Lovebirds (маленьких попуга­ев). Один из этих видов строит гнезда, принося волокна растений в клюве, другой переносит части растений, засовывая их между хвос­товыми перьями. Если скрестить эти два вида, то молодые птицы уже не будут знать, как им переносить листочки. У них конфликтное мор-фическое поле. Некоторые пытаются засовывать волокна в хвосто­вое оперение, но у них это не очень хорошо получается, и волокна выпадают. Другие сначала засовывают их между перьями хвоста, а затем снова вытягивают и берут в клюв. Здесь мы имеем дело с двумя несовместимыми частями морфического резонанса.

Эксперименты с животными

Теперь я хотел бы немного рассказать о моем последнем исследо­вании с животными. Проводить исследования с социальными груп­пами людей сложно. Конечно, большое количество знаний и опыта генерируется из терапевтической работы. Но с людьми невозможно проводить эксперименты в повторяющихся контролируемых услови­ях. Тогда я пришел к выводу, что интересной областью для изучения социальных связей могли бы стать отношения с домашними живот­ными. Некоторые люди развивают очень сильную привязанность к собакам, кошкам и другим животным. Одомашнивание животных началось очень давно, например, собак приручили сто тысяч лет на­зад. Домашних животных содержат во всех человеческих культурах по всему миру. Обычно это начинается с того, что человеческая се­мья берет к себе молодых животных. Инициаторами этого часто бы­вают дети. Некоторые виды животных способны настолько хорошо приспосабливаться, что могут жить в человеческих социальных груп­пах. В особенности это относится к собакам и кошкам.

Хотя мы по собственному опыту знаем об этих животных очень много, более подробное изучение этих отношений до сих пор было табуировано. Обычно психологи и исследователи поведения живот­ных их просто игнорируют. Это табу имеет комплексные причины. Оно связано главным образом с тем, что мы держим два вида домаш­них животных. Обращение с одним из этих видов хорошим никак не

80

назовешь. Сегодня их держат на фермах или в лабораториях для опы­тов. Другие получают статус чуть ли не человека и члена семьи. Если люди начинают думать и чувствовать животных на мясокомбинатах или в лабораториях так, как думают и чувствуют своих домашних животных, то они могут стать вегетарианцами или активными защит­никами животных. Чтобы подавить в обществе это движение, чув­ства людей по отношению к домашним животным обычно табуиру-ются и рассматриваются как что-то очень'личное. Если кто-то слиш­ком много рассказывает о своем домашнем животном, о нем могут подумать, что он не способен вступать в соответствующие отноше­ния с другими людьми. Но на самом деле домашние животные не за­меняют детей. Чаще всего люди заводят животных как раз потому, что в доме есть дети.

(Шелдрейк показывает короткий фрагмент фильма, в котором груп­па исследователей ездит с хозяином собаки по его родному городу, в то время как его собака мирно спит дома на диване. И у исследователей, и в доме есть часы, показывающие точное время. Оба места действия снимаются на пленку. В тот самый момент, когда исследователи сооб­щают хозяину собаки, что сейчас они поедут домой, находящаяся дома собака встает и, насторожив уши, садится неподалеку от двери.)