И социальному развитию

 
131 
– Гена,  помни, что у  тебя  сердце.  Нас,  и  в первую  очередь  тебя, ожидает 
грустная новость. 
С некоторой тревогой Кондратьев сказал: 
–  Дело  в  том,  что  в  субботу  двадцать  второго  мая  скончалась  Мария 
Матвеевна Румянцева. 
Дюжев закрыл ладонями лицо. Жена его вытерла платком глаза. Несколько 
раньше это горькое известие Галина Юрьевна приняла поспокойнее. 
– Когда же это произошло? – чуть слышно спросил Дюжев.  
– Двадцать второго мая. 
– Этого года? 
Кондратьев  не  ответил.  Понятно,  первая  реакция  –  растерянность.  Жил 
человек  на  свете  –  и  нет  его.  В  такой  ситуации  у  каждого  человека  голова 
пойдет кругом. 
Галина  Юрьевна  вышла  и  вернулась,  принесла  мужу  лекарство.  Дюжев 
выпил таблетку. 
Таблетка подействовала быстро. Дюжев глубоко вздохнул и сказал: 
–  Подумать  только,  в  мае,  когда  все  цветет,  когда  торжествует  жизнь, 
Мария Матвеевна, наша дорогая тетя Маруся, покинула нас навсегда… 
– Долго она болела? – спросила Галина Юрьевна. 
–  Совсем  не  болела,  –  сказал  Кондратьев.  –  Вы  же  знаете,  трудилась  до 
последнего дня. Почти до последнего. 
– Неужели еще работала? – удивился Дюжев. 
–  Да…  Она,  наверное,  писала  вам,  что  целые  дни  проводит  в  городской 
библиотеке,  помогает  молодым  сотрудницам,  а  самое  важное,  беседует  с 
читателями, советует, что им взять почитать, консультирует их… 
– В ее-то возрасте? 
– А что? Возраст позволял. Вы же прекрасно знаете, сколько ей было лет. 
– Еще бы мне не знать. Федор Маркович, замечательная она бала женщина, 
–  закончил  Дюжев.  Дюжев  решил,  что  все  хорошее,  что  он  скажет  сейчас  о 

 
132 
Марии  Матвеевне,  даст  возможность  понять  Кондратьеву  и  Гале,  что  он, 
Дюжев,  всегда  любил  и  ценил  тетю  Марусю,  хотя,  честно  говоря,  мало, 
особенно в последние годы, вспоминал о ней, о родственном долге пред нею.   
Кондратьев продолжил разговор: 
– Она в больнице скончалась. 
– Да? Ну, если в больнице, то, возможно, не так уж я ей был нужен. Если 
медицина  оказалась  бессильна, нам что  остается?  Только посочувствовать  по-
родственному. 
– А это иногда дорогого стоит, – сказал Кондратьев. 
Дюжев молчал. 
Кондратьев взял портфель, поставил себе на колени: 
– По вопросу о наследстве вам сообщат из нотариальной конторы… 
– О чем вы говорите? Не претендуем мы ни на какое наследство! 
– А это уже дело не мое. По просьбе Марии Матвеевны передаю вам часть 
ее наследства. 
Открывая  портфель,  Кондратьев  на  миг  поднял  глаза  и  перехватил 
внимательный, заинтересованный взгляд жены Дюжева. 
– Еще до того, как Марию Матвеевну положили в больницу, был я у нее в 
библиотеке и сказал, что собираюсь в командировку сюда, в ваш город. Тогда 
она достала из ящика стола небольшой сверток и говорит: «Федор Маркович, у 
меня к вам просьба. Чувствую я себя не очень хорошо, случиться может всякое. 
Тут  написан  адрес.  Зайдите,  предайте  вот  это.  Никаких  лишних  слов  не 
говорите, просто передайте». Кондратьев отдал Дюжеву сверток. 
– Значит, не чужие мы ей, если вспомнила про нас. 
Дюжев стал развязывать веревочку на свертке. Внутри оказалась шкатулка. 
В  ней  –  тонкая  стопка  писем.  И  тут  Дюжев  узнал  на  конверте  свой  почерк. 
Всего в шкатулке лежало три конверта, пронумерованных карандашом. 
–  Мои  письма,  –  с  радостью  и  удивлением  в  голосе  сказал  он.  Этим  он 
давал  понять,  что  он,  Дюжев,  кое-что  стоит  как  родственник  и  как  человек, 

 
133 
который,  с  трудом  отрываясь  от  серьезных  дел,  все  же нашел  время  написать 
несколько слов своей тете Марусе, которая в награду за оказанное ей внимание 
сберегла на память эти письма.  
– Если вспоминать, то вспоминать! – несколько оживился Дюжев и вынул 
из конверта, помеченного единичкой, сложенный вдвое листок. – Вот, а теперь 
слушайте,  что  я  писал.  –  И  он  начал  читать  негромко:  –  «Здравствуйте,  тетя 
Маруся!  Ваше  письмо  получил.  Вы  обижаетесь,  что  редко  пишу.  Последнее 
время  работы  много.  Получил  новое  назначение.  По  секрету  могу  сказать: 
собираюсь  жениться.  Девушку  зовут  Галя.  Замечательная  девушка, 
симпатичная…» 
–  Дальше  тут  я  рассказываю  ей  про  свои  планы.  А  конец  такой:  «Желаю 
здоровья, успехов в труде и личной жизни. Геннадий». 
– Вот и получился день воспоминаний, – сказал Кондратьев. – Хорошо вы 
ей пожелали – успеха в труде и личной жизни. 
Дюжев не понял – шутит Кондратьев или  говорит серьезно. 
– Если вы не возражаете, могу прочитать второе письмо. 
– Мы не возражаем, – сказала Галина Юрьевна. 
–  Читаю…  «Здравствуйте,  тетя  Маруся!  Вы,  я  думаю,  заметили  –  на 
конверте  не  наша  почтовая  марка.  Это  письмо  я  пишу  на  борту  теплохода 
«Балтика».  Мы  в  настоящее  время  совершаем  круиз,  то  есть  морское 
путешествие  вокруг  Европы.  Всюду  картины  зарубежной  жизни.  Многое 
посмотрели.  Больше  всего  нам  тут  нравятся  простые  люди.  Завтра  будем  в 
Гавре.  Как  вы  поживаете,  тетя  Маруся?  Помните  одно:  здоровье    –  это  все. 
Привет от Галочки. Геннадий». 
Пока Дюжев смотрел третье письмо, Кондратьев сказал: 
–  Похвально,  Геннадий  Никанорович,  что  вы  везде  вспоминали  о 
существовании близкого вам человека. 
И  опять  Дюжев  не  понял:  то  ли  в  шутку  говорит  Кондратьев,  то  ли 
серьезно. 

 
134 
–  На  этом  конверте  дата  –  двенадцатого  третьего  семьдесят  восьмого. 
Смотрите, какое безобразие допустил. Надо мне выговор объявить, что письмо 
машинистке  продиктовал.  Вот,  слушайте…  «Приветствую  вас,  тетя  Маруся! 
Долго не писал. Причина? Очень много работы. Дела идут хорошо. В прошлом 
квартале добились хороших успехов, может, читали в центральной прессе? Как 
вы?  Чем  в настоящее  время  заняты? Забыл  вас  поздравить  с  Международным 
женским  днем  Восьмого  марта.  Поздравляю,  лучше  поздно,  чем  никогда. 
Галина посылает привет. Почти ее не  вижу – готовится сдать на любительские 
права. А пока будьте здоровы, живите богато. Дюжев». 
–  Содержательное, бодрое письмо,  – сказал  Кондратьев, и  снова  осталось 
непонятным – шутит или нет, хорошо это или плохо? Скорей – хорошо, а то бы 
промолчал. 
Кондратьев закрыл свой портфель и встал:  
– Ну что ж, спасибо за гостеприимство. 
–  Что  вы,  вам  спасибо,  –  сказала  Галина  Юрьевна,  думая  о  том,  что 
наконец-то  кончается  этот  не  очень  приятный  визит.  Человек  приехал, 
сообщил,  о  чем  его  просили,  а  в  результате  у  Геннадия  сильно  испортилось 
настроение оттого, что услышал, и от этих писем. А что? Письма как письма. 
Помнил он про нее? Помнил. Вернее, вспоминал. В материальном отношении 
не помогал, но она у него ни разу не просила, не намекнула даже. Если бы тетя 
Маруся,  когда  жива  была,  случайно  приехала,  своими  глазами  бы  увидела, 
какой  Гена  занятой  человек.  Мелкие  бытовые  вопросы  мимо  него  проходят. 
Почему? А потому, что он выше всего этого. Когда молодой был, становился на 
ноги,  ему  тетя  Маруся  помогала,  поддерживала.  Он  ей  за  это  неоднократно 
«спасибо»  говорил.  А  после  и  жизнь  вперед  ушла,  и  все  изменилось.  Тут  уж 
ничего не поделаешь. 
Кондратьев попрощался с супругами Дюжевыми. Руки у него были заняты 
– в одной плащ, в другой портфель. 

 
135 
Дюжевы  вышли  на  балкон  и  увидели,  как  он  появился  из  подъезда  и 
зашагал  по  тротуару.  Вдруг  он  обернулся.  Геннадий  Никанорович  с  женой 
помахали ему, но Кондратьев не ответил. 
У него были заняты руки.  
 

жүктеу/скачать 1.3 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: