Идрис Шах Суфии Канон 0
жүктеу/скачать 5.56 Mb.
|
| Есть Истина, но Здесь ее не сыщешь;
Искать ее нам надо только Там. Где «Там» – ни я, ни ты не знаем, Не ведает о том и наша Мать – Земля. Настоящая борьба за обретение истины частично выражается в отказе от всякой борьбы вообще. Это суфийский парадокс, который нашел отражение в следующих строках: Довольно думать, есть ли Истина на свете, приди и сядь со мной В саду цветущих роз; На самом деле ведь не знает он, как знать, И как не знать не знает… Даже к смыслу самой веры суфию необходимо подходить способом, который обычному человеку покажется эллиптическим. Подобно прежним мастерам, Бартон решает эту задачу с помощью кажущегося парадокса. Он говорит, что вера, взятая в целом, одновременно является и ложью, и истиной. «Подобно зеркалу, разбитому в куски, разбросана по свету Истина, ⁄ И каждый, кто нашел ее обломок, себя владельцем целого считает». Непреображенный человек склонен принимать за истинную веру нечто безжизненное и лишенное движения по причине своей, как сегодня говорят, обусловленности. Такая ложная вера сильна, «а почему? Да потому, что сын земли в своих фантазиях настырен ⁄ и требуется мудрый человек, чтоб пробудить его от грез, наивной юностью взращенных». Он повторяет в точности мысль Руми, когда тот спрашивает, когда же, наконец, слушатель перестанет мечтать о сладостях детства. Однако вернемся к нашей беседе. После того, как Бартон показывает несостоятельность расхожего учения о душе, фанатик в ответ бросает ему обвинение в материализме, считая, что суфий подводит именно к нему. Тьфу! – сказал Захид (преданный), – Нам хорошо знакома эта школа, будь проклята она! В машину человека превратила, ум стал секрецией, А от души осталось только слово. Но у Бартона нет на него времени. Он говорит, что религию человек получает по месту рождения; вера в том виде, в котором люди ее знают, формируется под влиянием внешних условий. Автор снова сталкивает между собой представителей разных религий; индиец презирает франка, мусульманин обличает политеизм, буддист называет конфуцианца собакой, татарин заявляет, что мысли о грядущем делают человека неэффективным и безответственным в этом мире. Тут в разговор вступает суфий: Все вы правы, все неправы, – Веспечный суфий произнес. – Мерцанье лампы, тусклый ее свет, Спешим мы объявить сияньем дня. Незнание собственного невежества – самый большой враг человека. Истину следует искать правильным способом и с радостью в сердце. «…Отступись от Почему и ищи Как». Вглядываясь в будущее, поскольку в среде своих современников он не находил отклика, Бартон говорит себе, что послание его для дней грядущих, когда мудрость найдет свое место среди людей и «эхо голоса, молчащего доселе, разбудит напряженную струну». Глазами ясными дорогу озирая, стреми свой путь вперед. Пускай простой твой сказ течет, свободно оглашая, Песков горячих шелест, бубенчиков верблюжьих зов. Взрыв суфийской активности, произведенный Касыдой Бартона, которая увидела свет шестьдесят лет назад, был параллельно продублирован Вильберфорсом Кларком, осуществившим перевод и адаптацию «Даров». Работы Кларка и Бартона расчистили почву, достаточно ясно показав, что дервишеская философия весьма отличается от того, как ее в то время оценивали на Западе. Этим они, по крайней мере, создали необходимую основу для дальнейшего исследования если не суфийской практики, то суфийских идей. Соединив мостом суфийскую мысль с чувствами и настроениями современной западной культуры, Бартон дал возможность мыслящим людям Запада воспринять важнейшие суфийские концепции. Теперь очередь была за Картрайтом, ему мы обязаны столь же значительным произведением, которое, в обличии псевдовосточной романтической поэмы, являлось презентацией некоторых подлинных переживаний, связанных с жизнью суфия. Поскольку цельная система суфийского «мысле‑действия» нечасто применялась на Западе, что усугублялось предвзятым к ней отношением или различием в мышлении, казалось маловероятным (вплоть до недавнего времени), что она сможет «прижиться» даже там, где в ней крайне нуждались и, соответственно, очень немного оригинальных суфийских работ можно было найти на западных языках. Восточные учебные пособия были изложены поэтическим и религиозным языком, тогда как практическая часть учения обеспечивалась мастером, единственная функция которого состоит в том, чтобы быть мастером, жить среди своих учеников. Картрайт сделал лучшее, что мог в таких обстоятельствах: он описал свой опыт нахождения в такой школе. «Мистическая роза из королевского» сада вышла в свет в 1889 году. На первый взгляд она кажется фантастическим произведением. Ее автором был дипломат сэр Фэйрфакс Л. Картрайт. В 1925 году она была переиздана; эта книга содержит два важнейших источника суфийского опыта для тех, кто способен понять его. Та ее часть, в которой приводятся рассказы, предназначена для того, чтобы мгновенно уничтожить завесу, отделяющую обычное мышление от внутренних поисков ума. Во второй части описывается серия внутренних переживаний, которые пронумерованы и представляют собой различные стадии осознания некоего высшего элемента, доступные человеку, он должен пройти их до конца прежде, чем сумеет воспользоваться этим новым восприятием. Как и Бартон, сэр Фэйрфакс посчитал необходимым в предисловии к первому изданию приписать авторство этой книги человеку с Востока – «шейху Хаджи Ибрагиму из Кербелы». Он использовал восточные образы и декорации, поскольку это наилучшим образом способствовало его цели: представить суфийские идеи посредством объективизации (овеществления) их содержимого. Подобно притче, помещенной мной в начале этой книги, такой метод изложения помогает читателю отделиться от ассоциаций и, до некоторой степени, почувствовать свою сопричастность той реальности, которую автор пытается донести до его сознания. Это, разумеется, не значит, что он начинает воображать себя дервишем или восточным правителем. Просто теперь он может спокойно рассмотреть предлагаемые ему идеи как чисто теоретическую возможность, и даже как нечто большее, что было бы невозможно и вызвало бы отторжение с его стороны, если бы те же идеи были представлены ему в контексте его собственных культурных шаблонов. Книга Картрайта не может заменить собой суфийский опыт, но она содержит материал, вполне пригодный для западного ума, пытающегося уловить способ мышления, который в его собственной культурной среде лишен многих общепризнанных основ. Картрайт отвергает многие привычные представления, в том числе и идею о том, что суфизм или вообще мистицизм в своем реальном проявлении сводится к мистическим переживаниям. «Подавленный человек ищет утешения в опьянении, но опьянение может быть вызвано и хорошим вином, и плохим. Хорошее вино введет его в состояние физического экстаза и заставит забыть о подавленности, а плохое вино еще более усугубит его скверное настроение. То же самое можно сказать и о духовном вине: если оно чистое, то ученик будет восхищен в сферу совершенного созерцания истины, но если оно не из доброго винограда и не очищено от примесей, он будет отброшен назад на стадию даже более низкую, чем та, которой он достиг прежде». В книге Картрайта по‑новому выражена аллегория алхимии, описанная в традиционной суфийской сказке, повествующей о великой работе по превращению. В этой книге вообще много аллегорий, а одной из лучших является западный вариант «Сказки песков», ничего не потерявший в обработке Картрайта по сравнению с оригиналом: Журчащий Поток достиг пустыни и обнаружил, что не может ее пересечь. Его воды поглощались зыбучими песками все быстрее и быстрее. И тогда Поток произнес вслух: «Судьба определила мне пересечь Пустыню, но я не вижу пути, по которому можно течь вперед». В подобной же ситуации находится ученик, который нуждается в учителе, но не способен ему доверять – довольно трогательная проблема в чисто человеческом стиле. Голос Пустыни ответил ему на тайном языке природы: – Ветер пересекает Пустыню, и ты можешь сделать то же самое. – Сколько бы я ни пытался, Пески меня поглощают. Даже когда я изо всех сил бросаюсь на них, мне удается пройти лишь небольшое расстояние. – Ветер не бросается на Песок. – Но Ветер может летать, а я не могу. – Ты мыслишь совершенно неправильно. Сам по себе ты летать не сможешь, сколько бы ни пытался. Все мысли об этом просто абсурдны. Ты должен позволить Ветру перенести себя через Пески. – Но как это сделать? – Позволь ему поглотить тебя. Поток возразил, сказав, что не желает терять свою индивидуальность, отдавшись Ветру. Ведь, если он позволит Ветру поглотить себя, он может навсегда в нем исчезнуть. – Ты рассуждаешь согласно некой логической системе, отвечали ему Пески, но это не имеет никакого отношения к реальности. Поглощая влагу, Ветер переносит ее через Пустыню, а потом позволяет ей выпасть в виде дождя, который, в свою очередь, опять становится Потоком. – Но как мне узнать, что это правда, – спросил Поток. – Это так, как я сказал, и ты просто должен мне поверить, иначе Песок засосет тебя, и спустя несколько миллионов лет ты превратишься в болото. – Но если это так, останусь ли я тем же Потоком, каким являюсь сейчас? – Ты в любом случае не сможешь остаться прежним. У тебя нет выбора, тебе только кажется, что он есть. Ветер перенесет твою сущность – лучшую часть тебя. Когда ты снова станешь Потоком и побежишь по горам, которые находятся за Пустыней, люди, наверное, назовут тебя другим именем, но сам ты будешь знать, что остался самим собой. Сейчас ты называешь себя такой‑то и такой‑то речкой потому только, что не знаешь, какая именно часть в тебе является тобой – твоей сущностью. Итак, Поток пересек Пустыню, воспарив в дружелюбные объятия Ветра, который медленно и осторожно собрал его и понес вверх, а потом нежно, но уверенно и твердо опустил на вершине горы в далекой стране. – Теперь я познал свою истинную сущность, – прошептал Поток. Но у Потока остался один вопрос, который он прожурчал, уносясь вперед. – Почему я сам не смог до этого додуматься? Почему Пески должны были подсказать мне? Что бы произошло, если бы я их не послушался? И тут Поток услышал тоненький голосок, доносившийся со стороны одной единственной крошечной песчинки: «Только Пески знают, потому что не раз видели, как это происходит, и даже более того, из нас, Песков, и состоит весь путь от пустыни до самых гор. Пески являются связующим звеном между ними, и в этом состоит наша функция, а ведь она есть у каждой вещи в мире. Поэтому путь, по которому Потоку жизни предназначено совершать свое путешествие, записан в Песках». жүктеу/скачать 5.56 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|