СРАВНИТЕЛЬНОЕ ЯЗЫКОВЕДЕНИЕ

(ИЗВЛЕЧЕНИЯ)

ЗАДАЧИ ЯЗЫКОВЕДЕНИЯ И СВЯЗЬ ЕГО С ДРУГИМИ НАУКАМИ
Предметом, изучаемым в языковедении, является не один какой-либо язык и не одна какая-либо группа языков, а вообще человеческий язык в его истории. Следовательно, все отдельные человеческие языки, будут ли то языки народов цивилизованных или дикарей, — все они с одинаковым правом входят в область языковедения, и все они изучаются здесь по отношению к истории языка. Язык состоит из слов, а словами являются звуки речи, как знаки для нашего мышления и для выражения наших мыслей и чувствований. Отдельные слова языка в нашей речи вступают в различные сочетания между собою, а с другой стороны — в словах языка могут выделяться для сознания говорящего те или другие части слов; поэтому фактами языка являются не только отдельные слова сами по себе, но также и слова в их сочетаниях между собой и в их делимости на те или другие части. Я сказал, что предметом языковедения является человеческий язык в его истории. Дело в том, что существование каждого языка во времени состоит в постоянном, хотя и постепенном, видоизменении данного языка с течением времени, т. е. каждый живой язык в данную эпоху его существования представляет собой видоизменение языка предшествующей эпохи. Это постоянное изменение языка состоит, во-первых, в постоянном изменении составных элементов языка, т. е. как звуков слов, так и их значений, причем то и другое изменение происходит независимо одно от другого; во-вторых, изменение языка с течением времени состоит в приобретении языком новых фактов, не существовавших в нем прежде, и, в-третьих, изменение языка обнаруживается в утрате языком тех или других фактов, существовавших в нем прежде. Изучение каких-либо фактов в преемственности их изменения во времени мы называем историческим изучением этих фактов, или историей этих фактов, причем то же название — «история» — мы переносим и на самое изменение этих фактов во времени. Языковедение, имеющее предметом изучения человеческий язык в его истории, может быть, следовательно, определяемо иначе как история человеческого языка или как историческое изучение человеческого языка, т. е. историче-
238

ское изучение всех доступных для исследования отдельных человеческих языков является вместе с тем необходимо сравнительным изучением отдельных языков. Каждый язык принадлежит известному обществу, известному общественному союзу, т. е. каждый язык принадлежит людям как членам того или другого общества. Те изменения, которые происходят в составе общества, сопровождаются и в языке соответствующими изменениями: дроблению общества на те или другие части соответствует дробление языка на отдельные наречия, а объединению частей общественного союза соответствует и в языке объединение его наречий. Понятно поэтому, что чем более разъединяются части общественного союза, тем большую самостоятельность приобретают отдельные наречия, а как скоро исчезает всякая связь между разъединившимися частями общества, бывшие наречия одного и того же языка, продолжая существовать, обращаются в самостоятельные языки. Таким образом, изучая историю известного языка, лингвист путем правильного сравнения этого языка с языками, родственными по происхождению, открывает то прошлое в жизни изучаемого языка, когда он составлял еще одно целое с другими родственными с ним языками. Изучая, например, французский язык в его истории, лингвист сравнивает его с другими так называемыми романскими языками, как-то: итальянским, испанским и некоторыми другими, — и приходит таким, путем к родоначальнику этих языков — языку латинскому, из которого образовались эти языки. Подобным же образом изучение русского языка в связи с другими славянскими языками, как-то: старославянским, или древним церковнославянским, сербским, болгарским, польским, чешским и некоторыми другими, — это сравнительное изучение открывает перед нами то прошлое в жизни нашего языка, когда он вместе с другими славянскими языками составлял один общий язык, именно праславянский, или общеславянский, язык. Этот праславянский язык, открываемый таким путем, находится в свою очередь, как показывает наука, в родстве с языками: литовским, немецким, греческим, латинским, а также и с языками: индийскими, иранскими и некоторыми другими. Все эти языки вместе образуют так называемую индоевропейскую семью языков, или семью индоевропейских языков. Путем сравнительно-исторического изучения всех языков этой семьи лингвист восстановляет тот язык, который был родоначальником этой семьи языков, — язык общий индоевропейский. Таким образом, например, история русского языка может привести исследователя к той отдаленной эпохе, когда предки славян, немцев, греков и т. д. составляли еще один общий народ. Итак, задача языковедения — исследовать человеческий язык в его истории — требует, как вы видите, определения родственных отношений между отдельными языками и сравнительного изучения тех языков, которые имеют в прошлом общую историю, т. е. родственны по про-

исхождению. При этом от общей истории данных языков, т. е. от родства данных языков по происхождению, нужно отличать такое родство между собою тех или других фактов в различных языках, которое происходит вследствие приобретения, заимствования этих фактов одним языком из другого языка. Возможность такого влияния одного языка на другой является, понятно, тогда, когда члены различных общественных союзов, имеющих различные языки, вступают в сношения между собою.

Не одно только сравнение языков или их отдельных фактов в генеалогическом отношении, т. е. по отношению к их родству по происхождению, требуется в лингвистике: факты различных языков должны быть сравниваемы и по отношению к тем сходствам и различиям, которые зависят от действия сходных и различных условий. Этого рода сравнение лингвистических фактов нельзя, конечно, смешивать с тем сравнением, о котором я говорил до сих пор и которое основано на генеалогическом отношении отдельных языков или отдельных фактов в языках. Когда говорят, что предметом изучения в лингвистике служит человеческий язык в его истории, то единственным числом — «язык» — вовсе не указывается на то, будто все отдельные языки, существовавшие и существующие в человечестве, сводятся по учению лингвистики к одному общему праязыку. Такого общего праязыка лингвистика не знает, да и не может знать в настоящее время при тех средствах, какими она владеет. Тем не менее, как бы ни было велико число тех праязыков, которые не могут быть сведены в генеалогическом отношении, мы имеем право говорить об одном человеческом языке, имея в виду единство человеческой природы, т. е. общие физические и духовные явления. Поэтому мы можем и должны сравнивать языки не только в генеалогическом отношении, но и по отношению к тем сходствам и различиям, которые зависят от сходных и различных физических и духовных условий.

То обширное применение, какое имеет в современной лингвистике сравнительный метод, достаточно объясняет, почему эта наука называется, между прочим, «сравнительным языковедением», но только в названии «сравнительное языковедение» не следует видеть указания на отличие этой науки от какого-либо другого научного исследования языка в его истории: есть только одна наука о языке — та наука, которая имеет предметом изучения человеческий язык. Исследование того или другого отдельного языка или той или другой отдельной семьи языков входит в состав языковедения как известная часть этой науки, а успешное занятие одной частью науки возможно лишь тогда, когда не теряется связь с другими частями ее и с ее общими основаниями. Понятно поэтому значение языковедения, или лингвистики, для филологии в тесном смысле этого термина: филолог, останавливаясь на известном народе, изучает его в различных проявлениях его духовной стороны, а потому, между прочим,

изучает и язык этого народа. В этой области по отношению к языку изучаемого народа филолог должен быть лингвистом, и языковедение для него не побочная наука, но та, которая одной своей частью входит в его специальность. Точно так же филолог должен быть историком при изучении других отделов филологии.

Итак, научное исследование какого бы то ни было языка входит в область языковедения, но не всякое изучение языка является научным: языковедение как науку, задача которой познать язык в его истории, нельзя смешивать, понятно, с изучением какого-либо языка для практической цели, т. е. с целью владеть этим языком как средством для достижения других целей, например для обмена мыслей.

Укажу теперь на связь языковедения с другими науками, помимо филологии в тесном смысле этого термина. Звуки слов, как звуки речи, представляют собою известные физические явления. Эти физические явления представляют предмет исследования в том отделе физиологии, который называется физиологией звуков речи, т. е. в котором изучаются звуки речи в условиях их образования. Итак, по отношению к звукам слов, как к звукам речи, языковедение связывается с известным отделом физиологии, именно с физиологией звуков речи. Что же касается значений звуков в словах, то исследование природы значений слов принадлежит той науке, которая изучает духовные явления и называется психологией, т. е. по отношению к значениям слов языковедение связывается с психологией. В психологию входит также и исследование природы той связи, какая существует между звуками речи и их значениями. Нетрудно, конечно, убедиться в том, что связь в языке известного звука или известного комплекса звуков с известным значением не есть необходимая, т. е. нетрудно убедиться, что всякие звуки речи сами по себе одинаково способны иметь всякие значения. Для лингвиста, конечно, не может оставаться чуждым вопрос о природе связи между звуками и значениями слов, т. е. вопрос о том, как образуется связь каких бы то ни было звуков речи с какими бы то ни было значениями, и лингвист находит ответ на этот вопрос в том отделе психологии, который рассматривает образование связи между нашими духовными явлениями и нашими движениями, в данном случае движениями органов речи. Но объяснение, какое дает психология, не решает еще вопроса, представляющегося по отношению к каждому отдельному факту в каждом отдельном языке: как образовалась в данном языке связь данных звуков речи с данным значением, а ставя этот вопрос, мы ставим вопрос об истории данных фактов в известном языке, следовательно, вопрос об истории языка, и таким образом вступаем в область языковедения как особой науки, так как предметом языковедения, как я говорил, является исследование отдельных человеческих языков, насколько они доступны для изучения в их истории, следовательно, исследование истории человеческих языков.

Но не только с психологией и физиологией звуков речи языковедение находится, как мы видели, в непосредственной связи по самому свойству предмета, изучаемого в языковедении. Язык принадлежит людям, как членам того или другого общества; язык в числе других элементов сам образует и поддерживает связи между членами общества, но связи в языке членов общества зависят в свою очередь и от связей членов общества в других элементах. Язык с течением времени видоизменяется, язык имеет историю; но эту историю язык имеет в обществе, т. е. как язык членов общественного союза, а общественный союз с течением времени изменяется сам, имеет свою историю. Таким образом, исследование человеческого языка в его истории входит по известным сторонам как составная часть в науку о природе и жизни общественных союзов. Понятно вместе с тем то отношение, какое существует между изучением истории тех или других отдельных языков и их отношений между собою и изучением истории тех общественных союзов, в которых существовали данные языки: из фактов истории извлекаются указания относительно прошлого в истории самих общественных союзов, в которых существовали данные языки. Например, воссоздавая слова праславянского языка, языковедение знакомит нас с культурным состоянием славян в ту эпоху, когда существовал этот язык, или, открывая в праславянском языке некоторые слова, заимствованные из языка немецкого, языковедение указывает на сношения, существовавшие в ту эпоху между славянами и немцами. С другой стороны, факты истории общественных союзов дают ценные указания для истории языков, существовавших в данных обществах, например, разъясняют историю взаимных отношений между отдельными диалектами одного общего языка или, например, знакомят нас с теми условиями, при которых является возможным влияние одного языка на другой, то влияние, которое обнаруживается в заимствованиях, получаемых одним языком от другого...

ЗНАЧЕНИЯ ЗВУКОВОЙ СТОРОНЫ В ЯЗЫКЕ
Язык, как мы знаем, существует главным образом в процессе мышления и в нашей речи как в выражении мысли, а кроме того, наша речь заключает в себе также и выражение чувствований. Язык представляет поэтому совокупность знаков главным образом для мысли и для выражения мысли в речи, а кроме того, в языке существуют также и знаки для выражения чувствований. Рассматривая природу значений в языке, я остановлюсь сперва на знаках языка в процессе мышления, а ведь ясно, что слова для нашего мышления являются известными знаками, так как, представляя себе в процессе мысли те или другие слова, следовательно, те или другие отдельные звуки речи или звуковые комплексы, являющиеся в данном языке словами, мы думаем при этом не о
242

данных звуках речи, но о другом при помощи представлений звуков речи как представлений знаков для мысли.

Наше мышление состоит из духовных явлений, называемых представлениями, в их различных сочетаниях и из чувств соотношения этих представлений. Представлением, как известным духовным явлением, называют тот след ощущения, который сохраняется некоторое время после того, как не действует уже причина, вызвавшая ощущение, и который впоследствии может воспроизводиться по действию закона психической ассоциации. Все наши духовные явления (как первичные, называемые ощущениями, так и различные сложные чувствования, а равно и самые представления) способны воспроизводиться по действию этого закона, а именно: духовные явления смежные, т. е. получаемые в опыте вместе или в непосредственной преемственности, способны впоследствии воспроизводить одно другое, и точно так же духовные явления, сходные между собою, способны воспроизводить впоследствии одно другое, т. е. как скоро, например, получены были в опыте два духовных явления А и Б в непосредственной преемственности, то впоследствии, когда, например, опять получится духовное явление А, оригинальное или воспроизведенное, оно способно будет воспроизвести при себе и духовное явление Б. Точно так же, как скоро были получены в опыте духовные явления А и Б, хотя не в непосредственной преемственности, но сходные, то впоследствии, например, духовное явление А, оригинальное или воспроизведенное, способно будет вызвать при себе и духовное явление Б. Я вижу, например, снег и слышу звуковой комплекс снег, который для меня, положим, еще не является словом. Впоследствии, когда я увижу опять снег или когда у меня явится представление снега, то вместе с тем способно будет воспроизвести и ощущение звукового комплекса снег, полученное прежде вместе со зрительным ощущением снега. Точно так же, когда я услышу впоследствии такой звуковой комплекс или получу представление этого звукового комплекса, то способно будет явиться и представление снега. Или, например, когда я вижу или представляю себе снег, я могу получить при этом, по действию психической ассоциации, также и представление другого предмета (т. е. воспроизведение ощущений другого предмета), сходного со снегом, равно как и наоборот, ощущение или представление другого предмета, сходного со снегом, способно вызвать за собою представление снега.

Итак, духовные явления связываются между собою, ассоциируются по смежности или по сходству, т. е. два духовных явления, полученные в опыте или как смежные, или как сходные, способны впоследствии воспроизводить одно другое. Что же значит: «способны воспроизводить»? Это выражение имеет тот смысл, что духовные явления, связанные между собой смежностью или сходством, воспроизводят в действительности одно другое, как скоро в данный момент не препятствуют какие-нибудь другие условия.

Какие же условия могут здесь препятствовать? Это, во-первых, могут быть условия психические, духовные, заключающиеся в действии того же закона психической ассоциации, т. е. одно действие этого закона может уничтожаться другим действием того же закона. Например, несмотря на то, что в предшествующем опыте духовные явления А и Б связаны были между собою, положим, непосредственной преемственностью, т. е. смежностью, тем не менее впоследствии, когда возникает духовное явление А (как оригинальное или как воспроизводное), оно может воспроизвести при себе не духовное явление Б, а какое-нибудь третье духовное явление — Д, которое в прежнем опыте также было дано в сочетании с духовным явлением А, хотя и не с Б. Таким образом, одно действие психической ассоциации уничтожает собою другое действие психической ассоциации: духовное явление Д в нашем примере получит большую силу или потому, что в прежнем опыте духовное явление Д чаще, чем Б, давалось в сочетании с духовным явлением А, или потому, что оно было сильнее. Таким образом, по отношению к психическим условиям действия закона ассоциации духовных явлений мы можем дополнить теперь этот закон так: чем чаще сочетаются в опыте известные духовные явления или чем сильнее они в этом сочетании, тем больше они способны воспроизводить впоследствии одно другое, и, наоборот, чем реже они сочетаются в опыте или чем слабее духовные явления в этом сочетании, тем менее способны они воспроизводить впоследствии одно другое.

Я говорил до сих пор об условиях психических, духовных, препятствующих действительному воспроизведению в данный момент известного духовного явления по закону психической ассоциации, но условия, препятствующие проявлению действия этого закона, могут быть также и физические. Явления духовные не должны быть смешиваемы с явлениями физическими, но вместе с тем нельзя упускать из виду того, что для существования духовных явлений требуются известные физические условия. Всякое ощущение предполагает физическое изменение в нервной системе, в свою очередь связанное с другими физическими условиями жизни; следовательно, и при воспроизведении духовных явлений по закону психической ассоциации требуются известные физические условия существования духовных явлений, хотя бы физические условия для воспроизведения духовных явлений не совпадали с физическими условиями оригинальных духовных явлений. Закон психической ассоциации, следовательно, получает тот смысл, что духовные явления, смежные или сходные, действительно воспроизводят одно другое, насколько это допускают в данный момент физические условия воспроизведения духовных явлений.

Как бы то ни было, не все наши ощущения одинаково легко воспроизводятся, быть может, по физическим условиям, а к ощущениям, легко воспроизводимым, принадлежат именно ощущения зрительные, слуховые и различные мускуль-

ные ощущения. Представления, существующие в нашем мышлении, заключают в себе поэтому главным образом различные сочетания воспроизводимых зрительных, слуховых и мускульных ощущений. Звуки речи, являющиеся в словах, по их образованию представляют собою известные движения наших органов, именно органов речи, управляемые нашей волей, и образование их вызывает в нас известные мускульные ощущения, именно ощущения движений этих органов. Когда я произношу, например, и, я получаю известное мускульное ощущение. Точно так же, когда я произношу, например, звуковое сочетание па, я получаю известные мускульные ощущения. Как скоро звуки речи образуются мною с достаточной силой, результат производимых мною движений органов речи, т. е. то, что мы называем собственно звуками речи, вызывает, во мне слуховые ощущения звуков речи, точно так же, как я получаю слуховые ощущения звуков речи, произносимых не мною, но другим лицом. И мускульные, и слуховые ощущения принадлежат, как я говорил, к числу ощущений, легко воспроизводимых, т. е. слуховые ощущения звуков речи и ощущения движений органов речи легко воспроизводятся, а воспроизведение этих ощущений составляет то, что мы называем представлениями звуковой стороны слов, а так как по психическим условиям воспроизведения всяких ощущений являются тем легче, чем чаще такие ощущения воспроизводятся, то потому по отношению к нам, уже владеющим языком, понятно то, что представления слов в их звуковой стороне должны занимать выдающееся место среди наших представлений, хотя отсюда еще не видно, почему такие представления являются у нас представлениями знаков для мысли. Вместе с представлениями звуковой стороны слов способны возникать и самые движения органов речи, образующие данные звуки. Действительно, каждый знает по собственному опыту, что, когда мы представляем себе звуковую сторону слов, мы при этом нередко невольно образуем и самые движения органов речи, хотя бы и очень слабые, которые, однако, могут становиться и настолько сильными, что мы невольно произносим слова вслух. Самая связь известного представления звуковой стороны слов с известными движениями органов речи не зависит от нашей воли, а участие нашей воли по отношению к этим движениям проявляется в том, что мы можем задерживать эти движения или давать им ту силу, какая требуется для образования звуков речи, произносимых вслух, хотя, как я заметил уже, звуки слов, произносимые вслух, могут образоваться и помимо нашей воли. Почему же с представлениями звуковой стороны слов соединяются у нас и соответственные движения органов речи? Мы видели, что в состав представлений звуковой стороны слов входят воспроизведения ощущений движений органов речи, а ощущения движений органов речи (и поэтому и воспроизведения этих ощущений) по самой природе связаны, понятно, с движениями органов речи. Кроме того, по закону психической ассоциации образуется связь между

слуховыми ощущениями звуков речи и теми движениями, которые производят эти звуки, так как закон психической ассоциации распространяется и на сочетание наших духовных явлений и наших движений, т. е. как скоро в опыте соединяются по смежности известное духовное явление и известное наше движение, впоследствии одно из них способно воспроизвести при себе другое по действию психической ассоциации. А так как в то время, когда мы произносим слова вслух, с движениями органов речи соединяются для нас в опыте и слуховые ощущения данных звуков, то потому и при воспроизведении этих слуховых ощущений способны воспроизводиться и те движения органов речи, которые образуют данные звуки. Итак, представления звуковой стороны слов состоят в воспроизведении мускульных и слуховых ощущений звуков речи, причем способны воспроизводиться и те движения органов речи, которые образуют эти звуки.

Что же делает эти представления представлениями слов, т. е. представлениями звуков речи как знаков для мысли? Процесс мышления состоит в образовании чувства соотношения между представлениями как частями одной цельной мысли. Как ощущение есть ощущение того или другого предмета ощущения, как представление есть представление того или другого предмета мысли, так чувство соотношения между частями мысли есть чувство соотношения предметов данной мысли. Вместе с известными представлениями как частями данной мысли могут являться другие представления как такие спутники их, которые связаны с ними действием психической ассоциации. Когда я думаю, например, о белизне снега, вместе с представлениями снега и белого цвета в различных предметах как частями этой мысли, я могу получить, например, представления звуковых комплексов белый, снег, связавшиеся в прежнем опыте (по закону психической ассоциации) с представлениями снега и белого цвета в предметах. Здесь представления звуковых комплексов белый, снег могут быть еще не представлениями слов, т. е. не представлениями знаков для мысли, а простыми спутниками непосредственных представлений предметов данной мысли. Как скоро, однако, в процессе данной мысли представления самих предметов этой мысли не воспроизводятся, а являются воспроизводимыми лишь представления, сопутствующие им, эти сопутствующие представления как части данной мысли являются заместителями, представителями остающихся невоспроизведенными представлений самих предметов этой мысли. Например, в моей мысли могут связываться представления звуковых комплексов белый и снег так, что при этом частями данной мысли являются лишь эти представления, между тем как связь их между собою в этой мысли принадлежит им не самим по себе, но как спутникам остающихся невоспроизведенными представлений предметов этой мысли. Итак, представления звуков являются в мышлении заместителями других представлений, т. е. представлениями знаков для мышления, как скоро связь их между собой
246

как частей данной мысли принадлежит им не самим по себе, но как спутникам остающихся невоспроизведенными других представлений. Значения звуковой стороны слов для мышления состоят, следовательно, в способности представлений звуковой стороны слов сочетаться между собой в процессе мышления в качестве заместителей, представителей других представлений в мысли, а поскольку представления звуков слов являются заместителями других представлений в мысли, постольку представляемые звуки слов являются знаками для мысли, именно знаками как того, что дается для мышления (т. е. знаками предметов мысли), так и того, что вносится мышлением (т. е. знаками тех отношений, которые открываются в мышлении между частями мысли или между целыми мыслями).

Из того, что сказано мною о происхождении представлений знаков для мысли, т. е. как заместителей других представлений в мысли, вы видите, что для такого существования представлений вовсе не требуется непосредственная по происхождению связь между представляемыми знаками и тем, что ими обозначается. Действительно, значения слов в любом языке по большей части таковы, что между данными звуками слова и тем, что ими обозначается, не существует непосредственной связи; всякий звук речи или всякий комплекс их сам по себе одинаково способен иметь в языке всякие значения. Например, нет, понятно, ничего общего между ощущениями сладкого и горького вкуса и звуками слов сладкий, горький. Правда, что связь представлений слов с ощущениями и с представлениями обозначаемых словами предметов мысли столь тесная (вследствие указанных мною причин), что в том или другом случае может казаться, будто между данными звуками слова и тем, что ими обозначается, существует непосредственная по происхождению связь; например, иному может представляться, будто между звуками слова сладкий и ощущением сладкого вкуса существует какое-то сходство. Понятно, что в особенности тот, кто знает только свой родной язык, способен получить такие обманчивые впечатления; для такого лица, например, и звуки слова снег являются как бы естественным обозначением снега. В действительности же лишь очень немногие слова в языке, и притом не играющие в нем значительной роли, имеют непосредственную по происхождению связь их звуков с обозначаемыми предметами мысли, или, иначе говоря, с ощущениями или представлениями предметов мысли; таковы именно те слова, которые называются звукоподражательными и которые в произносимых звуках речи обозначают звуки, сходные с ними. Подобно тому как по отношению к существующим языкам мы видим, что слова звукоподражательные (и притом именно действительно звукоподражательные по происхождению, а не те, которые могут казаться нам такими) составляют лишь незначительное меньшинство в языке и не играют в нем видной роли, точно так же и по отношению к эпохе первого образования человеческого языка мы
247

не имеем никакого основания думать, будто первые слова в языке были именно слова звукоподражательные. Для первого появления языка требовалась известная степень развития способности произносить различавшиеся между собою, членораздельные, звуки речи (как бы число этих звуков ни было незначительно) в соединении с известным развитием духовных способностей.

Нетрудно, конечно, сознавать важность языка для нашего мышления, но, для того чтобы вполне сознать это, надо понять, что звуки речи в словах являются для нашего мышления знаками того, что непосредственно вовсе не может быть представляемо в мышлении. Предметы мысли, обозначаемые словами, частью даются в наших ощущениях, частью образуются в мысли путем отвлечения и комбинирования между собою принадлежностей, данных в известных уже нам предметах мысли, и т. д. Понятно, что об отвлеченных предметах мысли мы не можем думать иначе, как при посредстве тех или других знаков, вследствие невозможности иметь непосредственные представления таких предметов, но если мы остановимся и на таких словах, которые обозначают ощущения и их предметы, то увидим, что и эти слова обозначают или то, что при этом не представляется непосредственно в нашем мышлении, или то, что не может быть представляемо в мышлении таким, каким обозначается в слове.

Я говорил, что все наши представления по происхождению являются воспроизведениями ощущений, хотя не все ощущения одинаково легко воспроизводятся в представлениях; поэтому даже и в числе слов, обозначающих наши ощущения и их предметы, существуют слова, обозначающие то, что мы обыкновенно при быстроте мысли не представляем непосредственно рядом с представлением такого слова, или то, что даже и не могли бы при данных условиях непосредственно представить в мышлении. Например, слово холод обозначает такой предмет мысли, который, по крайней мере при известных физических условиях, не может быть, я думаю, непосредственно представляем в нашем мышлении, а между тем думать о холоде мы можем всегда именно потому, что самое это слово холод является в представлении знаком этого предмета мысли, или, иначе сказать, представление этого слова (известного комплекса звуков) есть для нас заместитель непосредственного представления данного предмета мысли. Вместе с тем и по отношению к словам, обозначающим предметы мысли такого рода, что они могут быть легко представляемы непосредственно в нашем мышлении, например по отношению к словам, обозначающим предметы зрительных ощущений, мы не можем не заметить, что эти предметы не могли бы быть представляемы непосредственно в нашем мышлении, какими по большей части они обозначаются словами (отсюда исключаются те слова, которые принадлежат к собственным именам). Все наши ощущения, а потому и представления индивидуальны; я могу иметь, например, зрительные ощущения той или другой индивидуальной

березы (в соединении с известными мускульными ощущениями движения органов зрения), могу иметь и непосредственные представления той или другой индивидуальной березы, но подобно тому как я не вижу какой-то общей березы (в одних лишь общих свойствах различных берез), точно так же я не могу иметь и представления такой общей березы, а между тем представление комплекса звуков береза является в моем мышлении представлением знака, общего для всех индивидуальных берез, или, иначе сказать, предмет мысли, обозначаемый данным словом береза, есть какая бы то ни было индивидуальная береза в тех ее свойствах, какие являются у нее общими с другими березами. Или, например, я не могу получить зрительных ощущений каких-либо видимых признаков, свойств, существующих в предметах, вещах, не получая в то же время зрительных ощущений этих вещей, имеющих данное свойство, и точно так же поэтому я не могу иметь и зрительных представлений видимых признаков, свойств вещей отдельно от зрительных представлений тех вещей, которым принадлежат эти признаки, свойства. Например, я не могу ни видеть, ни представить в уме (следовательно, не имею ни зрительных ощущений, ни зрительных представлений) белый цвет, не видя в то же время или не представляя себе тех или других предметов, которые имеют белый цвет, а между тем представление звукового комплекса белый (или представления звуковых комплексов белая, белое) является в моем мышлении представлением знака, отдельного от знаков тех или других предметов, которые имеют белый цвет, иначе сказать, предмет мысли, обозначаемый этим словом белый, есть отдельное свойство белого цвета, существующее у каких бы то ни было предметов, имеющих белый цвет.

Из данных мною примеров, я думаю, нетрудно уяснить себе, что не только язык зависит от мышления, но что и мышление в свою очередь зависит от языка; при посредстве слов мы думаем и о том, что без тех или других знаков не могло бы быть представлено в нашем мышлении, и точно так же при посредстве слов мы получаем возможность думать так, как не могли бы думать при отсутствии знаков для мышления по отношению именно к обобщению и отвлечению предметов мысли. Знаки языка для мысли становятся в процессе речи знаками для выражения мысли или ее части, именно непосредственно знаками для выражения той мысли или ее части, в состав которой входят представления произносимых слов. Мы знаем, что с представлениями звуковой стороны слов в нашем мышлении соединяются независимо от нашей воли (см. выше) движения органов речи, образующие представляемые нами звуки слов и являющиеся, как скоро они образуются с достаточной силой, выражениями, обнаружениями наших мыслей. В процессе речи, как намеренного выражения мыслей, говорящие сознают, чувствуют связь мыслей, в состав которых входят представления слов, с движениями органов речи, образующими звуки представляемых слов, и дают этим движениям по воле над-
249

лежащую силу под влиянием побуждения обнаружить, обозначить мысль для другого лица, причем, следовательно, представления произносимых звуков речи (существующих в данных словах) являются для говорящего представлениями выразителей его мысли или части мысли для другого лица, т. е. представлениями звуков, способных вызвать в другом лице духовные явления, желаемые лицом, говорящим свою мысль.

Так как знаки языка для мысли являются вместе с тем знаками для выражения мысли в речи, то потому и в мышлении эти знаки могут быть, между прочим, знаками для мысли, выражаемой в речи, причем заключают в себе, следовательно, и обозначение тех различий, какие существуют в речи как в выражении мысли, а эти различия речи образуются различиями в чувствованиях, соединяющихся с процессом речи (например, речь может быть вопросительной). В таких случаях, значит, предметами мысли, обозначаемыми знаками языка, являются предметы речи как выражения мысли.

Знаки языка в процессе речи являются главным образом знаками для выражения мысли или ее части, но вместе с такими знаками существуют в речи также и знаки языка для выражения чувствований; к этим знакам принадлежат слова-междометия (например, ах!, эй!, вопросительное а?, а также, например, боже! и др.). Существование в языке известных звуков речи или звуковых комплексов как знаков для выражения чувствований предполагает употребление Тех же звуков речи или звуковых комплексов как невольных выражений тех же чувствований. Мы знаем, что наши чувствования соединяются с движениями, образуемыми нами, и что связь наших чувствований и движений частью основывается на условиях организма, частью создается действием психической ассоциации; как скоро, например, в опыте наше ощущение А соединяется с таким нашим движением, которое по его происхождению не зависит от данного ощущения, то впоследствии, когда явится опять ощущение А или воспроизведение этого ощущения, при нем способно будет возникнуть (если не будут препятствовать другие условия) то же движение, хотя бы в слабой степени. Наши движения, как спутники чувствований, представляют собою по отношению к чувствованиям выражения, обнаружения этих чувствований. К таким выражениям чувствований в движениях принадлежат, между прочим, и движения органов речи, но, пока эти движения являются невольными, те звуки речи или звуковые комплексы, какие образуются ими, не служат, понятно, какими-либо знаками языка, не принадлежат языку, но они становятся знаками языка, именно знаками для выражения чувствований, как скоро мы сознаем в таких случаях связь известного чувствования с известными движениями органов речи и как скоро мы даем этим движениям по нашей воле достаточную силу под влиянием стремления выразить, обозначить чувствования для другого лица, причем, следовательно, представления произносимых нами зву-

ков речи являются для нас представлениями выразителей наших чувствований для другого лица, т. е. представлениями звуков, способных вызвать в другом лице желаемые нами духовные явления.

Знаки языка в речи как в выражении мысли и чувствований могут заключать в себе такие видоизменения в произнесении их, например видоизменения так называемого тона речи (см. ниже), которые сами служат знаками для выражения различий в чувствованиях, соединяющихся с знаками языка в речи; например, известные видоизменения в тоне речи при произношении одного и того же слова могут быть знаками для выражения различия между речью вопросительной и невопросительной, или, например, известное видоизменение в тоне речи может служить знаком для выражения чувства гнева и т. д. Эти знаки, образующие видоизменения знаков языка в речи, представляют собой, следовательно, сами знаки речи как произнесения знаков языка. Существование знаков речи в знаках языка предполагает собой существование тех же видоизменений речи как невольных выражений различных чувствований, соединяющихся с знаками языка в речи, но эти невольные выражения чувствований не образуют, понятно, каких-либо знаков для говорящих и становятся знаками тогда, когда говорящие сознают связь известного чувствования, соединяющегося с знаками языка в речи, с известным видоизменением речи как с выражением этого чувствования, и когда они по воле образуют это видоизменение речи под влиянием стремления выразить, обозначить для другого лица известное чувствование, причем, следовательно, получают представление известного видоизменения речи как выразителя известного чувствования, соединяющегося со знаками языка в речи.

Так как выражения наших чувствований в знаках языка и в знаках речи сами могут входить в состав предметов мысли, т. е. так как предметами мысли могут быть предметы речи, то потому такие знаки могут являться в нашей речи, между прочим, и для выражения чувствований, представляемых говорящим, не испытываемых им в данное время, т. е., например, известное видоизменение речи, выражающее чувство гнева, может служить, между прочим, знаком и для выражения представляемого говорящим чувства гнева.

Итак, значения звуковой стороны языка в речи состоят для говорящего в способности представлений произносимых звуков речи (с их видоизменениями в процессе речи) являться представлениями выразителей наших духовных явлений для другого лица, следовательно, представлениями знаков наших духовных явлений для другого лица, а мы видели, какие именно условия требуются для существования таких представлений.

Представления знаков языка могут вступать в такие отношения между собою, при которых известная принадлежность звуковой стороны, общая различным знакам, однородным по значению в

чаях последнего рода знаки языка заключают в себе так называемые формы, т. е., например, слова руку, ногу заключают в себе известную форму по делимости на части рук, ног с неформальном (материальным) значением и на общую им часть -у с формальным значением.

Язык как совокупность знаков для мышления и для выражения мысли и чувствований может быть не только языком слов, т. е. языком, материалом для которого служат звуки речи, но он может быть также и языком жестов и мимики, и такой язык существует в человечестве рядом с языком слов. Предметом изучения в языковедении служит именно язык слов, который по самой природе звуков речи способен достигать гораздо большего совершенства сравнительно с языком жестов и мимики, но, чтобы понять физические и духовные условия, делающие возможным появление языка, необходимо принимать во внимание и другие выражения мыслей и чувствований в наших движениях.

ЯЗЫК В ПРОЦЕССЕ МЫШЛЕНИЯ И В ПРОЦЕССЕ РЕЧИ

Те суждения, которые интересуют нас по отношению к языку, т. е. суждения, в состав которых входят представления слов, могут, во-первых, быть такими, обоими членами которых являются

представления слов, и, во-вторых, такими, в которых представления слов образуют только один член суждения, между тем как другой член суждения дается не в представлении слова, а в другом представлении предмета мысли. Например, такое суждение, которое высказывается в словах птица летит, заключает в обеих частях, в обоих членах суждения, представления слов, но, например, в суждении, которое высказывается словом птица или летит, один из членов суждения (если при этом не подразумевается другое слово) заключается не в представлении слова, а, например, в непосредственном представлении предмета мысли. Значит, в законченной речи как в выражении мысли могут различаться: 1) речь как выражение мысли законченной и 2) речь как выражение части мысли. Понятно, что суждения, выражающиеся в той и другой речи как суждения, т. е. по отношению к процессу мышления, совершенно одинаковы. Поэтому они, будучи рассматриваемы как суждения в речи, могут получить одно общее название, как скоро мы пожелаем отличить эти суждения — суждения, выражаемые в речи, — от других. Именно они могут быть называемы предложениями, без отношения к тому, являются ли они в речи законченными или нет. Но по отношению к языку речь как выражение законченной мысли и речь как выражение части мысли представляют, понятно, существенное различие между собой, и потому, как скоро мы берем термин «предложение» для обозначения «суждения в речи», то в языковедении, т. е. с точки зрения языка, мы не можем одинаково называть предложением суждение, законченное в речи, и суждение, не законченное в речи; поэтому, если мы оставляем этот термин «предложение» за всяким суждением в речи, не давая ему более специального значения, то с точки зрения языка мы все же должны различать предложения полные, т. е. суждения, законченные в речи, и предложения неполные, т. е. суждения, не законченные в речи, выражающей лишь часть данной мысли. Значит, когда я говорю, например, правда, то это слово является предложением неполным, таким, где дан один член суждения, тогда как, например, сочетание отдельных слов это правда представляет предложение полное, такое, где даны оба члена суждения.

Мы видели, что в суждениях различаются суждения положительные (утвердительные) и отрицательные; следовательно, и предложения по отношению к процессу мышления, в котором они возникают, также являются или положительными (утвердительными), или отрицательными. Вместе с тем и по отношению к процессу речи предложения представляют также известные различия. Речь как выражение мысли в произносимых нами словах или как обнаружение в произносимых звуках речи представлений слов, вступающих в мышлении, в суждении в известные сочетания, обращается к другому лицу, и по различию тех побуждений, которые заставляют нас обнаруживать, выражать для другого лица нашу мысль, в такой речи, а потому и в предложениях существуют
254

известные различия. Побуждением к тому, чтобы выразить свою мысль другому лицу, может быть: 1) намерение передать свою мысль другому лицу, вызвать в нем соответственную мысль, 2) намерение повлиять на волю другого лица, т. е. намерение выразить известное чувствование, именно желание побудить другое лицо к известному действию, и 3) намерение выразить, обнаружить другие чувствования (помимо желания повлиять на волю другого лица), соединяющиеся с мыслью говорящего. В первом случае речь носит название речи повествовательной, а предложения, составляющие ее, называются повествовательными. Во втором случае речь может быть называема побудительной в широком смысле этого термина и в свою очередь бывает двух родов: 1) речью так называемой повелительной, или, точнее, побудительной в тесном смысле этого термина (собственно повелительной и просительной), и 2) речью вопросительной. Повелительная речь имеет мотивом, побуждением стремление склонить другое лицо к исполнению того, что в мысли говорящего является желаемым или требуемым от другого лица, а вопросительная речь своим побуждением имеет стремление вызвать другое лицо обнаружить в своей речи мысль о том, что говорящий в своей речи выражает как являющееся в его мысли неизвестным или вызывающим сомнение. Соответственно с этим как предложения в речи повествовательной называются повествовательными, так и в последних двух видах речи различаются предложения повелительные (собственно повелительные и просительные), например берите!, молчать!, и вопросительные, например правда это?.

Речь, имеющая мотивом, побуждением намерение обнаружить другие чувствования говорящего, соединяющиеся с его мыслью, называется речью восклицательной в тесном смысле этого термина (а иначе восклицательной речью называют также и повелительную речь). Предложения в такой речи являются, следовательно, восклицательными, например молодец!.

Итак, речь как выражение наших мыслей вместе с тем может заключать в себе и выражение чувствований, испытываемых говорящим; чувствования говорящего выражаются не только в речи восклицательной и побудительной (как повелительной, так и вопросительной), но, кроме того, могут быть выражаемы говорящим также и в речи повествовательной, именно, как мы видели, при посредстве знаков речи (см. выше). Речь как выражение чувствований может заключать в себе и такие слова, которые не входят в состав предложений, т. е. вовсе не принадлежат речи как выражению мыслей. Такими словами являются междометия (например, ах!, эй!) и слова-воззвания (например, Ваня!). Относительно первых я говорил уже, что это — знаки языка для выражения наших чувствований. Что же касается слов-воззваний, то они представляют собой такое видоизменение в речи (при посредстве знака речи) известных слов, являющихся в языке знаками

для мысли, при котором эти слова выражают желание говорящего возбудить к себе, к своей речи внимание того лица, которое обозначается данным словом .как знаком для мысли. Междометия и слова-воззвания могут быть называемы вместе словами-восклицаниями; слова-восклицания составляют, следовательно, такой отдел речи (не повествовательной), который не образует предложения, т. е. не выражает суждения.

Речь, обращенная к другому лицу, есть речь намеренная, но произнесение слов может быть также и «невольным», не для другого лица; такая речь является, как мы знаем, тогда, когда движения органов речи, связывающиеся с представлениями слов, получают независимо от нашей воли силу, вполне достаточную для образования звуков речи. Невольное выражение мысли в произносимых словах может быть названо «мышлением вслух», так же как, с другой стороны, мышление в представлениях слов мы можем называть «умственной» или «внутренней речью».

СЛОВА ЯЗЫКА

ОТДЕЛЬНЫЕ СЛОВА ЯЗЫКА

Всякий звук речи, имеющий в языке значение отдельно от других звуков, являющихся словами, есть слово; например, в русском языке звук речи а представляет собой отдельное слово,

так как этот звук а имеет у нас известное значение (союз а) отдельно от других звуков, являющихся словами. Обыкновенно, как я сказал, слово состоит из нескольких звуков речи, т. е. представляет известный комплекс звуков речи, и в этом случае отдельным словом является такой комплекс звуков речи, который имеет в языке значение отдельно от других звуков и звуковых комплексов, являющихся словами, и который при этом не разлагается на два или несколько отдельных слов без изменения или без утраты значения хотя бы той или другой части этого звукового комплекса. Например, в русском языке комплекс звуков речи книга есть одно слово, так как не разлагается на какие-либо другие слова. Точно так .же, например, звуковой комплекс неправда (ложь) представляет одно слово, хотя это слово по составу не простое, так как, будучи разложено на отдельные слова не и правда, теряет данное значение.

Так как словами являются звуки речи в их значениях, то поэтому различия в звуковой стороне образуют различия самих слов, хотя бы значения таких слов и совпадали (как совпадают, например, значения слов неправда и ложь, которые тем не менее представляют собой два различных слова), если только при этом различие в звуковой стороне не есть такое частичное (т. е. касающееся части звуковой стороны), которое сознается говорящими как видоизменение в части звуков одного и того же слова, не изменяющее значения этого слова; таково, например, в русском языке частичное различие в звуковой стороне слова зимою и зимой или слова под и подо. Видоизменение в части звуков одного и того же слова может существовать потому, что отдельные слова, вступая в сочетания между собой, подвергаются при этом по отношению к звуковой стороне влиянию одного слова на другое слово; кроме того, могут влиять и различия в темпе речи. С другой стороны, так как словами являются звуки речи не сами по себе, но в их значениях, то поэтому тождество звуковой стороны при различии в значении не образует еще, понятно, тождества самих слов (например, в таких случаях в русском языке мой — местоимение = meus и мой — повелительное наклонение от глагола мыть или бес и без), если. только при этом различие в значении не есть такое, которое сознается говорящими как видоизменение значения одного и того же слова. Одно и то же слово с видоизменением его значения является в языке тогда, когда различные значения, соединяющиеся с одной и той же звуковой стороной слова, связываются между собой в сознании говорящих так, что при этом одно значение сознается или как ограничение, специализирование другого, более общего значения, или как распространение, обобщение другого значения, или как перенесение слова как знака о одного предмета мысли на другой предмет мысли, как связанный о первым в известном отношении. Например, слово город со значением города вообще, а для нас, жителей Москвы, также и со значением «Москва» Представляет собой одно и то же слово с видоиз-
257

менением значения, поскольку мы сознаем в слове город значение «Москва» как ограничение, специализирование другого значения. С другой стороны, например, слово язык со значением «совокупность слов» и язык со значением «совокупность каких бы то ни было знаков для выражения мысли» является одним и тем же словом с видоизменением значения, как скоро последнее значение сознается как распространение, обобщение первого значения. Распространение, обобщение значения слова предполагает предшествующее перенесение слова как знака с одного предмета мысли на другой, как однородный с первым в известном отношении, и в нашем примере обобщению значения слова язык предшествовало перенесение этого слова как знака. Но не всякое перенесение слова как знака (т. е. перенесение значения слова) с одного предмета на другой ведет за собой распространение и обобщение значения слова. Например, в слове подошва в выражении подошва горы мы сознаем перенесение собственного значения слова подошва, но это перенесение слова как знака с одного предмета мысли на другой, однородный с ним в известном отношении, не ведет за собой в данном случае обобщения значения слова подошва. Одно и то же слово, представляющее известное видоизменение значения, с течением времени в истории языка может обратиться в различные слова, имеющие тождественную звуковую сторону, как скоро различные значения слова в их изменениях настолько удалятся в истории языка одно от другого, что уже не связываются между собой в сознании говорящих как видоизменения значения одного слова (например, город с значением города вообще, а также того или другого города, в частности и город с значением известной части Москвы). В языковедении, которое имеет задачей, как мы знаем, исследование языка в его истории, слово с различными значениями в его отличие от различных слов, имеющих тождественную звуковую сторону, может быть определяемо и по отношению к истории языка, а именно: мы можем определить одно слово с различными значениями и такой комплекс звуков речи (или такой звук речи), в котором в данном периоде жизни языка уже соединяются значения, не связывающиеся между собой в сознании говорящих, если только эти различные значения в истории языка оказываются видоизменениями значения одного и того же слова.

В отдельных словах языка различаются слова полные, слова частичные и междометия. Мы остановимся сперва на полных словах.

ПОЛНЫЕ СЛОВА

предложения, хотя бы получалось в речи неполное предложение (последнее является, когда, например, при виде известного предмета я образую суждение и высказываю его в слове дом, причем, следовательно, один член этого суждения дан не в представлении слова). А, например, такие полные слова в русском языке, как иди, морозит, образуют целые предложения, так как каждое из них обозначает известные предметы мысли в их сочетании в суждении. Полные слова последнего рода, в их отличие от других, я называю словами-предложениями и буду говорить об них впоследствии, после того как скажу о формах слов, так как для существования таких полных слов требуется присутствие в них известных форм, между тем как полные слова, являющиеся знаками отдельных предметов мысли и образующие части предложений, не предполагают сами по себе присутствия в них каких бы то ни было форм.

Отдельными предметами мысли, обозначаемыми полными словами, являются или признаки, различаемые в других предметах мысли, или вещи, предметы как вместилища известных признаков. Признаки предметов мысли, обозначаемые в словах, могут быть как признаками, существующими независимо от данной речи, данной мысли, так и признаками, являющимися именно при существовании данной речи, данной мысли, т. е. могут быть отношениями предметов мысли к данной речи, мысли (к лицу говорящему, думающему, к предмету его речи, мысли). Соответственно с этим в полных словах различаются знаки двоякого рода: слова-названия и слова-местоимения; последние обозначают или вещи, предметы по их отношениям к данной речи, к данной мысли (например, в русском языке ты, он, этот), или самые отношения данных предметов мысли к данной речи, мысли (например, этот или тот в соединении с названием известного предмета). В тех признаках предметов мысли, которые обозначаются в словах-названиях, различаются признаки, представляющиеся без отношения к их изменениям во времени, и признаки в их изменениях во времени; к первым принадлежат: качество, количество, различные отношения предметов мысли, ко вторым — действия и со-. стояния. Те слова-названия, которыми обозначаются или самые признаки второго рода (действия и состояния), или вещи, предметы как вместилище таких признаков, могут быть называемы по их значениям для отличия от других слов-названий глагольными словами, без отношения к тому , являются ли они по форме глаголами или именами (т. е. в русском языке к глагольным словам по значению, без отношения к форме, принадлежат, например, не только ношу, носить, но также, например, и ноша).

Те слова-названия, которыми обозначаются вещи, предметы, т. е. вместилища признаков, могут быть знаками двоякого рода: или 1) названиями общими, нарицательными именами (неглагольными и глагольными), или 2) названиями собственными, собственными именами. Общие названия обозначают те или другие

предметы мысли как вместилища признаков и вместе с тем соозначают и самые эти признаки, а собственные названия, собственные имена, обозначают индивидуальные вещи, предметы без отношения к их признакам, в самой их индивидуальности, поскольку такое обозначение предметов представляет интерес для говорящих. Собственные названия, или собственные имена, не должно смешивать с общим названием такой вещи, такого предмета, который известен нам в опыте как единичный; например, слово солнце, хотя в непереносном значении и представляет предмет единичный, является, однако, не собственным именем, а общим названием, обозначающим данный предмет в его признаках, и потому то же значение это слово сохраняет и тогда, когда мы представляем себе существование многих солнц.

Полные слова-Названия, обозначающие предметы одушевленные или представляемые одушевленными, могут изменяться в речи, как я говорил, в слова-воззвания и в этом видоизменении не принадлежат уже к предложениям, существуют вне их, хотя бы предмет, обозначенный в воззвании, являлся вместе с тем и предметом данной мысли (например, Коля, иди!).

ФОРМЫ ОТДЕЛЬНЫХ ПОЛНЫХ СЛОВ

Формой отдельных слов в собственном значении этого термина называется, как мы видели уже, способность отдельных слов выделять из себя для сознания говорящих формальную и основную принадлежность слова. Формальной принадлежностью слова является при этом та принадлежность звуковой стороны слова, которая видоизменяет значение другой, основной принадлежности этого слова как существующей в другом слове или в других словах с другой формальной принадлежностью, т. е. формальная принадлежность слова образует данное слово как видоизменение другого слова, имеющего ту же основную принадлежность, с другой формальной принадлежностью. Формами полных слов являются, следовательно, различия полных слов, образуемые различиями в их формальных принадлежностях, т. е. в тех принадлежностях, которые видоизменяют значения других, основных принадлежностей тех же слов.

Основная принадлежность слова в форме слова называется основой слова. Понятно, что для того, чтобы выделялась в слове для сознания говорящих известная принадлежность звуковой стороны слова в значении формальной принадлежности этого слова, требуется, чтобы та же принадлежность звуковой стороны и с
260

тем же значением была сознаваема говорящими и в других словах, т. е. в соединении с другой основой или с другими основами слов, причем, следовательно, различные основы сознаются как однородные в их значениях в известном отношении, именно по отношению к тому, что видоизменяется в этих значениях данной формальной принадлежностью слов.

Таким образом, всякая форма в слове является общей для слов с различными основами, и вместе с тем всякая форма в слове соотносительна с другой, т. е. предполагает существование другой формы, с другой формальной принадлежностью, но с теми же основами слов, т. е. с теми же их основными принадлежностями. Так, например, слово несу в русском языке заключает в себе известную форму, общую ему, например, со словами веду, беру, поскольку в этом слове выделяется для сознания формальная принадлежность -у, общая ему, например, с словами веду, беру, а также поскольку выделяется основа нес-, как данная в другом слове или в других словах с другой или с другими формальными принадлежностями, например, в словах нес-ешь, нес-ет (где являются другие формальные принадлежности слов), причем, следовательно, основа нес- сознается как однородная по значению с основами вед-, бер- и другими. Формальные принадлежности слов в их формах могут быть не только положительными, состоящими из известной принадлежности звуковой стороны в качестве формальной принадлежности слов, но и отрицательными, причем самое отсутствие в слове какой бы то ни было положительной формальной принадлежности может само сознаваться говорящим как формальная принадлежность этого слова в известной форме (общей ему с другими словами) по отношению к другой форме или другим формам, где являются положительные формальные принадлежности в соединении с теми основами слов, которые в данной форме не имеют при себе никакой положительной формальной принадлежности слов. Например, в русском языке слова дом, человек заключают в себе известную форму, называемую именительным падежом, причем формальной их принадлежностью в данной форме является самое отсутствие в них какой-либо положительной формальной принадлежности по отношению этих слов дом, человек, например, к словам дома, человека, заключающим в себе другую форму, называемую родительным падежом; в последних словах — дом-а, человек-а — является положительная формальная принадлежность слов -а в соединении с теми основами дом-, человек-, которые в форме именительного падежа в дом, человек оказываются не имеющими при себе никакой положительной формальной принадлежности слова.

Слово может заключать в себе более одной формы, так как в основе слова, имеющего форму, могут в свою очередь выделяться для сознания говорящих формальная принадлежность и основа. Например, в русском языке слова беленький, красненький, имеющие известную форму целого слова, общую им со словами белый, крас-

Формальные принадлежности полных слов, видоизменяя известным образом значения различных основ, как однородных в известном отношении, вносят, следовательно, в слова известные общие изменения в значениях, т. е. при посредстве различий в формах полных слов обозначаются в данных предметах мысли различия, общие этим предметам мысли, как принадлежащим к одному классу в известном отношении. Вместе с тем и самые слова, имеющие формы, обозначаются при посредстве этих форм по отношению к различиям в известных классах слов как знаков предметов мысли. Надо заметить, что термин «форма» в применении к словам употребляется также и в переносном значении и формами отдельных полных слов называют также отдельные полные слова в их формах; например, самые слова несу, беру и другие, заключающие в себе форму первого лица единственного числа настоящего времени, могут быть названы просто формами первого лица единственного числа и т. д.

Формы отдельных полных слов не составляют необходимой принадлежности языка, хотя что касается известных нам языков, существовавших и теперь существующих, то в громадном большинстве их мы находим в отдельных полных словах формы. Есть, однако, и в настоящее время такие языки, в которых отдельные слова не имеют никаких форм; к таким языкам принадлежит, например, китайский язык. Что же касается тех языков, которые имеют в отдельных полных словах формы, то понятно, конечно, что между этими языками существуют различия по отношению к этим формам отдельных полных слов.

Приступая к изучению какого-либо языка, имеющего формы отдельных полных слов, лингвист должен остерегаться того, чтобы не предполагать без проверки существования в этом языке именно таких форм слов, какие известны ему из других языков. Различие между языками в формах отдельных слов может касаться не одних только значений форм, но и самого способа образования форм в словах; например, индоевропейские языки в этом отношении резко отличаются, например, от языков семитских или так называемых урало-алтайских языков, точно так же как семитские и урало-алтайские языки в свою очередь резко различаются между собой в этом отношении, т. е. по отношению к способу образования форм отдельных слов.