Жизнь общины

ВРИНДАВАН

ХАЛДВАНИ. 4.04,1972

Я жду поезд до Вриндавана. Впервые передвигаюсь по Индии одна и успела заметить, что в целом индийцы — добрые люди, старающиеся помочь тем, кто путешествует по их стране.

Утром, покидая Алмору и наблюдая за собой со стороны, я видела себя, одетую в белое, шагающую босиком по дороге, окаймленной соснами, несущую на голове узелок с одеждой — все мои пожитки. Я ограничена в средствах, и у меня нет обратного билета. Впервый раз в жизни по-настоящему чувствую себя одинокой, находясь в Индии «на пути» и направляясь к своему гуру. Прямо как во сне!

ВРИНДАВАН, 06.05.1972

Я во Вриндаване. Это замечательное место, чарующий город, как будто бы сошедший со сказочных страниц. Я прибыла вчера. Добиралась сюда на поезде с многочисленными остановками. Приехав, взяла рикшу и отправилась вдоль городских улочек. Для меня это было видением рая, далекого, но знакомого по какому-то предыдущему существованию. Старинные, искусно украшенные дома, крошечные тесные улочки, маленькие колоритные магазинчики, торгующие фруктами, сладостями и одеждой. Люди здесь радостные. Они широко и открыто улыбаются в знак приветствия. Повсюду древние храмы, насчитывающие тысячелетия, наполненные звуками песнопений и молитв на санскрите. Многие садху, святые, женщины в белых одеждах ходят по городу, постоянно пребывая в молитвах. Везде царит атмосфера безвременья.

Войдя в ашрам Бабаджи, я сразу же увидела Его, сидящего на возвышении. Одетый в белое Бабаджи, как всегда, такой красивый, нереальный, эфемерный, источающий свет. Он подозвал одного из индийцев и сказал мне, чтобы я следовала за Ним на базар. Он собирался выпить большой стакан молока, продаваемого в огромных терракотовых сосудах. Мне нравится находиться в таком замечательном месте, и я больше не чувствую страха. Я в безопасности, объятая любовью Бабаджи и теплом окружающих меня людей.

Вечером, когда я сидела в храме, индианки и их детишки окружили меня и начали оценивающе разглядывать. Они трогали меня, гладили, восхищались мной. Для них я — женщина с белой кожей, и они дали мне почувствовать себя очень красивой. Бабаджи подозвал меня и сказал, что мое имя — Кали — Воительница, Черная Богиня. Затем вдруг Он внезапно передумал и произнес с нежностью: «Нет. Твое имя — Гаура Деви». Впоследствии мне сказали, что это означает Белая Богиня.

Я очень тронута музыкой, песнями, великолепием Бабаджи и преданностью индийцев. Они стоят в длинной очереди с цветочными гирляндами в руках — в качестве подношения. Надевают гирлянды Ему на шею, делают пранам, и Он отвечает жестом, улыбкой, словом или дает прасад — освященную пищу.

Я тоже встаю в очередь и чувствую, как меня переполняют эмоции, когда я приближаюсь к Нему. От Него исходит огромной силы энергия, и я испытываю невероятные ощущения, осознавая, что Он может читать мои мысли. Его сияющие глаза полны магнетизма, любви, силы и знания. Я не устаю смотреть на Него и замечаю, что это происходит с каждым. В течение двух-трех часов Бабаджи сидит практически неподвижно. Он не говорит. Он только визуально присутствует, давая нам шанс созерцать и испытывать восхищение: Он дает даршан. Как объяснили мне индийцы, это возможность лицезреть Божественное в человеческом теле.

Такой опыт не оставляет равнодушным никого и оказывается сокровенным для каждого. Я вижу это по глазам людей и чувствую по энергетике в храме. До самого позднего вечера люди все время поют мантру Бабаджи «Ом Нама Шивайя» и другие духовные песнопения.

Мы ночуем на крыше маленького здания, сооруженного рядом с храмом. Спим на соломенных матах. В округе бродят обезьяны. Четыре часа утра. Все еще темно. Мы просыпаемся от звуков молитвенных песнопений, доносящихся со всех храмов города, а здесь их более семисот. После душа я немного медитирую, и мы идем в храм на аарати — утреннюю молитву. С волнением ждем появления Бабаджи — момента, когда Он выйдет из своей комнаты и сядет на скромное возвышение, специально приготовленное для Него. Храм необыкновенно чист, повсюду цветы, разносится запах сладких благовоний.

У нас нет завтрака и ужина, только большой ланч. В течение дня раздают фрукты и кусочки халвы. Некоторые продолжают петь до позднего утра, другие работают: убирают, чистят, моют, готовят или носят питьевую воду из колодца, расположенного на площади напротив храма. Бабаджи часто разговаривает с людьми индивидуально: всего по нескольку слов то тут то там, очень спокойно, мягко. После ланча у всех короткий послеобеденный отдых. Примерно в пять часов мы купаемся и снова встречаемся в храме, чтобы сделать необходимые приготовления для вечерней службы.

В послеобеденное время многие идут купаться на реку Джамуну. Эта река является символом Господа Кришны. Вечером проходит аарати, и люди до глубокой ночи поют красивые, мелодичные песнопения. Я не понимаю значения слов, но растворяюсь в мелодии и в ощущении Божественного.

Мне очень трудно привыкнуть к ежедневной рутине? строгой дисциплине, к способности индийцев упорно трудиться, Отчасти это происходит, по-видимому, из-за того, что невыносимо жарко и я быстро устаю. В Индии месяц май — знойный. Это самое гнетущее время года, и я часто бегаю на базар выпить чего-нибудь холодного, хотя знаю, что Бабаджи этого не одобряет.

15.05.1972

Мне становится трудно выдерживать здешнюю жизнь. Ежедневная рутина утомительна и монотонна. Некоторые молодые индийцы очень грубы и плохо ко мне относятся. Они не дают мне работать вместе с ними и обращаются, как с чужой. Бабаджи всегда пленяет меня, но даже Он держит меня на расстоянии. Он недоступен. Почти невозможно ни с кем общаться, поскольку я совсем не говорю на хинди и знаю лишь несколько слов по-английски.

В такую жару меня всегда мучает жажда. Вода в колодце теплая и солоноватая — я не напиваюсь. Река мутная и грязная. После купания чувствуешь себя как-то странно: нет ощущения чистоты. В доме для гостей по утрам приходится отстаивать огромные очереди, чтобы попасть в душ. В храме по вечерам все исходят потом: температура превышает сорок градусов по Цельсию. Знойно и душно. Бабаджи кажется полностью невозмутимым, Он даже не потеет.

Во Вриндаване — сотни стареющих вдов. Они одеваются в белое и живут группами при храмах. Они пребывают в постоянных молитвах, читаемых под звуки малых цимбал и других инструментов. Некоторые пожилые женщины чрезвычайно бедны. Их сари грязно-белого Цвета. Они вынуждены просить милостыню. Это напоминает мне сцену из «Чистилища» Данте. Мне объяснили, что в Индии вдова не может во второй раз выйти замуж. Она отрекается от мира, теряет свой дом, все свои сбережения и проводит остаток жизни в молитвах. Мне это кажется слишком жестоким, и, по иронии судьбы, я вспоминаю женское освободительное движение в Европе. Я не нахожу себе места, и мной овладевает чувство ностальгии по моим европейским друзьям, находящимся в Дели. Я прошу Бабаджи разрешить мне отъехать на некоторое время. Он соглашается.

НОВЫЕ ВСТРЕЧИ

ДЕЛИ. 18.05.1972

Теперь, отправляясь в путешествие одна, я уже вовсе не испытываю напряжения и страха. На вокзале я расстелила на платформе кусок хлопковой ткани, как это делают индийцы, и уселась терпеливо ждать своего поезда. Все время, пока я его дожидалась, я вглядывалась в окружающих, пытаясь созерцать жизнь и саму себя.

Железнодорожные станции в Индии — места встреч. Здесь царит радостная атмосфера и люди без умолку болтают друг с другом. Индийцы относятся ко мне с большим любопытством. Им интересно, откуда я, почему приехала в Индию, чего ищу. Они удивлены тем, что я покинула Запад, который в их понимании олицетворяет рай материального комфорта, и захотела разделить с ними бедность. Некоторые спрашивают, ищу ли спокойствия ума; приглашают в свои дома, предлагают стол и угол. И всегда с особым чувством гостеприимства и человеколюбия. В Индии гостеприимство — священная обязанность. От встреченных людей исходит тепло, их глаза полны доброжелательности и любви.

21.05.1972

Я в Дели уже несколько дней и чувствую себя вполне комфортно. В старом Дели, в отеле «Краун», я снова встретилась со своими друзьями: Пьеро, Клаудио, Шанти и еще несколькими, недавно прибывшими из Италии. Это трехэтажный отель, старый и грязный. Но в то же время какой-то величественный. С его террасы открывается внушительный вид железнодорожного терминала старой части города. Он является пунктом отправления в разные части света, стоит на перекрестке многочисленных дорог и в месте средоточия индуистских храмов и мусульманских мечетей. Он как будто выступает местом встречи разных цивилизаций: индийской, исламской, западной, китайской, тибетской. На улицах царит непрекращающееся движение людей, рикш, лошадей, повозок, коров и машин. Коровы считаются здесь священными животными, и к ним относятся с большим уважением. Когда они задумывают пересечь улицу, движение замирает.

Многие европейцы большую часть дня проводят на большой террасе, а пребывая в маленьких, душных и влажных комнатах, постоянно держат вентиляторы включенными. Так же как и в Бомбее, все много курят, поглощают огромное количество фруктовых соков, чая и сладостей, бесконечно принимают душ, чтобы избавиться от жары. Это место нельзя назвать красивым или комфортным, но оно обладает неким магическим шармом, несмотря на грязь и хаос; и не в самую последнюю очередь из-за присутствия здесь людей, таких, как я, — ищущих истину, готовых пожертвовать всем, страдать, даже добровольно потерять себя ради духовного поиска.

Люди приходят и уходят, обмениваясь новостями, адресами, способами получения визы и советами по выживанию в «джунглях» индийского города. Многие из них нашли себе Учителей. Я тоже рассказала о Бабаджи, о Его красоте, показала фотографии. Шанти, как обычно, поддразнивает меня, говоря, что меня влечет к Нему, потому что Он молод и красив, но это совсем не так.

Шанти предлагает отправиться с ним к одному из его Учителей — доктору Каушику. Это обычный человек;

женат, у него есть дети, но он очень мудрый и просветленный. Он является учеником Кришнамурти, который не приветствует культ гуру, ритуалы и мантры. Я решаю пойти.

23.05.1972

Шанти продолжает задавать мне вопросы. Его интересует, чему меня учит Бабаджи. Мне как-то трудно объяснить ему это. Я рассказываю о пении мантр и раннем пробуждении на молитву. Затем вдруг припоминаю то, что однажды случилось со мной во Вриндаване. Было позднее утро. Храм опустел, и я поняла, что нас осталось только двое: я и Бабаджи. Я сразу же запаниковала и почувствовала невероятную нервозность. Тут Бабаджи подозвал меня и пригласил сесть рядом. Мы сидели в тишине. Я осознавала непрекращающуюся бешеную активность своего ума и была не в состоянии остановить его. Бабаджи сказал, чтобы я повторяла «Ом Нама Шивайя». Я попыталась, но даже повторение мантры казалось неестественным, невозможным. Внезапно мой ум остановился на несколько секунд, и я ощутила неведомый ранее покой. Бабаджи широко улыбнулся и поднялся. В тот момент я почувствовала внутри себя тишину и осознала целостность того, чему Бабаджи учил меня. Когда я рассказала Шанти об этом, то увидела, что он взволнован. Он сказал, что опыт тишины — это на самом деле то, чем каждый Мастер пытается поделиться.

Стоит нестерпимая жара. Практически весь день мы сидим в отеле, выходим только по вечерам. Здесь все удивительно дешево, и мы чувствуем себя богатыми, имея возможность питаться в разных ресторанах, ездить на такси и покупать одежду. Но я начинаю понимать многие вещи, например принятие идеи бедности. Бедность тут имеет оттенок достоинства. Она уважаема и даже почетна, поскольку очень близка простоте. В западном мире жизнь строится на конкуренции, высокомерии, эго. Бедным нет места в обществе, как и тем, кто стар и немощен. В этой стране хватает места каждому, даже нам, ненормальным хиппи. Индия всегда отличалась способностью принимать разные религии и традиции с небывалой терпимостью. Кастовая система существует и по сей день, это правда. Но она существует и на Западе, только завуалировано: богатые и бедные занимают разные позиции и играют разные роли в обществе. Индия открыта для каждого, как великая мать, и особенно открыта для духовных пилигримов. Она подобна океану, в который вливаются многочисленные реки разных цивилизаций. Здесь чувствуешь себя так свободно, что даже бедность оказывается прекрасной, колоритной, радостной и принимается любое странное поведение.

СОНЕПАТ, 24.05.1972

Я в Сонепате с Шанти и его многочисленными друзьями. Мы собираемся посетить его Учителя — доктора Каушика. Доктор— милый человек-с блаженной улыб-. кой Будды. Он полон любви, мудр и несколько ироничен. Его семья приняла нас с удивительными гостеприимством и теплотой. Я заметила, что в Индии повсеместно встречают гостей, независимо от их количества, необыкновенно тепло, предоставляя приют и пищу.

Мы подолгу сидим с доктором, находясь в состоянии, близком к медитации, медленно и спокойно разговаривая время от времени. Он проявляет ко мне живой интерес, пытаясь понять цель моего пребывания в Индии, что так далека от моего дома. Он даже представил меня своим соседям. Когда сидела с ним, я чувствовала небывалое успокоение. Я показала ему фотографии Бабаджи, рассказала об ашраме и пережитых ощущениях. От Шанти я знаю, что он — ученик Кришнамурти и не верит в необходимость ритуалов, мантр и тому подобных вещей, а доверяет только знанию и самопознанию; тем не менее, я чувствую его большое уважение к себе. Он говорит о значении переживания духовного в жизни и рассказывает о том, как приобрел определенную степень осознавания, просто сидя в течение нескольких дней под деревом, наблюдая за своим умом, ища свое истинное «я» с широко открытыми глазами, находясь в полном сознании.

Пробыв с ним некоторое время, я замечаю на своем лице ту же улыбку, что и у него, только с его лица она никогда не сходит. Чувствую, как меня затапливает удивительно спокойная энергия. Доктор угощает нас индийскими сладостями и одаривает любовью.

ДЕЛИ, 26 05,1972

Я снова вернулась в Дели, чтобы с Пьеро и Клаудио выехать в Ришикеш для встречи с известным тибетским ламой. Мне кажется правильным знакомиться с другими Учителями и их учениями, чтобы углубить свое понимание Бабаджи и оказаться способной через сравнение еще выше оценить Его и Его учение.

РИШИКЕШ. 27.05.1972

Я, Пьеро, Клаудио и еще несколько друзей прибыли в Ришикеш. По дороге сюда мы с Розой спали на одной полке в поезде.

Ришикеш — красивый и зеленый городок. Вода в Ганге чистая. Река окаймлена широкой полосой белоснежного песка. Мы остановились в маленьком ашраме Свами Пракаша Бхарти, окруженном манговыми деревьями. Индийцы, кажется, очень рады нашему приезду сюда, и вчера вечером мы для них устроили пир, угощая их вкусным итальянским рисом с томатами.

У Свами большие, темные, спокойные и теплые глаза. Он играет с нами в игру «Кто кого переглядит?», по очереди всматриваясь в глаза каждого с целью определить, кто дольше всех выдержит взгляд не мигая, и всегда побеждает. Его глаза напоминают спокойные воды озера.

На следующий день в ашрам приехал очень старый садху с необыкновенно длинными волосами, стянутыми узлом на голове. Он высокий и худой. У него темная кожа. Он носит старинные деревянные сандалии и ходит очень медленно. Он почти не разговаривает. Свами объяснил нам, что садху целый год пробыл в состоянии самадхи и все это время находился в пещере без пищи, остановив свое сердце и прекратив дыхание. Возможно ли такое ? Не знаю, правда ли это, но сад-ху действительно выглядит как существо с другой планеты. Он необыкновенно мягок и отрешен от всего.

Утром следующего дня Роза, полностью нагая, практиковала хатха йогу в саду. Увидев ее, Свами смутился и неприятно засмеялся. Старый же садху смотрел на нее с полным безразличием. Здешние люди очень добры. Они все время предлагают нам еду и чай. Сами часто курят гашиш. В течение дня мы по многу раз принимаем душ под манговыми деревьями, пытаясь избавиться от нещадной жары. По утрам ходим купаться к Ганге. Река просто замечательная. Течение здесь сильное, вода прозрачная.

Свами обучает меня индийскому алфавиту и разучивает со мной несколько духовных песнопений. В один из последующих дней он надел мне на шею рудракшу — малу, сделанную из семян дерева Шивы, и сказал, что он — мой гуру. Однако я не чувствую, что это так. Впрочем, я еще не уверена, что и Бабаджи — мой учитель, но постоянно ловлю себя на мысли, что думаю о Нем. Удивительно трудно оторвать глаза от Его фотографии, которую я вожу с собой. В Его внешности есть какая-то особая красота, чистота, которой я никогда не встречала прежде, энергия ангельского существа.

В Индии садху — аскетов — очень уважают, поскольку они посвящают свои жизни Богу. Люди оказывают им гостеприимство, предлагая еду и кров. Они часто путешествуют по стране, отрекшись от нормальной жизни, выполняя аскетические практики, ограничивая себя в еде и сне и подолгу медитируя. Подлинные садху— свободные души, находящиеся вне правил и ограничений, даже когда они придерживаются собственной духовной дисциплины. Они и внешне отличаются от остальных индийцев:

у них красивые гибкие тела, нередко очень длинные волосы и необыкновенные глаза — теплые, проницательные, полные света. Они высоко держат планку чистоты, соблюдая особые правила непорочности.

ТИБЕТСКАЯ ИНИЦИАЦИЯ. ЛАМА САКЬЯ ТРИНЗИН

МУССУРИ 01.06.1972

Вчера мы с Клаудио и Пьеро отправились из Ришикеша в Муссури, расположенный высоко в горах. Мы прибыли в тибетскую деревеньку — местечко под названием Счастливая долина. Пьеро и Клаудио хотят получить инициацию у Сакьи Тринзина. который является одним из четырех наставников далай-ламы и главой ордена Сакья. Они взяли меня с собой, но сказали, что это серьезный шаг и я должна спросить разрешения на инициацию лично у Ламы. Мы все остановились в одной крошечной комнате в тибетском домике. Спим на полу на соломенных матах.

В этой местности проживают только тибетцы. Они кажутся мне необыкновенно красивыми. Я очарована их милыми восточными лицами с высокими скулами и глазами миндалевидной формы, неизменно сияющими радостью. Мужчины часто носят длинные заплетенные волосы, перевязанные ленточкой. У них потрясающе добрые сердца. Некоторые из них даже вяжут. Они постоянно читают молитвы, перебирая длинные деревянные четки. В отличие от индийцев их энергию нельзя назвать легко возбудимой, а их самих шумными и бесцеремонно вмешивающимися в личную жизнь других. Они спокойны, уважительны и улыбчивы. С ними чувствуешь себя в безопасности. Мы ходим в их ресторанчики, поскольку такая еда нам, итальянцам, привычна. Все легкое, без специй. А лапша и овощной суп кажутся домашними, заботливо приготовленными мамой. Они готовят момо, мягкий белый хлеб, и постоянно пьют подсоленный чай с маслом. Женщины необыкновенно элегантны в своих традиционных длинных платьях и старинных украшениях из серебра, кораллов и бирюзы. Однажды мы ходили в изысканный ресторан в западном стиле, но я все-таки предпочитаю маленькие простые тибетские ресторанчики с манящим запахом овощей. Вдали виднеются заснеженные пики Гималаев, безупречные и величественные.

03.06.1972

Сегодня мы прибыли с визитом к Его Святейшеству Сакье Тринзину в тибетский монастырь, расположенный на полпути к Дехрадуну. Нам разрешили несколько минут побыть с ним наедине. Я была очень смущена, поскольку почти не говорила по-английски. Он произвел на меня впечатление человека по-матерински нежного. У него зеленые прозрачные глаза, спокойные и благожелательные, большое круглое лицо, длинные волосы, собранные сзади у шеи, и крупные серьги из бирюзы. Он представляет собой совершенную интеграцию мужской и женской энергий в человеческом теле. Я поклонилась ему, и он легко положил мне на голову маленькие грациозные руки, затем мягко улыбнулся, как бы подталкивая меня преодолеть страх, и произнес по-итальянски: «Вю» — «Бог». Я сразу почувствовала себя увереннее и расслабленнее.

Потом он рассказал мне о Марио, первом итальянце, приехавшем сюда несколько лет назад и оставшемся с тибетскими Мастерами. Он задал мне вопрос: хочу ли я следовать Дхарме, идти по буддийскому пути, я ответила, что индуизм меня привлекает больше. Он кивнул. Я все-таки спросила его, могу ли я получить буддийскую инициацию, в которой примут участие Пьеро и Клаудио. Он ответил, что с радостью дает мне разрешение. Я была несказанно счастлива и ощутила после этой встречи внутренний подъем и комфорт.

04.06.1972

Сегодня нас инициировал великий тибетский лама — Сакья Тринзин. Пьеро и Клаудио сказали мне, что это большая честь и благословение. Я и на самом деле замечаю, что со мной последовательно происходят необычные вещи, как будто кто-то невидимый контролирует эту поездку.

На инициации присутствовало много народу. Из европейцев были только мы трое. Остальные — тибетские монахи, одетые в желтые и темно-красные одежды. Церемония длилась восемь часов — практически весь день. Я едва выдержала до конца, терпеливо сидя по-турецки на полу и испытывая нестерпимую боль в ногах. Я не понимала ни языка, ни значения проводимых ритуалов и устала от звона колокольчиков и запаха благовоний. Тибетцы очень своеобразно поют, создавая полное совершенной гармонии пространство реверберирующего глубокого звука.

Лама повязал на шею каждому красную ленточку, это явилось кульминационным моментом инициации и оказало на меня неизгладимое впечатление. Он улыбнулся мне вечной, мудрой, участливой улыбкой, словно всегда знал меня. Я вышла из зала, наполненная новой энергией. Произошло что-то необычное, какое-то неподдающееся описанию изменение. Нас проинструктировали, что мы должны медитировать и выполнять практики в течение пятнадцати дней. На протяжении этого периода при необходимости мы всегда сможем увидеться с ламой Сакьей Тринзином, поговорить и попросить о дальнейшем очищении. Я почувствовала уважение к самой себе. С сегодняшнего дня каждый из нас троих уединяется в своей комнате. Медитация довольно трудная: мы должны визуализировать Будду, его различные атрибуты и с помощью малы — четок читать очень длинную мантру.

06.06.1972

Основная сложность заключается в умении правильно сидеть. Клаудио учит меня держать спину ровно, тогда скрещенные ноги не затекают. Тела европейцев привыкли к длительному сидению на стульях и диванах и не приспособлены сидеть на полу, когда все мышцы находятся в тонусе. Тела же индийцев невероятно гибки, и у них хорошо разработаны суставы. Мужчины и женщины, живущие в тесном контакте с землей, нередко ходят босиком. Они едят руками, спят на полу, готовят, чистят и убирают на корточках. Еще одной моей проблемой является необходимость обуздать активность ума, и я отчаянно пытаюсь это сделать.

Мы ходили к ламе на консультацию, и я спросила, почему Будда всегда сидит на цветке лотоса. Он ответил, что лотос — символ нашей души. Как прекрасный лотос, произрастая в стоячей и мутной воде, раскрывает свои лепестки, так и наша душа может открыться свету и знанию, оставляя позади темноту и невежество.

ДЕЛИ, 20.06.1972

Мы снова в Дели и еще раз пересеклись здесь со всеми своими друзьями. То, что мы продолжаем встречаться, очень странно. Все выглядит так, будто мы телепатически назначаем встречи друг другу. Скоро мы опять поедем в Муссури на новую инициацию, а я вновь думаю о Бабаджи. Я не могу разрешить дилемму, связанную с Ним: Он не говорит, не дает вербальных учений, не учит медитации. Кажется, что Он ничего не делает. И вместе с тем, Он обладает необъяснимой магией. Каждый раз, когда я смотрю на Его фотографию, ощущаю интенсивный свет. Может быть, у меня галлюцинации? Я не в состоянии в этом разобраться.

22.06.1972

Я сильно простудилась и потому не еду с Пьеро и Клаудио. В последнюю минуту перед отъездом Клаудио дал мне небольшую фигурку Шивы, повелителя йогов. Возможно, Бабаджи — это сам Шива. Может, это следует расценить как призыв? Я начинаю подумывать о возвращении во Вриндаван для встречи с Ним.

ВРИНДАВАН, 27.06.1972

Я вернулась к Бабаджи, испытывая сильные эмоции. Возле двери в храм Он подозвал меня. Дотронувшись до моих браслетов, Он спросил, зачем я ношу все эти украшения. Взглянув на тату в форме «Ом» на моей руке, Он произнес по-английски: «Всеобъемлющая энергия». Вечером я танцевала для Него в присутствии индийцев. Он улыбался, рассказывая им, что я — хиппи.

ДЕЛИ, З0.06,1972