К. И. Чуковский Л. К. Чуковской Начало апреля 1967. Переделкино

Я Вас люблю и восхищаюсь Вами.

37. Аноним — Л.К. Чуковской

5.05.84

Дорогая Лидия Корнеевна, пишу Вам, чтобы просто высказать ту радость, удовольствие (нет, это не то слово), восхищение, которые доставила Ваша книга.

Я, конечно, забросил все, читая ее. Ваша книга больше, чем Эккерман, Булгаков — там все эпическое, без личных чувств, без личного участия. Здесь же — не только Жизнь Великого Поэта, но и атмосфера, Книга о поэзии, Нравственности, Эстетике (м. б., это все — одно и то же?)

Моего знакомого увлекли примечания, а я читал, не заглядывая в них, не хотелось отвлекаться. Только при 2-м чтении стал пользоваться, как полагается, этими великолепными приложениями.

К сожалению, мы то поколение, для которого Джек, Демьян¹, Жаров, Сурков, Симонов считались “ведущими” поэтами. И лишь постепенно, с Вашей помощью освободились мы от этой серой литературы.

М. б., именно “Метель” Б.Л. П[астернака] стала тем последним звеном, повернувшим нас к настоящим стихам и прозе.

К сожалению, можно и сейчас сказать, как сказал Пушкин, что критики у нас нет. Только читая Вас, К.И., Мандельштама, я понял, что такое профессиональная, дельная критика. Еще В. Ходасевич!

Спасибо Вам, хранительнице “огня”, поэзии, культуры.

1 Автор упоминает Джека Алтаузена и Демьяна Бедного.

38. И. Мельчук — Л. Чуковской

Монреаль, 4 октября [1987 г.]

Дорогая Лидия Корнеевна!

“Записки об Анне Ахматовой” служат мне средством от депрессии. Когда руки опускаются от усталости, чувства собственной беспомощности и ненужности, от человеческой глупости и подлости и я ровно ничего не могу делать, я хватаюсь за эту книгу. Я просто не знаю ничего другого, наполненного таким человеческим достоинством и таким тихим (не могу подобрать более точного слова) мужеством. (Еще, пожалуй, “Процесс исключения” — но эта книга все-таки не такая, не настолько... — хотя и абсолютно замечательная.)

Письма об изданиях в России

39. А. Фаткин — Л. Чуковской

19.07.89 г.

Дорогая Лидия Корнеевна!

С большим интересом я прочел в журнале “Нева” (№ 6 за 1989 г.) Ваши “Записки об Анне Ахматовой”.

В этой очень нужной читателям, прекрасной работе видно Ваше благоговейное отношение к Анне Андреевне как личности и к ее творчеству, трепетное внимание к каждому ее слову, к каждому жесту.

И эти особые чувства, очевидно, помогли Вам создать в “Записках” ощущение присутствия. Читая теперь, через пятьдесят лет, Ваш дневник, мы — читатели — слышим голос Анны Ахматовой, видим ее в движении, видим в разных ее настроениях: то величественную и сильную, то ослабевшую, судорожно вцепившуюся пальцами в Ваше плечо или рукав, боясь сойти с тротуара на мостовую, то униженную стоянием с передачей в бесконечной тюремной очереди...

Читая, мы чувствуем ту страшную обстановку арестов, репрессий, которые в дневнике, по понятным причинам, и не упоминаются.

Большую литературно-художественную и документальную ценность в “Записках” представляет и целая галерея по-разному интересных людей и судеб, так или иначе соприкасавшихся жизненными путями с Анной Ахматовой. Мне, например, надолго запомнится, с каким стремлением помочь всем, чем возможно, друзья поспешно приобретали и шили теплые вещи для Левы (Льва Николаевича Гумилева) перед его отправкой на Север, как деятельно и скромно помогали во многом Анне Андреевне Шура и Туся (Александра Иосифовна Любарская и Тамара Григорьевна Габбе), как заботливо относились к Ахматовой ее соседи по квартире, запомнится краткое упоминание о страшной судьбе Коли (Николая Сергеевича Давиденкова), запомнится даже и рассказ в две строки Анны Андреевны о том, как малыши, которым Осип Эмильевич Мандельштам подарил свою детскую книжку, попросили его: — Дядя Ося, а нельзя ли эту книжечку перерисовать в “Муху-Цокотуху”?

Последнее особо интересно, если учесть, как легко, походя (на обрывке обоев) Корней Иванович написал это талантливое произведение, достоинства которого подтвердились еще и такой рецензией детей.

А можно ли было подумать в те годы страшных судов, что через 50 лет Вам и Леве присудят премии за лучшие публикации 1988 года в журнале “Нева”, и мы — читатели — будем иметь счастье в том же номере журнала, в котором читаем Ваши “Записки”, видеть и фотопортреты милых нам Лидии Корнеевны Чуковской и Льва Николаевича Гумилева?!

Огромное спасибо Вам, Лидия Корнеевна, за “Записки об Анне Ахматовой”. Желаю Вам здоровья, творческих успехов, благополучия.

40. Л. Разгон — Л. Чуковской

6.VIII.1989

Дорогая Лидия Корнеевна!

Пишу Вам, потому что боюсь своим приходом или даже звонком оторвать от работы. Ваша фанатическая преданность своему литературному делу, презрение к суете, высокое сознание своего долга перед литературой и историей всегда вызывало мое восхищение и даже некий страх — как нечто нам недоступное. Но понять это полностью можно, только прочитав Ваши работы.

Бесконечно благодарен Вам за Ваши книги. Боже мой! Сколько написано об Ахматовой, мне кажется, что я прочитал горы! Кажется, что почти академически: даты, сноски, ссылки... Только факты, факты, факты. И никаких глубокомысленных размышлений, и никаких “рвущихся из груди” эмоций. А я не читал ничего более напряженного и страшного про Анну Андреевну, про время, про проклятое время. И ни в каком другом сочинении я не увидел и не понял так Ахматову, как в Вашей книге. И не только Ахматову. Я знаю, что впереди еще два тома, и понимаю, что это навсегда останется в литературе не только как воспоминание о великом поэте, а как нечто большее — о всем нашем времени. Мне часто говорят, что моя книга — страшная. Ваша страшней. Потому, что в ней рассказывается не об убийстве людей — это дело обычное, — а про убийство духа, души и того неопределенного, но главного, что зовется человечностью.

41. Н. Урицкая — Л. Чуковской

30.08.89 Ухта

Дорогая Лидия Корнеевна!

Я прекрасно понимаю, что Вы много работали над своими дневниковыми записями, прежде чем “Записки” увидели свет, но Вы так пишете... Вы пишете, как дышите. Создается впечатление, что труда это Вам не стоит никакого, что Вы просто подходите к письменному столу, берете стопку чистой бумаги, ручку (почему-то мне кажется, что Вы не печатаете, а пишете от руки) и... не отрывая пера от бумаги, пишете все то, что мы с таким упоением потом читаем. Кропотливый же, огромный, колоссальный труд остается невидимым, как бы за кадром. Получается так, что только Вам ведомо, сколько пота, крови стоила вся Ваша работа. Читатель этого не видит. Я бы даже сказала, что читатель не читает Ваши книги, а живет в них, он где-то незримо, совсем рядом присутствует, он видит все, о чем Вы рассказываете, казалось бы, так просто и легко.

Я-то хорошо знакома с Вашим творчеством еще задолго до того, как с Вашего имени было снято табу. И раньше знала, понимала, какой труд стоит за каждой Вашей книгой или статьей, что Вы — Мастер. Я-то думаю, что это не просто врожденный дар, хотя и врожденный, конечно, тоже, а потому еще, что Вы прошли великолепную школу у своего отца и, конечно, у Самуила Яковлевича.

И еще я подумала, читая Ваши книги: не мною сказано, что все гениальное просто, но, я думаю, гениальность не просто дар, но и труд, большой, упорный труд, но труд как бы невидимый, а виден только результат его.

И еще я думаю, что заслуга Ваших “Записок” не только в том, что Вы создали прекрасный портрет Анны Ахматовой — поэта, человека, женщины, рассказали о ее трудной, трагической судьбе, хотя и это в первую очередь, не в том, что вы создали целую портретную галерею, начиная от Ваших подруг, близких Вам по духу людей и кончая соседями Анны Андреевны, а также Вашим соседом нкведешником с его сестрой проституткой, хотя и говорите о них мельком. А в том, что эти портреты написаны Вами не сами по себе, а благодаря им Вы воссоздаете эпоху, время. Со страниц Вашей книги встает не просто пережитое, как это свойственно мемуарной литературе, а дышит, живет само время.

Конечно, и в Ваших “Записках” встает пережитое Вами, Анной Андреевной, но и не только: Вы пишете о том, что пережил, перестрадал народ, страна. Хотя, казалось бы, это и не является целью Ваших “Записок”. Цель все-таки у Вас — рассказать об Анне Андреевне, какой Вы ее знали и любили.

Но в том-то и ценность Ваших “Записок”, что это не просто повествование, пусть даже об одном из лучших поэтов современности, но это еще и энциклопедия нашей жизни.

Я не знаю, возможно, Вы и не ставили перед собой такой цели, а вышло это помимо Вашего желания, но это так.

И еще.

Достаточно вспомнить о рассказах Наймана, Томашевской, да и коротенькие воспоминания Алексея Баталова заслуживают внимания. Каждый, кто хоть немного был знаком с Анной Ахматовой, посчитает своим долгом рассказать об этих встречах. Вот и Наталья Ильина написала, я считаю, очень интересно. Со временем же появятся еще работы. Я надеюсь, выйдет наконец в Союзе биография Анны Ахматовой. В Ленинграде, на конференции, говорили, что собираются переводить биографию, написанную Амандой Хэйт. Но как бы там ни было, Ваши “Записки” (а читателя еще ждет встреча со 2-м и 3-м томами Ваших “Записок”) есть и будут самыми выдающимися из того, что создано об Анне Ахматовой.

Кроме того — они огромное явление нашей литературы.

Я ведь не просто прочитала их, я дала читать знакомым, друзьям, студентам, наконец, и наблюдаю реакцию. Люди ошеломлены, люди не просто под впечатлением, люди счастливы, что в Литературе появился еще один Мастер. Ведь не секрет для Вас, что до выхода в свет Вашей повести “Софья Петровна” Ваше имя было знакомо только очень узкому кругу людей. И вообще, все эти годы у Корнея Ивановича было только два сына — Борис и Николай, потом, правда, в юбилейные дни (я уже не упомню, в каком году, но в празднование 90-летия Корнея Ивановича) из его дневниковых записей, опубликованных журналом “Юность”, читатели узнали, что у Корнея Ивановича была еще дочка, умершая в детстве от туберкулеза. И все. О том же, [что] у Корнея Ивановича еще с 20—30-х годов в литературе работает, пишет дочь, повторяюсь, знал очень узкий круг лиц. Теперь же, смею Вас заверить, с Вашим творчеством знакомы многие и многие. Вернее, даже так: в той массе, лавине, что обрушилась на головы читателей в последние два года, Ваше имя не затерялось. И меня, честно говоря, немного удивляет, что критика Вас не балует, скажем так…

Вот и все, что я хотела Вам написать.

Имейте в виду, читатель с нетерпением ждет Ваших книг. Уж поверьте, в данном случае говорю не как рядовой читатель, влюбленный в Ваше творчество, но как библиотекарь.

42. Н.И. Пушкарская — Л.К. Чуковской

27.XI.1990

Лидия Корнеевна, дорогая, здравствуйте!

Прочитала второй том Ваших воспоминаний об Анне Ахматовой. Спасибо Вам великое за этот Ваш высокий труд, в котором А.А. представлена в трехмерном измерении: обыденная жизнь неприкаянной Анны Андреевны, духовная жизнь поэта большого и блистательного и мудрость интуитивного и интеллектуального строя. Все это тесно соединено с окружением современников, и каких!

Поражает Ваша доброта, обращенная на дружбу и службу Анне Андреевне наперекор своим делам, наперекор своим болезням, усталости, недомоганиям и королевствованиям Ахматовой. Я ведь знаю, каковы они и как трудно пробиться сквозь них к ее обворожительной сущности. Я видела ее такой в Ташкенте, когда, как она говорила “Поэма стучит кулаком в дверь!” и светилась вся такой человеческой улыбкой, такой вдохновенной силой, что душу можно было прозакладывать, абы она была такой. Не знаю, не даю голову на отсечение, но хорошо помню, что “Поэма без героя”, ее первоначальный вариант написан в Ташкенте. Это помнит и Эдик Бабаев, у которого есть рукописный вариант поэмы. Есть она и у меня, хотя до сих пор прячется куда-то. И “Северные элегии” идут оттуда. Я их слышала в Ташкенте, как и многие другие стихотворения, которые в “Беге времени” имеют уже другие даты написания, м. б., потому, что Анна Ахматова датировала их заключительной датой (по внесению авторских правок в их текст).

Ваши “Воспоминания...” действительно настольная книга для всякого, кто прикоснется к творчеству Ахматовой.

43. М.Ф. Берггольц — Л.К. Чуковской

[б/д]

…О “НЕЧЕТЕ”. Он был подарен Ольге Анной Андреевной (уже после того, как Ольга и Макогоненко разошлись) в рукописи. Эти два листа (большие, развернутые, заполненные рукой А.А. и карандашом и чернилами) — хранятся сейчас в ЦГАЛИ. Думаю, что это только часть рукописи. Я рассказывала об этом Люше, дальнейшее расследование — впереди, т. к. лист дневниковой записи, где Ольга об этом подарке пишет, я сначала обнаружила в архиве, а потом лист “куда-то подевался”, но “не беспокойтесь, М.Ф. — найдется”. Хорошо, что при рукописных листах еще есть листы Олиной машинки (очевидно — оглавление, по первой строке с датой дарения в Комарове). Это все пересчитано и сохранено.

Мне было с Анной Андреевной очень свободно и легко. Как-то я сказала ей что-то в этом духе, после посещения ее Шкловским. А.А. усмехнулась: “Не очень-то нам верьте — мы старые шармеры!..” Много было. Встреча А.А. со Светловым... Нет, — потом. Надо все это записать не бегло, и чтение ею нам (мне и Нине) “Поэмы без героя”, и разговор этот и походы в ССП — за документами и в столовую... Там сидели люди, кичившиеся тем, что “никуда не едут” (позже это оказалось иначе) — одна такая группа мужчин сидела за столиком и самодовольно и раздрызганно пила водку. Анна Андреевна походя, через плечо, взглянув на группу, сказала о Луговском: “Он похож на человека, раздавленного на стене”. Она тяжело переживала отъезд. Говорила: “Как достойно выглядят те, которые никуда не уезжают!” (Это — не о позерах.) Это она сказала на вокзале... Мы провожали ее втроем: я, Нина и мой муж — Владимир Дмитриевич Янчин (тоже — актер). Да уж, ни на каком рауте нельзя было встретить всех тех, кого тогда свело бегство!.. Анна Андреевна шла через всю эту гущу (подбегали к нам — задавали только один вопрос: в Ташкент или в Казань?), оглядывалась, медленно говорила: “Как на том свете. Как на том свете”.

…И вообще, Ольга права в одной из своих записей об А.А., что она Королева и Богема. Ну, она Королева богемы, а я — богема просто так... Ка-ак она напустилась тогда на Толстого за Анну Каренину! Вся красная стала, я даже оторопела... Ну вот — разве можно мне писать о них: пишешь дело и не дело. Я безмерно уважаю Вас за Ваш труд. Это не значит, что с чем-то не хочется спорить. Но так и надо. Я тоже против предрассудка разделения на субъективное и объективное. Но понятие справедливости — существует. Было бы странно полагать, что такие остро и очень определенно, по-своему чувствующие и видящие люди, как Анна Андреевна, моя Ольга и другие очень талантливые, нет — наделенные гением люди, — могут быть, бывали всегда справедливы. И как быть нам, говорящим о них, передающим их слова? Ведь и мы — необъективны? Надо ли оговаривать свое несогласие в том или ином случае, или просто зафиксировать — а там пусть всяк судит их по своему разумению и таланту? Не знаю. Вероятно, надо следовать велению души...

44. Т.В. Иванова — Л.К. Чуковской

[получено 16/XI 93]

Дорогая и глубоко мною чтимая Лидия Корнеевна!

Не считайте меня, пожалуйста, нахалкой. Я не могла поблагодарить Вас за первый царственный подарок, потому что обострилась одна из моих хронических хворей. Но даже с высокой температурой я Вас читала — это была единственная моя радость. Во-первых, Вы пишете настоящим русским языком (что теперь необыкновенно редко встретишь). Во-вторых, мне интересно то, о чем Вы пишете и как Вы пишете.

Да, дневник, но построен лучше любого детектива. Я так волновалась, прервется ли Ваше временное отчуждение от Анны Андреевны, и так радовалась, что Вы взяли на себя и первая написали ей. Вы — замечательный человек, но и прозаик не меньшего значения. (Не обижайтесь, что я сравнила Вас, хоть и возвысив над ними, с детективами, я их терпеть не могу, но они многих захватывают.)

Ваша проза наивысочайшего качества…

Когда Анна Андреевна временно жила у Маргариты Алигер (мы — в одном подъезде и на одной площадке — двери напротив одна другой), Анна Андреевна почти каждый вечер заходила к нам посмотреться в зеркало, чтобы увидеть себя с ног и до головы (у Маргариты зеркала были маленькие — для лица). Однажды кто-то (при мне) спросил у Анны Андреевны, почему она не любит Грина (“Алые паруса”). Анна Андреевна задумчиво ответила: “Я сама долго не могла понять и с трудом догадалась — я не понимаю, с какого языка он переводит”.

Вы не можете себе представить, Лидия Корнеевна, с какой жадностью и счастьем я Вас читала и как радовалась Вашему примирению с Анной Андреевной. Мне кажется (когда обрадованно читаю дальше), что “разлука” обеим Вам пошла на пользу. Вы обе поняли, что жить друг без друга не можете…

45. В.Д. Берестов — Л.К. Чуковской

21.II.94

Дорогая Лидия Корнеевна!

Огромное спасибо за бесценный подарок, второй том Ваших “Записок об Анне Ахматовой”. Когда-то я читал его у Вас дома, вынужден был проглотить в один присест, а сейчас я мог перечитывать полюбившиеся места, читать не спеша и вникать в каждое слово. Хорошо помню свое давнее впечатление. Но сейчас книга повернулась какими-то новыми гранями. Как всякая настоящая книга, она при каждом возвращении к ней остается дивной собеседницей, способной и на сей раз сказать нечто свежее, новое, неожиданное и очень кстати.

Теперь я понял одну из тайн Ахматовой: уметь слышать себя. Вот почему каждую ее фразу в обычном разговоре можно было бы (я сам это помню) записать, а потом цитировать, как надпись на камне! Это же умение слышать себя в высшей степени присуще Вам самой. Иначе Вы не могли бы возражать Ахматовой, спорить с ней, защищая то Чехова, то Заболоцкого... Ловил себя, читая, на том, что всегда согласен с Вами. Но и в словах Ахматовой, в ее царственных приговорах, осталось то же величие. Когда-то в молодости я записал для себя, что классика — это сочетание величия с озорством. Каждая Ваша запись об Ахматовой подтверждает эту странную догадку.

Жизнь сюжетна. Сделав первую запись об Ахматовой, Вы безошибочно начали за­хватывающую книгу, цельную и гармоничную. Анну Андреевну каждый раз видишь перед собой, слышишь, узнаешь, любишь ее, удивляешься, восхищаешься. А вместе с нею — и людей (в одном только номере “Невы” у Вас упоминается 96 человек, которых я видел и знал!), и атмосферу меняющихся наших эпох, и город, и природу. Как много сказал мне о Вас самой цветаевский “Куст”.

Великий поэт творит вместе со всеми нами, он включает нас в свою работу, и это изумительно передано в Ваших записках. Ваша поправка к старым стихам (“равнодушие толпы” вместо “безразличие”) многого стоит. В Ташкенте мне ненадолго удавалось быть свидетелем рождения новых стихов Ахматовой, одним из ее первых слушателей и даже (но невольно, а не сознательно, как Вы) в одном случае — ее живым архивом, сохранившим для нее хоть одно из ее четверостиший. А сколько же сохранили Вы!

Читая, на каждом шагу благодаришь Вас. Ведь всего этого не было бы, если б Вы не решились записывать, хранить и расшифровывать свои записи.

И тут нужно сказать про Ваше стремление быть до конца точной. В результате математически точно доказано, что во всякую эпоху, даже самую страшную, могут жить высокие чувства, рождаться великие произведения, что дух и вправду дышит, где хочет — и когда хочет, рождая временами и веселье, и даже счастье.

В надписи Вы попросили меня обратить внимание на неточности. Их нет. Во всяком случае в основном тексте. Вот только помнится, что в первой, газетной, публикации доклада Жданова (у Вас “Нева”, № 4, с. 60, вверху) знаменитое выражение “мечется между будуаром и молельней” звучало как “между будуаром и моленной”. Помню, меня поразила эта “моленная”, такого слова я никогда не читал до того и не слышал. Видимо, Жданов на короткое время обогатил им русский язык…

Мне как археологу, пожалуй, больше, чем многим, понятна Ваша мысль, что вещи впитывают время, как губки. Как много археологи из них выжали! Но и Ваша книга, как губка, впитала не только то время, когда Вы делали свои записи, но, как я убедился, и время, прошедшее между ними и их нынешней публикацией. Ваши записки, используя выражение Пушкина, задевают целую “лестницу чувств”.

Список корреспондентов^***

Адмони Владимир Григорьевич (1909—1993), переводчик, поэт, соученик Лидии Чуковской по Тенишевскому училищу, друг Анны Ахматовой и автор воспоминаний о ней (Т-2, 745).

Андреев Вадим Леонидович (1902—1976), писатель, сотрудник Организации Объединенных Наций, сын Леонида Андреева (Т. 2, 784).

Бахнова (Морозова) Нелли Александровна (р. 1924), писательница.

Берберова Нина Николаевна (1901—1993), писательница, третья жена Владислава Ходасевича.

Берггольц Мария Федоровна (1912—2003), сестра Ольги Берггольц.

Берестов Валентин Дмитриевич (1928—1998), поэт.

Берлин Исайя (1909—1997), английский славист, дипломат, адресат многих стихо­творений Анны Ахматовой (Т. 2, 227).

Богораз Лариса Иосифовна (1929­—2004), правозащитница, первая жена Ю.М. Даниэля.

Глоцер Владимир Иосифович (р. 1931), литературовед, критик, детский писатель.

Гнедина Надежда Марковна, переводчица.

Гребнев Наум Исаевич (1921—1988), поэт, переводчик.

Гребнева Ноэми Моисеевна (р. 1923), художница, жена Н.И. Гребнева.

Даниэль Юлий Маркович (1925—1988), поэт, переводчик, прозаик.

Дар Давид Яковлевич (1910—1980), писатель, муж В.Ф. Пановой (Т. 3, 424).

Добин Ефим Семенович (1901—1977), критик, автор статей об Анне Ахматовой.

Жирмунский Виктор Максимович (1891—1971), филолог, академик, после кончины Ахматовой редактор и составитель тома ее стихов для Большой серии Библиотеки поэта.

Иванов Вячеслав Всеволодович, Кома (р. 1929), филолог, лингвист, переводчик, сын писателя Всеволода Иванова, друг Анны Ахматовой и Бориса Пастернака, автор воспоминаний о них.

Иванова Тамара Владимировна (1900—1995), переводчица, жена писателя Всеволода Иванова.

Ильина Наталия Иосифовна (1914—1994), писательница, автор воспоминаний об Анне Ахматовой (Т. 2, 634).

Карп Поэль Меерович (р. 1925), критик.

Коржавин Наум Моисеевич (р. 1925), поэт (Т. 2, 765).

Липкин Семен Израилевич (1911—2003), поэт, переводчик, друг Анны Ахматовой (Т. 2, 724).

Лихачев Дмитрий Сергеевич (1906—1999), историк литературы, академик.

Мельчук Игорь Александрович (р. 1929), лингвист.

Некрасов Виктор Платонович (1911—1987), писатель.

Непомнящий Валентин Семенович (р. 1934), критик, пушкинист.

Оксман Антонина Петровна (1895—1984), жена Ю. Г. Оксмана.

Оксман Юлиан Григорьевич (1895—1970), историк литературы (Т. 2, 664).

Ольшевская Нина Антоновна (1908—1991), актриса, жена В. Е. Ардова, близкий друг Анны Ахматовой (Т. 2, 617).

Панова Вера Федоровна (1905—1973), писательница.

Пантелеев Алексей Иванович (1908—1987), писатель.

Петровых Мария Сергеевна (1908—1979), поэт, переводчица, адресат стихов О. Мандельштама, близкий друг Анны Ахматовой (Т. 2, 680).

Плисецкий Герман Борисович (1931—1992), поэт.

Пушкарская Нина Ивановна (1916—1992), поэтесса.

Разгон Лев Эммануилович (1908—1999), писатель, публицист, многолетний узник сталинских лагерей.

Романков Леонид Петрович (р. 1937), физик, общественный деятель, в 90-е годы депутат Санкт-Петербургского законодательного собрания.

Самойлов Давид Самойлович (1920—1990), поэт (Т. 2, 702).

Сильман Тамара Исааковна (1909—1974), переводчица, жена В.Г. Адмони (Т. 2, 745).

Урицкая Надежда, библиотекарь из Ухты.

Фаткин А., читатель.

Предисловие, примечания и публикация Е.Ц. Чуковской

* Кстати, как и Вы, я категорически высказался против «Письма к NN», пытался убедить А.А., что оно нисколько не уменьшит кривотолков и совершенно ненужно. Но А. А. тогда была полностью уверена в своей правоте.

** а не «благодаря», как взбрело в голову Маргарите Алигер.