Кирилл Юрьевич Резников Мифы и факты русской истории. От лихолетья Cмуты до империи Петра

6.3. ОБРАЗ ПЕТРА В XIX В.

О Петре Пушкин написал две поэмы — «Полтава» и «Медный всадник». «Полтаву» (1829) публика встретила холодно. Любовь юной Марии и старца Мазепы не вызвала симпатий. Критики упрекали Пушкина в нарушении исторической и художественной правды. Характерно, что никто не упоминал Петра. Не исключено, что Петра подразумевали, но о нём не говорили прямо. В «Полтаве» Пушкин превысил поэтическую меру в славословии царя. Чего стоят следующие строки:

Раздался звучный глас Петра:

«За дело, с Богом!» Из шатра,

Толпой любимцев окружённый,

Выходит Пётр. Его глаза

Сияют. Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен,

Он весь, как божия гроза.

Другая сюжетная линия связана с судьбами маленьких людей: мелкого чиновника Евгения и бедной вдовы с дочкой Парашей, которую Евгений любит. В их близкое счастье вмешивается стихия и Пётр, построивший город в гиблом месте. Злые волны разлившейся Невы смывают домик, где жили мать с Парашей, и несчастный Евгений сходит с ума. Однажды ночью он добрёл к подножию памятника: «Того, чьей волей роковой || Над морем город основался...» Того, кто «над самой бездной || На высоте уздой железной || Россию поднял на дыбы». И раздавленный человек восстал:

Пред горделивым истуканом

И, зубы стиснув, пальцы сжав,

Как обуянный силой чёрной,

«Добро, строитель чудотворный! —

Шепнул он, злобно задрожав, —

Ужо тебе!..» И вдруг стремглав

Бежать пустился...

Простерши руку в вышине,

За ним несётся Всадник Медный

На звонко-скачущем коне;

И во всю ночь безумец бедный,

Куда стопы ни обращал,

За ним повсюду Всадник Медный

С тяжёлым топотом скакал.

Он был прав: Николай I, прочитав рукопись «Истории Петра» после смерти Пушкина, заявил, что её нельзя печатать. В сокращенном виде «История Петра» была издана в 1880 г., а в полном виде — в 1962 г. Об отношении зрелого Пушкина к деятельности Петра осталась запись: «Достойна удивления разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плод ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые были для вечности, или по крайней мере для будущего, вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика. NB. (Это внести в Историю Петра, обдумав)».

«Какой нынче день? 1 января 1841 года — Пётр Великий велел считать годы от Рождения Христова... Пора одеваться — наше платье сшито по фасону, данному Петром Первым, мундир по его форме. Сукно выткано на фабрике, которую завёл и шерсть настрижена с овец, которых развёл он. Попадается на глаза книга — Пётр Великий ввёл в употребление этот шрифт и сам вырезал буквы. Вы начинаете читать её — этот язык при Петре Первом сделался письменным, литературным... Приносят газеты — Петр Великий их начал... За обедом, от соленых сельдей и картофелю, который указал он сеять, до виноградного вина, им разведённого, все блюда будут говорить нам о Петре Великом. После обеда вы едете в гости — это ассамблея Петра Великого. Встречаете там дам — допущенных до мужской компании по требованию Петра Великого...»

Славянофилы признавали гений Петра. Алексей Хомяков в статье 40 старом и новом» (1839), перечислив заслуги первых Романовых, продолжает: «...наконец, является окончатель их подвига, воля железная, ум необычайный, но обращенный только в одну сторону, человек, для которого мы не находим ни достаточно похвал, ни достаточно упрёков, но о котором потомство вспомнит только с благодарностью, — является Пётр». Далекие от идеализации Петра, славянофилы осуждали насаждение им западных нравов, перенос столицы в Петербург, наступление на русскую культуру и разъединение народа, подавление личной свободы, но никогда не обсуждали частную жизнь императора. Причина заключалась в морали славянофилов — они были благородные люди, рыцари в высоком значении этого слова. Они избегали грязи, и грязь не приставала к ним.
Соловьёв о Петре I. Сергей Соловьёв был самым читаемым русским историком второй половины XIX в. Его 29-томная «История России с древнейших времён» (1851—1879) до сих пор остается самой полной сводкой по истории России по 1774 г. (смерть прервала труд автора). Соловьёв видел историю России как историю её государственности. С подобным мерилом он подходил и к роли Петра I. Историк делает вывод о необходимости реформ и об огромных заслугах Петра. Соловьёв не закрывает глаза на его жестокие дела, но находит им оправдание:

«Не дело историка безусловно восхищаться всеми явлениями этой эпохи, безусловно оправдывать все средства, употреблявшиеся преобразователем для лечения застарелых недугов России; но, изображая деятельность человеческую с необходимою в ней тёмною стороною, историк имеет право изображать деятельность Петра как деятельность великого человека, послужившего более других для своего народа».

Книга Устрялова имела эффект разорвавшейся бомбы. Особое возбуждение наступило в демократическом лагере. Герцен тогда писал: «Золотые времена Петровской Руси миновали. Сам Устрялов наложил тяжелую руку на некогда боготворимого преобразователя». В 1858 г. в «Полярной звезде», журнале «Вольной типографии» Герцена, появилось письмо под заголовком «Убиение царевича Алексея Петровича». Письмо написано от имени Александра Румянцева, агента Петра, сыгравшего ключевую роль в доставке царевича Алексея в Россию. Его адресат, Дмитрий Титов, неизвестен. Письмо датировано 27 июля 1718 г., т.е. спустя месяц после смерти царевича. В письме рассказывается, что после вынесения смертного приговора царевичу Пётр собрал ночью доверенных лиц и сказал: «Не хощу поругать царскую кровь всенародной казнию, но да совершится сей предел тихо и неслышно». По его приказу Румянцев, Бутурлин, Толстой и Ушаков поехали в Петропавловскую крепость, где был заключён Алексей, и задушили его двумя пуховиками.

Вокруг письма возник спор. Устрялов отказался признать его подлинность, указав, что не установлен адресат и что «девка Евфросинья», любовница царевича, вовсе не рослая, как сказано в письме, а, напротив, миниатюрная. Замечания Устрялова вызвали гнев демократической общественности. В «Современнике» и «Русском слове» появляются статьи, осуждающие реакционного профессора и доказывающие подлинность письма. Демократам очень хотелось, чтобы письмо было подлинным, поскольку, по их мнению, тайный приказ Петра убить царевича больше дискредитировал самодержавие, чем смерть Алексея в застенке. В начале 1970-х гг. Натан Эйдельман провёл исследование письма Румянцева и пришёл к заключению, что оно могло быть из коллекции документов князя B.C. Кавкасидзева, признанных подделками. Прямых доказательств подделки письма Эйдельман не нашёл. Уверен в подделке письма архивист В.П. Козлов. В настоящее время большинство учёных считают письмо Румянцева подделкой.
Ключевский о Петре . Василий Ключевский оценивал Петра неоднозначно. Он признавал его любовь к отечеству, преданность делу, смелость и широту планов, беспримерную энергию, достигнутые успехи, но видел и непродуманность его реформ и не мог простить жестокости. По мнению историка, «столь разнородные черты трудно укладываются в цельный образ. Преобладание света или тени во впечатлении изучающего вызывало одностороннюю хвалу или одностороннее порицание, и порицание напрашивалось тем настойчивее, что и благотворные деяния совершались с отталкивающим насилием». Пётр боролся деспотизмом с народной косностью. С помощью крепостников он хотел водворить в Россию европейскую науку и народное просвещение. Задача невыполнимая: «Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства — это политическая квадратура круга, загадка... доселе неразрешённая». Всё же историк склонен оправдать самовластие Петра. По его мнению, «можно мириться с лицом, в котором... [самовластие] соединяется с самопожертвованием, когда самовластец, не жалея себя, идет напролом во имя общего блага... Так мирятся с бурной весенней грозой, которая, ломая вековые деревья, освежает воздух и своим ливнем помогает всходам нового посева».