Классов Ростов-на-Дону Издательство пресс

Бродский - второй русский поэт, увидевший в Петербурге не реку, а реки, дельту. Первым была Ахматова.

Бродский удивительно вольно обращается с поэтическими размерами, очень любит разрывать предложения, иронически и неожиданно делая ударение на словах* как будто не несу­щих основной смысловой нагрузки:

Полдень в комнате. Тот покой, Когда наяву, как во сне, пошевелив рукой, не изменить ничего.

Но он насквозь ритмичен, ритм его сух и четок, как метроном. Бродский бесцеремонен с пространством, но все его стихи — организация и наполнение смыслом времени, это ужас и наслаждение, и азарт войны, и мудрое смире­ние перед тем, чем нельзя овладеть и чему невозможно сдаться:

Было время, пока "где" имело остроту новизны или остро­ту ностальгии:

Но последовательность пространства, его плоскость, тщет­но стремящаяся к вертикали, побеждается объемностью времени.

Бродский - поэт не столько эмоций, сколько мыслей. От его стихов ощущение неспящей, неостанавливающейся мыс-

756

Человек, поживший в двух гигантских империях, согласно улыбается римлянину:

В пространстве существует мертвая материя. Во времени она живет:

Отдельная тема — Бродский и христианство. Ее нельзя касаться вскользь, поверхностно. Поражает напряженное, очень личное переживание поэтом библейских и евангельских сю-

757

жетов: жертвоприношение Авраама, Сретение, но особенно настойчиво повторяется — Вифлеем, Рождество:

Богатые волхвы принесли чудесные дары младенцу, спя­щему в яслях. Бедные питерские волхвы несут случайные дары своим младенцам. Что общего?

Бродский не вернулся на Васильевский. "Где" оказалось несущественным. Он вернулся вовремя, в наше "когда". По­тому что "в качестве собеседника книга более надежна, чем приятель или возлюбленная", как сказал он в нобелевской лекции. В ней же он назвал тех, чьей "суммой я кажусь себе - но всегда меньшей, чем любая из них в отдельности". Это пять имен. Три — принадлежат русским поэтам: Осип Ман­дельштам, Марина Цветаева, Анна Ахматова. Строками Ах­матовой, благословившей Бродского на высокую удачу, хочет­ся закончить сочинение:

758

Булат Окуджава

Кто первый взял гитару и, подойдя к микрофону, стал не читать стихи, а петь их? Кто был первым бардом, поющим поэтом нашего времени? Многие полагают: Окуджава. Еще чаще говорят: Высоцкий. У людей есть основания думать так. Но если быть точным, то у истоков современной песен­ной лирики стоит Юрий Визбор.

Было время недолгое, полтора-два года в конце пятиде­сятых, когда именно он, ярко выделившийся, как бы вып­лывший из волн широко разлившейся тогда студенческой песни, единолично овладел вниманием и сердцами слушате­лей. Магнитофонные ленты, передаваемые из дома в дом, и живые голоса, подхватывающие песню от костра к костру, были словно отражением облика самого Визбора, веселого, желтоволосого, круглолицего парня в ковбойке, который не то пел, не то шептал, не то рассказывал с берущей за душу простотой:

Он был изумительно, прирожденно артистичен, этот певец у костров, и в его артистизме уже была нащупана своя долгая тема, своя информация, найденная сразу и точно. Тогда шу­тили: у Визбора даже гитара смеется!

759

Через десятилетия пронес Визбор эту свою улыбку. Ря­дом с пронзительной элегической печалью Окуджавы, рядом с яростным, гневным напором Высоцкого не повторялась искрящаяся улыбка Визбора, и песни его узнаваемы именно по отсвету смеха. Жизнь его оказалась недолгой. Всего пятьдесят лет. Он успел многое. Написал несколько сцена­риев, издал пару книжек рассказов, сыграл несколько кино-ролей. Оставил ворох прелестных акварельных, гуашевых пейзажей, "зеленые озера да черточки лесов...". Его песни бытуют в живой памяти людей, их поют в студенческих общежитиях, у костров, на зимовках, в кубриках и в кают-компаниях.

Юрий Визбор из тех самых детей войны, что выжили в страшные годы, выросли на "горбатых улицах", а потом, вы­учившись, освоив книжные премудрости, закинули за спины рюкзаки и пошли осваивать эту землю. Визбор с его нехит­рыми мелодиями, с его душевностью — романтик этого поко­ления. Он — поэт поколения, не утратившего юношеской мечтательности. Он — поэт эпохи, которая завещает свою мечту сильным людям будущего.

Владимир Высоцкий - феномен семидесятых годов,.его творчество самобытно и многогранно. Он написал более 600 стихотворений и песен, сыграл более 20 ролей в спектаклях и

760

более 20 ролей в кинокартинах и телефильмах. Но соци­альная и нравственная позиция Высоцкого нашла наиболее яркое выражение в "авторской песне" (термин самого В. Вы­соцкого).

В песенном творчестве Владимира Высоцкого проявилось необычайное богатство реалистических, разговорно-бытовых и романтически-возвышенных, лирически-проникновенных образных и речевых средств и интонаций.

Стилевое богатство и своеобразие творчества Высоцкого во многом определяется тематикой и жанровым диапазоном его произведений. Среди них выделяются группы-циклы о войне ("Мы вращаем землю"), о работе ("Черное золото"), о горах ("Вершина") и море ("Мы говорим не "штормы", а "штор­ма"), о любви ("Баллада о любви"), искусстве ("Мой Гамлет"), родине, времени, судьбе и т.д.

В творчестве Высоцкого преобладают песни-монологи (от своего имени, от лица реальных и условных персонажей), хотя в них может присутствовать и разговорно-диалогическое на­чало, но в целом это "песни-роли". Для них характерно на­личие автора (поэта и композитора), который одновременно и режиссер-постановщик, и актер-исполнитель своих произве­дений перед слушателем.

Язык песен Высоцкого может показаться слишком обыч­ным, дорой даже грубым, упрощенно-примитивным, но это впе­чатление обманчиво, как и представление об отсутствии у него поэтической культуры. Отличительной чертой песен Высоцкого всегда было погружение в народную речевую сти­хию, свободное владение ею. Конечно, подчас встречаются и элементы стилизации, особенно ощутимые в так называемых "дворовых песнях" или в воссоздании мелодики цыганского

761

Для него характерно особое ощущение обстоятельств быта, деталей человеческого поведения и психологии, мыслей и чувств, жестов и поступков, а главное — предельная достовер­ность воссоздания живой разговорной речи.

Оттенки живой разговорной интонации, определяющей осо­бенности высказываний, мы находим в обрывистой речи "Раз­ведки боем" ("Кто со мной? С кем идти? Так, Борисов... Так, Леонов...") и мягкой раздумчивости "Горной лирической" ("А день, какой был день тогда? Ах да — среда!.."), в сатиричес­ком звучании восклицаний и вопросов "Диалога у телевизо­ра" ("Ой, Вань, гляди-кось, попугайчики! Нет, я, ей-богу, закри­чу!.. А это кто в короткой маечке? Я, Вань, такую же хочу"), в экспрессивных обращениях программного стихотворения "Канатоходец":

Посмотрите! Вот он без страховки идет! Чутъправее наклон — упадет, пропадет! Чутълевее наклон — все равно не спасти!.. Но — замрите! Ему остается пройти Не больше четверти пути...

Мне хочется отметить особенность Высоцкого видеть и осмысливать действительность поэтически масштабно, исто­рично и даже космически: Земля и небо, природные стихии, горы, море, время, вечность, мироздание — живут в его стихах. Нынешний день нерасторжим в них с историей, сиюминутное

— с вечным.

Природа и прежде всего сама Земля всегда предстает в стихах Высоцкого одушевленной. Вспомним, например, такие строки-олицетворения из "Песни о Земле": "...кто сказал, что Земля умерла?/ Нет, она затаилась на время.../Кто поверил, что Землю сожгли? /Нет, она почернела от горя.../ Обнажен­ные нервы Земли /Неземное страдание знают... /Ведь Земля

- это наша душа,/ Сапогами не вытоптать душу". Таким
же одухотворенным и человечным изображено в другом сти­
хотворении горное эхо: "К утру расстреляли притихшее гор­
ное, горное эхо, и брызнули камни, как слезы, из раненых

762

Важное место в творчестве поэта занимает тема Родины-России, ее сегодняшнего дня и исторического прошлого. В "Балладе о времени" поэт вспоминает "о походах, боях и по­бедах", о тайнах и легендах прошлого, воскрешая извечные нравственные идеалы:

В стихотворениях военного цикла: "Мы вращаем Землю", "Он не вернулся из боя", "Братские могилы" и др. показана жестокая правда войны, горькая реальность. Поэт считал, что в народе должна остаться вечная память о погибших в боях за Родину.

Наверное, у каждого человека, знакомого с песенным твор­чеством Владимира Высоцкого, есть "свой" Высоцкий, есть песни, которые нравятся больше других. Нравятся потому, что чем-то роднее, ближе.

Но о чем бы он ни писал — о войне, о шоферах, о шахтерах, о летчиках, об альпинистах, об ученых, — каза­лось, автор тесно связан с этой профессией, а на самом де­ле он был человеком с неистребимой жаждой познания. Где бы он ни был, с кем бы ни общался — все впечатле­ния от увиденного и услышанного находили отклик в его песнях.

Высоцкий — это человек-легенда, борец за человеческое достоинство, провидец. Он не умел молчать, лгать, пресмы­каться. Владимир Высоцкий сгорел из-за нас, ради нас, за нас. Он считал необходимым прожить жизнь так, чтобы в память о ней людям захотелось зажечь свечу...

763

СОЧИНЕНИЯ ПО ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

ОСКАР УАЙЛЬД

Роман-символ "Портрет Дориана Грея"

Прекрасное — это сила морального добра,

Д. Голсуорси

Я учился в музыкальной школе и до сих пор люблю слу­шать классическую музыку. Например, этюды Шопена. В них звучит призыв к борьбе. В них слышится боль, отчаяние и вера в победу. Все как в жизни: борьба, где каждый хочет быть победителем. Некоторые впадали в отчаяние и отступа­ли, некоторые шли до конца. А некоторые (писатели "чистого искусства") утверждали, что жизнь устроена несправедливо и изменить ее невозможно, борьба бесполезна. Но своей влас­тью творца художник может отвлечь человека от порочной действительности, а порокам общества противопоставить именно "чистое искусство", не связанное с жизнью. Одним из теоретиков его был английский писатель Оскар Уайльд.

...Закрываю глаза, чтобы яснее представить себе этого человека...

1895 год, перрон редингского вокзала. Стоит человек, оде­тый в арестантскую куртку каторжника. Он стоит под холод­ным дождем, окруженный стражей, и плачет впервые в жиз­ни. Около него улюлюкают мальчишки, рядом стоит полис­мен. Это Уайльд. А совсем недавно он был законодателем мод в богатых салонах. Ему подражали, завидовали, прислу­шивались ко всему, что он говорил. Конечно, ведь он блиста­тельный рассказчик, непревзойденный создатель остроумных афоризмов. Стоило ему появиться в гостиной, как сразу вок­руг него собирались люди, привлеченные его славой.

Оскар Уайльд создал свою философию спасения человека и общества. Писатель утверждал, что только искусство спо-

764

сооно увести людей из мира пошлости, мещанства. Он разви­вал мысль, что искусство помогает людям понять несправед­ливость и найти пути избавления от нее. Правоту своей фи­лософии Оскар Уайльд стремился доказать силой художе­ственных образов. Он создал роман-символ "Портрет Дориа­на Грея".

Я себя не считаю идеальным. У каждого человека есть недостатки, и у меня тоже. Но Дориан, как он мог так скверно использовать свое единственное достоинство — красоту? Все пороки развратной натуры явственно проступали на портре­те. А судьба все равно давала ему шанс вернуть свой челове­ческий облик. Художник Бэзил Холлуорд до последней ми­нуты старался образумить Дориана, и получил за это нож в спину. Грей с гневом обвиняет во всех своих несчастьях ху­дожника; бешенство, охватившее его, находит выход в убий­стве. Если бы он хоть раз заглянул в Библию, да и вообще, если бы он имел свое мнение, он бы знал, что за все грехи рано или поздно приходится расплачиваться. Каждый полу­чает то, что заслужил. Дориан заслужил смерть. Как глупо. Если бы я был красивым, я бы дарил красоту людям, делая только добро.

765

В начале своего сочинения я говорил о философии Уайль­да, о его попытке доказать, что искусство сильнее жизни. Что же произошло с Дорианом Греем? Что его убило - искусство? Нет, конечно. Портрет был отражением души Дориана. Он убил себя своей бездарной жизнью. Портрет - символ искус­ства, а оно не может быть к жизни безразличным. Служа только себе, своим собственным прихотям, мы убиваем в себе человека, и роман служит еще одним предостережением от горьких ошибок.

(По роману Джека Лондона "Мартин Идеи")

Популярность нередко оборачивается для писателя не толь­ко приобретениями, она ведет и к известным потерям. Возни­кает опасность облегченного и выборочного восприятия его опыта. Складывается определенный образ, обобщивший пер­вое впечатление, произведенное книгами, но не помогающий, а скорее мешающий понять его творчество во всей широте и многогранности. Зачастую оказывается замечательной всего лишь одна, и обычно не самая существенная, сторона творче­ской индивидуальности мастера.

"Вы говорили: "Джек Лондон, деньги, любовь, страсть", -ироническая строка Маяковского необычайно точно доносит как раз тот стереотип отношения к американскому про­заику. И теперь, спустя время, хорошо видно, что в творче­стве Лондона было только данью иллюзиям и не пережило испытаний реальной жизнью, а что осталось в литературе навсегда.

Огромным литературным достоянием для литературы стал роман "Мартин Идеи" - творческая вершина Джека Лондо­на. В советское время отечественные критики не раз пыта­лись истолковать роман как обличение продажности буржу­азного общества, жертвой которого становится капитулиро­вавший в конечном счете перед его силой герой. Такая кри-

766

Изображение законов "успеха" отодвинулось на второй план, когда Лондон в полной мере ощутил масштаб и значе­ние того образа художника, который он создавал. Тему рома­на писатель сформулировал сам: "трагедия одиночки, пытаю­щегося внушить истину миру".

Драма героя начинается не в момент его встречи с Руфью Морз. Несоразмерность их духовных горизонтов слишком очевидна, чтобы Руфь всерьез могла влиять на Мартина, при­общая его к своим пошлым "идеалам". В его отношениях с Руфью разыгрывается конфликт эстетической красоты и гру­бой житейской реальности, который скажется на дальнейшей судьбе героя и станет неразрешимым противоречием всей жизни.

Драма начинается тогда, когда Мартин, осознав в себе ху­дожника, решает сделать искусство своей профессией. Моло­дой писатель следует заветам поэта Бриссендена: любить красоту ради нее самой, служа ей беззаветно. Но ведь творче­ство невозможно без воспринимающего, без той самой публи­ки, которую с полным основанием презирает Бриссенден, а вслед за ним и Мартин. Все дело в том, что публика — это Морзы и им подобные.

В начале творчества — это великий созидательный по­рыв, а завершение творческого акта — это медные трубы ада: мелочная и недостойная борьба с издателями, блоши­ные укусы критиков и оплевывание шедевра самодовольны­ми толстосумами. И Мартин не может выйти из этого порочного круга.

Джек Лондон придал этой проблеме "вечное" значение. Ведь его герой — художник, вышедший из народа, а это явле­ние, ставшее характерным лишь в XX веке. И сущность этой драмы не исчерпывается тем, что Мартина ждет нищета и что он израсходует весь отпущенный ему запас творческих сил, прежде чем к нему придет признание. Несомненно, он мог бы

767

сделать больше и не расплачиваться за каждый свой шаг в искусстве, рг.ли бы не принес в него совершенно новый жиз­ненный опыт и свое суровое мироощущение.

Мартин Иден оказывается среди двух миров, в пустоте, изоляции, и его индивидуализм — лишь неизбежное след­ствие переживаемой им отчужденности ото всех. Поистине трагедия одиночки. Молодой художник никогда не сможет восседать почетным гостем на литературных утренниках, ловя на себе восторженные взгляды меценатствующих матрон, и уже не способен, сбросив накопленный груз культуры, спус­титься к своему миру. Конфликт, приведший его к гибели, неразрешим, покуда, по словам Уитмена, "великий поэт не найдет себе и великой аудитории". Это не капитуляция. Это настоящее мужество истинного, художника.

(По роману Джека Лондона "Мартин Иден")

Роман Джека Лондона "Мартин Иден" начинается с опи­сания первого визита главного героя в респектабельный бур­жуазный дом Морзов, где он познакомился с сестрой студен­та, за которого заступился в драке. С этого визита все и началось. Мартин влюбился в Руфь. Он хорошо понимал, что между ним и Руфью, девушкой из состоятельной буржуазной семьи, лежит пропасть. Однако благодаря невероятному упор­ству и таланту Мартин овладел разнообразными знаниями, за очень короткий срок стал не только образованным, интелли-

768

Через некоторое время колесо фортуны все-таки поверну­лось к Мартину лицом. Его книги охотно печатались издате­лями и нарасхват раскупались читателями. Все, что когда-либо было им написано, нашло свое место на страницах жур­налов и газет. На его счету в банке лежали сто тысяч долла­ров. Но мятущаяся душа Мартина не находила никакого удовлетворения. Теперь, когда журналы и издательства гото­вы были печатать все, что выходило из-под его пера, он вдруг потерял всякое желание писать. Его мысли были заняты од­ним — как понять все то, что произошло с ним, что вообще происходит в человеческой жизни.

Мартин мучительно раздумывал о смысле человеческого бытия, о своей собственной роли во всем происходящем. Это были размышления человека, прошедшего жестокую школу жизни, сумевшего своим собственным трудом и умом вы­биться из низов на вершину буржуазного общества и вдруг обнаружившего на этой вершине все то же "зловонное боло­то" капиталистической действительности.

Чем заполнить эту пустоту, Мартин не знал. Иногда ему казалось, что лучший выход из создавшегося положения — вернуться к своим прежним занятиям, "он тоскует о кубрике, о кочегарке, как о потерянном рае". Но слишком глубокая пропасть пролегла между образованным модным писателем и простыми матросами. Нет, назад пути ему не было, его ста­рый рай уже безвозвратно утерян. А нового рая он так и не нашел, несмотря на свалившиеся на него богатство и славу, И где-то на так любимом им океанском просторе Мартин выбрасывается Из иллюминатора каюты.

Невольно возникает вопрос: как же так, почему Мартин Иден добровольно уходит из жизни в час своего полного триумфа? В чем подлинная причина гибели Мартина Идена? Ключ к пониманию истоков его личной трагедии лежит в признании Мартина Руфи: "Вы чуть не погубили меня, желая мне добра. Да, да! Чуть не погубили мое творчество, мое будущее! Я по натуре реалист, а буржуазная культура

25. 800 «вр. соч. Ни рус. и мир. лит. 5-11 кл. 769

не выносит реализма. Буржуазия трусдива. Она боится жизни. И вы хотели и меня заставить бояться жизни... Пошлость есть основа буржуазной культуры... А вы хотели вытравить из меня живую душу, сделать меня одним из своих...". Мартин Идеи был плоть от плоти, кровь от крови человеком своего класса. Но вот моряк превратился в модного, преуспевающего писателя. Причем его популяр­ность зижделась на реалистическом видении мира, на выс­казывании идей, которые буржуазное общество не принима­ло, но они щекотали его нервы, а знакомство с их автором позволяло считать себя либералом.

В результате Мартин Идеи, сам того не желая, попал в положение человека, сидящего на двух стульях. По своим идеям, по своему мышлению он был и остался реалистом, ему были чужды мораль и предрассудки буржуазии. Но по своим доходам, по своему новому образу жизни он теперь принадле­жал к классу буржуазии. И это противоречие требовало раз­решения.

В романе роковой прыжок Мартина в пучину океана опи­сан, как совершенно естественный, простой и даже обыденный шаг. И та обыденность, с которой уходит из жизни Идеи, -неотъемлемая часть "трагической национальной истории ус­пеха" талантливого художника в Соединенных Штатах Аме­рики. Мартин Идеи не захотел быть шутом, развлекающим буржуазную публику, но и другого пути для себя он не видел. Он не желал примкнуть к посредственностям, обслуживаю­щим класс буржуазии, но и не находил в себе сил, чтобы стать в ряды тех, кто служит народу. В этом я вижу траге­дию этой незаурядной личности.