Анри Барбюс (Henri Barbusse) 1873-1935

Анри Барбюс (Henri Barbusse) 1873-1935

Огонь (Le Feu)

«Война объявлена!» Первая мировая.

«Наша рота в резерве». «Наш возраст? мы все разного возраста. Наш полк — резервный; его последовательно пополняли подкрепле­ния — то кадровые части, то ополченцы». «Откуда мы? Из разных областей. Мы явились отовсюду». «Чем мы занимались? Да чем хоти­те. Кем мы были в ныне отмеченные времена, когда у нас еще было какое-то место в жизни, когда мы еще не зарыли нашу судьбу в эти норы, где нас поливает дождь и картечь? Большей частью земледель­цами и рабочими». «Среди нас нет людей свободных профессий». «Учителя обыкновенно — унтер-офицеры или санитары», «адво­кат — секретарь полковника; рантье — капрал, заведующий продо­вольствием в нестроевой роте». «Да, правда, мы разные». «И все-таки мы друг на друга похожи». «Связанные общей непоправимой судь­бой, сведенные к одному уровню, вовлеченные, вопреки своей воле, в эту авантюру, мы все больше уподобляемся друг другу».

«На войне ждешь всегда». «Сейчас мы ждем супа. Потом будем ждать писем». «Письма!» «Некоторые уже примостились для писа-

358

ния». «Именно в эти часы люди в окопах становятся опять, в лучшем смысле слова, такими, какими были когда-то».

Погода ужасная. Ветер сбивает с ног, вода заливает землю. «В сарае, который предоставили нам на стоянке, почти невозможно жить, черт его дери!» «Одна половина его затоплена, там плавают крысы, а люди сбились в кучу на другой половине». «И вот стоишь, как столб, в этой кромешной тьме, растопырив руки, чтобы не на­ткнуться на что-нибудь, стоишь да дрожишь и воешь от холода». «Сесть? Невозможно. Слишком грязно: земля и каменные плиты по­крыты грязью, а соломенная подстилка истоптана башмаками и со­всем отсырела». «Остается только одно: вытянуться на соломе, закутать голову платком или полотенцем, чтобы укрыться от напо­ристой вони гниющей соломы, и уснуть».

«Утром» «сержант зорко следит», «чтобы все вышли из сарая», «чтобы никто не увильнул от работы». «Под беспрерывным дождем, по размытой дороге, уже идет второе отделение, собранное и отправ­ленное на работу унтером».

«Война — это смертельная опасность для всех, неприкосновенных нет». «На краю деревни» «расстреляли солдата двести четвертого полка» — «он вздумал увильнуть, не хотел идти в окопы».

«Потерло — родом из Суше». «Наши выбили немцев из этой де­ревни, он хочет увидеть места, где жил счастливо в те времена, когда еще был свободным человеком». «Но все эти места неприятель по­стоянно обстреливает». «Зачем немцы бомбардируют Суше? Неиз­вестно». «В этой деревне не осталось больше никого и ничего», кроме «бугорков, на которых чернеют могильные кресты, вбитые там и сям в стену туманов, они напоминают вехи крестного пути, изображен­ные в церквах».

«На грязном пустыре, поросшем сожженной травой, лежат мерт­вецы». «Их приносят сюда по ночам, очищая окопы или равнину. Они ждут — многие уже давно, — когда их перенесут на кладбище, в тыл». «Над трупами летают письма; они выпали из карманов или подсумков, когда мертвецов клали на землю». «Омерзительная вонь разносится ветром над этими мертвецами». «В тумане появляются сгорбленные люди», «Это санитары-носильщики, нагруженные новым

359

трупом». «От всего веет всеобщей гибелью». «Мы уходим». В этих призрачных местах мы — единственные живые существа.

«Мы в открытом поле, среди необозримых туманов». «Вместо до­роги — лужа». «Мы идем дальше». «Вдруг там, в пустынных местах, куда мы идем, вспыхивает и расцветает звезда: это ракета». «Впереди какой-то беглый свет: вспышка, грохот. Это — снаряд». «Он упал» «в наши линии». «Это стреляет неприятель». «Стреляют беглым огнем». «Вокруг нас дьявольский шум». «Буря глухих ударов, хриплых, ярост­ных воплей, пронзительных звериных криков неистовствует над зем­лей, сплошь покрытой клочьями дыма; мы зарылись по самую шею;

земля несется и качается от вихря снарядов».

«...А вот колышется и тает над зоной обстрела кусок зеленой ваты, расплывающейся во все стороны». «Пленники траншеи повора­чивают головы и смотрят на этот уродливый предмет». «Это, навер­но, удушливые газы». «Подлейшая штука!»

«Огненный и железный вихрь не утихает: со свистом разрывается шрапнель; грохочут крупные фугасные снаряды. Воздух уплотняется:

его рассекает чье-то тяжелое дыхание; кругом, вглубь и вширь, про­должается разгром земли».

«Очистить траншею! Марш!» «Мы покидаем этот клочок поля битвы, где ружейные залпы сызнова расстреливают, ранят и убивают мертвецов». «Нас гонят в тыловые прикрытия». «Гул всемирного раз­рушения стихает».

И снова — «Пошли!» «Вперед!»

«Мы выходим за наши проволочные заграждения». «По всей линии, слева направо, небо мечет снаряды, а земля — взрывы. Ужа­сающая завеса отделяет нас от мира, отделяет нас от прошлого, от будущего». «Дыхание смерти нас толкает, приподнимает, раскачива­ет». «Глаза мигают, слезятся, слепнут». «Впереди пылающий обвал». «Позади кричат, подгоняют нас: «Вперед, черт побери!» «За нами идет весь полк!» Мы не оборачиваемся, но, наэлектризованные этим известием, «наступаем еще уверенней». «И вдруг мы чувствуем: все

360

«Мы идем дальше в определенном направлении. Наверно, это передвижение задумано где-то там, начальством». «Мы ступаем по мягким телам; некоторые еще шевелятся, стонут и медленно переме­щаются, истекая кровью. Трупы, наваленные вдоль и поперек, как балки, давят раненых, душат, отнимают у них жизнь». «Бой незамет­но утихает»...

«Бедные бесчисленные труженики битв!» «Немецкие солдаты» — «только несчастные, гнусно одураченные бедные люди...» «Ваши враги» — «дельцы и торгаши», «финансисты, крупные и мелкие дель­цы, которые заперлись в своих банках и домах, живут войной и Мирно благоденствуют в годы войны». «И те, кто говорит: «Народы друг друга ненавидят!», «Война всегда была, значит, она всегда будет!» Они извращают великое нравственное начало: сколько преступлений они возвели в добродетель, назвав ее национальной!» «Они вам враги, где б они ни родились, как бы их ни звали, на каком бы языке они ни лгали». «Ищите их всюду! Узнайте их хорошенько и запомните раз навсегда!»

«Туча темнеет и надвигается на обезображенные, измученные поля». «Земля грустно поблескивает; тени шевелятся и отражаются в бледной стоячей воде, затопившей окопы». «Солдаты начинают по­стигать бесконечную простоту бытия».

«И пока мы собираемся догнать других, чтобы снова воевать, чер­ное грозовое небо тихонько приоткрывается. Между двух темных туч возникает спокойный просвет, и эта узкая полоска, такая скорбная, что кажется мыслящей, все-таки является вестью, что солнце сущест­вует».

Е. В. Морозова