Умберто Эко (Umberto Eco) р. 1932

Умберто Эко (Umberto Eco) р. 1932

Имя Розы (11 Nome Della Rosa)

В руки будущему переводчику и издателю «Записки отца Адсона из Мелька» попадают в Праге в 1968 г. На титульном листе француз­ской книги середины прошлого века значится, что она представляет собой переложение с латинского текста XVII в., якобы воспроизводя­щего, в свою очередь, рукопись, созданную немецким монахом в конце XIV в. Разыскания, предпринятые в отношении автора фран­цузского перевода, латинского оригинала, а также личности самого Адсона не приносят результатов. Впоследствии и странная книга (возможно — фальшивка, существующая в единственном экземпля­ре) исчезает из поля зрения издателя, добавившего к недостоверной цепочке пересказов этой средневековой повести еще одно звено.

На склоне лет монах-бенедиктинец Адсон вспоминает события, очевидцем и участником которых ему довелось быть в 1327 г. Европу сотрясают политические и церковные раздоры. Император Людовик противостоит папе римскому Иоанну XXII. В то же время папа ведет борьбу с монашеским орденом францисканцев, в котором возоблада-

57

ло реформаторское движение нестяжателей-спиритуалов, до того подвергавшихся со стороны папской курии жестоким гонениям. францисканцы объединяются с императором и становятся значитель­ной силой в политической игре.

В эту смуту Адсон, тогда еще юноша-послушник, сопровождает в путешествии по городам и крупнейшим монастырям Италии англий­ского францисканца Вильгельма Баскервильского. Вильгельм — мыс­литель и богослов, испытатель естества, знаменитый своим мощным аналитическим умом, друг Уильяма Оккама и ученик Роджера Бэко­на — выполняет задание императора подготовить и провести предва­рительную встречу между имперской делегацией францисканцев и представителями курии, В аббатство, где она должна состояться, Вильгельм и Адсон приходят за несколько дней до прибытия по­сольств. Встреча должна иметь форму диспута о бедности Христа и церкви; ее цель — выяснить позиций-сторон и возможность будуще­го визита генерала францисканцев к папскому престолу в Авиньон.

Еще не вступив в монастырские пределы, Вильгельм удивляет мо­нахов, вышедших на поиски убежавшей лошади, точными дедуктив­ными умозаключениями. А настоятель аббатства сразу же обращается к нему с просьбой провести расследование о случившейся в обители странной смерти. Тело молодого монаха Адельма было найдено на дне обрыва, возможно, он был выброшен из башни нависающей над пропастью высокой постройки, называемой здесь Храмина. Аббат на­мекает, что ему известны подлинные обстоятельства гибели Адельма, однако он связан тайной исповеди, и поэтому истина должна прозву­чать из других, незапечатанных уст.

Вильгельм получает разрешение опрашивать всех без исключения монахов и обследовать любые помещения обители — кроме знаме­нитой монастырской библиотеки. Крупнейшая в христианском мире, способная сравниться с полулегендарными библиотеками неверных, она расположена в верхнем этаже Храмины; доступ в нее имеют только библиотекарь и его помощник, только им известен план хра­нилища, выстроенного как лабиринт, и система расположения книг на полках. Прочие монахи: копиисты, рубрикаторы, переводчики, стекающиеся сюда со всей Европы, — работают с книгами в поме­щении для переписывания — скриптории. Библиотекарь единолично решает, когда и как предоставить книгу тому, кто ее востребовал, и предоставлять ли вообще, ибо здесь немало языческих и еретических сочинений.

58

В скриптории Вильгельм и Адсон знакомятся с библиотекарем Малахией, его помощником Беренгаром, переводчиком с греческого, приверженцем Аристотеля Венанцием и юным ритором Бенцием. Покойный Адельм, искусный рисовальщик, украшал поля рукописей фантастическими миниатюрами. Стоит монахам засмеяться, разгля­дывая их, — в скриптории появляется слепой брат Хорхе с упреком, что смехотворство и пустословие неприличны в обители. Сей муж, славный годами, праведностью и ученостью, живет с ощущением на­ступления последних времен и в ожидании скорого явления Анти­христа. Осматривая аббатство, Вильгельм приходит к выводу, что Адельм, вероятнее всего, не был убит, но покончил с собой, бросив­шись вниз с монастырской стены, а под Храмину тело было перене­сено впоследствии оползнем,

Но в ту же ночь в бочке со свежей кровью заколотых свиней об­наружен труп Венанция. Вильгельм, изучая следы, определяет, что убили монаха где-то в другом месте, скорее всего в Храмине, и бро­сили в бочку уже мертвым. Но на теле между тем нет ни ран, ни каких-либо повреждений или следов борьбы.

Заметив, что Бенций взволнован более других, а Беренгар откро­венно испуган, Вильгельм немедленно допрашивает обоих. Беренгар признается, что видел Адельма в ночь его гибели: лицо рисовальщика было как лицо мертвеца, и Адельм говорил, что проклят и обречен на вечные муки, которые описал потрясенному собеседнику весьма убе­дительно. Бенций же сообщает, что за два дня до смерти Адельма в скриптории произошел диспут о допустимости смешного в изобра­жении божественного и о том, что святые истины лучше представ­лять в грубых телах, чем в благородных. В пылу спора Беренгар ненароком проговорился, хотя и весьма туманно, о чем-то тщательно скрываемом в библиотеке. Упоминание об этом было связано со сло­вом «Африка», а в каталоге среди обозначений, понятных только биб­лиотекарю, Бенций видел визу «предел Африки», но когда, заин­тересовавшись, спросил книгу с этой визой, Малахия заявил, что все эти книги утеряны. Рассказывает Бенций и о том, чему стал свидете­лем, проследив за Беренгаром после диспута. Вильгельм получает под­тверждение версии самоубийства Адельма: видимо, в обмен на некую услугу, которая могла быть связана с возможностями Беренгара как помощника библиотекаря, последний склонил рисовальщика к содо­мскому греху, тяжести которого Адельм, однако, не мог вынести и поспешил исповедаться слепому Хорхе, но вместо отпущения получил

грозное обещание неминуемого и страшного наказания. Сознание здешних монахов слишком возбуждено, с одной стороны, болезнен­ным стремлением к книжному знанию, с другой — ужасающей по­стоянно памятью о дьяволе и аде, и это зачастую заставляет их видеть буквально воочию что-то, о чем они читают или слышат. Адельм счи­тает себя уже попавшим в ад и в отчаянии решается свести счеты с жизнью.

Вильгельм пытается осмотреть рукописи и книги на столе Венанция в скриптории. Но сначала Хорхе, потом Бенций под разными предлогами отвлекают его. Вильгельм просит Малахию поставить кого-нибудь у стола на страже, а ночью вместе с Адсоном возвраща­ется сюда через обнаруженный подземный ход, которым пользуется библиотекарь после того, как запирает вечером изнутри двери Храми­ны. Среди бумаг Венанция они находят пергамент с непонятными выписками и знаками тайнописи, но на столе отсутствует книга, ко­торую Вильгельм видел здесь днем. Кто-то неосторожным звуком вы­дает свое присутствие в скриптории. Вильгельм бросается в погоню и внезапно в свет фонаря попадает выпавшая у беглеца книга, но неиз­вестный успевает схватить ее раньше Вильгельма и скрыться.

По ночам библиотеку крепче замков и запретов охраняет страх. Многие монахи верят, что в темноте среди книг бродят ужасные су­щества и души умерших библиотекарей. Вильгельм скептически отно­сится к подобным суевериям и не упускает возможности изучить хранилище, где Адсон испытывает на себе действие порождающих иллюзии кривых зеркал и светильника, пропитанного вызывающим видения составом. Лабиринт оказывается сложнее, чем предполагал Вильгельм, и только благодаря случаю им удается обнаружить выход. От встревоженного аббата они узнают об исчезновении Беренгара.

Мертвого помощника библиотекаря находят только через сутки в купальне, расположенной рядом с монастырской лечебницей. Трав­щик и лекарь Северин обращает внимание Вильгельма, что на паль­цах у Беренгара остались следы какого-то вещества. Травщик говорит, что видел такие же и у Венанция, когда труп отмыли от крови. К тому же язык у Беренгара почернел — очевидно, монах был отрав­лен, прежде чем захлебнулся в воде. Северин рассказывает, что когда-то давно держал у себя чрезвычайно ядовитое зелье, свойств которого не знал и сам, и оно пропало потом при странных обстоятельствах. О яде было известно Малахии, аббату и Беренгару.

60

Тем временем в монастырь съезжаются посольства. С папской де­легацией прибывает инквизитор Бернард Ги. Вильгельм не скрывает своей неприязни к нему лично и его методам. Бернард объявляет, что отныне сам будет заниматься расследованием происшествий в обите­ли, от которых, по его мнению, сильно попахивает дьявольщиной.

Вильгельм и Адсон снова проникают в библиотеку, чтобы соста­вить план лабиринта. Выясняется, что комнаты хранилища обозначе­ны буквами, из которых, если проходить в определенном порядке, составляются уловные слова и названия стран. Обнаружен и «предел Африки» — замаскированная и наглухо закрытая комната, однако они не находят способа войти в нее. Бернардом Ги задержаны и об­винены в колдовстве помощник лекаря и деревенская девушка, кото­рую тот приводит по ночам ублажать похоть своего патрона за остатки монастырских трапез; накануне повстречался с ней и Адсон и не мог устоять перед искушением. Теперь участь девушки реше­на — как ведьма она пойдет на костер.

Братская дискуссия между францисканцами и представителями папы переходит в вульгарную драку, во время которой Северин сооб­щает оставшемуся в стороне от побоища Вильгельму, что нашел у себя в лаборатории странную книгу. Их разговор слышит слепой Хорхе, но и Бенций догадывается, что Северин обнаружил нечто, ос­тавшееся от Беренгара. Возобновившийся было после общего замире­ния диспут прерывается известием, что травщик найден в лечебнице мертвым и убийца уже схвачен.

Череп травщика проломлен стоявшим на лабораторном столе ме­таллическим небесным глобусом. Вильгельм ищет на пальцах Севери­на следы того же вещества, что у Беренгара и Венанция, но руки травщика обтянуты кожаными перчатками, используемыми при ра­ботах с опасными препаратами. На месте преступления застигнут ке­ларь Ремигий, который тщетно пытается оправдаться и заявляет, что пришел в лечебницу, когда Северин был уже мертв. Бенций говорит Вильгельму, что вбежал сюда одним из первых, потом следил за вхо­дящими и уверен: Малахия уже был здесь, выжидал в нише за поло­гом, а после незаметно смешался с другими монахами. Вильгельм убежден, что большую книгу никто не мог вынести отсюда тайно и, если убийца — Малахия, она должна все еще находиться в лаборато­рии. Вильгельм и Адсон принимаются за поиски, но упускают из виду, что иногда древние рукописи переплетались по нескольку в один том. В результате книга остается незамеченной ими среди дру-

61

гих, принадлежавших Северину, и попадает к более догадливому Бенцию.

На требование Вильгельма отдать книгу Бенций отвечает, что, даже не начиная читать, вернул ее Малахии, от которого получил предложение занять освободившееся место помощника библиотека­ря. Через несколько часов, во время церковной службы, Малахия в судорогах умирает, язык у него черен и на пальцах уже знакомые Вильгельму следы.

Аббат объявляет Вильгельму, что францисканец не оправдал его ожиданий и на следующее утро должен вместе с Адсоном покинуть обитель. Вильгельм возражает, что о монахах-мужеложцах, сведение счетов между которыми настоятель и считал причиной преступлений, он знает уже давно. Однако истинная причина не в этом: умирают те, кому известно о сществовании в библиотеке «предела Африки». Аббат не может утаить, что слова Вильгельма навели его на какую-то догадку, но тем тверже настаивает на отъезде англичанина; теперь он намерен взять дело в свои руки и под свою ответственность.

Но и Вильгельм не собирается отступать, ибо подошел к решению вплотную. По случайной подсказке Адсона удается прочитать в тай­нописи Венанция ключ, открывающий «предел Африки». На шестую ночь своего пребывания в аббатстве они вступают в тайную комнату библиотеки. Слепой Хорхе дожидается их внутри.

Вильгельм предполагал встретить его здесь. Сами недомолвки мо­нахов, записи в библиотечном каталоге и некоторые факты позволили ему выяснить, что Хорхе когда-то был библиотекарем, а почувствовав, что слепнет, обучил сначала первого своего преемника, потом — Малахию. Ни тот ни другой не могли работать без его помощи и не сту­пали ни шагу, не спросясь у него. Аббат также был от него в зависимости, поскольку получил свое место с его помощью. Сорок лет слепец является полновластным хозяином обители. И он считал, что некоторые из рукописей библиотеки должны навсегда остаться

62

скрытыми от чьих-либо глаз. Когда же по вине Беренгара одна из них — может быть, самая важная — покинула эти стены, Хорхе приложил все усилия, чтобы вернуть ее обратно. Эта книга — вторая часть «Поэтики» Аристотеля, считающаяся утраченной и посвящен­ная смеху и смешному в искусстве, риторике, в мастерстве убежде­ния. Ради того, чтобы ее существование осталось в тайне, Хорхе не задумываясь идет на преступление, ибо убежден: если смех будет освящен авторитетом Аристотеля, рухнет вся устоявшаяся средневеко­вая иерархия ценностей, и культура, пестуемая в удаленных от мира монастырях, культура избранных и посвященных, будет сметена го­родской, низовой, площадной.

Хорхе признается, что понимал с самого начала: рано или поздно Вильгельм откроет истину, и следил, как шаг за шагом англичанин приближается к ней. Он протягивает Вильгельму книгу, за стремле­ние видеть которую поплатились жизнью уже пять человек, и предла­гает читать. Но францисканец говорит, что разгадал и эту его дьявольскую уловку, и восстанавливает ход событий. Много лет назад, услышав, как кто-то в скриптории проявляет интерес к «пределу Аф­рики», еще зрячий Хорхе похищает у Северина яд, однако в дело его пускает не сразу. Но когда Беренгар, из похвальбы перед Адельмом, однажды повел себя несдержанно, уже ослепший старик поднимает­ся наверх и пропитывает ядом страницы книги. Адельм, согласив­шийся на постыдный грех, чтобы прикоснуться к тайне, не воспользовался сведениями, добытыми такой ценой, но, объятый после исповеди у Хорхе смертным ужасом, обо всем рассказывает Венанцию. Венанций добирается до книги, но, чтобы разделять мягкие пергаментные листы, ему приходится смачивать пальцы о язык. Он умирает, не успев выйти из Храмины. Беренгар находит тело и, испу­гавшись, что при расследовании неминуемо откроется бывшее между ним и Адельмом, переносит труп в бочку с кровью. Однако он тоже Заинтересовался книгой, которую вырвал в скриптории почти из рук у Вильгельма. Он приносит ее в лечебницу, где ночью может читать, не опасаясь, что будет кем-нибудь замечен. А когда яд начинает дей­ствовать, бросается в купальню в тщетной надежде, что вода уймет пламя, пожирающее его изнутри. Так книга попадает к Северину. Посланный Хорхе Малахия убивает травщика, но умирает и сам, по­желав узнать, что такого запрещенного содержится в предмете, из-за которого его сделали убийцей. Последний в этом ряду — аббат. После разговора с Вильгельмом он потребовал у Хорхе объяснений,

63

более того: требовал открыть «предел Африки» и положить конец секретности, установленной в библиотеке слепцом и его предшест­венниками. Сейчас он задыхается в каменном мешке еще одного подземного хода в библиотеку, где Хорхе запер его, а потом сломал управляющие дверями механизмы.

«Значит, мертвые умерли напрасно», — говорит Вильгельм: теперь книга найдена, а от яда Хорхе он сумел уберечься. Но во исполнение своего замысла старец готов и сам принять смерть. Хорхе рвет книгу и поедает отравленные страницы, а когда Вильгельм пытается остано­вить его, бежит, безошибочно ориентируясь в библиотеке по памяти. Лампа в руках у преследователей все же дает им некоторое преиму­щество. Однако настигнутому слепцу удается отнять светильник и от­бросить в сторону. От разлившегося масла начинается пожар;

Вильгельм и Адсон спешат за водой, но возвращаются слишком позд­но. Ни к чему не приводят и усилия всей братии, поднятой по трево­ге; огонь вырывается наружу и перекидывается от Храмины сперва на церковь, потом на остальные постройки.

На глазах у Адсона богатейшая обитель превращается в пепелище. Аббатство горит трое суток. К исходу третьего дня монахи, собрав немногое, что удалось спасти, оставляют дымящиеся руины как место, проклятое Богом.

М. В. Бутов

Маятник Фуко (Il Pendolo di Foucault)

Роман (1988)

Завязка этого романа известного итальянского писателя, филолога и историка литературы приходится на начало семидесятых годов XX в., время, когда в Италии еще бушевали молодежные бунты. Однако «политическим выбором» рассказчика, студента Миланского универ­ситета Казобона, становится, по его собственным словам, филология:

«Я пришел к этому как человек, который смело берет в руки тексты речей об истине, готовясь править их». У него завязывается дружба с научным редактором издательства «Гарамон» Бельбо и его сослужив­цем Диоталлеви, которой не мешает разница в возрасте; их объеди­няет интерес к загадкам человеческого разума и к средневековью.

64

Казобон пишет диссертацию о тамплиерах; перед глазами читателя проходит история этого рыцарского братства, его возникновения, участия в крестовых походах, обстоятельства судебного процесса, за­вершившегося казнью руководителей ордена и его роспуском.

Далее роман вступает в область гипотез — Казобон с друзьями пытаются проследить посмертную судьбу ордена рыцарей Храма. От­правной точкой для их усилий служит появление в издательстве от­ставного полковника, уверенного, что он обнаружил зашифрованный План рыцарей ордена, план тайного заговора, замысел реванша, рас­считанного на века. Через день полковник исчезает бесследно; пред­полагается, что он убит; само это происшествие либо неприятный осадок, оставшийся от него, разлучает Казобона с друзьями. Разлука затягивается на несколько лет: закончив университет и защитив дип­лом, он уезжает в Бразилию преподавателем итальянского языка.

Непосредственной причиной отъезда является его любовь к мест­ной уроженке Ампаро, красавице полукровке, проникнутой идеями Маркса и пафосом рационального объяснения мира. Однако сама ма­гическая атмосфера страны и необычные встречи, которые с трудноо­бъяснимым упорством подкидывает ему судьба, заставляют Казобона пока еще почти незаметно для себя самого проделывать обратную эволюцию: преимущества рациональных истолкований представляют­ся ему все менее очевидными. Он снова пытается изучать историю древних культов и герметических учений, приобщая к своим заняти­ям и скептически настроенную Ампаро; его притягивает земля колду­нов — Байя, в той же степени, что и лекция о розенкрейцерах, читаемая соотечественником-итальянцем, по всем признакам — одним из тех шарлатанов, о многочисленности которых ему еще только предстоит догадаться. Его усилия по проникновению в приро­ду таинственного приносят свои плоды, но для него они оказываются горькими: во время магического обряда, участвовать в котором в знак особого расположения они были приглашены, Ампаро против собст­венной воли впадает в транс и, очнувшись, не может простить этого ни себе, ни ему. Проведя в Бразилии после этого еще год, Казобон возвращается.

В Милане он снова встречается с Бельбо и через него получает приглашение сотрудничать в издательстве «Гарамон». Сначала речь идет о составлении научной энциклопедии металлов, но вскоре об­ласть его интересов существенно расширяется, опять захватывая сферу таинственного и эзотерического; он признается себе в том, что

65

ему вообще становится все труднее отделять мир магии от мира науки: люди, о которых еще в школе ему говорили, что они несли свет математики и физики в дебри суеверий, как выясняется, делали свои открытия, «опираясь, с одной стороны, на лабораторию, а с дру­гой — на Каббалу». Немало этому способствует и так называемый проект «Гермес», детище господина Гарамона, главы издательства; к его осуществлению подключены и сам Казобон, и Бельбо, и Диоталлеви. Суть его заключается в том, чтобы» объявив серию публикаций по оккультизму, магии и т. п., привлечь как серьезных авторов, так и фанатиков, сумасшедших, готовых платить деньги за опубликование своих творений; этих последних предполагается сплавлять в издатель­ство «Мануцио», чье родство с «Гарамоном» держится в строжайшем секрете; оно предназначено для издания книг за счет авторов, на практике сводящегося к беспощадному «выдаиванию» их кошельков. В среде оккультистов «Гарамон» рассчитывает На богатый улов и по­тому настоятельно просит Бельбо и его друзей не пренебрегать никем.

Однако издания, предназначенные для «Гарамона», все-таки долж­ны соответствовать неким требованиям; в качестве научного консуль­танта проекта по рекомендации Казобона приглашается знакомый ему по Бразилии некий господин Аглиэ, то ли авантюрист, то ли по­томок знатного рода, возможно, граф, но во всяком случае человек богатый, с тонким вкусом и несомненно глубокими познаниями в области магии и оккультных наук; о самых древних магических риту­алах он рассказывает так, как будто бы сам при них присутствовал;

собственно говоря, подчас он прямо намекает на это. При этом он вовсе не сноб, не чурается явных шарлатанов и психов и уверен, что даже в самом никудышном тексте можно отыскать «искорку если не истины, то хотя бы необычного обмана, а ведь часто эти крайности соприкасаются». Надеявшиеся отвести с его помощью в сторону поток плевел, направив его на обогащение своего хозяина, и, быть может, найти в нем несколько зерен истины для себя, подавляемые авторитетом «господина графа» герои оказываются вынуждены барах­таться в этом потоке, не смея ничего отвергать: в любом плевеле может оказаться зерно, невидимое и не обнаруживаемое ни логикой, ни интуицией, ни здравым смыслом, ни опытом. Вот слова бедолаги-алхимика, подслушанные Казобоном во время еще одного, на сей раз уже не далекого, шаманского, а донельзя приближенного к их род­ным домам ритуала, куда они попадают по приглашению Аглиэ: «Я

66

испробовал все: кровь, волосы, душу Сатурна, маркасситы, чеснок, марсианский шафран, стружки и шлаки железа, свинцовый глет, сурьму — все напрасно. Я работал над тем, чтобы извлечь из серебра масло и воду; я обжигал серебро со специально приготовленной солью и без нее, а также с водкой, и добыл из него едкие масла, вот и все. Я употреблял молоко, вино, сычужину, сперму звезд, упавших на землю, чистотел, плаценту; я смешивал ртуть с металлами, превра­щая их в кристаллы; я направил свои поиски даже на пепел... Нако­нец...

— Что — наконец?

— Ничто на свете не требует большей осторожности, чем истина. Обнаружить ее — все равно что пустить кровь прямо из сердца...»

Истина способна перевернуть или разрушить мир, ибо у него от нее нет защиты. Но истину до сих пор не удалось обнаружить; вот почему не следует пренебрегать ничем — лучше еще раз испробовать всё, когда-либо бывшее предметом усилий и надежд кого-либо из по­священных. Пусть неоправданно; пусть ошибочно (и во что же тогда они были посвящены?) — неважно. «Каждая ошибка может ока­заться мимовольной носительницей истины, — говорит Аглиэ. — На­стоящему эзотеризму не страшны противоречия».

И этот водоворот ошибочных истин и чреватых истиною ошибок вновь толкает друзей на поиски Плана ордена тамплиеров; загадоч­ный документ, оставшийся от исчезнувшего полковника, изучается ими снова и снова, и каждому его пункту подыскиваются историчес­кие истолкования: это якобы выполнялось розенкрейцерами, это — павликианами, иезуитами, Бэконом, здесь приложили руку асассины... Если План действительно существует, он должен объяснять всё;

под этим девизом переписывается история мира, и постепенно мысль «мы нашли План, по которому движется мир» подменяется мыслью «мир движется по нашему Плану».

Проходит лето; Диоталлеви возвращается из отпуска уже тяжело больным, Бельбо — еще более увлеченным Планом, удачи в работе над которым компенсируют ему поражения в реальной жизни, а Казобон готовится стать отцом: его новая подруга Лия должна скоро родить. Их усилия тем временем приближаются к завершению: они понимают, что местом последней встречи участников Плана должен стать парижский музей в церкви аббатства Сен-Мартен-де-Шан, Хра­нилище Искусств и Ремесел, где находится Маятник Фуко, который в строго определенный момент и укажет им точку на карте — вход во

67

владения Царя Мира, центр теллурических токов, Пуп Земли, Um­bilicus Mundi. Они постепенно уверяют себя в том, что им известен и день и час, остается найти карту, но тут Диоталлеви оказывается в больнице с самым неутешительным диагнозом, Казобон уезжает вместе с Лией и малышом в горы, а Бельбо, движимый ревностью к Аглиэ, ставшему его счастливым соперником в личной жизни, решает поделиться с ним их знаниями о Плане, умолчав об отсутствии и карты, и уверенности в том, что вся эта расшифровка — не плод их общего разбушевавшегося воображения.

Лия тем временем доказывает Казобону, что те обрывочные запи­си конца XIX в., которые они приняли за конспект Плана, скорее всего являются расчетами хозяина цветочного магазина, Диоталлеви при смерти; его клетки отказываются ему повиноваться и строят его тело по собственному плану, имя которому — рак; Бельбо находится в руках Аглиэ и своры его единомышленников, сперва изыскавших способ его шантажировать, а затем завлекших в Париж и вынуждаю­щих уже под страхом смерти поделиться с ними последней тай­ной — картой. Казобон бросается на его поиски, но успевает застать только финал: в Хранилище Искусств и Ремесел обезумевшая толпа алхимиков, герметистов, сатанистов и прочих гностиков под предво­дительством Аглиэ, здесь уже, впрочем, называющегося графом Сен-Жерменом, отчаявшись добиться от Бельбо признания в место­нахождении карты, казнит его, удавливая веревкой, привязанной к Маятнику Фуко; при этом погибает и его возлюбленная. Казобон спа­сается бегством; на следующий день в музее нет никаких следов вче­рашнего происшествия, но Казобон не сомневается, что теперь очередь будет за ним, тем более что при отъезде из Парижа он узна­ет о смерти Диоталлеви. Один был убит людьми, поверившими в их План, другой — клетками, поверившими в возможность составить собственный и действовать по нему; Казобон, не желая подвергать опасности возлюбленную и ребёнка, запирается в доме Бельбо, листает чужие бумаги и ждет, кто и как придет убить его самого.

В. В. Пророкова

жүктеу/скачать 8.29 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: