ВТОРОЕ СРАЖЕНИЕ МАНАСА С КАРА-КИТАЯМИ

Мужественный Манас, словно тигр, стал крушить китаев, стал разрывать их на части, бил направо и налево, начал крошить мечом несметное количество маньчжуров. Кто выходил лицом к лицу, того он хватал и кидал об землю; семь тысяч он сокрушил, кого догнал, сразил копьем, разыскивая поганого Джолоя; он разрезал на куски шесть тысяч, попавшихся спереди китаев нанизывал на копье, разыскивая мерзкого Нескару, захотевшего схватить и увезти его в Китай; гневно вопил он, разрушал ряды накатывавших, как волны, китаев и пробивался вперед.

На просторах Алтая мертвыми остались лежать множество воинов, оставшихся же в живых три тысячи воинов предусмотрительные Джолой и Нескара, Караджой на белой кобылице встретили на перевале Таш-Кечуу. Рассвирепевший богатырь Джолой повернул коня Ачбуудана, в гневе вырвав клок волос с заплечья, ревя от злости, разрывая ревом землю, волосы у него дыбом встали на голове, он чуть не уничтожил остаток своего войска. Более слабых остановил, трусов, чтобы не сеяли панику, убил, более отважных повернул назад и погнал снова на поле боя.

Они встали лицом к лицу, стреляли из ружей и лука, секли мечами, кольчуги все были проткнуты – такого кровавого сражения еще никогда не бывало. В этой кровавой сечи слетело с плеч множество голов, и кровь лилась рекой. Опоясавшись мечом без ножен, гневный лицом, яростный всем видом, жестокий всем телом, беспощадный к противнику, безжалостный к врагу, опасный одной своей внешностью, с копьем со стальным острием, с медным древком, богатырь Орго, готовый растерзать каждого встречного, разъяренный и взбешенный, погоняя каждый раз своего мула, одетый в металлические доспехи, от удара о которые копья гнулись, камни под копытами его мула крошились, изо рта он извергал огонь, и вот в таком видом он шел к Манасу. При виде грозного Орго даже ханы во главе с Джолоем, Нескарой и Караджоем разомкнули войска, чтобы освободить ему дорогу. Не ставя ни во что кара-китаев и маньчжуров, желая сразиться с отважным Манасом, схватив нагайку с черным кнутовищем, стеганул он по бокам своего мула, едва выдерживавшего его самого. Когда нагайка коснулась брюха животного, серый мул поднатужился рванул вперед. Бахвальствуя, недалекий богатырь Орго пришел в неистовство при виде Манаса, бряцая панцирем с девятью петлями, трепыхая подолом халата, он протянул вперед копье, будто желая проглотить весь мир. Вместе с сорока соратниками удачливый храбрец Манас стегнул по бокам своего коня Торучаара, знававшего сорокадневное сражение и кровавую сечу, он взял в руки копье и бросился навстречу к Орго. Богатырь Орго, вскинув в сторону Манаса огромное, как сосна, копье со стальным острием и медным древком, попытался вонзить его, но очень сильный, ловкий и мужественный богатырь даже не моргнул глазом и отвел от себя удар. В ответ Манас своим стальным копьем без промаха проткнул грудь Орго и пробил насквозь его сердце. Кровь струей брызнула из груди, глаза Орго закатились, ноги беспомощно провисли, железный шлем слетел с головы, латы опали на землю. Когда Орго падал со своего серого мула, его соратники попытались еще спасти его, но Кутубий в это время быстрее стрелы налетел на него и отсек ему голову.

Вся надежда китаев рухнула: погиб знаменитый силач Орго, умер китайский хан Орго, погибнет теперь весь Пекин, взревел от отчаяния предводитель многотысячного войска Нескара. Темно-сизое его лицо стало еще более мрачным, взъяренный, он весь пылал, как огонь, изрыгивая изо рта желчь, и бормотал Караджою:

– Караджой, не пытайся, по-другому нам не одолеть: меть в коня проклятого негодного бурута Торучаара. Только оставив его пешим и окружив со всех сторон, сможем схватить его, иначе он уничтожит всех нас, не оставив ни одного воина. В противоборстве нам не одолеть его, никто не сможет перебороть или сразить этого, будь он неладен, бурута. Ты был самым метким стрелком, целься внимательно, дорогой, убей сначала его коня.

Затем Нескара созвал всех ханов и заорал на них, что было мочи, и отдал каждому приказ.

Сам Нескара с боевым кличем китаев напал с фланга и стал прижимать Манаса. С другого фланга хан Джолой с криком вклинился в отряд кыргызов. Спереди со своими великанами напал сам силач Доодур. С воплем подняв вверх мечи, взмахнув дубинами над головой, многочисленное войско китаев окружило кыргызов. Славный стрелок Караджой выслеживал великодушного Манаса. А отважный вожак кыргызов бесстрашно, не боясь смерти, сражался с несметным войском китаев и маньчжуров: куда доходила рука, пронзал копьем, выискивал вражеских главарей и копытами Торучаара топтал попадавшихся на его пути. Неотступный в нападении, недосягаемый при отступлении, неустанный в дозоре, с огромными копытами, с широким крупом, скакун обширных земель, рожденный в один день с Манасом, Торучаар в битве, изогнув шею вниз, бросаясь наугад, догонял беспощадно вражеских воинов, преданно выказывая свою доблесть скакуна. «Если только останусь в живых, то буду поддержкой моему великодушному богатырю Манасу», – думал Кутубий, преграждая дорогу Нескаре, с фланга рвущемуся вперед. Тут они и встретились лицом к лицу, сражались на копьях, а потом сблизились и бились бердышами.

Калмакий Джолой, вооруженный до зубов, развернул своего коня Ачбуудана в сторону Манаса.

– Расхвалили тебя, Манас, а ты уж удержу не знаешь, перебил всех посланцев Эсен-хана. Расправился с Кочку, богатыря Донго убил, беркута нашего силача Джоона, силача Камана с разветвленными ушами – всех подряд ты перебил. И Орго ты вот уничтожил. Ты уж возгордился, что убил всех нападавших, уничтожил всех силачей. Ты уже и со всем миром готов сражаться. Так узнай же теперь и мою силу. Когда давеча умер твой дед Карахан, я собственноручно уничтожил самых лучших и сильных из бурутов, перебил всех ловких копейщиков. Я сбивал с неба солнце и покрывал села темнотою ночи. Убив хана Орго, ты теперь разозлил меня. Я сейчас вот соберусь силами и погоню тебя за тридевять земель.

Разозлившись на слова Джолоя, Манас весь рассвирепел и, рванувшись вперед, словно гепард, бросился на противника. Он направился прямо к хану Джолою, глаза у него горели, как у тигра, он извергал изо рта огонь, словно дракон, не моргнув глазами, не отводя своего копья, с сильными руками, с крепким сердцем, стеганув в бок Торучаара, держа наготове прочное копье, в мгновение ока с рычанием накинулся было на калмацкого хана Джолоя, но тот, испугавшись одного вида храбреца, повернул голову Ачбуудана и ускользнул от него. Натянув поводья Торучаара, не слушавшегося узды, Манас направился было вслед Джолою, как тут же наткнулся на стрелка Караджоя. Вытворявший разные чудеса, перевоплощавшийся в разных зверей, умелый на коварную хитрость, самый меткий стрелок Караджой, спрятавшись за огромным, размером с дом, черным камнем, поджидал Манаса.

На поверхности малых ложных ребер натянута подпруга, нижний же край потника не пробьёт пуля, – прицеливаясь к Торучаару, решил одетый в темно-зеленый халат меткий стрелок Караджой, и нажал на курок. Рожденный от добрых духов Торучаар споткнулся и упал. Глаза его стали красными, как у горного барана, и конь, задетый пулей, громко заржал от бессилия, затем запрокинул копыта и отдал концы. С малых лет росли вместе, с юных лет скакали вместе, и мгновенно потеряв Торучаара, опираясь на свое ружье, дрожа всем телом, храбрый Манас встал на ноги. Громко забили барабаны, все тыргооты собрались вместе и скопом напали на богатыря. Нескара, довольный тем, что скакун Манаса убит и богатырь остался пешим, выкрикивал воинам приказы, чтобы окружали его:

– Богатыри в доспехах, силачи, обвешанные камнями, окружайте вы все его. Наденьте ему на голову коок, выколите вы ему глаза, и отвезем мы его к хану Эсену живым, но связанным. Все, кто с сетями и железными канатами, свяжите покрепче его. Идите смело навстречу ему, схватите этого негодного и кровожадного, нарушившего покой нам. Нанесите ему удар и живьем свяжите его.

Получив такой приказ от предводителя, они послали стрелы дождем, отправили пули градом, и силачи напали все толпой.

Колотя многочисленных воинов, кто сопротивлялся, отрубая им головы, со своей стороны отправился Джолой, чтобы связать богатыря Манаса.

Будто муравьи, обступили они его со всех сторон, подняли шум и гам, устроили переполох так, что поднявшаяся в воздух пыль накрыла все, и темень покрыла округу.

Лишившись любимого скакуна, Манас почувствовал себя одиноким, горевал он о своем Торучааре, но, не показывая виду, словно ничего и не случилось, он даже не обращал внимания на китаев и маньчжуров, опоясавшись серебряным поясом, взгляд его был полон света, опоясавшись золотым поясом, взгляд его был полон тепла, нападавших врагов он нанизывал на копье, приблизившихся к нему рубил он топором, время от времени давал залп из своего ружья и укладывал противников рядом друг с другом.

Тем временем за дальним отрогом клубами поднялась пыль.

Грозный, словно лев, сердито восклицая, обращаясь к своим воинам, он начал свою речь так:

– Обитатель древнего Чамбыла, испокон считающийся лучшим воином, никогда не склонивший головы ни перед кем, Буудайык, ты находишься здесь. Обитатель Сары Арки, славный воин из казахов, Айдаркан, ты тоже стоишь предо мной. Бухарский славный мулла в пестром халате, Айкоджо, и ты здесь. Собравшиеся здесь воины, вы сошлись в едином отряде, среди вас есть и самые ловкие и удачливые копейщики. Среди вас есть и знатоки больших сражений. Оказывается, многочисленные китаи из сорока племен не дают покоя горсточке кыргызов на Алтае, не дают им спокойно жить. Так давайте поможем редкостному герою Манасу, затеем большую драку и отобьем наших сородичей у врагов. Разве простительно нам оставаться в живых, когда не можем защитить их? Посеем переполох в стане врага и отдадим жизнь, чтобы помочь мужественному богатырю Манасу, что вы об этом думаете, друзья?

– Все верно, верно! – поддержали многие.

– Дорогие соплеменники! Здесь присутствуют и старейшины, и ханы, весь старший люд здесь. Когда нападает несметное количество китаев, когда на твоем пути огромное войско, нельзя теряться, нельзя отступать. Учиним мы сильный разгром, сразимся с проклятыми китаями и освободим наших алтайских кыргызов.

Даже состарившись, хан Кошой не терял самообладания, не терял разума и, громким голосом, слышным далеко, тряся белой бородой, обращался к силачам и великанам из семи долин с наставлениями и поучениями, настраивая людей на большое сражение.

Со всех мест собирался люд, а когда сосчитали их всех, оказалось, собралось войско из двенадцати тысяч человек. Провианта собрали достаточно, снаряжения тоже хватало, набрали великанов для битв, набрали скакунов для сражений, флаги с флагштоками развеваются, старик Кошой с многочисленным войском на Алтай направляется.

Воины, воодушевленные предстоящими сражениями, мчались по рядам растянувшегося вдаль войска, бесстрашные избранные богатыри ехали спереди. Хан катаганов Кошой со своим двенадцатитысячным войском двигался на дальний Алтай с такой решимостью, что, если понадобится, погибнет, став опорой и поддержкой мужественному Манасу, и они оказались очень кстати, оказавшись в самой гуще великого сражения.

Острия копий сверкали на солнце, медные трубы гремели вокруг, барабаны отбивали громкую дробь. С неистовым криком и воплями двенадцатитысячное войско во главе со старым Кошоем вклинилось в ряды кара-китаев и маньчжуров. Шла пальба из ружей, стрелы летели, гулко ударялись мечи и топоры. Пущенные стрелы свистели, пробивая насквозь все, что попадало им на пути; кровь лилась водопадом; воины дрались наугад, не разбирая, где китаи, а где кыргызы; слившись в единое войска бились до победного конца. Отважные воины, рожденные для отстаивания чести, не щадя себя, бились на копьях, сражались на бердышах; калмаки и кыргызы вступили в схватку, и кровь лилась рекой. Головы рассекались на части, руки отсекались совсем, некоторые бежали с поля боя, некоторые ковыляли на одной ноге. Запах крови пропитал всё вокруг, людские головы падали с плеч и, будто мяч, катились по земле.

Отважный Манас, лишившийся своего верного коня Торучаара и оттого опустивший голову, вдруг вспомнил про старого хана Кошоя. «Кыргызский хан Кошой был святым человеком. Он обещал выступить против китаев и маньчжуров, обещал освободить нас от них. Вот бы сейчас его помощь была кстати», – только подумал он, как перед ним оказался старый Кошой, держа на поводу коня – почти пятилетнего возраста – Айбанбоза.

После того, как они, обнявшись, поздоровались, хан Кошой сказал следующие слова:

– Дорогой ты мой богатырь Манас! Я заказал этого коня Айбанбоза для того, чтобы ты ездил на нем. Велел обойти все земли, начиная с того края бескрайнего Хотана до этого края Керме-Тоо, загрузил я верблюд золотом и, наконец, нашел его в пустыне Медияна. Притороченный к коню бязевый халат тоже привез тебе, чтобы ты мог одеть его в бою. Возьми и надень халат, садись на коня Айбанбоза.

– Дорогой дядя, огромное тебе спасибо!

Когда спереди и сзади его окружали враги, Манас не смог нарадоваться подарку, надел халат, прыжком вскочил на седло с передней лукой из чистого золота и с задней лукой из чистого серебра. Манас сел на Айбанбоза, ранее принадлежавшего Беккоджо, никогда не проигрывавшего на состязании, с высокой спиной, с низкими крестцами, не страшащегося битвы, и помчался навстречу несметному количеству кара-китаев.

С боевым кличем «Манас!» с взгорья и ровной местности, с высокого берега и со всех сторон раздались крики, разносившиеся эхом на поле брани. С тем же кличем выскочили Айдаркан со своими казахами, хивинский хан Буудайык.

Не страшась многочисленного войска, подобно муравьям, наводнившим местность, со стороны предгорья погнал противников великодушный Манас, с северной стороны напал Кутубий, по бокам их зажал хан Кошой.

Не устояв против кыргызов, китаи бежали прочь, бросая по пути все богатства и спасая собственные шкуры. На местности, покрытой буграми и ямами, копья остались торчать; сильные воины китаев в доспехах, лучшие калмацкие воины, нацепившие на себя шарики, лежали мертвыми на поле; множество всадников погибло от ударов копья; волоча по земле поводья, по полю бродили скакуны. То там, то здесь спешно бегут многие, но еще больше удирают вдали – по горам по долам.

Лишившись убитого пулей Торучаара, но, воссев на Айбанбоза, султан Манас двигался по ту сторону необъятного Алтая, туда, где встречаются девять гор, девяносто рек, множество дорог, туда, куда еле добираются лучшие из воинов, и где погибают не сведущие ни в чем глупцы. Попавшего под прицел человека растерзывали голодные львы и волки, рыскающие тигры и саблезубые кабаны. Китаи называли эти места «Барса кельбес» («Пойдешь – не вернешься»). На горячих тропах Куш-Учпаса Манас догонял врага у брода, топил на переправе и остальных добивал после перехода. По узкому проходу оставшиеся в живых китаи в спешке спасались, едва успевая переправиться на другой берег.

На теснине с воплем, дробившим камни, с истошным криком, раскалывавшим голову, Манаса еле догнал дядя Кошой. Все лучшие из воинов, кто был рядом с Кошоем, кое-как удерживали Айбанбоза за поводья, с трудом останавливали взбешенного Манаса.

Рвавшийся из рук Манас, еле сдерживая себя, орал:

– Отпустите мои руки, дядя Кошой, не удерживайте меня! Не отбирайте у меня удачу, сейчас как раз время уничтожить китайский Пекин, не утихомиривайте меня! Этот народ из сорока племен, так я сражусь со всеми ими. Погоню-ка я их храбреца, который зарился на нас, пролью-ка я его поганную кровь. Отпустите-ка меня, дядя Кошой, на злобных кара-калмаков, устрою-ка я им кровавую резню. Ишь, направил он несметное войско, чтобы насладиться расправой, собрал всех маньчжуров и сам первым затеял драку. Раздавлю-ка я головы этим горделивым калмакам, перебью всех главарей, дойду до самого их царя и уничтожу его вместе с ними. Размахнусь-ка я пошире и покажу этим поганным калмакам, как нападать на других.

Старина дядя Кошой, самый мудрый святой схватил за уздцы коня Манаса и, не отпуская его, поучал богатыря:

– Храбрый Манас, выслушай меня, запомни все, что я скажу. Эти бесчисленные китаи, как пауки, они готовы пить из любого кровь, этот упрямый народ не боится смерти. Бугры, ямы и скалы – это не перевал, где можно брести бессмысленно; неисчислимые китаи – это не народ, на который можно напасть в одиночку. Не совершай, Манас, опрометчивых поступков, это тебе не Ала-Тоо, где бы ты мог скинуть с себя сапоги и, распростерши ноги, лежать беззаботно. Здесь нет твоего кыргызского народа, с мечом в руках готового сразиться с Пекином. Не радуйся еще, что удалось заставить их бежать; и не гони их до самого Китая; чтобы затем не пожалеть, поступай сообразно мудрости. Голодное, оборванное наше племя соберем вместе и расселимся по берегу реки. Начнем собирать войско из смелых и отважных воинов, чтобы могли противостоять китаям и маньчжурам. Наберем бесстрашных богатырей, чтобы одолеть их в бою. Через двенадцать месяцев воины наберутся сил, расправят плечи, и тогда направимся в поход против этих неверных. Изготовим оружия и припасы, оденем боевые доспехи и кольчуги, запасемся провиантом, сядем на лучших скакунов, и только тогда, сын мой, нападем на китаев и отомстим за все обиды и унижения.

Услышав от старика Кошоя мудрые слова, отважный Манас остановил свое войско, и они вернулись назад. Людей расселили по берегам Кара-Кырчына и Тал-Мазара. Посчитали количество народа, отметили, сколько воинов осталось в живых, а сколько погибло.

Оказалось, что хитрец Кудайназар напал не на того, на кого надо, и получил от великана Джолоя удар бердышом по макушке – так он и отправился туда, откуда уже никто больше не возвращается. Джортулчу на своем коне Джоорукере Нескарой был проткнут копьем и тоже попрощался с белым светом. Из казахов Айдаркан, хан Хивы Буудайык, сын Айкоджо Билерик были все живы и находились здесь.

За семь дней беспрерывных сражений маньчжурский хан Нескара получил семьдесят ранений, за шесть дней битвы калмацкий великан Джолой, силачи Караджой и Доодур получили по шестьдесят увечий, они потеряли множество воинов и направлялись теперь в Пекин.

В пути великан Джолой, горюя и печалясь, начал рассказывать остальным троим про свои обиды:

– Лишившись опоры и сторонников, остались мы одинокими. Лишившись рогов и копыт, остались мы комолыми. Видать, пришли мы сюда лишь для того, чтобы отдать на растерзание кровожадного бурута все войско хана Эсена. Да, нас здорово пообщипали: кто погиб от рук этого ненавистного бурута, остальные едва унесли ноги оттуда. Несметное количество нас было, и вот мы все побиты. Честно надо признать, Манас оказался настоящим героем, способным дать отпор любому, кто нападет на него.

Неистовый Нескара был уже не тот, спесь с него спала, и он тоже обратился к друзьям:

– При первом приказе нашего хана мы всем войском нападали на врага и быстро расправлялись с ним. Как же мы теперь явимся перед нашим великим правителем после такого удара, когда разбили все наше войско?

Потеряв все свое войско, четверо днем и ночью шли вперед, погоняли своих лошадей и, наконец, явились пред очи правителя.

На башнях были зажжены огни, били в колокола, гвардейцы суетились в беспорядке, а вместе с ними и весь народ выбежал из дому, испугавшись, словно враг пришел, барабаны били громко, придворные не знали, что делать, и весь двор переполошился.

Проснувшийся от шума и гама Эсен-хан с растрепанными волосами на затылке, с взъерошенными волосами на макушке, навострившийся, как сизый тигр, накинув на плечи пуленепробиваемый халат, восседал на троне и смотрел пристально на четверых, вошедших во дворец. Еще вчера даже не знававшие бога, готовые учинить сильный разгром, пролить много крови, отсечь множество голов, четыре богатыря сейчас стояли, как провинившиеся дети, все в лохмотьях и в отрепьях. С дрожью в теле они стояли перед правителем и не знали, с чего начать, и каждый толкал другого, понукая, чтобы тот рассказал, и у всех у них был несчастный вид.

– Даже если проглотили языки, не молчите, свиньи.

– Дорогой правитель…

Первым слово взял Нескара:

– С многочисленным войском мы отправились пленить ненавистного Манаса. Сорок дней мы сражались с ним, жизни не жалели. Но Манас, оказывается, действительно богатырь, он самый неустрашимый боец. Самого Орго он разрубил напополам одним ударом своего копья. Затем он взялся крошить остальных наших силачей. Подумали мы, посоветовались и отправили Караджоя, чтобы он подстрелил его коня Торучаара. Когда мы окружили пешего Манаса и собрались было поймать в стальные сети, вдруг, откуда не возьмись, подоспел хан катаганов Кошой со своим десятитысячным войском и стал крушить всех подряд.

– Мой правитель, – подхватив слова Нескары, вступил в разговор Джолой. – Этот пеший Манас после того, как сел на Айбанбоза, подаренного ему Кошоем, снова стал недосягаемым и тотчас сломал хребет силачу, напавшему на него. С грозным на вид и неистовым по силе проклятым Манасом Нескара бился шесть дней и, получив шестьдесят ран, еле унес ноги с поля боя. Манас уничтожил всех калмацких лучших богатырей. Столько крушений он нам нанес, столько людей перебил. Он бил подряд всех, кто на него нападал. Мы хотели победить бурута, но остались побежденными. Мы хотели побить бурута, но остались побитыми. Сколько наших мужественных воинов мы отдали на растерзание этого льва. Не то, что дань, даже камушка не дал бурут, и все сорок семей собрались к себе на родину. Тут на пользу оказался Манас, все буруты уехали к своему народу. Ушли ваши бродячие подданные к себе на родину, а мы, даже не осилив их старцев Акбалту и Джакыпа, упустили из рук все сорок семей. Поехали мы за данью и оставили лежать мертвыми многих своих воинов. Стали они жертвою могучего тигра, зарезали их всех. Теперь только вороны и стервятники насытятся мясом погибших на поле брани силачей и великанов.

Эсен-хан не показывал виду, то ли он сердится, то ли нет, а только, раздумывая и что-то бормоча, ходил взад и вперед.

– Этот Манас наделал столько дел, – вопросительно посмотрел он на четверых после долгого размышления.

Слово подхватил Нескара:

– Эсен-хан, послушайте нас. Если мы даже снова вернемся, мы не сможем одолеть его. Не то, что подойти к нему, ему и в глаза нельзя показываться. Его злоба мстительна, аж душа уходит в пятки. Этого грозного Манаса можно одолеть лишь умом. Если вы считаете, что мы струсили, то вы можете прямо сейчас отрубить нам головы. Кровожадный богатырь Манас без устали будет искать свои земли, все равно найдет свой народ. Он всегда будет искать дорогу в Китай, он не из тех, кто перестанет готовиться к нападению, не из тех, кто перестанет воевать с нами. Однажды он все равно нападет на Пекин. Как пить дать, он через пять-шесть лет появится здесь, в Пекине.

– Разве? – глаза Эсен-хана вылезли из орбит, усы задергались, и он бросил взгляд на своих богатырей, готовый растерзать их.

– Да, именно так, мой правитель, – все четверо заголосили одновременно.

Эсен-хан, будто забыл про этих четверых, долго стоял на одном месте, молча покачиваясь, затем резко повернулся к ним и сказал:

– Эй, вы, богатыри! Вы, оказывается, сильно напуганы Манасом. Я думал, вы одумаетесь, но нет. Тогда слушайте! Давайте соберем всех, кто носит доспехи, выберем лучших, кто увешан шариками. Наберем всех ханов, одетых в боевые нарукавники, возьмем даже подростков, умеющих размахивать мечом. Разнесем эту весть по всем сорока китайским племенам. Говорят, есть сильный ясновидец, так вызовем большого колдуна из Зуу-Кудука. И старших, и главных, и всех живых, вплоть до подростков пропустим вереницей, чтобы знатоки оценили их. Самых ловких из копейщиков, самых лучших из храбрецов, найдем сильных воинов, которые, напившись черной крови, готовы сражаться до конца; поставим стражников вокруг и будем кормить их. У меня богатства повсюду, у Карыкана на большом платане, что растет в саду для прогулок, есть красная лиса в сорок саженей, которая рыскает по всей земле и мастерица разузнать все. На отрогах расставим охрану и будем спать спокойно. Из горных баранов расставим охрану, сохраним наши души. Манас – не простой воин, надо подумать и об этом, его не так-то просто найти.

Говорят, в этом году повзрослел самый младший сын Алооке Конурбай. Оказывается, он колотит всех сильных из китаев с красными кисточками, он уже успел надоесть всему большому Пекину своим озорством, каждого встречного, говорят, убивает. Прославим мы его, назначим ханом части Пекина, пригласим богатыря славного Конурбая сюда и направим его на несчастного бурута. В бою выносливый он богатырь, хану Манасу из Пекина равный герой он. Я слышал от разных людей, что из копейщиков самый ловкий он, знаток вражеских козней он, когда он злой, говорят, он так и косит противников, взял он, говорят, себе в воины шестьдесят китаев, бесчисленное множество калмаков во главе с Карагулом, сыном Катала. Он тоже, будь он неладен, говорят, лучший из дозорных.

Эсен-хан научил своих богатырей разным хитрым премудростям и послал гонца, чтобы пригласил богатыря Конурбая.

Чтобы оповестили при любом дуновении ветра, на озере Абаргер, где в ущелье стоит вечная стужа, поставили хитрую утку с медными крыльями. На тыльной стороне Великих гор, у истоков Великой реки, напротив горы Каспан, у развилки девяти дорог, откуда мог появиться храбрец Манас, поставили сторожить горного барана. По эту сторону бескрайнего Алтая, по ту сторону необъятного Кара-Тоо, на той части золотого рудника, где находится слияние семи рек, на стыке восьмидесяти гор, на плоском выступе горного перевала, откуда тоже может появиться Манас, поставили охранять красную лису в сорок саженей, выпестованную с рождения, бег трусцой которой был быстрее ветра, обычный шаг которой был быстрее любого зверя, лису, которая была самой осторожной из всех зверей, понимала язык людей.

Прошло немного времени, и богатырь Конурбай со своими витязями появился у Эсен-хана, и его приняли с большим почетом, усадили на самое лучшее место. И вот правитель сказал:

– Ты сын отважного Алооке, мы даем тебе всю полноту власти. Появился тут злой враг, мужественный воин из бурутов Манас, нужно, чтобы он не смог завоевать Пекин, защитите народ. Если ты будешь отважным и грозным, мы поддержим тебя. Если же ты будешь трусливым и испугаешься, то мы сядем верхом на тебя и погоним как осла. Злые силы идут на нас, спаси от них ты сейчас. Стань действительно отцом всего Пекина, всего Китая. Ты единственная наша опора и защита, ты единственный герой, который сможет спасти нас от бурутов. Дорогой ты мой Конурбай, набери себе богатырей из калмаков, чтобы тебе не искать повсюду, мы уже здесь, в Пекине собрали всех наших богатырей. А теперь послушайте напоследок: отважный в бою народ – калмаки, так стань теперь ты их ханом.

Эсен-хан с великим почетом надел на голову богатырю Конурбаю корону правителя калмаков, повесил шарик – знак главы народа. Мудрецы и знатоки, богатыри и силачи, ханы других племен – все поздравляли молодого правителя. Став обладателем неограниченной власти, стал он править калмаками, стал их ханом. Где бы он ни появлялся, поднималась пыль столбом, бедный калмацкий народ дрожал от одного его голоса, в Китай и Пекин входил он прямиком, кого хотел, убивал, кого хотел, миловал, никто не смел ему перечить, и стал править народом Конурбай, сын Алооке.